Георг В.Ф. Гегель. ФИЛОСОФИЯ ПРИРОДЫ (разделы: "механика", "физика")

---

Источник сканирования: Гегель Г.В.Ф. Энциклопедия философских наук. Т.2. Философия природы. Разделы: "Механика", "Физика". - стр.44--189

---

РАЗДЕЛ ПЕРВЫЙ

МЕХАНИКА

§ 253

Механика рассматривает:

А. Совершенно абстрактную внеположность — пространство и время.

В. Она рассматривает разобщенную внеположность и ее соотношения в вышеуказанной абстракции—материю и движение; это составляет предмет конечной механики.

С. Материю в свободе ее сущего в себе понятия, в свободном движении; это составляет предмет абсолютной механики.

Прибавление. Вне-себя-бытие распадается сразу же на две формы; оно выступает, во-первых, как положительное, как пространство и, во-вторых, как отрицательное, как время. Первое конкретное единство и отрицание этих абстрактных моментов есть материя; так как последняя соотносится со своими моментами, то они сами соотносятся друг с другом в движении. Если это отношение не является внешним, то мы имеем абсолютное единство материи и движения, самодвижущуюся материю.

 

А ПРОСТРАНСТВО И ВРЕМЯ

 

а. Пространство

 

§ 254

Первым, или непосредственным, определением природы является абстрактная всеобщность ее вне-себя-бытия, его лишенное опосредствования безразличие, пространство². Оно есть совершенно идеальная рядоположность, потому что оно есть вне-себя-бытие; оно просто непрерывно, потому что эта внеположность еще совершенно абстрактна и не имеет в себе никакого определенного различия.

Примечание. С давних пор много спорили о природе пространства. Я укажу лишь на кантовское определение, согласно которому пространство подобно времени является формой чувственного созерцания. И другие философские учения тоже обычно клали в основание воззрение, согласно которому пространство должно рассматриваться лишь как нечто субъективное, существующее только в представлении³. Если мы отбросим в сторону то, что в кантовском понятии пространства должно быть отнесено за счет субъективного идеализма и его характерных черт, то останется правильное утверждение, что пространство есть голая форма, т. е. некая абстракция, а именно абстракция непосредственной внешности. Говорить о пространственных точках так, как будто бы они составляют положительный элемент пространства, мы не имеем права, так как пространство вследствие совершенного отсутствия в нем различия есть лишь возможность, а не положенность внеположного бытия и отрицательного, и поэтому оно всецело непрерывно; точка, для-себя-бытие есть поэтому скорее положенное отрицание пространства, и именно положенное отрицание пространства в нем самом. Тем самым решается вопрос о бесконечности пространства (§ 100, примечание⁴). Пространство есть вообще чистое количество и является таковым чистым количеством уже не только как логическое определение, а как непосредственно и внешне сущее. Природа начинает поэтому не с качественного, а с количественного, так как ее определение не есть абстрактно первое и непосредственное подобно логическому бытию, а есть по существу уже в самом себе опосредствованное внешнее бытие и инобытие.

Прибавление. Так как, согласно нашему способу изложения, мы, установив, какую мысль делает необходимой понятие, ставим затем вопрос, как эта мысль выглядит в нашем представлении, то дальнейшим нашим утверждением является то, что мысли о чистом вне-себя-бытия соответствует в созерцании пространство. Если бы даже оказалось, что данное утверждение ошибочно, это все же не служило бы возражением против истинности нашей мысли. В эмпирических науках надо идти обратным путем; в них эмпирическое созерцание пространства является исходным пунктом, а уже затем мы приходим к мысли о пространстве. Чтобы доказать, что пространство соответствует нашей мысли, мы должны сравнить представление пространства с определением нашего понятия. То, что наполняет пространство, не имеет ничего общего с самим пространством, все «здесь» находятся одно рядом с другим, не мешая друг другу⁵. «Здесь» еще не есть место, а лишь возможность места: «здесь» — есть совершенно одно и то же, а это есть абстрактное множество, т. е. такое, в котором нет подлинного перерыва и границы, есть именно внешность. «Здесь» также и отличны друг от друга, но это отличие есть вместе с тем и не-отличие, т. е. оно есть абстрактное отличие. Пространство, следовательно, есть точечность, которая, однако, является несуществующей, является полнейшей непрерывностью. Если мы поставим точку, то мы прервем его, но само пространство благодаря этому отнюдь не прерывается. Точка имеет смысл лишь постольку, поскольку она пространственна, следовательно, поскольку она внешня по отношению к себе и к другой точке. «Здесь» само в свою очередь обладает неким верхом, низом, правой, левой стороной. Настоящей точкой было бы то, что внешне лишь в отношении к другим, а не внешне в самом себе, но таковой нет, потому что никакое «здесь» не является чем-то последним. Как бы далеко я ни отодвигал звезду, я могу все же пойти дальше. Мир нигде не заколочен досками. В этом состоит полнейшая внешность пространства. Но другая точка есть, так же как и первая, вне-себя-бытие, и поэтому обе неразличимы и нераздельны. По ту сторону своей границы как своего инобытия пространство все еще находится у самого себя, и это единство во внеположности есть непрерывность. Единство этих двух моментов — дискретности и непрерывности — есть объективно определенное понятие пространства, но это понятие есть лишь абстракция пространства, на которую часто смотрят как на абсолютное пространство. Те, которые рассматривают это понятие как абсолютное пространство, полагают, что последнее есть истина пространства, в действительности же относительное пространство⁶ есть нечто гораздо высшее, ибо оно есть определенное пространство какого-то материального тела. Истина же абстрактного пространства состоит как раз в том, чтобы оно существовало как материальное тело.

Одним из основных вопросов метафизики являлся вопрос, реально ли пространство само по себе или оно представляет собой лишь некое свойство вещей. Если скажем, что оно есть нечто субстанциальное, существующее для себя, то оно должно быть похоже на ящик, который, когда даже в нем ничего нет, все же остается чем-то самостоятельным. Но пространство абсолютно уступчиво, оно нигде не оказывает никакого сопротивления, а от чего-то реального мы требуем, чтобы оно исключало другое. Мы не можем обнаружить никакого пространства, которое было бы самостоятельным пространством; оно есть всегда наполненное пространство и нигде оно не отлично от своего наполнения. Оно есть, следовательно, некая нечувственная чувственность и чувственная нечувственность. Предметы природы находятся в пространстве, и оно остается основой, потому что природа лежит в оковах внешности. Если же говорят подобно Лейбницу⁷, что пространство является порядком вещей, который отнюдь не имеет ничего общего с постигаемым⁸, и что оно имеет своих носителей в вещах, то мы сразу же убедимся, что, если мысленно отбросить вещи, наполняющие пространство, все же остаются независимо от вещей пространственные отношения. Можно, правда, сказать, что пространство есть некий порядок, ибо оно во всяком случае представляет собой некое внешнее определение, но оно есть не только некое внешнее определение, а скорее есть внешность в нем самом.

 

§ 255

Пространство как понятие в себе имеет вообще свои различия в себе, [а именно,] a) имеет их прежде всего непосредственно в своем безразличии как лишь разные, совершенно лишенные определенности три измерения⁹.

Примечание. От геометрии нельзя требовать, чтобы она дедуцировала необходимость того факта, что пространство имеет как раз три измерения, поскольку геометрия не является философской наукой и имеет право предполагать, что предмет — пространство с его всеобщими определениями — ему предпослан. Но и в философских учениях никто не думает о том, чтобы обнаружить эту необходимость¹⁰. Она основана на природе понятия, определения которого, однако, в этой первой форме внеположности — в абстрактном количестве — являются лишь совершенно поверхностным в вполне бессодержательным различием. Нельзя поэтому сказать, что отличаются друг от друга высота, длина и ширина, потому что они лишь должны быть отличны друг от друга, но еще не суть различия. Остается совершенно неопределенным, должны ли мы называть известное направление высотой, длиной или шириной. Высота имеет свое более строгое определение в направленности к центру Земли, но это более конкретное определение не имеет никакого отношения к природе пространства, взятого для себя. Если даже будем исходить из этого определения, все же остается возможным одно и то же направление называть высотой или глубиной, да и, кроме того, здесь не дано никакого определения длины и ширины, которую также часто называют глубиной.

 

§ 256

b) Но отличие является по существу своему определенным, качественным отличием. Как таковое оно 1) представляет собой прежде всего отрицание самого пространства, потому что последнее является непосредственным, лишенным различия вне-себя-бытием, точкой. 2) Но отрицание есть отрицание пространства, т. е. оно само пространственно; точка как именно это отношение, т. е. как снимающая себя, есть линия, первое инобытие точки, т. е. ее пространственное бытие. 3) Но истиной инобытия является отрицание отрицания. Линия переходит поэтому в поверхность, которая, с одной стороны, является чем-то определенным, отличающимся от линии и точки и, следовательно, поверхностью вообще, а с другой стороны, является снятым отрицанием пространства и, значит, восстановлением пространственной тотальности, которая теперь имеет отрицательный момент в ней, — представляет собой замкнутую поверхность, обособляющую некоторое единичное целое пространство.

Примечание. Что линия не состоит из точек, а поверхность не состоит из линий, это вытекает из их понятия, так как линия есть скорее точка как сущая вне себя, а именно как относящаяся к пространству и снимающая себя, а поверхность есть точно так же снятая, сущая вне себя линия. Точка представлена здесь как первое и положительное, и мы исходим из нее. Но можно изобразить дело обратным образом, поскольку пространство на самом деле есть положительное, поверхность же есть первое отрицание, а линия — второе отрицание, которое, однако, как второе отрицание есть по своей истине относящееся к себе отрицание, точка. Необходимость перехода остается одной и той же¹¹. Во внешнем понимании и дефинировании точки, линии и т. д. не думают об указании на необходимость этого перехода. Однако первый вид перехода реализуется в представлении (но как нечто случайное) при том способе дефиниции, который гласит, что при движении точки возникает линия и т. д.¹² Остальные фигурации пространства, рассматриваемые геометрией, суть дальнейшие качественные ограничения некой пространственной абстракции, поверхности, или некоего ограниченного целого пространства. В геометрии встречаются также моменты необходимости, например то, что треугольник представляет собой первую прямолинейную фигуру, что все другие фигуры должны быть сведены к нему или к квадрату, чтобы получить количественную определенность, и т. д. Принципом этих построений является рассудочное тождество, которое приводит фигуры в правильный вид и этим обосновывает отношения¹³, благодаря чему делается возможным познать последние.

Мимоходом мы можем здесь заметить, что со стороны Канта было странным недоразумением утверждать, будто дефиниция прямой линии, гласящая, что она есть кратчайшее расстояние между двумя точками, является синтетическим суждением¹⁴, ибо-де мое понятие прямого не содержит в себе признака величины, но только некоторое качество. В этом смысле ведь каждая дефиниция является синтетическим суждением; подлежащее дефиниции — в нашем случае прямая линия — есть пока что лишь созерцание или представление, и только определение, что она есть кратчайшее расстояние между двумя точками¹⁵, составляет ее понятие (в том виде, в котором оно выступает в такого рода дефинициях, см. § 229). Что понятие еще не существует в созерцании, это ведь и составляет различие между ними, различие, которое и приводит к требованию, чтобы была дана дефиниция¹⁶. Но совершенно ясно, что вышеуказанная дефиниция аналитична, так как прямая линия сводится к простоте направления. Простота же, взятая в отношении к множеству, дает определение наименьшего множества, а это значит здесь — определение наименьшего расстояния¹⁷.

Прибавление. Лишь прямая линия является первым определением пространственности, кривые же линии сразу имеют в себе два измерения; круг — это линия второй степени. Как второе отрицание, поверхность обладает двумя измерениями, ибо для второго так же присуще два, как и для двух.

Задачей науки геометрий является отыскание тех определений, которые вытекают из некоторых других однажды принятых определений. Главная цель, к которой должна стремиться геометрия, состоит в том, чтобы принятые как данные и зависимые определения составляли единую развитую тотальность. Основными положениями геометрии являются те теоремы, в которых полагается некое целое, и затем это целое получает выражение в своих определенностях. Что касается треугольника, то относительно него геометрия дает две такие главные теоремы, посредством которых завершается определенность треугольника, a) Если у нас есть три части треугольника, среди которых непременно должна быть одна сторона (здесь возможны три случая), то треугольник вполне определен. Чтобы доказать эту теорему, геометрия прибегает к окольному пути: она берет два треугольника и показывает, что при таких условиях они должны совпасть друг с другом. Это более легкий способ представления, однако он является излишним. Истина состоит в том, что мы для данной теоремы нуждаемся лишь в одном треугольнике, который был бы в самом себе таким отношением, что если определены первые три его части, то определяются также три остальные части: треугольник определяется двумя сторонами и одним углом или двумя углами и одной стороной и т. д. Определенностью, или понятием, являются три первые части, остальные же три входят во внешнюю реальность треугольника и излишни для понятия. В таком полагании определение еще совершенно абстрактно и зависимость имеется лишь вообще, ибо отсутствует еще отношение определенной определенности: мы еще не знаем, какова величина частей треугольника. Это достигается b) в Пифагоровой теореме. Она дает полную определенность треугольника, потому что прямой угол вполне определен лишь постольку, поскольку мы знаем, что два других угла треугольника равны ему. Эта теорема занимает особенное положение среди всех других теорем, ибо она представляет собой изображение идеи. В ней мы имеем некое целое, которое разделилось в самом себе, подобно тому как в философии каждая форма (Gestalt) разделена в себе как понятие и реальность. Одну в ту же величину мы имеем в одном случае как квадрат гипотенузы,. а в другом разделенную как квадраты катетов. Выше дефиниции круга как равенства радиусов стоит дефиниция, в которой различие рассматривается в нем же, и, таким образом, достигается его полная определенность. Такую дефиницию мы находим в аналитическом рассмотрении пространства, и в этой дефиниции нет ничего другого, кроме того, что имеется в Пифагоровой теореме; катетам в этой дефиниции соответствуют синус и косинус или абсцисса и ордината, гипотенузе же соответствует радиус. Соотношением этих трех частей определяется круг, но это определение не является простой определенностью, как в первой дефиниции, а представляет собой некое отношение различных частей. Пифагоровой теоремой Евклид и заканчивает свою первую книгу¹⁸, поэтому после этого его интерес направлен главным образом к тому, чтобы привести разное к равному. Так, например, Евклид заканчивает вторую книгу приведением прямоугольника к квадрату.

Как на всякой гипотенузе можно построить бесконечное множество прямоугольных треугольников, так одному квадрату могут быть равны бесконечно разнообразные прямоугольники. Местом тех и других является круг. Таков метод, каким геометрия как абстрактная рассудочная наука научно трактует свой предмет.

 

b. Время¹⁹

 

§ 257

Но отрицательность, относящаяся к пространству в качестве точки и развивающая в нем свои определения как линия и поверхность, существует в сфере вне-себя-бытня одновременно и для себя; она полагает вместе с тем свои определения в сфере вне-себя-бытия, но при этом являет себя безразличной к спокойной рядоположности точек пространства. Положенная таким образом для себя эта отрицательность есть время.

Прибавление. Пространство есть непосредственное, налично сущее количество, в котором все остается устойчиво существовать, и даже граница носит характер устойчивого существования. В этом заключается недостаток пространства. Пространство представляет собой следующее противоречие: оно обладает отрицанием, но обладает им так, что это отрицание распадается на равнодушные друг к другу прочные существования. Taк как, следовательно, пространство представляет собой лишь это внутреннее противоречие, то снятие им самим его моментов является его истиной. Время и есть наличное бытие этого постоянного снятия; во времени, следовательно, точка обладает действительностью. Различие вышло за пределы пространства, и это значит, что различие перестает быть этим равнодушием, оно есть для себя во всем своем беспокойстве, оно вышло из состояния паралича. Это чистое количество как для себя налично сущее различие есть отрицательное в самом себе время; оно представляет собой отрицание отрицания, относящееся с собой отрицание. В пространстве отрицание есть отрицание в некоем другом; отрицание, таким образом, еще не получает в пространстве подобающего ему значения. В пространстве поверхность есть, правда, отрицание отрицания, однако, согласно своей истине, оно отлично от пространства. Истиной пространства является время; так пространство становится временем²⁰. Таким образом, не мы субъективно переходим к времени, а само пространство переходит в него. В представлении пространство и время совершенно отделены друг от друга, и нам кажется, что существует пространство и, кроме того, также и время. Против этого «также» восстает философия.

 

§ 258

Время как отрицательное единство вне-себя-бытия есть также нечто всецело абстрактное и идеальное; оно есть бытие, которое, существуя, не существует и, не существуя, существует, — оно есть созерцаемое становление. Это означает, что, хотя различия всецело мгновенны, т. е. суть непосредственно снимающие себя различия, они, однако, определены как внешние, т. е. как самим себе внешние.

Примечание. Время подобно пространству есть чистая форма чувственности, или созерцания, нечувственное чувственное. Но как для пространства, так и для времени не имеет никакого значения различие между объективностью и ее субъективным сознанием. Если бы мы стали применять эти определения к пространству и времени, то мы должны были бы сказать, что первое есть абстрактная объективность, а последнее — абстрактная субъективность. Время есть тот же самый принцип, что «я» = «я» чистого самосознания²¹, но время есть ото «я» = «я» (или простое понятие) еще во всей его внешности и абстрактности как созерцаемое голое становление, чистое в-себе-бытие, взятое всецело в качестве выхождения вне себя.

Время столь же непрерывно, как и пространство, ибо оно есть абстрактная, относящаяся к себе отрицательность, и в этой абстракции еще нет реального различия.

Во времени, говорят, все возникает и преходит²². Если мы отвлечемся от всего, т. е. от того, что наполняет время, и отвлечемся также и от того, что наполняет пространство, то остается пустое время и пустое пространство, т. е. тогда будут положены нами эти абстракции внешности и мы будем представлять себе, что они обладают для себя существованием. Но не во времени все возникает и преходит, а само время есть это становление, есть возникновение и прехождение, сущее абстрагирование, всепорождающий и уничтожающий свои порождения Кронос²³. Верно то, что реальное отлично от времени, но и то, что оно также существенно тождественно с ним. Реальное ограничено, и иное этого отрицания находится вне его; в нем, следовательно, определенность внешня себе, и отсюда проистекает противоречивость его бытия; абстракция этого внешнего характера, его противоречивости и его беспокойства и является самим временем. Конечное поэтому преходяще и временно, ибо оно не есть подобно понятию в самом себе полная отрицательность, а, хотя и имеет в самом себя последнюю как свою всеобщую сущность, все же неадекватно этой сущности, односторонне и поэтому относится к ней как к господствующей над ним силе. Понятие же в своей свободно самостоятельно существующей тождественности с собой, как «я»=«я», есть само по себе абсолютная отрицательность и свобода; время не есть поэтому то, что господствует над ним, и понятие также не есть во времени, не есть нечто временное. Оно, наоборот, есть власть над временем, которое и есть лишь эта отрицательность, определившаяся как внешность. Поэтому лишь предметы природы подчинены времени, поскольку они конечны; напротив, истинное — идея, дух — вечно. Но мы не должны брать понятия вечности отрицательно, не должны понимать ее как отвлечение от времени, не должны думать, что она существует как бы вне последнего, и, разумеется, мы не должны понимать вечность в том смысле, что она наступает после времени: этим вечность была бы npeвpaщена в будущее, представляющее собой один из моментов времени.

Прибавление. Время не есть как бы ящик, в которой все помещено, как в потоке, увлекающем с собой в своем течении и поглощающем все попадающее в него. Время есть лишь абстракция поглощения. Так как вещи конечны, то они находятся во времени, но вещи исчезают не потому, что они находятся во времени, а потому, что сами они представляют собой временное, их объективным определением является то, что они таковы. Процесс самих действительных вещей составляет, следовательно, время, и если время называют самым могущественным, то оно также и самое бессильное. «Теперь» обладает чрезвычайным значением, — оно есть не что иное, как единичное «теперь»²⁴. Но это исключающее в своей растяжимости все другое [«теперь»] разлагается, растекается, распыляется в тот момент, когда я его высказываю. Длительность есть всеобщее этого «теперь» и всех других «теперь», есть снятость этого процесса вещей, которые не длятся. Если же вещи и длятся, то все же время преходит и не покоится; здесь время представляется независимым и отличным от вещей. Если мы все скажем, что время преходит, хотя вещи и пребывают, то это лишь означает: хотя некоторые вещи и существуют длительно, изменение все же выступает в других вещах, например в движении Солнца; таким образом, вещи все же существуют во времени. Последним убежищем поверхностных умов, которое, как они мнят, дает им право все же приписывать вещам покой и длительность, является постепенное изменение. Если бы все остановилось, в том числе и само наше представление, то мы длились бы и времени не было бы. Но все конечные вещи временны, потому что они раньше или позже подвергаются изменению; их длительность, следовательно, лишь относительна.

Абсолютная вневременность отлична от длительности; это — вечность, к которой непричастно время природы. Но само время вечно в своем понятии, ибо оно не какое-нибудь определенное время и также не настоящее, а время как время составляет его понятие. Но последнее, как и вообще всякое понятие, само есть вечное и потому также и абсолютно настоящее. Вечности не будет, вечности не было, а вечность есть. Длительность, следовательно, отличается от вечности тем, что она есть лишь относительное упразднение времени; но вечность есть бесконечная, т. е. не относительная, а рефлектированная в себя длительность. То, что не существует во времени, является тем, в чем не совершаются процессы; самое скверное и самое превосходное не существует во времени, а длится. Самое скверное — потому, что оно [есть] некая абстрактная всеобщность. Таково, например, пространство, само время, таковы солнце, стихии, камни, горы, неорганическая природа вообще, а также произведения рук человеческих — пирамиды; их длительность не является достоинством. Длящееся ставится обыкновенно выше, чем скоропреходящее; однако все цветы, все прекрасное в жизни рано умирает. Но и самое превосходное длится; длится не только неживое, неорганическое, всеобщее, но также и другое всеобщее, конкретное в самом себе — род, закон, идея, дух. Ибо мы должны различать между тем, что представляет собой процесс в целом, и тем, что представляет собой лишь некий момент процесса. Всеобщее как закон тоже обладает процессом в самом себе и живет лишь как процесс; но оно не есть часть процесса, не находится в процессе, а содержит в себе свои две стороны и само непроцессуально. Взятый со стороны явления, закон вступает во время, так как моменты понятия обладают видимостью самостоятельности; но в своем понятии исключенные различия ведут себя как примиренные, как обретшие снова мир. Идея, дух, стоит над временем, потому что она составляет понятие самого времени. Дух вечен, существует в себе и для себя, не увлекается потоком времени, потому что он не теряет себя в одной стороне процесса. В индивидууме как таковом дело обстоит иначе; он, с одной стороны, представляет собой род: прекраснейшей жизнью является та, в которой полностью объединяются в один образ всеобщее и его индивидуальность. Но индивидуум, с другой стороны, также и отделен от всеобщего и в качестве такового он является одной стороной процесса, изменением; взятый со стороны этого смертного момента, он находится во времени, подпадает под его власть. Ахилл, прекрасный цвет греческой жизни, Александр Великий, эти бесконечно мощные индивидуальности, не выдерживают напора времени и рано умирают; лишь их подвиги, их дела остаются, т. е. остается созданный ими мир. Посредственное длительно существует и в конце концов правит миром. Эта посредственность обладает также и мыслями: она убеждает в правоте этих маленьких мыслей окружающий мир, уничтожает яркую духовную жизнь, превращает ее в голую рутину, и, таким образом, обеспечивает себе длительное существование. Ее долговечность и означает именно то, что она упорно стоит на своей лжи, не добивается и не достигает своей правды, не воздает должное понятию, эта долговечность царства посредственности означает, что истина не воплощается в нем как процесс.

 

§ 259

Измерения времени — настоящее, будущее .и прошедшее — это становление внешности как таковой и разрешение этого становления в различия бытия как переходящего в ничто и ничто как переходящего в бытие. Непосредственным исчезновением этих различий в единичности является настоящее как «теперь», которое как единичность исключает, но вместе с тем вполне непрерывно переходит в другие моменты и само есть лишь это исчезновение бытия в ничто и ничто в бытии.

Примечание. Конечное настоящее есть «теперь», фиксированное как сущее; оно отлично от отрицательного, от абстрактных моментов прошедшего и будущего, так как оно есть конкретное единство, есть, следовательно, утвердительное; но само это бытие есть лишь абстрактное бытие, исчезающее в ничто. Впрочем, в природе, в которой время есть «теперь», дело не доходит до устойчивого различия этих измерений друг от друга; эти измерения необходимо существуют лишь в субъективном представлении, в воспоминании и в страхе или надежде. Но прошедшим и будущим временем как существующим в природе является пространство, ибо оно есть время, подвергшееся отрицанию, равно как и наоборот — снятое пространство является ближайшим образом точкой и, развитое для себя, является временем.

Нет науки о времени наряду с наукой о пространстве, с геометрией. Различия времени не обладают тем характером равнодушия друг к другу, который и составляет непосредственную определенность пространства; они поэтому не способны составлять фигурации подобно различиям пространства. Этой способности принцип времени достигает лишь тогда, когда время парализуется, когда отрицательность времени низводится рассудком до единицы. Эта мертвая единица, в которой мысль достигает вершины внешности, может входить во внешние комбинации, а эти комбинации, фигуры арифметики, в свою очередь могут получать определения рассудка, могут рассматриваться как равные и неравные, тождественные и различные.

Можно было бы шире развить мысль о философской математике²⁵, которая познавала бы из понятий то, что обычная математическая наука выводит согласно методу рассудка из определений, принятых как предпосылки. Но так как математика все же есть наука о конечных определениях величины, которые в своей конечности остаются неподвижными и значимыми, но как таковые не должны выходить за эти пределы, то она преимущественно наука рассудка. А так как она способна быть совершеннейшей из рассудочных наук, то следует скорее стремиться сохранить преимущество, которое она имеет перед другими науками этого рода, и не нарушать ее чистоты ни чужеродным ей понятием, ни эмпирическими целями. При этом все же остается несомненным, что понятие обосновывает более определенное осознание как руководящих принципов рассудка, так и порядка и необходимости этого порядка в арифметических операциях²⁶ и в положениях геометрии²⁷.

Было бы далее излишним и неблагодарным трудом пользоваться для выражения мысли таким неподатливым и неадекватным материалом, как пространственные фигуры и числа, и насильственно трактовать этот материал так, чтобы он подходил для этой цели. Простейшие первые фигуры и числа могут, не вызывая недоразумений, быть применены в качестве символов благодаря их простоте; они, однако, всегда оказываются для мысли чужеродным и малоудовлетворительным способом выражения. Первые попытки чистого мышления прибегали к этому крайнему средству: пифагорейская система чисел²⁸ является знаменитым примером такого применения. Но для выражения более богатых понятий эти средства оказываются совершенно недостаточными, так как внешний характер их сочетаний и случайность их связи делают их вообще неадекватными природе понятия и приводят к тому, что становится совершенно неясным, какие из многочисленных отношений, возможных в составных числах и фигурах, должны быть приняты нами во внимание. Да и помимо этого текучесть понятия выдыхается в таком внешнем материале, в котором каждое определение впадает в равнодушную внеположность. Вышеуказанная сомнительность могла бы быть устранена только посредством объяснения. Но тогда существенным выражением мысли явится это объяснение²⁹ и математическая символика окажется . бессодержательным излишеством³⁰.

Другие математические определения, как, например, бесконечное, его отношения, бесконечно-малое, множители, степени и т. д., находят свое истинное понятие в самой философии. Было бы совершенно неправильно заимствовать их для последней из математики, в которой они берутся вне понятия (begrifflos)³¹ и часто даже бессмысленно. Исправления этих понятий и установления их смысла скорее можно ожидать от философии. Лишь вялость мысли, желая избавиться от труда определения понятий, прибегает к формулам, не являющимся даже непосредственным выражением мысли, и к их уже готовым схемам.

Истинно философской наукой математики как науки о величинах была бы наука о мерах; но последняя уже предполагает наличие реальных особенностей вещей, а эти особенности существуют лишь в конкретной природе. Вследствие внешнего характера величины эта наука была бы, кроме того, самой трудной.

Прибавление. Измерения времени доводят до полноты определенность созерцания, полагая для созерцания понятие времени во всей его тотальности, или реальности, каковым понятием является становление. Эта тотальность, или реальность, состоит в том, что абстрактные моменты единства, каковым единством является становление, полагаются каждый особо как целое, но полагаются как таковое под особыми определениями. Каждое из этих двух определений, таким образом, само выступает как единство бытия и ничто; но вместе с тем они также и отличны друг от друга. Это их различие может быть лишь различием между возникновением и исчезновением. В одном определении, в прошедшем (в Гадесе), основой, с которой начинают, является бытие. Прошедшее было действительно как всемирная история, как события природы, но оно полагается под определением небытия, которое привходит к определению бытия. В будущем дело обстоит наоборот: в нем небытие является первым определением, а бытие является позднейшим, хотя и не повремени. Серединой является безразличное единство прошедшего и будущего, так что ни одно, ни другое не составляет определяющего момента. Настоящее существует только потому, что прошлого нет, и, наоборот, бытие данного «теперь» имеет своим предназначением не быть и небытие его бытия является будущим. Настоящее представляет собой это отрицательное единство. Небытие бытия, место которого заняло «теперь», является прошедшим, бытие небытия, содержащееся в настоящем, является будущим. В положительном смысле можно поэтому о времени сказать так: лишь настоящее существует, предшествующего же и последующего не существует. Но конкретное настоящее есть результат прошедшего, и оно чревато будущим. Истинным настоящим, таким образом, является вечность.

Название «математика» можно было бы, впрочем, употреблять также и для обозначения философского рассмотрения пространства и времени³². Но если бы мы захотели философски рассмотреть фигуры пространства и единицы, то они потеряли бы свое специфическое значение в форму. Их философия стала бы чем-то логическим или, пожалуй, даже какой-то частью другой конкретной философской науки, смотря по тому, будут ли придавать этим понятиям более конкретный или менее конкретный смысл. Между тем математика рассматривает в предметах лишь определения величины, и притом, что касается времени, рассматривает, как мы указали выше, не само время, а лишь единицу в ее конфигурациях и связях; лишь в учении о движении само время также делается одним из объектов этой науки. Но прикладная математика не представляет собой вообще имманентной науки именно потому, что она является применением чистой математики к некоторому данному материалу и его почерпнутым из опыта определениям.

 

с. Место и движение

 

§ 260

Пространство является в самом себе противоречием между равнодушной рядоположностью и не имеющей в себе никаких различий непрерывностью; оно заключает в себе чистое отрицание самого себя и переход прежде всего во время. И точно так же время представляет собой непосредственное падение в безразличие, в неразличенную внеположность, или в пространство, так как его совмещенные в единстве противоположные моменты непосредственно снимают себя³³. Таким образом, в пространстве отрицательное определение, исключающая точка теперь больше уже не является таковой только в себе согласно понятию, она теперь положена и конкретна в самой себе благодаря полной отрицательности, которой является время. Такая конкретная точка есть место (§ 255 и 256).

Прибавление. Если оглянемся назад и посмотрим, как у нас развертывалось понятие длительности, то мы увидим, что это непосредственное единство пространства и времени уже является тем основанием, благодаря которому они существуют, ибо отрицанием пространства является время, а положительным, бытием временных различий является пространство. Но и пространство, и время положены здесь с неравным значением, или, иначе говоря, их единство представлено лишь как движение перехода одного в другое, так что начало, реализация и результат отличаются друг от друга. Но результат высказывает то, что представляет собой их основание и истину. Длящееся есть самоодинаковость, в которую возвратилось время, эта самоодинаковость есть пространство, ибо определенностью последнего является вообще равнодушное наличное бытие. Точка здесь такова, какова она поистине, а именно она оказывается неким всеобщим; именно поэтому точка здесь выступает как целое пространство, как тотальность измерений. Это «здесь» есть точно так же и время, есть некое настоящее, которое непосредственно снимает себя, некое «теперь», которое было. «Здесь» есть вместе с тем  «теперь», ибо оно есть точка длительности. Это единство «здесь» и «теперь» представляет собой место³⁴.          ;

 

§ 261

Место как положенное тождество пространства и времени есть ближайшим образом также и положенное противоречие, которым являются пространство и время, каждое в самом себе. Место представляет собой пространственную и, следовательно, равнодушную единичность, и оно является таковой лишь в качестве пространственного «теперь», в качество времени, так что место непосредственно равнодушно к себе как к этому месту, внешне себе, является отрицанием себя и неким другим местом. Это исчезновение и новое самопорождение пространства во времени и времени в пространстве, так что время полагает себя пространственно как место, но эта равнодушная пространствепиость также полагается непосредственно как временное, — это исчезновение и новое самопорождение пространства и времени есть движение. Но само его становление³⁵ есть столь же и совпадение в нем противоречия, есть непосредственно тождественное налично сущее единство их обоих, материя.

Примечание. Переход от идеальности к реальности, от абстракции к конкретному наличному бытию, примером которого служит здесь переход от пространства и времени к той реальности, которая выступает как материя, непостижим для рассудка, представляется ему поэтому всегда внешним и чем-то данным. Обычное представление заключается в том, что рассматривают пространство и время как пустые, безразличные к тому, что их наполняет³⁶, и все же всегда как наполненные. Это обычное представление принимает, что пустое пространство и время наполняются извне материей, и, таким образом, оно, с одной стороны, принимает, что материальные предметы равнодушны к пространству и времени, а с другой стороны, что они все же по существу своему носят пространственный и временной характер.

Материю характеризуют следующим образом: a) она сложна; это относится к ее абстрактной рядоподожности, к пространству. Поскольку, рассматривая ее, абстрагируются от времени и вообще от всякой формы, о ней утверждают, что она вечна и неизменна. И это на самом деле вытекает из того, что абстрагируются от всякой формы; но такого рода материя есть только ложная абстракция. (О Материя непроницаема³⁷ и оказывает сопротивление, она есть то, что может быть осязаемо, видимо и т. д. Эти предикаты означают не что иное, как то, что материя отчасти существует для определенного восприятия, вообще для чего-то другого, отчасти же существует равным образом и для себя. И то и другое является как раз теми определениями, которыми она обладает, будучи именно тождеством пространства и времени, тождеством непосредственной внеположности и отрицательности или будучи единичностью, сущей для себя³⁸.

Переход идеальности в реальность с очевидностью встречается нам в известных механических явлениях, в том именно факте, что идеальность может занять место реальности и обратно, и это уже вина лишь безмыслия представления и рассудка, если для них из возможности замещения идеальности реальностью и обратно не вытекает их тождество. Так, например, в рычаге расстояние может заменить массу и наоборот, и определенная величина идеального момента производит то же действие, что в соответствующий реальный момент³⁹. В количестве движения скорость, которая является лишь количественным соотношением пространства и времени, заменяет собой массу, и, наоборот, мы получаем то же самое реальное действие, если мы увеличим массу и соответственно уменьшим скорость. Сам по себе кирпич не убивает человека, а производит это действие лишь благодаря достигнутой им скорости, т. е. человека убивают пространство и время⁴⁰. Рефлексия дает здесь определение силы, которое раз навсегда фиксируется рассудком как нечто последнее и мешает ему спрашивать дальше об отношении между определениями этой силы⁴¹. И все же рассудок по крайней мере смутно чувствует, что действие силы есть нечто реальное, бросающееся в глаза, что в силе содержится то же самое, что в ее проявлении, и что именно эта сила со стороны ее реального проявления достигается благодаря соотношению реальных моментов — пространства и времени⁴².

Эту оперирующую без понятия рефлексию характеризует, далее, то, что она рассматривает так называемые силы как вложенные в материю, т. е. как то, что первоначально внешне ей, так что как раз то тождество времени и пространства, которое смутно витает перед рассудком при рефлективном определении силы и которое в действительности составляет сущность материи, признается чем-то чуждым ей и случайным, привнесенным в нее извне⁴³.

Прибавление. Всякое место лишь указывает на другое место, само себя таким образом упраздняет и становится другим местом, но это различие есть в такой же мере и снятое различие. Каждое место есть само по себе лишь данное место, т. е. они одинаковы друг с другом, или, иначе говоря, место есть всецело всеобщее «здесь». Нечто занимает свое место, оно изменяет последнее; это место становится, следовательно, другим местом, но это нечто, как до, так и после этого, занимает свое место и из него не выходит. Эту диалектику, которую место имеет в самом себе, выразил Зенон⁴⁴, доказывая отсутствие движения. Двигаться означало бы менять свое место, но стрела не оставляет своего места. Эта диалектика и есть как раз бесконечное понятие, которое означает «здесь», так как время положено в нем самом. Имеются три различных места: место, которое существует теперь, место, которое должно быть занято после, и место, которое оставлено; тем самым исчезновение измерений времени парализовано. Но вместе с тем существует лишь одно место, некое всеобщее вышеуказанных мест, некое неизменное во всех изменениях. Это место есть длительность, каковой она является непосредственно, согласно своему понятию, и эта длительность есть, таким образом, движение. Что движение есть именно то, что мы здесь разъясняем, это очевидно само собой: это его понятие соответствует его созерцанию. Сущностью движения является то, что оно есть непосредственное единство пространства и времени; оно есть существующее благодаря пространству реальное время, или, иначе говоря, только благодаря времени подлинно различенное пространство. Таким образом, мы знаем, что в движение входят время и пространство; скорость, количество движения⁴⁵, есть пространство в соотношении с определенным протекшим временем. Говорят также: движение есть отношение между пространством и временем, но нужно было постигнуть более определенно характер этого, отношения. Лишь в движении пространство и время действительны.

Как время есть простая формальная душа природы, а пространство, согласно Ньютону, есть Sensorium бога⁴⁶, так движение есть понятие подлинной души мира. Мы привыкли рассматривать движение как предикат, состояние; но на самом деле оно есть самость, субъект как субъект, есть пребывание самого исчезновения. Но то обстоятельство, что оно выступает как предикат, означает именно, что для него непосредственно необходимо прекратиться само собой. Прямолинейное движение не есть движение, взятое само по себе, а подчинено другому, в котором оно стало предикатом, или, иначе говоря, оно есть снятое, момент. Восстановление длительности точки как противоположной ее движению есть восстановление места как неподвижного. Но это восстановленное место есть не непосредственное место, а место, возвратившееся из изменения, и является в одно и то же время и результатом, и основанием движения. Поскольку оно образует одно из измерений, т. е. поскольку оно противоположно другим моментам, оно есть центр. Это возвращение линии представляет собой круговую линию. Это — и «теперь», и «до», и «после», смыкающиеся с собой; это — безразличие этих измерений, так что «до» есть также некое «после», точно так же как «после» есть также некое «до». Только это является их положенным в пространстве, необходимым параличом. Движение по кругу является пространственным, или устойчиво существующим единством измерений времени. Точка направляется к месту, которое является его будущим, и покидает место, которое является прошлым; но то, что она оставила за собой, есть вместе с тем то, куда ей пока лишь предстоит прибыть, и она уже была в том «до», в которое она теперь прибудет. Ее конечной целью является точка, которая есть ее прошлое; истина времени состоит в том, что не будущее, а прошлое является его целью. Само соотносящееся с центром движения есть плоскость, движение как синтетическое целое, в котором устойчиво существуют его моменты, его потухание в центре, оно само и его соотношение с потуханием, радиусы круга. Но эта плоскость сама движется, становится своим инобытием, целым пространством, или, иначе говоря, возвращение в себя, покоящийся центр становится всеобщей точкой, в которой целое погружается в покой. Это-то движение в его сущности и сняло различие между «теперь», «до» и «после», сняло свои измерения или свое понятие. В круге эти измерения сливаются воедино; он является восстановленным понятием длительности, потухшим в самом себе движением. Здесь положена масса, длящееся, сгустившееся благодаря самому себе в обнаруживающее движение как свою возможность.

Теперь у нас имеется в представлении следующее: так как существует движение, то нечто движется, но это длящееся нечто есть материя. Пространство и время наполнены материей. Пространство не адекватно своему понятию. Поэтому само понятие пространства доставляет себе существование в материи. Часто начинали развертывание с материи и затем рассматривали пространство и время как ее формы. Правильным в таком способе рассмотрения является то, что материя представляет собой реальное в пространстве и времени. Но здесь пространство и время благодаря своей абстрактности должны сначала представляться нам первыми, а затем должно обнаружиться, что их истиной является материя⁴⁷. Точно так же как нет движения без материи, так не существует материи без движения. Движение является процессом, переходом времени в пространство и наоборот; напротив, материя является отношением между пространством и временем как их покоящимся тождеством. Материя есть первая реальность, налично сущее для-себя-бытие; она есть не только абстрактное бытие, но также и положительное устойчивое существование пространства, но устойчивое существование последнего как исключающее другое пространство. Точка так же должна исключать из себя другие точки, но она этого не делает, ибо она является лишь абстрактным отрицанием. Материя есть исключающее из себя отношение с собой, и она, следовательно, представляет собой первую реальную границу в пространстве. То, что называют наполнением времени в пространства, то, что можно охватывать руками, ощутить, что оказывает противодействие, что в своем бытия для другого существует для самого себя, — это достигнуто в единстве времени в пространства вообще.

 

В

 

МАТЕРИЯ И ДВИЖЕНИЕ. КОНЕЧНАЯ МЕХАНИКА⁴⁸

 

§ 262

Вопреки своему тождеству с собой материя благодаря моменту своей отрицательности, своей абстрактной отъединенности удерживает себя в раздельности своих частей: это — отталкивание материи. Но так как эти разные части суть одно и то же, то отрицательное единство этого внеположного для себя бытия тоже для нее существенно; материя, следовательно, непрерывна. Это ее притяжение⁴⁹. Материя есть нераздельно то и другое, и она есть вместе с тем отрицательное единство этих моментов, единичность, но единичность пока еще отличная от непосредственной внеположности материи и поэтому сама еще не положенная как материальная; она есть идеальная единичность, центр, тяжесть.

Примечание. За Кантом, между прочим, следует также признать и ту заслугу, что в своих «Метафизических началах естествознания»⁵⁰ своей попыткой так называемого построения материи он положил начало понятию материи и этой попыткой возродил понятие философии природы. Но в этом построении он рассматривал принадлежащие области рефлексии определения сил притяжения и отталкивания как независимые друг от друга, и, вместо того чтобы показать, как из них проистекает материя, он и эту последнюю предположил чем-то готовым, так что у него то, что притягивается и отталкивается, является уже материей. Подробнее я вскрыл господствующую в этом кантовском изложения путаницу в моей «Системе логики»⁵¹. Впрочем, лишь тяжелая материя представляет собой тотальность и реальное, в которых притяжение и отталкивание наличны; она имеет идеальные моменты понятия, единичности, или субъективности. Поэтому их не надо представлять себе как самостоятельные или существующие раздельно силы; материя есть их результат, если они берутся лишь как моменты понятия, но она есть предпосылка их явления⁵².

Следует различать между тяжестью и простым притяжением. Последнее есть вообще лишь снятие внеположности и приводит лишь к непрерывности. Тяжесть же, напротив, есть редукция внеположных и непрерывных особенных частей материи к единству, которое есть ее отрицательное отношение с собой⁵³, к единичности, к единой (однако еще совершенно абстрактной) субъективности. Но в сфере первой непосредственности природы⁵⁴ вне-себя-сущая непрерывность пока еще положена как устойчиво существующая⁵⁵; лишь в области физики начинается материальная рефлексия в себя. Поэтому единичность как определение идеи, правда, налична, но здесь она налична вне материального. Материя поэтому, во-первых, по своему существу сама тяжела, это не внешнее свойство, которое можно было бы отделить от нее. Тяжесть составляет субстанциальность материи, сама материя есть стремление к центру, но (в этом состоит другое существенное ее определение) к центру, находящемуся вне ее. Можно сказать, что материя притягивается центром, т. е. отрицается ее внеположное, непрерывное существование, но, если мы будем представлять себе сам центр чем-то материальным, тогда притяжение будет лишь взаимным; притягивающее будет вместе с тем и притягиваться, и центр будет в свою очередь чем-то отличным от притягивающего и притягиваемого. Но мы не должны мыслить центр материальным, ибо материальное и состоит в том, что оно полагает свой центр вне себя. Не центр, а стремление к нему имманентно материи. Тяжесть есть, так сказать, признание ничтожества вне-себя-бытия материи в ее для-себя-бытии, признание несамостоятельности этого вне-себя-бытия, его противоречивости.

Можно также сказать, что тяжесть есть в-самом-себе-бытие материи в том смысле, что именно, поскольку она еще не есть центр, субъективность в себе самой, постольку она еще остается неопределенной, неразвитой, нераскрытой, постольку форма еще не является материальной.

Тяжесть материи определяет место, в котором находится ее центр⁵⁶; поскольку материя есть масса, она определена и тем самым определено ее стремление, которое есть полагание центра и, следовательно, некое определенное полагание этого центра.

Прибавление. Материя есть пространственное расстояние, она оказывает сопротивление и при этом отталкивается от самой себя; именно посредством отталкивания материя полагает свою реальность и наполняет пространство. Но все раздельно существующие части, отталкиваемые друг от друга, тоже суть только единицы, много единиц; одна единица есть то же самое, что другая. Единица отталкивается лишь от самой себя; это — снятие расстояния между сущими для себя, притяжение. То и другое вместе составляет в качестве тяжести понятие материи; тяжесть есть предикат материи, который составляет субстанцию этого субъекта. Единство тяжести есть лишь некое долженствование, некое страстное стремление, на которое материя навеки осуждена, ибо единство не приходит к самому себе, не достигает себя. Если бы материя достигла того, чего она ищет в тяжести, то она слилась бы в одну точку. Единство здесь еще не осуществляется, потому что отталкивание есть такой же существенный момент материи, как и притяжение. Глухое, темное единство не получает свободы, однако так как материя имеет своим определением слияние воедино многих, то она не так глупа, как некоторые претендующие на титул философов, которые удерживают раздельность одного и многого и опровергаются в этом своем стремлении самой материей. Хотя эти два единства — отталкивание и притяжение — и являются нераздельными моментами тяжести, все же они не объединяются в одно идеальное единство; лишь в свете — как мы увидим ниже⁵⁷ — достигается самостоятельное существование этого единства⁵⁸. Материя ищет места вне своих многих частей, а так как пока что еще нет никакого различия между этими ищущими частями, то нет никакого основания, почему бы одной частице лежать ближе, чем другой. Они находятся в периферии на одинаковом расстоянии от искомой точки, искомая точка является центром, и этот центр простирается во все направления, так что ближайшим определением, к которому мы здесь приходим, является шар. Тяжесть есть некоторый способ внутреннего существования материи, а не ее мертвая внешняя форма, но об этом внутреннем способе существования здесь еще не место говорить: здесь пока что материя есть нечто лишенное внутренней стороны, есть понятие того, что лишено понятия.

Второй сферой, к рассмотрению которой мы теперь переходим, является поэтому конечная механика, потому что здесь материя еще не адекватна своему понятию. Эта конечность материи состоит в том, что движение и материя как таковая отличны друг от друга. Конечной, следовательно, является материя, поскольку то, что составляет ее жизнь, движение, внешне ей. Тело находится в покое, и движение сообщается ему извне. Это — первое различие, существующее в материи как таковой, и оно снимается затем посредством ее природы, посредством тяжести. Здесь, следовательно, перед нами три определения конечной механики: во-первых, инертная материя, во-вторых, толчок и, в-третьих, падение, составляющее переход к абсолютной механике, в которой материя адекватна понятию также и в своем существовании. Тяжесть присуща материи не только в себе, а присуща ей, поскольку «в себе» материи уже выявилось; это—падение, в котором тяжесть впервые появится.

 

а. Инертная материя

 

§ 263

Материя, как лишь всеобщая и непосредственная, обладает ближайшим образом только количественным различием и обособлена в различные количества, в массы, которые, обладая лишь поверхностным определением целого или единицы, суть тела. Точно так же непосредственно тело отлично от своей идеальности, и хотя оно по существу своему пространственно и временно, но как находящееся в пространстве и во времени выступает как безразличное к этой форме содержание.

Прибавление. Выражение «материя наполняет пространство» означает не что иное, как то, что она есть некая реальная граница в пространстве, потому что она как для-себя-бытие исключает из себя все то, что не является пространством как таковым. Вместе с для-себя-бытием наступает также и определение множества, которое, однако, есть некое совершенно неопределенное различие, еще не является различием материи в ней самой; материи взаимно исключают друг друга.

 

§ 264

Взятое со стороны того определения пространства, в котором время снято, тело является длящимся; взятое же со стороны того определения времени, в котором безразличное пространственное существование снято, тело является преходящим, является вообще совершенно случайной единицей. Оно, правда, является единством, связующим оба момента в их противоположности, движением; но как безразличное к пространству и времени (предшествующий параграф) и к их отношению, движению (§ 261), которое внешне телу, точно так же как ему внешне отрицание этого единства, покой,—тело инертно⁵⁹.

Примечание. В этой сфере конечность тела, его несоответствие своему понятию состоит в том, что оно как материя есть лишь абстрактное, непосредственное единство времени и пространства, а не положенное в одном (in einem) развитое, беспокойное единство, имманентное этому одному движение⁶⁰. Под таким определением тело рассматривается вообще в физической механике, так что аксиомой последней является положение, что тело может быть приведено как в движение, так и в покой лишь внешней причиной и что движение и покой суть некоторое состояние тела⁶¹. В представлении витают при этом лишь лишенные самости земные тела, относительно которых, несомненно, верны вышеуказанные определения. Но эти тела представляют собой лишь непосредственную и именно поэтому абстрактную и конечную телесность. Под телом qua телом понимают эту абстракцию⁶². Но неистинность этого абстрактного существования снимается в конкретно существующем теле, и это снятие начинается уже в телах, лишенных самости. Совершенно неправильно⁶³ определение инерции, толчка, давления, притяжения, падения и т. д. переносится из области обычной механики, из сферы конечной телесности и, следовательно, конечного движения в область абсолютной механики, в которой; телесность и движение существуют, наоборот, в их свободном понятии.

Прибавление. Непосредственно положенная масса содержит в себе движение как сопротивление, ибо эта непосредственность есть бытие-для-другого. Реальный момент различия находится вне ее; движение существует в ней как это понятие или как снятое. Масса, фиксированная в этом смысле, называется инертной, но инертность не означает покоя. Пребывание есть покой в том отношении, что оно как понятие противоположно своей реализации, своему движению. Масса есть единство моментов движения и покоя. Оба этих момента находятся в ней как снятые, или, иными словами, она безразлична к обоим моментам, способна как двигаться, так и находиться в покое, и, взятая для себя, не есть ни то ни другое. Взятая для себя, она ни покоится, ни движется, а лишь переходит из одного состояния в другое благодаря внешнему толчку, т. е. покой и движение сообщаются ей посредством чего-то другого. Поскольку она находится в покое, она покоится и сама собой не переходит в движение; если же она находится в движении, то она движется и сама собой не перейдет в покой. Материя в себе инертна, т. е. она является инертной, поскольку ее понятие противоположно ее реальности. То обстоятельство, что ее реальность так обособилась и выступает как самостоятельная по отношению к ней,— это обстоятельство и есть ее снятая реальность, или реальность, в которой она существует лишь как абстракция, и эту-то абстракцию и называют «в себе» и сущностью те, для которых чувственная действительность есть реальность, а форма абстракции есть «в себе».

Следовательно, в то время как конечная материя получает движение извне, свободная материя движет сама себя; последняя, следовательно, бесконечна в пределах своей сферы, ибо в целом материя находится на ступени конечности. Так, нравственный человек свободно подчиняется законам, и лишь для безнравственного они являются внешне принудительными. Каждая сфера существует в природе не только в своей бесконечности, но также и как конечное отношение. Конечные отношения, как, например, давление и толчок, обладают тем преимуществом, что они знакомы нашей рефлексии и подтверждаются опытом. Недостатком их является лишь то, что под это подтвержденное опытом правило подводятся другие отношения. Поступающие так полагают, что на небе все происходит совершенно так, как происходит у нас дома. Но конечные отношения не могут быть изображением сферы природы в ее бесконечности.

 

b. Толчок ⁶⁴ .

 

§ 265

Инертное тело, приведенное извне в движение — последнее именно поэтому есть конечное движение — и соотнесенное, таким образом, с другим телом, составляет на время с этим последним единое тело, ибо они являются массами, отличающимися друг от друга лишь количественно; движение, таким образом, является единым движением обоих тел — и тело сообщает свое движение другому; но в такой же мере эти тела оказывают сопротивление друг другу, так как предполагается, что каждое из них образует непосредственную единицу. Это их для-себя-бытие в отношении друг друга, обособляемое дальше количеством массы, есть их относительная тяжесть: это — вес как тяжесть некой количественно обособленной массы⁶⁵; последняя, взятая экстенсивно, представляет собой множество тяжелых частей, взятая же интенсивно, ость определенное давление (см. § 103, примечание)⁶⁶. Вес как реальная определенность составляет единую определенность (quantitas motus) с идеальной количественной определенностью движения, со скоростью; в пределах этой единой определенности вес и скорость могут взаимно замещать друг друга (ср. § 261, примечание) ⁶⁷.

Прибавление. Вторым моментом на этой ступени является то, что материя положена в движение и соприкасается в этом движении. Так как материя безразлична к месту, то из этого следует, что материя приводится в движение.  Это случайно; все необходимое здесь полагается в форме случайности. Что движение материи необходимо также и в существовании, это мы увидим ниже. Оба толкающих друг друга тела должны рассматриваться как движущиеся, ибо этот толчок есть борьба за одно и то же место. Толкающее тело занимает место покоящегося, а последнее, толкаемое, сохраняет свое место. Оно, следовательно, также движется, хочет снова занять то место, в котором поместилось другое. Но так как массы взаимно толкают и давят друг на друга и между ними нет пустого пространства, то лишь в этом соприкосновении начинается вообще идеальность материи, и интересно видеть, как выступает наружу этот внутренний характер материи, ведь вообще всегда интересно видеть осуществление понятия. Что массы соприкасаются друг с другом, т. е. существуют друг для друга, это означает только, что две материальные точки, или атомы, существуют в одной точке, или в тождестве, означает, что их для-себя-бытие нe есть для-себя-бытие. Мы можем представлять себе материи сколь угодно твердыми и неподатливыми, мы можем себе представлять, что между ними что-то еще остается, но, как только они соприкасаются друг с другом, они сливаются воедино, сколь бы малой мы ни представляли себе эту точку. Это — высшая существующая материальная непрерывность, это — не внешняя, только пространственная, а реальная непрерывность. Точно так же точка времени есть единство прошедшего и будущего. Две точки сливаются в единую точку, и в то время, когда они есть в одном, они также не есть в одном. Движение и состоит именно в том, что тело находится в одном месте и одновременно в другом месте, причем столь же верно, что оно находится не в другом, а именно в данном месте⁶⁸.

То обстоятельство, что массы и сливаются воедино, и вместе с тем самостоятельны, есть другой момент отталкивания, или, иными словами, материя эластична. Что единица является лишь поверхностью, или, выражаясь иначе, что целое непрерывно, это и есть причина того, что тело совершенно твердо. Но так как лишь целое является единицей, и единица, следовательно, не положена, то тело всецело уступает, или, иначе говоря, оно абсолютно мягко. Но, покидая свое целое, оно является еще более интенсивной единицей. Как раз мягкость, снятие своей распространенной, сущей вне себе силы и есть ее восстановление, так как она возвращается в себя. Непосредственным обращением (Verkehrung) этих двух сторон является эластичность. Мягкое также отталкивает, также эластично, оно отступает назад, но лишь на известное расстояние, его нельзя вытеснять из данного места. Таким образом, для-себя-бытие материи, посредством которого она отстаивает себя, выступает перед нами ближайшим образом как внутренний характер материи (который также называют силой) по отношению к ее внешнему характеру, т. е. здесь по отношению к ее бытию-для-другого, т. е. внутри-нее-бытием некоего другого. Идеальность для-себя-бытия состоит в том, что некое другое проявляет себя в массе, а эта масса проявляет себя в другом. Это определение идеальности, которое кажется пришедшим извне, на поверку оказывается собственной сущностью материи, а сама эта сущность вместе с тем входит в состав внутреннего характера последней: поэтому физика переходит к принадлежащему области рефлексии представлению о силе.

Сила толчка как величина действия является лишь тем, посредством чего материя сохраняет свое для-себя-бытие, или, иначе говоря, тем, посредством чего она оказывает сопротивление другой части материи, ибо толчок есть также и сопротивление, а сопротивление именно и означает материю. То, что оказывает сопротивление, материально, и, наоборот, оно постольку материально, поскольку оно оказывает сопротивление; противодействие есть движение обоих тел; определенное движение и определенное противодействие суть одно и то же. Тела действуют друг на друга лишь постольку, поскольку они самостоятельны, и они самостоятельны лишь посредством тяжести. Таким образом, тела оказывают друг другу сопротивление лишь посредством их тяжести, но эта тяжесть представляет собой не абсолютную тяжесть, являющуюся выражением понятия материи, а относительную тяжесть. Одним моментом тела является его вес, которым оно в своем стремлении к центру Земли давит на другое тело, оказывающее ему противодействие. Давление, следовательно, есть движение, стремящееся к упразднению расстояния одной массы от другой. Другим моментом тела является сообщенное ему движение по направлению касательной, которое заставляет его отклониться от поисков центра. Количество движения тела определяется этими двумя моментами: массой и определенностью вышеуказанного движения как скоростью. Если мы признаем эту величину чем-то внутренним, то она будет тем, что мы называем силой. Мы, однако, можем обходиться без этого аппарата сил, ибо теоремы механики об этих силах очень тавтологичны. Так как имеется одна определенность — определенность силы, то мы, правда, получим то же самое действие материи, если заменим массу материальных частей скоростью или, обратно, скорость заменим массой (ибо материальное действие проявляется лишь в движении), однако идеальный фактор может замещать собой реальный фактор и обратно лишь частично, а не целиком. Пусть масса равняется 6 фунтам, а скорость равна 4, тогда сила равна 24; она будет равна 24 также в том случае, когда 8 фунтов движутся со скоростью 3 и т. д., точно так же как длина плеча на одной стороне Hypomochlion (безмена), на которой висят гиря, уравновешивает массу, прикрепленную к другой стороне. Давление и толчок представляют собой две причины внешнего механического движения.

 

§ 266

Этот вес, концентрированный как интенсивная величина в точке, находящейся в самом теле, есть его центр тяжести. Но тело как весомое характеризуется тем, что оно полагает и имеет свое средоточие (Mittelpunkt) вне себя. Толчок и противодействие, равно как вызванное ими движение, имеют поэтому свою субстанциальную основу в центре, общем отдельным телам и лежащем вне их, и их вышеуказанное, вызванное извне, акцидентальное движение переходит в этом средоточии в покой. Так как центр находится вне материи, то этот покой является вместе с тем лишь некоторым стремлением к центру, а, взятый с точки зрения отношения между материей⁶⁹, обособленной в особенные тела, которые сообща стремятся к центру, этот покой является давлением этих тел друг на друга. Если тело отделено от своего центра тяжести относительно пустым пространством, то это стремление есть падение, существенное движение, в которое вышеуказанное акцидентальное движение переходит согласно понятию, подобно тому как согласно существованию это движение переходит в покой.

Примечание. Относительно внешнего, конечного движения основной принцип механики гласит, что тело, находящееся в покое, вечно оставалось бы в покое, а тело, находящееся в движении, вечно двигалось бы по прямой линии, если бы внешняя причина не заставила его перейти из одного состояния в другое. Это положение о движении и покое представляет собой не что иное, как высказывание согласно закону тождества (§ 115)⁷⁰: движение есть движение и покой есть покой; эти два определения рассматриваются здесь как совершенно внешние в отношении друг друга ⁷¹. Лишь эти абстракции, самостоятельное движение и самостоятельный покой, приводят к бессодержательному утверждению о вечно продолжающемся движении, если бы не и т. д. В своем месте мы показали ничтожность самого закона тождества, являющегося основой этого утверждения⁷². Последнее отнюдь не оправдывается опытом; уже толчок как таковой обусловлен тяжестью, т. е. определением падения. Бросание показывает существование акцидентального движения наряду с существенным движением падения⁷³, но абстракция, тело qua тело нераздельно связано со своей тяжестью, и, таким образом, при бросании эта тяжесть как бы сама требует, чтобы ее приняли во внимание. Бросание как обособленное, для себя существующее не может быть обнаружено. Как пример движения, вызываемого vis ccntrifuga, обыкновенно приводят находящийся в праще камень, который, движимый рукой в круге, всегда обнаруживает стремление удалиться от нее {Newton. «Phil. nat. princ, math.». Defin. V)⁷⁴. Но спорным является не то, что такое направление существует, а то, что оно существует для себя, отдельно от тяжести, как некая сила, которую мы представляем себе совершенно самостоятельной⁷⁵. Ньютон там же уверяет нас, что свинцовый шар in coelos abiret et motu abeundi pergeret in infinitum⁷⁶, если бы (вот именно: если бы) только мы могли сообщить ему надлежащую скорость. Такое отделение внешнего движения от существенного не требуется ни опытом, ни понятием, а лишь абстрагирующей рефлексией. Одно дело — различать между ними, что является необходимым, и изображать их математически как отдельные линии, как отдельные количественные факторы и т. д. и совершенно другое дело — рассматривать их как физически самостоятельные существования *.

 

* Ньютон (ibid. Defin. VII1) говорит совершенно ясно: Voces, AUraclioais, Impulsus vel Propensionis cuiuscuuquo in centrum, ia-differenter et pro so mutuo promiscuo usurpo, has vires поп Physics scd Malhtmatice tantum considerando. Unde caveat lector, ne per huiusmodi voces cogitet me specien vel modum actionis causamva aut rationem Physicam alicubi definire vel centris (quae sunt puncta Mathematics) vires vere et Physice tribuere; si forte aut centra tra-here aut vires centrorum esse dixero⁷⁷. Но, введя представление о силах, Ньютон вынес определения за пределы физической действительности и придал им по существу самостоятельный характер, Вместе с тем, трактуя эти представления, он сам всюду говорит о физических предметах и сообразно с этим в изображениях так называемого мироздания, которые по намерению автора должны носить лишь физический, а не метафизический характер, всегда говорит о таких самостоятельных и независимых друг от друга силах об их притяжениях, толчках и т. п. как о физических существах⁷⁸ и рассматривает их на основе закона тождества.

 

Но при рассмотрении такого полета свинцового шара в бесконечное пространство мы должны отвлекаться также и от противодействия воздуха, от трения. При объяснении того факта, что perpetuum mobile, как бы верно мы его теоретически ни вычисляли и доказывали, в свое время, которое не преминет наступить, все же перейдет в покой, отвлекаются, наоборот, от тяжести и приписывают это явление всецело трению. Этому же препятствию приписываются постепенное уменьшение движения маятника и его последующая остановка. О движении маятника тоже говорят, что оно продолжалось бы беспрестанно, если бы мы могли устранить трение. Это противодействие, испытываемое телом в его акцидентальном движении, несомненно, представляет собой необходимое проявление его несамостоятельности. Но подобно тому как тело встречает препятствие, мешающее ему достигнуть центра своего центрального тела, причем все же это препятствие не уничтожает его давления, его тяжести, так и противодействие трения задерживает бросательное движение тела, без того чтобы при этом его тяжесть отпала или замещалась трением. Трение является препятствием, но оно не является существенной задержкой внешнего акцидентального движения. Остается верным то, что конечное движение нераздельно связано с тяжестью и как акцидентальное само собой переходит в направление последней, побеждается субстанциальным определением материи.

Прибавление. Здесь появляется сама тяжесть как то, что приводит тело в движение, но движение, в которое она приводит тело, имеет вообще своим определением снятие этого разделения, т. е. отдаление от центра. Здесь движение как порождающее само себя есть некое движение, определенность которого в явлении полагается им же самим. Первой определенностью является направление, а второй — закон падения. Направление есть отношение к одному, единому (das Eins), которое ищется в тяжести и ею предполагается. Эти поиски не есть поиски наугад, неопределенное движение по всем направлениям пространства; материя полагает для себя в пространстве это одно как некое место, которого, однако, она не достигает. Этот центр существует не только как некое ядро, вокруг которого материя затем лишь собирается или которым она лишь притягивается, но сама тяжесть масс порождает такой центр; материальные точки, ища друг друга, положили именно в этом искании общее им средоточие тяжести. Тяжесть есть полагание такого одного; каждая особенная масса есть полагание последнего, она ищет в самой себе некое единое и концентрирует все свое количественное отношение с другими массами в одной точке. Это субъективное единое, которое лишь в поисках является объективным, есть центр тяжести тела. Каждое тело обладает средоточием тяжести, чтобы как центр иметь свой центр в некотором другом теле; масса представляет собой такую действительную единицу, или тело, поскольку оно обладает центром тяжести. Центр тяжести есть первая реальность единицы тяжести, есть стремление, в котором сосредоточивается весь вес тела. Для того чтобы масса оставалась в покое, мы должны поддерживать ее центр тяжести. Получается, как будто все остальные части тела совершенно не существуют; тяжесть тела целиком ушла в одну точку. Эта точка в случае линии, каждая часть которой принадлежит этому одному, является рычагом, в котором центр тяжести в качестве середины распадается на конечные точки, непрерывность которых есть линия. Точно так же целое этого единого составляет тяжесть; поверхность образует единое, которое, однако, как целое возвращено обратно в центр. То, что здесь разлагается на измерения, представляет собой непосредственно единое, или, иными словами, тяжесть обращает себя таким образом в целое единичное тело.

Каждая отдельная масса является таким телом, которое стремится к своему центру, к абсолютному средоточию тяжести. Поскольку материя определяет некий центр, стремится к нему, поскольку этот центр является точкой единства, а материя остается множеством, постольку она определена как выхождение вне себя, из своего места. Таким образом, она есть выхождение вовне своего вне-себя-бытия; это выхождение как снятие внешнего характера материи есть ее первая подлинно внутренняя сторона. Каждая масса принадлежит такому центру, и каждая отдельная масса является чем-то несамостоятельным, случайным наряду с этой истинной массой. Благодаря именно этой случайности единичная масса может быть отделена от этого центрального тела. Поскольку между массой и центральным телом лежит другая специфическая масса, которая уступает телу, направляющемуся к центру, она не задерживается последней, и оно движется; или иначе: появляется определение, согласно которому тело не подпирается, оно падает. Покой, в который внешнее движение приводится падением, есть, правда, все еще стремление, оно, однако, не случайно и не есть голое состояние или, иначе говоря, не положено извне, подобно первому покою. Покой, с которым мы теперь имеем дело, есть покой, положенный посредством понятия, равно как падение, представляющее собой движение, положенное понятием, снимает внешнее случайное движение. Инерция здесь исчезла, так как мы пришли к понятию материи. Так как каждая масса как весомая стремится к центру и, следовательно, оказывает давление, то движение является лишь стремлением, проявляющимся в другой массе и полагающим ее идеально, точно так же и эта другая масса полагает первую идеально, оказывая ей противодействие и сохраняя себя. В конечной механике эти два рода движения и покоя ставятся в один ряд; здесь все редуцируется к силам, находящимся друг с другом в определенных отношениях и обладающим различными направлениями и скоростями; конечная механика интересуется при этом главным образом получающимся результатом. Точно так же конечная механика ставит в одни ряд движение падения, положенное силой тяжести, и силу бросания.

Обычно предполагают, что если бы из пушки выбросили ядро с силой, превосходящей силу тяжести, то оно унеслось бы в безмерное пространство по направлению касательной, если бы (прибавляют) не существовало противодействия воздуха. Точно так же маятник качался бы до бесконечности, если бы воздух не оказывал противодействия. «Маятник, — говорят, — падает по дуге круга. Дойдя до своего вертикального положения, он приобретает благодаря этому падению скорость, благодаря которой он, двигаясь дальше по дуге, должен подняться на другой ее стороне на такую же высоту, на которой он был раньше, и, таким образом, он должен непрестанно качаться туда и обратно». Маятник следует, с одной стороны, направлению тяжести благодаря тому, что его подняли, его отдалили от направления тяжести и сообщили другое направление; это новое второе направление порождает в нем колебательное движение. И вот что утверждают: «Дуга колебания становится все меньше и меньше, и маятник наконец перестает двигаться главным образом благодаря противодействию, так как в противном случае колебательное движение маятника в себе продолжалось бы без конца». Однако движение, вызываемое тяжестью, и движение по касательной не представляют собой два рода независимых друг от друга движений, но первое является субстанциальным, в котором исчезает второе, случайное движение. Само же трение не случайно, а является следствием тяжести, хотя его можно и уменьшить. Это ясно понял Франкер («Traite elemenlaire de mechanique». (Paris, 1801], p. 175, .№ 4—5) и высказал это в следующих выражениях: «Le frottement no depend pas de 1'etendue des sufraces en contact le poids du corps restant le meme. Le frottement est proportionnel a la pression»⁷⁹. Трение, следовательно, представляет собой тяжесть в форме внешнего противодействия; это — давление как совместное притягивание двух тел к центру. В нашем случае дело обстоит следующим образом: чтобы не давать маятнику двигаться беспорядочно, его следует прикрепить к чему-то другому; эта материальная связь между ним и другим телом необходима, но она нарушает его движение, и благодаря этому возникает трение. Таким образом, само трение есть необходимый момент в построении маятника, его нельзя ни отбросить, ни отмыслить. Когда представляют себе, каким было бы движение маятника, если бы он не подвергался действию трения, то это одно лишь пустое представление. Но далее следует заметить, что не только трение приводит к остановке движения маятника; если бы даже трение и прекратилось, маятник все же должен был остановиться. Тяжесть есть та сила, которая останавливает маятник, приводит его в покой согласно понятию материи; тяжесть как всеобщее одерживает верх над чуждым, и колебание маятника прекращается по линии падения⁸⁰. Но эта необходимость понятия выступает наружу в этой сфере внешности как некое внешнее препятствие или как трение. Человека можно убить, но это внешнее обстоятельство случайно; истиной же является то, что человек умирает сам собой.

Комбинации падения со случайным движением, например при бросании, нас здесь не касаются: мы должны здесь рассматривать снятие случайного движения, взятое само по себе. При бросании количество движения есть произведение силы бросания и веса массы⁸¹. Но тот же самый вес есть вместе с тем тяжесть; получая в качестве всеобщего перевес, она побеждает положенное в нее определение. Мы бросаем тело лишь благодаря тяжести; оно при этом исходит из определенной тяжести, но возвращается во всеобщую тяжесть и становится простым падением. Это возвращение полагает в тяжести добавочную определенность, или, иными словами, движение становится еще более единым с тяжестью. В движении бросания вес является лишь одним моментом движущей силы, или, иными словами, в него положен переход находящейся вне тяжести силы. Теперь, после этого перехода, тяжесть становится всей движущей силой; принцип движения, правда, находится еще вне ее, но он находится там совершенно формально как простой толчок, точно так же как в падении он существует как чистое отдаление. Бросание, таким образом, есть падение, а качание маятника является одновременно падением и бросанием. Тяжесть есть отстранение от самой себя, есть представление о себе как о самораздвоении, но все это пока еще чисто внешним образом. Прикрепленная точка, отдаление от линии падения, удержание движущейся точки вдали от центра — эти моменты действительного движения принадлежат другой сфере.

Возвращение в линию падения из линии бросания само представляет собой бросание, и колебательное движение маятника есть падающее, порождающее себя снятие бросания.

 

с. Падение

 

§ 267

Падение есть относительно свободное движение: оно свободно, так как, положенное понятием тела, оно есть явление своей собственной тяжести: оно поэтому имманентно понятию. Но, будучи лишь первым отрицанием внешнего характера, оно вместе с тем обусловлено; отдаление от связи с центром еще представляет собой поэтому извне положенное, случайное определение.

Примечание. Законы движения касаются величины, и притом величины в сущности уже протекшего времени и пройденного в это время пространства; эти бессмертные открытия аналитического рассудка делают ему величайшую честь. Дальнейшей задачей является неэмпирическое доказательство этих открытий, и математическая механика дала также и последнее. Таким образом, даже наука, основывающаяся на опыте, не удовлетворяется одним лишь эмпирическим методом (Monstrieren). Предпосылкой этого априорного доказательства является предположение, что скорость при падении равномерно увеличивается, но доказательство состоит в превращения моментов математической формулы в физические силы, в ускоряющую силу, которая в каждый момент времени делает один и тот же толчок *, и в силу инерции, которая сохраняет достигнутую в каждый момент времени (большую) скорость; все это — определения, которые отнюдь не подтверждаются опытом и также не имеют никакой связи с понятием⁸³. Говоря точнее, это математическое доказательство приводит определение величины, содержащее здесь степенное отношение, к форме суммы двух независимых друг от друга элементов и этим умерщвляет качественное, связанное с понятием определение. Выводом из этого якобы доказанного закона признается положение, «что в равномерно ускоренном движении скорости пропорциональны временам»⁸⁴, но на самом деле это положение есть не что иное, как совершенно простая дефиниция самого равномерно ускоренного движения. В просто равномерном движении пройденные пространства пропорциональны временам; ускоренным движением является такое движение, в котором скорость в каждой из следующих частей времени увеличивается; равномерно ускоренным движением является, следовательно, такое движение, в котором скорости пропорциональны протекшим временам; следовательно, V/t, т. е. (s/t²) ⁸⁵. Это — простое, подлинное доказательство. — V есть скорость вообще, еще не определенная скорость, таким образом, она есть вместе с тем абстрактное, т. е. просто равномерное, движение. Затруднение, встречающееся нам в этих доказательствах, заключается в том, что о V сначала говорится как о неопределенной скорости вообще, а в математическом выражении оно выступает как s/t, т. е. как просто равномерная скорость⁸⁶.

 

·             *Можно было бы сказать, что эта так называемая ускоряющая сила неправомерно носит это название, так как действие, которое она якобы производит, остается равным (константным) в каждый момент времени, — оно всегда равно эмпирическому фактору в величине падения, единице падения (15 футов на поверхности Земли). Ускорение заключается лишь в прибавлении этой эмпирической единицы в каждый момент времени. Напротив, так называемой силе инерции ускорение присуще по меньшей мере таким же образом, ибо ведь приписывают же ей, что благодаря ее действию продолжает существовать достигнутая в каждый данный момент времени скорость, т. е. утверждают, что она со своей стороны прибавляет эту скорость к вышеуказанной эмпирической величине, и притом эта скорость в конце каждого момента времени больше, чем в конце предшествующего момента времени⁸²»

 

 

Окольный путь доказательства, заимствованного из математического изложения, нужен для того, чтобы брать скорость как .просто равномерное s/t⁸⁷, и переходить от него к s/t². В законе, гласящем, что скорость пропорциональна временам, скорость сначала берется в общем виде, затем она совершенно ненужным образом получает математическое выражение как s/t, просто равномерная, затем в нее вносится сила инерции и ей приписывается этот момент пропорциональности. Но то обстоятельство, что скорость пропорциональна временам, уже определяет ее как равномерно ускоренное s/t² и вышеуказанное определение s/t, не имеет здесь места и совершенно исключено **.

 

•** Лагранж " в «Theorie des fonctions», 3-me partie, eApplication de la Thoorio & la Mecanique», ch. I вдет на свои манер совершенно правильным, простым путем. Он исходит из математического рассмотрения функций и находит, что в применении к механике s= ft, в природе существует ft, равное bt2; s=ct нет в природе (0. Здесь справедливо нет и речи о том, чтобы дать доказательство s-=bt2, а это отношение заимствуется из природы, в которой оно находится. При разложении функции, когда t .становится t+0, оказывается, что из ряда, получающегося для пройденного в О пространства, можно применять лишь два первых члена, а остальные приходится опустить. Лаграпж рассматривает это обстоятельство по своему обычному способу рассуждения — исходя из точки зрения анализа. Но лишь эти первые два члена применяются для объяснения предмета именно потому, что лишь они обладают реальным определением (ibid., 4, 5: «On voit que les fonctions primes et secondes se presentent natarellement dans la mecha-nique du elles ont une valeur et line signification detenninees»"). Начиная отсюда, Лаграпж, правда, переходит к ньютоновским выражениям и говорит об абстрактной, т. е. просто равномерной, скорости, подчиняющейся силе инерции, п еб ускоряющей силе й, благодаря которой врываются также и измышления рефлексии о бесконечно малой частице времени (9), ее начале и конце. Но это по оказывает никакого влияния на правильный ход рассуждений Лагранжа, который пользуется этими определениями не для доказательства закона, а последний, как и следует, заимствуется из опыта к затем к нему применяется математическая трактовка.

 

Закон падения представляет собой по сравнению с абстрактной равномерной скоростью мертвого, определенного извне механизма свободный естественный закон, т. е. он имеет в себе сторону, определяющуюся из понятия тела. Так как из этого следует, что закон должен быть выведен из понятия, то мы должны исходить из последнего и показать путь, связующий галилеевский закон, гласящий, что «пройденные пространства относятся друг к другу как квадраты протекающих времен», с определением понятия⁹³.

Но здесь связь совершенно простая, заключающаяся в том, что так как здесь понятие делается определяющим, то определения понятия времени и пространства становятся свободными по отношению друг к другу, т. е. определения величины пространства и времени соответствуют определению и понятию последних. Но время есть момент отрицания, для-себя-бытия, есть принцип единого, его величина (какое бы то ни было эмпирическое число) является по отношению к пространству единицей, или знаменателем. Напротив, пространство есть внеположность, и притом внеположность не какой-нибудь другой величины, а именно величины времени, ибо скорость этого свободного движения приводит к тому, что время и пространство не внешни, не случайны по отношению друг к другу, а оба они составляют одно определение. Противоположная единству как форме времени форма внеположности пространства, и притом без всякого вмешательства какой бы то ни было другой определенности, представляет собой квадрат; это — величина, выходящая вовне себя, перемещающая себя во второе измерение и тем самым увеличивающая себя, но увеличивающая себя согласно своей собственной, а не чужой определенности. Она делает саму себя границей этого расширения, и в ее иностановлении (Anderswerden) она, таким образом, относится лишь с собой.

Таково доказательство закона падения из понятия предмета. Степенное отношение⁹⁴ является существенно качественным отношением, и лишь оно представляет собой отношение, принадлежащее области понятия. Имея в виду дальнейшее, мы должны здесь еще прибавить, что так как падение содержит в себе вместе с тем обусловленность в свободе, то время остается лишь абстрактным единством в качестве непосредственного числа, равно как и определение величины пространства достигает лишь второго измерения.

Прибавление. Лишь поиски центра представляют в падении абсолютную сторону. После мы увидим, что другой момент — распадение (die Diremtion), различение, перемещение тела в положение неподдерживаемого—также вытекает из понятия. В падении масса отделяется не сама собой, но после того, как она отделилась, она возвращается в единство. Движение падения составляет, таким образом, переход и находится посередине между инертной материей и материей, в которой ее понятие абсолютно реализовано, или, иначе говоря, абсолютно свободным движением. Между тем как масса в качестве лишь количественно равнодушного различия является фактором внешнего движения, здесь, где движение положено понятием материи, количественное различие масс как таковых не имеет никакого смысла; они падают как материя вообще, а не как массы. При падении тела как раз рассматриваются лишь как тяжелые, и большое тело так же тяжело, как и маленькое тело, т. е. как тело обладающее меньшим весом. Мы, правда, знаем, что пух падает не с такой скоростью, как свинцовый шар; однако причиной этого неравномерного падения является среда, которая должна уступить падающим телам, так что массы относятся друг к другу согласно качественному различию противодействия. Камень, например, падает с большей скоростью в воздухе, чем в воде, но в безвоздушном пространстве тела падают с одинаковой скоростью. Галилеи выдвинул это положение и сообщил его монахам. Лишь один патер по-своему согласился с ним, сказав, что ведь ножницы и нож достигают земли одновременно; но открыть этот закон было не так легко. Такие открытия более ценны, чем тысячи и тысячи так называемых блестящих мыслей.

Эмпирической величиной является падение тела в первую секунду на расстояние несколько большее 15 футов⁹⁵; в других широтах, однако, получается некоторая разница. Если тело падает в продолжение двух секунд, то оно проходит не двойное, а четверное пространство — 60 футов, в 3 секунды оно проходит 9 помноженное на 15 и т. д. Или, выражая это иначе, если одно тело падало в продолжение 3 секунд, а другое в продолжение 9, то пройденные ими пространства относятся друг к другу не как 3:9, а как 9:81. Просто равномерное движение есть обычное механическое движение; неравномерно ускоренное движение же произвольно; лишь равномерно ускоренное движение закономерно, лишь оно есть живое естественное движение. Следовательно, вместе с временем равномерно увеличивается и скорость, т. е. t: s/t, или s: t² (ибо s : t² есть то же самое, что s/t²). В механике это доказывают математически, обозначая так называемую силу инерции квадратом, а так называемую силу ускорения—треугольником, пристроенным к квадрату⁹⁶. Такой способ доказательства интересен, и он может быть необходим для математического изложения, но это доказательство является лишь математическим и оно в сущности вымучено. Эти доказательства всегда предполагают доказанным то, что они должны доказать. В конце концов описывается то, что действительно происходит; эти приемы, к которым прибегает математика, вызываются потребностью преобразовать отношение степеней в более доступное, свести его, например, к умножению, сложению или вычитанию. Таким образом, движение падения разлагается на две части. Но это деление не представляет собой ничего реального, а является пустой фикцией и нужно лишь в целях математического изложения.

 

§ 268

Падение есть лишь абстрактное полагание центра, в единстве которого различие отдельных масс и тел полагает себя как снятое: масса, вес не имеют поэтому никакого значения в величине этого движения. Но простое для-себя-бытие центра как это отрицательное отношение к самому себе является по существу отталкиванием самого себя; это — формальное отталкивание во множественные покоящиеся центры (звезды), это—живое отталкивание как определение последних согласно моментам понятия и существенное отношение этих положенных различных центров друг с другом. Это отношение представляет собой противоречие между их самостоятельным для-себя-бытием и их замкнутостью в понятии; проявлением этого противоречия между их реальностью и их идеальностью является движение, а именно абсолютно свободное движение.

Прибавление. Недостаток закона падения заключается в том, что мы в этом движении видим пространство положенным лишь в первой степени абстрактным образом как линия. Это происходит оттого, что движение падения есть не только свободное, по также и обусловленное движение (см. предшествующий параграф). Падение есть лишь первое проявление тяжести, потому что условие (удаление от центра) еще случайно, не определено самой тяжестью. Эта случайность должна отпасть. Понятие должно стать совершенно имманентным материи; это мы увидим в третьей части, в абсолютной механике. Она имеет своим предметом совершенно свободную материю, которая в своем наличном бытии вполне адекватна своему понятию. Инертная материя совершенно неадекватна своему понятию. Тяжелая материя как падающая адекватна своему понятию лишь частично, а именно благодаря снятию множественности, представляющему собой стремление материи к одному месту как к центру. Но другой момент, дифференциация места в самом себе, еще не положен понятием, или, иными словами, притягиваемая материя еще не отталкивает себя как тяжелую, распадение на многие тела еще не является деянием самой тяжести — вот чего здесь не хватает. Такого рода материя, которая в качестве множественной протяженна и вместе с тем непрерывна в самой себе, содержит в себе центр,— такая материя должна отталкиваться; это — реальное отталкивание, в котором центр состоит в том, что он сам себя отталкивает, сам себя размножает, в котором, следовательно, массы положены как многие тела и каждое из них обладает центром. Логическое единое есть бесконечное отношение с самим собой, тождество с собой, но тождество как относящаяся к себе отрицательность и, следовательно, отталкивание от самой себя, это — другой содержащийся в понятип момент. Материя должна поло' жить себя в определениях своих моментов. Это составляет ее реальность. Падение есть одностороннее полагание материи как притяжения; дальше требуется, чтобы она проявилась также и как отталкивание. Формальное отталкивание имеет также свои права, ибо природа состоит как раз в том, что она предоставляет абстрактному обособленному моменту существовать самостоятельно. Таким наличным бытием формального отталкивания являются звезды в качестве вообще множества еще не различенных тел, которые здесь, однако, еще не рассматриваются как светящие, ибо свет есть физическое определение.

Можно было бы думать, что в отношениях звезд друг к другу есть смысл, но в действительности они принадлежат области мертвого отталкивания. Их фигурации могут являться выражением существенных отношений, но они не входят в состав живой материи, в которой центр различает себя в самом себе. Скопище звезд представляет собой формальный мир, потому что в нем осуществляются лишь вышеуказанные односторонние определения. Мы отнюдь не должны признавать равноценность этой системы солнечной системе, которая является единственной доступной нашему познанию системой реальной разумности на небе. Звезды могут вызывать в нас удивление своей вечной неподвижностью, но их нельзя признать равными по достоинству конкретным, индивидуальным существам. Материя, наполняющая пространство, рассыпается на бесконечно многие материи, но это первое рассеяние материи может лишь услаждать взор. Эта световая сыпь так же мало достойна удивления, как сыпь на теле человека или как многочисленный рой мух⁹⁷. Неподвижный покой этих звезд действует на наше зрение, настроение, страсти утихают при созерцании этого покоя и простора. Но с философской точки зрения этот мир не представляет собой того интереса, который он имеет для чувства. То обстоятельство, что звезды во множестве рассеяны по безмерным пространствам, ничего не говорит разуму; это — нечто внешнее, пустое, это — отрицательная бесконечность. Разум сознает себя выше этой бесконечности, восхищение звездами представляет собой отрицательное восхищение и возвышение души, которое чувствуется при их созерцании, застревает в своей ограниченности. Разумное рассмотрение звезд состоит в постижении их расположения. Рассыпание пространства на абстрактную материю само совершается согласно внутреннему закону, и можно думать, что звезды являются внутренне связанными между собой кристал-лизациями. Желание знать, как все выглядит на звездах, представляет собой пустое любопытство. О необходимости фигурации звезд нам незачем много говорить. Гершель⁹⁸ наблюдал в туманностях формы, указывающие на то, что существует некоторая правильность в этих фигурациях. Пространства, более отдаленные от Млечного пути, более пусты. Таким образом, Гершель и Кант пришли к мысли, что звезды образуют чечевицеобразную фигуру. Это — нечто совершенно неопределенное, слишком общее. Достоинство науки не в том, что она объясняет все многообразные формообразования: нужно удовлетворяться тем, что действительно удалось постигнуть до настоящего времени. Существует многое, что еще не может быть нами постигнуто; это должна признать философия природы. В настоящее время разумный интерес к звездам может обнаружиться лишь в стремлении постичь их геометрию. Звезды представляют собой область той абстрактной, бесконечной дифференциации, в которой случайность оказывает существенное влияние на их расположение.

 

С АБСОЛЮТНАЯ МЕХАНИКА-⁹⁹

 

§ 269

Тяготение есть истинное и определенное понятие материальной телесности, которое, реализуясь, возвышается до идеи. Всеобщая телесность делится существенно на особые тела и смыкается в момент единичности, или субъективности, как являющееся наличное бытие в движении, которое благодаря этому представляет собой непосредственно систему нескольких тел.

Примечание. Мысль о всеобщем тяготении должна быть признана глубокой, хотя она¹⁰⁰ обратила на себя внимание и внушила доверие главным образом благодаря связанным с нею количественным определениям, и ее подтверждения искали в опыте, простирающемся от солнечной системы до явлений, происходящих в капиллярной трубочке¹⁰¹. Таким образом, эта мысль, сформулированная в сфере рефлексии, имеет вообще лишь значение абстракции; в своем более конкретном применении она имеет всего лишь значение тяжести, рассматриваемой как определение величины падения, а не значение развитой в своей реальности идеи, которую указываем в настоящем параграфе. Тяготение непосредственно противоречит закону инерции, ибо вследствие тяготения материя стремится выйти из самой себя и перейти к другой материи.

В самом понятии тяжести, как мы указали выше ¹⁰², содержатся два момента: момент для-себя-бытия и момент снимающей для-себя-бытие непрерывности. Эти моменты понятия испытывают судьбу притяжения в отталкивания, а именно их понимают как особые силы, соответствующие силам притяжения и отталкивания, в них видят центростремительную и центробежную силы, которые действуют на тела подобно тяжести независимо друг от друга и сталкиваются случайно в чем-то третьем — в теле. Благодаря этому снова аннулируется то, что есть более глубокого в мысли о всеобщей тяжести, и до тех пор, пока в учении об абсолютном движения будут господствовать столь восхваляемые открытия сил, нельзя будет проникнуть в него понятию и разуму. В умозаключении, которое содержит в себе идею тяжести (сама тяжесть именно есть понятие, которое посредством обособления тел раскрывает себя во внешнюю реальность, и вместе с тем оно в своей идеальности и рефлексии-в-себя, в движении обнаруживает себя сомкнутым с самим собой), содержится разумное тождество и нераздельность моментов, которые в другом понимании представляются самостоятельными. Движение как таковое имеет вообще смысл и существует лишь в системе нескольких тел, и притом тел, находящихся друг с другом в отношениях, соответствующих различным определениям ¹⁰³. Это более строгое определение в умозаключении тотальности, которое само является системой трех умозаключений, указано нами там, где мы говорили о понятии объективности (см.§ 198).

Прибавление. Солнечная система представляет собой ближайшим образом множество самостоятельных тел, существенно соотносящихся друг с другом, обладающих тяжестью, но сохраняющих себя в самом этом отношении и полагающих свое единство в ином, лежащем вне их. Таким образом, множество в этой системе уже не является столь неопределенным, как в звездах, а различие положено; и определенность этого различия состоит лишь в различии абсолютно всеобщего центрирования от частного центрирования. Из этих двух определений вытекают формы движения, в которых осуществлено понятие материи. Движение происходит в относительно центральном теле, которое представляет собой всеобщую определенность места в себе самом. Вместе с тем место этого тела также и неопределенно, поскольку оно имеет свой центр в другом теле, и эта неопределенность также должна существовать, между тем как определенное в себе и для себя место есть лишь одно место. Особенным центральным телам поэтому безразлично, в каком месте они находятся, и это проявляется в том, что они ищут свой центр, т. е. оставляют свое место и перемещаются в другое. Третьим соображением является следующее: эти особенные центральные тела могли бы, пожалуй, находиться на одинаковом расстоянии от своего центра. В таком случае они были бы не отдалены друг от друга. Если бы они при этом двигались по одной и той же орбите, то их нельзя было бы отличать друг от друга и они были бы одним и тем же телом, каждое из них было бы лишь повторением другого, и различие между ними было бы, следовательно, пустым звуком. Четвертая черта состоит в том, что, меняя свое место и находясь на различных расстояниях друг от друга, они возвращаются в себя по кривой, ибо лишь благодаря атому они воплощают свою самостоятельность по отношению к центральному телу, так же как свое единство с центром они реализуют тем, что вращаются вокруг него по той же самой кривой. Но как самостоятельные по отношению к центральному телу они в то же время держатся своего места и уже больше не падают на свое центральное тело.

Согласно этому, существуют вообще три вида движения: a) механическое, извне сообщенное движение, которое равномерно; b) полуобусловленное, полусвободное движение падения, в котором отделенность тела от своей тяжести положена пока что еще случайно, но движение принадлежит уже самой тяжести; g) безусловное свободное движение, главные моменты которого мы указали выше, — великая небесная механика. Это движение происходит по кривой. В этом движении особые тела одновременно полагают центральное тело и сами полагаются этим центральным телом. Центр не имеет никакого смысла без периферии, и периферия не имеет смысла без центра. Это заставляет отказаться от физических гипотез, которые исходят то из центра, то из особенных тел и признают первоначальным то первое, то последнее. Каждое из этих воззрений необходимо, но, взятые отдельно, они односторонни. Распадение на различные тела и полагание субъективности суть единый акт, свободное движение, а не нечто внешнее подобно давлению и толканию. Говорят, будто в тяжести мы видим и можем показать, что сила тяготения есть самостоятельно существующая реальная сила. Тяжесть как причина падения является, правда, понятием материи, но материи, абстрактно еще не различающей себя в самой себе. Падение есть неполное проявление тяжести, и, следовательно, оно нереально. Центробежная сила как стремление улететь по направлению касательной странным образом якобы сообщена небесным телам броском со стороны, посторонним толчком, полученным с самого начала ¹⁰⁴. Такое случайное, извне сообщенное движение похоже на то, что происходит с привязанным к нитке камнем, который стремится оторваться от нитки, когда мы его вертим. Оно принадлежит области инертной материи. Мы, следовательно, не должны говорить о силах. Если мы все же желаем говорить о силе, то мы должны помнить, что в действительности существует лишь одна сила, моменты которой не тянут тело в различные стороны подобно двум силам. Движение небесных сил не является следствием притягивания туда и сюда, а представляет собой свободное движение. Небесные тела, по выражению древних, шествуют подобно блаженным богам¹⁰⁵. Небесная телесность не является телесностью, имеющей принцип покоя или движения вне себя. Так как камень инертен, а вся Земля состоит из камней и другие небесные тела похожи на Землю, то из этого хотят сделать вывод, что свойства целого одинаковы со свойствами частей. Толчок, давление, противодействие, трение, тяготение и т. п. имеют силу лишь по отношению к другого рода материальным телам, а не по отношению к небесным телам. Между небесными и другими телами имеется, правда, нечто общее — материя, точно так же как хорошая и плохая мысли суть мысли, но ведь плохая мысль не становится хорошей только потому, что хорошая мысль есть также мысль.

 

§ 270

Что касается тел, в которых понятие тяжести свободно реализовано для себя, то они имеют определениями своей различной природы моменты своего понятия. Одним моментом является, следовательно, всеобщий центр абстрактного отношения с самим собой. Этому центру противостоит непосредственная, вне-себя-сущая, лишенная центра единичность, также проявляющаяся в качестве самостоятельной телесности. Но особенными телами являются те тела, которые находятся как в определении вне-себя-бытия, так и в определении в-себе-бытия, тела, которые представляют собой центры для себя и соотносятся с первым центром как с своим существенным единством.

Примечание. Планетарные тела, будучи непосредственно конкретными, являются наиболее совершёнными в своем существовании. Обычно считают самым превосходным небесным телом Солнце, так как рассудок предпочитает абстрактное конкретному: ведь даже неподвижные звезды ставятся выше, чем тела солнечной системы. Лишенная центра телесность как принадлежащая сфере внешности обособляется в самой себе и распадается на двоякого рода противоположные тела—на лунообразные и кометообразные¹⁰⁶.

Законы абсолютно свободного движения открыты, как известно, Кеплером; это открытие достойно бессмертной славы. Кеплер¹⁰⁷ доказал свое открытие в том смысле, что он нашел всеобщее выражение для опытных данных (§ 227). До настоящего времени распространено мнение, что лишь Ньютон¹⁰⁸ нашел доказательство этих законов. Нелегко найти другой такой пример, когда слава несправедливо отнята у того, кто на самом деле сделал открытие, и отдана другому. Я сделаю относительно этого пункта следующие замечания: 1) сами математики признают, что можно вывести ньютоновские формулы из кеплеровских законов. Но совершенно просто и непосредственно можно вывести их следующим образом: в 3-ем кеплеровском законе А³/Т²,- является константой. Если напишем эту формулу в виде А*А²/Т² назовем вслед за Ньютоном А/Т² всеобщей тяжестью, то мы получим его закон, согласно которому эта так называемая тяжесть действует обратно пропорционально квадрату расстояния. 2) Ньютоново доказательство кеплеровского закона, гласящего, что тело, подчиненное закону тяжести, обращается вокруг центрального тела по эллипсу, приводит к коническому сечению вообще, между тем как основное положение, которое должно быть доказано, состоит именно в том, что орбитой такого тела является не круг или какое-нибудь другое коническое сечение, а только эллипс. Да и помимо этого ньютоновское доказательство («Princ. Math.», 1. I. Sect. II. prop. 1) ¹⁰⁹ вызывает возражения. Математический анализ уже не пользуется больше доказательством, являющимся основой ньютоновской теории. Условия, приводящие к тому, что орбитой тела является определенное коническое сечение, представляют собой в аналитической формуле константы, а их определение сводится к эмпирическому обстоятельству, а именно к особенному положению, занимаемому телом в определенный момент времени, и к случайной силе толчка, который оно первоначально получило. Таким образом, обстоятельство, определяющее, что кривая линия превращается в эллипс, находится вне формулы, которая должна быть доказана, и математики даже и не помышляют доказать существование этого обстоятельства. 3) Ньютоновский закон так называемой силы тяжести также почерпнут из опыта посредством индукции ¹¹⁰.

Разница между Кеплером и Ньютоном состоит лишь в том, что то, что первый выразил в простой и возвышенной форме, в форме законов движения небесных тел, последний превратил в рефлективную форму силы тяжести, взяв при этом ту величину этой силы, которая получается при падении тел. Если ньютоновская форма доказательства не только удобна, но и необходима для аналитического метода, то это различие между законами Кеплера и Ньютона является только различием математических формул. Математический анализ давно научился выводить ньютоновское выражение и находящиеся в связи с ним законы из форм кеплеровских законов (я придерживаюсь при этом изящного изложения у Франке-ра в его «Traite elem. de Mecanique», Liv. II, Ch. II, n. IV) "1. Вообще старая манера так называемого доказывания состоит из запутанной ткани линий и чисто геометрических построений, которым приписывают физическое значение самостоятельных сил, и из пустых определений рефлексии, как, например, из вышеуказанных ускоряющей силы и силы инерции, а главным образом из отношений самой так называемой тяжести и центростремительной и центробежной сил и т. д.

Замечания¹¹², сделанные нами здесь, требуют более подробного развития, чем это уместно в кратком учебнике. Учения, не согласующиеся с общепринятыми, кажутся бездоказательными утверждениями, и если они к тому же противоречат взглядам крупных авторитетов, то они кажутся чем-то еще худшим, а именно самонадеянностью ¹¹³. Но все сказанное нами до сих пор является не столько учением, сколько голыми фактами, и от читателя требуется только, чтобы он решительно различал между определениями, требуемыми математическим анализом, а также ходом рассуждений, которому он должен следовать согласно своему методу, и тем, что обладает физической реальностью. Предпосылки, ход рассуждений, требуемые анализом, и выводы, к которым он приходит, совершенно не затрагиваются вышеприведенными возражениями, касающимися лишь физической ценности и физического значения этих определений и вышеуказанного хода рассуждений. На это мы считали нужным обратить внимание читателя. Очень важно осознать, что физическая механика затопляется неслыханной метафизикой, противоречащей опыту и понятию в имеющей своим источником единственно лишь вышеуказанные математические определения.

Все признают, что помимо основы аналитического рассмотрения, само развитие которого сделало, впрочем, во многом излишним и даже признало неправильным многое из того, что принадлежало к его существенным принципам и составляло его славу, Ньютон прибавил к содержанию кеплеровскик законов лишь принцип пертурбации. Мы должны здесь указать на важность этого принципа¹¹⁴, поскольку он основан на положении, что так называемое притяжение является действием всех отдельных частей тела, поскольку эти части берутся как материальные. Закон этот означает, что материя сама вообще полагает свой центр. Масса отдельного тела вследствие этого должна рассматриваться как момент в определении места, занимаемого центром, а совокупность всех тел системы — как полагающая свое солнце. Но даже отдельные тела соответственно их относительным положениям в каждый данный момент, их размещению по отношению друг друга во всеобщем движении выражают взаимоотношения тяжести; это приводит к тому, что между ними не только существуют абстрактно-пространственные отношения, расстояния, но каждое из них полагается в качестве особенного центра¹¹⁵, который, однако, частично снова растворяется во всеобщей системе, частично, если это отношение остается постоянным (во взаимных пертурбациях Юпитера и Сатурна), остается по крайней мере подчиненным последней.

Мы теперь укажем в основных чертах, каким образом главные определения свободного движения связаны с понятием. Обосновывать эти положения подробнее мы здесь не можем и должны поэтому предоставить их пока своей судьбе. Исходным принципом нашего обоснования является то, что даваемое разумом доказательство количественных определений свободного движения может основываться лишь на определениях понятия пространства и времени,—тех моментов, отношением между которыми (однако не внешним) является движение¹¹⁶. Должно же наконец наступить время, когда наука осознает метафизические категории, которыми она пользуется, и положит в основание своих размышлений понятие предмета вместо этих категорий!

То обстоятельство, что прежде всего движение в общем представляет собой возвращающееся в себя движение, вытекает из определения особенных единичных тел (§ 269), согласно которому они отчасти имеют свой центр в самих себе и суть самостоятельные существования, отчасти же имеют вместе с тем свой центр в другом теле. Это те определения понятия, которые лежат в основании представлений о центростремительной и центробежной силах, но эти определения понятия извращаются в вышеуказанных представлениях, и получается, что будто бы каждая из этих сил самостоятельно существует вне другой и действует независимо, а встречаются они друг с другом в своих действиях лишь случайно, внешне. Эти силы суть, как мы уже указали¹¹⁷, линии, которые должны были получить значение лишь вспомогательных средств математического доказательства, а вместо того превращены в физические реальности.

Далее, это движение равномерно ускорено (но, возвращаясь в себя, оно сменяется равномерно замедленным). А в движении как свободном движении пространство и время начинают проявляться в определении величины движения такими, каковы они суть на самом деле — как отличные друг от друга (§ 267, примечание), а не ведут себя как в абстрактной, просто равномерной скорости. В так называемом объяснении движения из попеременного возрастания и убывания величины центробежной и центростремительной сил путаница, к которой приводит предположение о существовании таких самостоятельных сил, достигает крайнего предела. Согласно этому объяснению, в движении планеты от афелия к перигелию центробежная сила меньше, чем центростремительная сила; напротив, в самом перигелии центробежная сила сразу же становится снова больше центростремительной. В движении планеты от перигелия к афелию силы находятся между собой в обратном отношении¹¹⁸. Совершенно очевидно, что такой внезапный переход достигнутого перевеса одной силы в ее поражение не является чем-то почерпнутым из природы этих сил. Мы должны были бы, напротив, сделать вывод, что перевес, достигнутый одной силой над другой, не только сохраняется, а приводит к полному уничтожению другой силы, и движение либо благодаря перевесу центростремительной силы переходит в покой, а именно в падение планеты на центральное тело, либо благодаря перевесу центробежной силы переходит в движение по прямой линии¹¹⁹. Вывод, который обыкновенно делают, очень прост и заключается в следующем рассуждении: так как небесное тело начиная от своего перигелия все больше отдаляется от Солнца, то центробежная сила снова становится большей. Так как небесное тело в афелии дальше всего от Солнца, то эта центробежная сила там является наибольшей. Эта метафизическая химера (Uncling) самостоятельных центробежной и центростремительной сил принимается как предпосылка, но вместе с тем нам запрещают применять к этой рассудочной фикции рассудок, мы не имеем права спросить, каким образом такая сила, которая ведь самостоятельна, сама собой делает себя то слабее другой, то сильнее, то создает или допускает, чтобы создали ей перевес, то снова уничтожает достигнутый ею перевес или допускает, чтобы другая сила лишила ее первенства ¹²⁰. Если присмотримся ближе к этому попеременному возрастанию и убыванию, то окажется, что на среднем расстоянии от абсидов¹²¹ находятся точки, в которых силы уравновешивают друг друга. Следующий за этим выход этих сил из равновесия является чем-то столь же немотивированным, как вышеуказанный внезапный переход от возрастания к убыванию. Легко вообще убедиться, что при этом способе объяснения устранение затруднений посредством дальнейшего определения приводит лишь к новым и еще большим затруднениям.

Такое же затруднение встречается нам при объяснении того, что под экватором маятник качается медленнее. Это явление приписывается тому, что под экватором центробежная сила якобы больше. Но столь же легко можно было бы объяснить это явление возросшей силой тяжести, удерживающей маятник с большей силой перпендикулярно линии покоя ¹²².

Что же касается формы орбиты, то следует заметить, что круг мы должны понимать как орбиту, соответствующую простому равномерному движению. Мыслимо, пожалуй, как обыкновенно выражаются, чтобы в круге происходило также и равномерно ускоренное, и равномерно замедленное движение. Но эта мыслимость или возможность означает лишь абстрактную возможность представления, и движение получается благодаря тому, что в этом представлении опускается то определение, которое здесь единственно важно, и поэтому таковое представление не только поверхностно, но и ложно. Круг представляет собой возвращающуюся в себя линию, в которой все радиусы равны между собой, т. е. он вполне определен радиусом; это — лишь одна, и притом вся, определенность. В свободном же движении, в котором пространственное и временное определения дифференцируются, вступают друг с другом в некое качественное отношение, это отношение необходимо выступает в самом пространстве как некое его различие, которое, следовательно, требует наличия двух определений. Благодаря этому форма возвращающейся в себя орбиты становится по существу эллипсом. В этом состоит первый из законов Кеплера.

Абстрактная определенность, составляющая природу крута, выступает также в том виде, что дуга или угол, заключенные между двумя радиусами, независимы от них, представляют собой по отношению к ним всецело эмпирическую величину. Но в определенном понятии движения расстояние от центра и дуга, которую проходит тело в определенный промежуток времени, должны содержаться в одной и той же определенности, составлять единое целое (моменты понятия не находятся между собой в случайном отношении); таким образом, получается пространственное определение двух измерений, сектор. Дуга по существу является функцией радиуса-вектора, а так как дуги, проходимые телом в равные промежутки времени, не равны между собой, то это приводит к неравенству радиусов между собой. Что детерминация пространства временем выступает здесь как некое определение, имеющее два измерения, как определение плоскости,—этo находится в связи с тем, что мы сказала выше о падении (§ 267) и о выражении его определенности, а именно в одном случае через время как корень, а в другом через пространство как квадрат. Здесь, однако, благодаря возвращению линии движения в самое себя квадрат пространства (das Quadratische des Raumes) ограничивает себя, превращается в сектор. Таковы, как мы видим, всеобщие принципы, на которых основан второй кеплеровскии закон, гласящий, что в равные времена, проходятся равные секторы.

Этот закон касается лишь отношения дуги к радиусу-вектору, и время представляет при этом абстрактное единство, в котором сравниваются между собой различные секторы, потому что оно как единство является детерминирующим. Но имеется дальнейшее отношение, а именно отношение между временем не как единством, а как определенным количеством вообще, как отношение времени обращения к величине орбиты, или, что одно и то же, к расстоянию от центра. В падении, этом полусвободном движении, которое хотя, с одной стороны, и определяется понятием, все же, с другой стороны, определяется также и извне,—в этом движении, как мы видели выше, время и пространство относятся между собой как корень и квадрат¹²³. Но в абсолютном движении, в царстве свободной меры каждая определенность достигает своей тотальности. Как корень время является только чисто эмпирической величиной, а как качественное оно есть только абстрактное единство. Но как момент развитой тотальности оно есть вместе с тем развитое в нем единство, для себя тотальность, которая производит себя и соотносится в этом произведении с самой собой;

так как она лишена в самой себе измерений, то в своем произведении она приходит только к формальному тождеству с собой, к квадрату; пространство же, напротив, как положительная внеположность приходит к измерению понятия, к кубу. Таким образом, их реализация вместе с тем сохраняет также и первоначальное отличие между ними. Это—третий кеплеровский закон, отношение кубов расстояния к квадратам времен. Этот закон потому так велик, что он так просто и непосредственно изображает разум вещей. Напротив, ньютоновская формула, благодаря которой кеплеровский закон превращается я закон силы тяжести, обнаруживает извращение положения вещей, к которому приходит останавливающаяся на полпути рефлексия.

Прибавление. Здесь, в механическом движении, впервые появляются законы в собственном смысле, ибо законами называются связи между двумя простыми определениями, так что лишь простое отношение их друг о другом составляет целостное отношение, члены же отношения должны сохранять видимость свободы. Напротив, в области магнетизма нераздельность двух определений уже положена; поэтому мы эту связь не называем законом. В высших формах индивидуализированное является тем третьим, в котором определения связаны между собой, и у нас больше уже не имеется непосредственных определений двух соотносящихся друг с другом вещей. В духе впервые снова появляются законы, потому что здесь выступает то, что самостоятельно по отношению друг к другу. Законы зтого движения касаются только двух вещей: формы орбиты и скорости движения. Здесь вам нужно развивать эти законы из понятия. Полное развитие этих законов составило бы обширную науку. Так как задача очень трудна, то такой науки пока нет.

Кеплер открыл свои законы эмпирически, посредством индукции, основываясь на исследованиях Тихо Брагет. Гениальным его подвигом здесь является то, что он, исходя из этих единичных явлений, открыл всеобщий закон.

1. Коперник¹²⁵ еще принимал, что орбита планет имеет форму круга, но их движение эксцентрично. Планеты, однако, не проходят равные дуги в равные времена; такое движение не может иметь места в круге, ибо оно противно его природе. Круг представляет собой кривую рассудка, а последний полагает равенство. Движение по кругу может быть лишь равномерным: равным дугам могут соответствовать лишь равные радиусы. Это не всегда и всюду принимается как истина; однако при ближайшем рассмотрении оказалось бы, что противоположный взгляд является лишь пустым утверждением. Круг обладает лишь одной константой, другие же кривые второго порядка обладают двумя константами, большой и малой осью. Если различные дуги проходятся в равные промежутки времени, то эти дуги должны различаться между собой не только эмпирически, но и функционально, т. е. различие должно содержаться в самой их функции. Но в круге дуги в действительности различаются между собой лишь эмпирически. В функцию дуги существенно входит радиус, отношение периферии к центру. Если бы дуги различались между собой, то и радиусы также должны были бы отличаться друг от друга, и, таким образом, сразу же было бы упразднено понятие круга. Как только принимается существование ускорения, из него сразу же непосредственно вытекает, что радиусы различаются между собой, дуга и радиус, безусловно, связаны друг с другом. Орбитой планет, следовательно, должен быть эллипс, так как орбита возвращается в себя. Согласно наблюдению, орбита планет не вполне соответствует эллипсу; мы должны поэтому принимать существование других нарушений. Позднейшей астрономии предстоит решить вопрос, не обладает ли орбита планет еще более глубокими функциями, чем те, которыми обладает эллипс, — не представляет ли она собой, например, яйцеобразную линию.

2. Определенность дуги заключается здесь в радиусах, которыми она отрезывается; эти три линии образуют вместе треугольник, целостную определенность, моментами которой они являются. Радиус представляет собой функцию дуги и другого радиуса. Надо твердо помнить и не упускать из виду, что определенность целого содержится в этом треугольнике, а не в дуге самой по себе, поскольку она есть эмпирическая величина, и не в отдельной определенности, которая может быть сравниваема с чем-то внешним. Эмпирическая определенность всей кривой, какой-то частью которой является дуга, зависит, с одной стороны, от соотношения ее осей, а с другой — от закона изменения векторов; и поскольку дуга является частью целого, ее определенность подобно определенности треугольника зависит от того, что вообще составляет определенность всей орбиты. Для того чтобы линия подчинялась необходимой определенности, требуется, чтобы она была моментом некоего целого. Величина линии представляет собой лишь нечто эмпирическое, целым же является только треугольник. Отсюда происходит математическое представление о параллелограмме сил в конечной механике, в которой пройденное телом пространство также рассматривается как диагональ, которая, будучи, таким образом, положена как часть целого, как функция, способна быть предметом математической трактовки. Центростремительной силой является радиус, а центробежной силой — касательная. Дуга является диагональю радиуса и касательной. Но это лишь математические линии; точка зрения на эти силы как на физически самостоятельные является пустым представлением. В абстрактном движении падения квадраты, т. е. определения поверхности в применении к времени (das Flachen-hafte der Zeit), представляют собой лишь численные определения; квадрат не следует понимать здесь в смысле пространственной фигуры, потому что при падении тело проходит лишь прямую линию. В этом состоит то, что есть формального в падении, и конструкция пройденного пространства как некой плоскости, как некоторого пространственного, имеющего форму квадрата,— так изображается это пространство, когда трактуется падение,— является поэтому лишь пустой формальной конструкцией. Но так как здесь время, поднявшееся до квадрата, соответствует некоторой плоскости, то самопродуцирование времени получает реальность. Сектор есть некая плоскость, которая является произведением дуги и радиуса вектора. Два определения сектора представляют собой пройденное пространство и расстояние от центра. Радиусы, проведенные из того фокуса, в котором находятся центральные тела, различны между собой. Тот из двух равных секторов, который имеет большие радиусы, имеет меньшую дугу. Оба сектора должны быть пройдены в одно и то же время; пройденное пространство, следовательно, меньше, и, значит, меньше также и скорость в том секторе, который имеет большие радиусы. Здесь дуга, или пройденное пространство, больше уже не есть непосредственное, а низведена до некоторого момента; низведена, следовательно, до множителя произведения благодаря его соотношению с радиусом; этого еще нет в падении. Но здесь пространство, определенное временем, представляет собой два определения самой орбиты, а именно пройденное пространство и расстояние от центра. Время определяет целое, в котором дуга есть лишь некий момент. Это является причиной того, что равные секторы соответствуют равным промежуткам времени; сектор определен временем, т. е. пройденное пространство низведено до момента. -Это — то же самое, что мы видим в рычаге, в котором подвешенная тяжесть и расстояние от точки опоры являются двумя моментами равновесия.

3. Третий закон Кеплера гласит, что кубы средник расстояний различных планет от Солнца относятся между собой как квадраты времен их обращения. Кеплер искал этот закон в продолжение 7 лет. Еще раньше он однажды был совсем близок к тому, чтобы открыть этот закон, но ошибка в вычислениях снова отклонила его от правильного пути¹²⁶. Он питал абсолютную уверенность в том, что здесь скрывается разум, и благодаря такой вере он наконец нашел этот закон. Что время отстает от пространства на одно измерение, этого мы могли ожидать на основании того, что было сказано выше. Так как здесь время и пространство связаны между собой, то каждое из них положено в своем своеобразии, и их количественная определенность определяется их качеством.

Эти законы суть то, что у нас есть в естествознании наиболее прекрасного, наиболее чистого и наименее затемненного гетерогенными элементами. Необычайно интересно поэтому постичь их. Кеплер придал этим законам самую чистую и ясную форму. Ньютоновская форма закона состоит в том, что движениями планет управляет тяжесть в ее действие обратно пропорционально квадратам расстояний *. За Ньютоном утвердилась слава, что он открыл закон всеобщего тяготения. Ньютон затмил славу Кеплера, и общераспространенные представления приписывают ему то, что составляет величайшую славу Кеплера. Англичане часто поступали так, и немцы против этого не протестовали. Вольтер прославил во Франции теорию Ньютона ¹²⁸, и немцы стали вслед за ним возвеличивать Ньютона. Заслугой Ньютона следует, несомненно, признать то, что форма, приданная им этим законам, обладает большими преимуществами для целей математической трактовки. Часто стремление умалить славу великих людей вызывается только завистью, но, с другой стороны, также верно, что рассматривание их славы как чего-то окончательного, неприкосновенного является суеверием.

* Laplace. «Exposition du systeme du monde» (Paris, 1796), L II» p. 12: «Newton trouva qu'en effet cette force est reciproque en quar-re du rayon vecteur». Ньютон говорит («Phil. naL princ. math.» I, prop. XI. sq): если тело движется по эллипсу, гиперболе или параболе (но эллипс переходит в круг), то центробежная сила «гв» ciproce ш duplicate ratione distantiae» ¹²⁷.

К Ньютону были несправедливы, поскольку под тяжестью поникают двоякого рода вещи также и в математике. Под тяжестью, во-первых, понимают направление той силы, которая на поверхности Земли заставляет в первую секунду камень падать на расстояние 15 футов, что является чисто эмпирическим определением. Ньютон применил закон падения, приписываемый преимущественно тяжести, к обращению Луны как тоже имеющей своим центром Землю. Величина в 15 футов кладется, таким образом, также и в основание обращения Луны. Так как расстояние между Луной и Землей равно 60 диаметрам последней¹²⁹, то момент тяготения в движении Луны определяется Ньютоном соответственно этому факту. Впоследствии открывают, что то, что определяет притяжение Луны Землей (Sinus versus, Sagitta) ¹³⁰, вместе с тем определяет все обращение лун; она точно так же как бы падает на Землю. Это, может быть, правильно. Но это, во-первых, лишь отдельный случай, распространение на Луну эмпирического закона падения на Землю. Планеты не имеются пока в виду, или они имеются в виду лишь поскольку дело идет об их спутниках. Таким образом, перед нами только ограниченная точка зрения. Говорят: падение применимо также и к небесным телам. Но они, однако, не падают на Солнце, и им приписывают еще другое движение, мешающее их падению. Это очень простое представление, составленное по аналогии с конечными явлениями. Так, например, ребята ударяют палкой мячик, который готов упасть на землю, сообщая ему этим боковое движение. Но странно видеть применение таких ребячьих приемов для объяснения этого свободного движения.

Тяжесть, во-вторых, понимается в смысле всеобщего тяготения, и Ньютон видел в тяжести закон всех движений. Он, таким образом, перенес тяжесть на закон движения небесных тел и назвал этот закон законом тяжести. Это обобщение закона тяжести является заслугой Ньютона, и мы имеем перед собой явный пример этого закона в движении падающего камня. Как рассказывают, увиденное Ньютоном раз падение яблока с дерева навело его на мысль распространить закон падения на движения небесных тел. Согласно закону падения, тело движется по направлению к центру своей тяжести, небесные тела влекутся к Солнцу. Направление их движения есть результат совместного действия этого стремления и силы, движущей их по направлению касательной; в результате действия этих двух сил небесные тела движутся по направлению диагонали, образуемой силами.

Таким образом, мы полагаем, что перед нами закон, имеющий своими моментами 1) закон тяжести как закон притяжения и 2) закон силы, действующей по касательной. Но если мы рассмотрим закон обращения планет, то мы убедимся, что перед нами лишь один закон — закон тяжести. Центробежная сила является чем-то излишним, следовательно, целиком исчезает, хотя, как нас уверяют, центростремительная сила является лишь одним из моментов. Построение движения из обоих моментов оказывается вследствие этого ненужным. Закон одного момента (то, что говорится о силе притяжения) является на поверку законом не только этого момента, а обнаруживает себя законом всего движения; другой же момент превращается в эмпирический коэффициент. Мы больше ничего не слышим о центробежной силе. Впрочем, делается также попытка рассматривать эти две силы отдельно. Говорят, центробежная сила является следствием толчка, полученного однажды небесными телами, и этот толчок определяет как направление, так и величину этой силы. Но такого рода эмпирическая величина так же мало может составлять момент закона, как и величина в 15 футов. Когда приступают к рассмотрению законов центробежной силы самих по себе, то получают противоречия, как это всегда бывает при таком рассмотрении противоположностей. Ей приписывают то те же самые законы, которые действуют в центростремительной силе, то другие законы. Величайшая же путаница получается, если хотят отделить друг от друга действия этих двух сил не тогда, когда они уравновешивают друг друга, а тогда, когда одна из них больше другой, когда одна, как утверждают, возрастает, а другая убывает. Говорят: в афелии достигает своего максимума центробежная сила, а в перигелии — центростремительная. Но с таким же правом можно было бы утверждать как раз обратное. Ибо если в тот момент времени, когда планета находится ближе всего к Солнцу, она подвергается действию максимальной силы притяжения, то, так как расстояние от Солнца начинает снова увеличиваться, центробежная сила должна также одержать верх над центростремительной силой и достигнуть как раз своего максимума. А если вместо внезапного перехода перевеса одной силы в перевес другой мы имеем постепенное возрастание одной из этих сил, то, так как предполагается, что другая сила также возрастает, исчезает противоположность, к которой прибегли для объяснения движения планет; она исчезает даже, если бы мы предположили, что они возрастают неравномерно (такое предположение мы также находим в некоторых изложениях). Этой игрой, этим постоянным перевесом то одной, то другой силы мы лишь запутываем себя. Точно так же запутывают себя в медицине, когда выдвигают теорию, что раздражительность и чувствительность обратно пропорциональны друг другу. Мы должны поэтому целиком отвергнуть эту форму рефлексии.

Опыт показывает нам, что маятник качается медленнее под экватором, чем на более высоких широтах, и поэтому его необходимо укорачивать, чтобы он качался быстрее. Этот факт объясняют тем, что действие центробежной силы больше под экватором, чем под другими широтами, так как в одно и то же время экватор описывает больший круг, чем полюс, и, следовательно, центробежная сила оказывает большее противодействие силе Тяжести, заставляющей маятник падать. Но с таким же правом и ближе к истине можно было бы утверждать обратное. Более медленное качание маятника означает, что направление к вертикальной линии или стремление к покою здесь более сильно и поэтому оно вообще ослабляет здесь движение; ведь это движение маятника представляет собой отклонение от направления тяжести; последняя, следовательно, здесь скорее возросла. Так всегда бывает с такого рода противоположностями.

Ньютон не был первым, которому пришла в голову мысль, что планеты находятся во внутренней связи с Солнцем; уже Кеплер руководился этой мыслью. Нелепо поэтому рассматривать как новую мысль учение Ньютона о том, что планеты притягиваются Солнцем. Помимо этого «притягивание» представляет собой неподходящее выражение, правильнее сказать, что планеты сами стремятся к Солнцу. В решении вопроса о сравнительных заслугах Кеплера и Ньютона все зависит от того, дал ли последний доказательство того, что орбита планет представляет собой эллипс. Такого доказательства он в действительности не дал. Лаплас («Exposition du sysleme du monde», p. II, p. 12—43) соглашается с тем, что «анализ бесконечно малых, который вследствие своей всеобщности охватывает все, что можно вывести из какого-либо данного закона, показывает нам, что не только эллипс, но и любое коническое сечение могло бы описываться планетами благодаря силе, удерживающей планеты в их орбитах». Это существенное обстоятельство обнаруживает полнейшую неудовлетворительность доказательства, данного Ньютоном. В данном им геометрическом доказательстве Ньютон пользуется бесконечно малыми величинами; это доказательство не строго, современный анализ поэтому отказался от него. Следовательно, вместо того чтобы доказать законы Кеплера, Ньютон как раз сделал обратное¹³¹. Ему хотелось найти основание этих законов, и он удовлетворился плохим основанием. Представление о бесконечно малых величинах импонирует в этом доказательстве, основанном на том, что Ньютон считает равными все бесконечно малые треугольники. Но синус и косинус не равны. А если скажут, что как бесконечно малые величины они равны между собой, то исходя из такого положения можно доказать решительно все что угодно. Ночью все кошки серы. Величина, говорят, исчезает; но если при этом превращают в ничто также качественные различия, то можно таким путем доказать все что угодно. На таком положении основано ньютоновское доказательство, и поэтому оно совершенно не годится. Раз мы признали, что орбитой планет является эллипс, анализ затем выводит из этого два других закона Кеплера. Эту дедукцию, сделанную после Ньютона и не так, как он ее сделал, анализу действительно удалось дать, но как раз первого закона анализ не доказал. В ньютоновском законе тяжесть как убывающая с возрастанием расстояния является лишь скоростью, с которой движутся тела. Это математическое определение S/T² Ньютон извлек из кеплеровских законов, дав им такой оборот, что из них вытекает сила тяжести; но оно содержится уже в кеплеровских законах. Это подобно тому, как если бы мы имели определение круга а²=х²+у² как выражение отношения между неизменяемой гипотенузой (радиусом) и двумя изменяющимися катетами (абсциссой, или косинусом, и ординатой, или синусом). Если я, например, хочу вывести из этой формулы абсциссу, то я говорю: x²=a²-y²=(a+y)*(а-у); если же я хочу вывести ординату, то я говорю:

 y²=a²—x²:=(a+x)*(a-x). Из первоначальной функции кривой я таким образом отыскиваю все другие определения. Таким же образом мы находим также и A/T² как

тяжесть, следовательно, лишь видоизменяем кеплеровскую формулу так, чтобы это определение выступило наружу. Это можно получить из каждого из трех законов Кеплера: как из закона, согласно которому планеты движутся по эллипсам, так из закона пропорциональности друг другу времен и секторов, но проще и непосредственнее всего взять третий закон. Этот закон выражается формулой A³/T²=a³/t². Выведем теперь из этой формулы S/T². S есть пройденное пространство как часть орбиты; А есть расстояние; но их можно замещать друг другом, потому что расстояние (диаметр) и орбита как постоянная функция расстояния находятся во взаимном отношении. Если определен диаметр, то я знаю также и окружность, и обратно, ибо они представляют собой единую определенность. Если поэтому я напишу вышеуказанную формулу в следующем виде:

(A²*A)/T²=(a²*a)/T², т.е. А²*А/T²=a²*a/t² выделю тяжесть A/T² и поставлю G вместо A/T²; и g вместо a/t² (различные тяготения), то я получу A²•G=a²•g.

Превратив это уравнение в пропорцию, я получу: А²:а²=G:g, а это и есть ньютоновский закон.

До сих пор, говоря о движении небесных тел, мы имели дело с двумя телами. Одно из них, центральное как субъективность и в-себе-и-для-себя-определенность места, имело свой центр абсолютно в себе. Другим моментом является объективность, стоящая наряду с этой в-себе-и-для-себя-определенностью: особенные тела, имеющие свой центр как в себе, так и в другом теле. Так как они уже не являются телом, выражающим абстрактный момент субъективности, то их место, правда, определено и они находятся вне центрального тела, но оно определено не абсолютно, определенность является неопределенной. Тело осуществляет различные возможности, двигаясь по кривой. Каждое место кривой является для тела чем-то безразличным, и это безразличие тело воплощает именно так, что оно движется в этих местах вокруг центрального тела. В этом первом отношении тяжесть еще не доразвилась до тотальности понятия. Для этого требуется, чтобы обособление на многие тела, в котором объективируется субъективность центра, определилось далее в самом себе. Прежде всего мы имеем абсолютное центральное тело, затем не имеющие центра в самих себе несамостоятельные тела и, наконец, относительные центральные тела. Лишь этими тремя видами тел завершается как целое система тяжести. Так, например, говорят, что для того, чтобы решить, которое из двух тел движется, надо иметь три тела; когда мы, например, находимся на корабле и берег мчится мимо нас, мы нуждаемся в третьем теле, чтобы убедиться, что движется корабль, а не берег. Уже множественность планет могла бы доставить нам определенность, но эта множественность есть лишь голая множественность, а не дифференцированная определенность. Движется Солнце или Земля — это безразлично для понятия, пока мы имеем дело лишь с двумя телами. Тихо Браге пришел поэтому к заключению, что Солнце обращается вокруг Земли, а планеты вокруг Солнца. Это тоже допустимо, только это не так удобно для вычисления. Коперник нашел правильное решение. Если астрономия обосновывала это решение тем соображением, что более достойно, чтобы Земля обращалась вокруг Солнца, так как последнее больше первой, то нужно сказать, что это соображение не имеет никакого значения. Если даже введем в расчет массу, то все же остается вопрос, обладает ли большее тело такой же удельной плотностью, что и меньшее. Главным обоснованием остается закон движения. Центральное тело воплощает в себе абстрактное вращательное движение; особенные тела обладают движением лишь вокруг некоего центра, не обладая самостоятельным вращательным движением; третьим видом в системе свободного движения и является движение вокруг некоего центра, соединенное с независимым от него вращательным движением.

а) Центром должна быть некоторая точка; но поскольку этот центр представляет собой тело, постольку он вместе с тем протяжен, т. е. состоит из частей, стремящихся к центру. Эта несамостоятельная материя, которой центральное тело обладает в самом себе, требует, чтобы это центральное тело вращалось вокруг самого себя. Ибо несамостоятельные точки, удерживаемые в то же время вдали от центра, не обладают соотносящимся с собой, т. е определенным, местом; они представляют собой лишь падающую материю и, таким образом, определены лишь в одном направлении. Остальные определенности отсутствуют; каждая точка должна, следовательно, занимать все точки, которые она может занимать. В себе и для себя определенным является лишь центр, остальные внеположные точки равнодушны к тому, какое место они будут занимать, ибо при этом определено лишь их расстояние от центра, а не само их место. Эта случайность в определении их места осуществляется таким образом, что материя меняет свое место, и это выражается в том, что Солнце вращается в самом себе (In-sich-Rotieren), вокруг своего центра. Эта сфера, следовательно, является непосредственной массой в качестве единства покоя и движения, или, иными словами, она является соотносящимся с самим собой движением. Движение вокруг оси не представляет собой перемены места, ибо все точки сохраняют прежние места относительно друг друга. Целое есть, следовательно, покоящееся движение. Для того чтобы движение было действительным движением, ось не должна была бы оставаться безразличной к массе, она не должна была бы оставаться в покое в то время, как масса движется. Различие между покоем и тем, что здесь является движением, не есть реальное различие, не есть различие массы; покоящееся является не массой, а некоей линией и движущееся отличается не массами, а единственно лишь местом.

b) Несамостоятельные тела, которые вместе с тем обладают кажущимся свободным существованием (не составляют связанных частей протяжения тела, обладающего центром, а держатся вдали от центра), тоже вращаются, но не вокруг самих себя, ибо они не имеют в себе центра. Они поэтому вращаются вокруг центра, принадлежащего другому телесному индивидууму, из которого они изгнаны. Их местом является вообще не определенное, а то или другое место, и этому случайному характеру занимаемого ими определенного места они и дают выражение посредством вращения. Но их движение является косным и неизменным вокруг центрального тела, так как они всегда сохраняют одни и те же определения места по отношению к последнему, как это, например, происходит с Луной по отношению к Земле. Какое-нибудь место А периферического тела всегда остается при вращении на прямой линии, соединяющей его с абсолютным и относительным центрами, и то же самое верно относительно каждой другой точки В и т. д. Они сохраняют свой определенный угол. Таким образом, несамостоятельное тело движется вокруг центрального тела лишь вообще как масса, а не как соотносящееся с собой индивидуальное тело. Несамостоятельные небесные тела образуют сторону особенности. Это является причиной того, что они распадаются в самих себе, так как в природе особенность существует в виде двоичности ¹³², а не в виде единицы, как в духе. Мы здесь рассматриваем этот двойственный способ существования зависимых тел лишь со стороны различий движения, и с этой стороны мы должны указать следующие два рода движения:

1. Сначала положен момент, состоящий в том, что покоящееся движение превращается в беспокойное движение, положена сфера бродяжничанья, или стремления выйти из своего непосредственного существования, чтобы перейти к точке, лежащей по ту сторону движущегося небесного тела. Этот момент вне-себя-бытия сам является моментом субстанции как некая масса и сфера, ибо каждый момент получает здесь свое собственное наличное бытие, или, иными словами, он обладает в нем реальностью целого, представляющего собой сферу. Эта вторая,¹⁰⁹ кометная, сфера есть воплощение вихря, постоянной готовности распасться, рассеяться и исчезнуть в бесконечное пространство или пустоту. При этом надо пока что забыть как о телесной форме, так и о всех тех представлениях о кометах и небесных телах вообще, согласно которым мы признаем их существование только потому, что мы их видим и думаем лить об их случайной стороне. Согласно представлению, кометы могли бы и не существовать, и если руководиться этим представлением, то нам может показаться даже смешным признание их необходимыми, стремление постигнуть их понятие; представление привыкло вообще считать такого рода вещи чем-то лежащим по ту сторону познания, чем-то таким, что недоступно нам и, следовательно, и понятию. К области представления принадлежит вообще все то, что называют «объяснением возникновения»: предположение, что кометы выброшены из Солнца, что они являются атмосферными испарениями и т. п. Такое объяснение хотя и хочет сказать, что такое кометы, но обходит главное — необходимость; этой необходимостью именно и является понятие. Здесь также дело не идет о том, чтобы выхватить некоторые явления и положить на них извне, как слой краски, известные мысли. Сфера комет грозит убежать от соотносящегося с собой всеобщего порядка и потерять свое единство; она есть формальная свобода, имеющая свою субстанцию вне себя, есть устремление в будущее. Но поскольку она представляет собой необходимый момент понятия, она не убегает от этого целого и остается замкнутой внутри этой сферы. Однако остается неопределенным, разлагаются ли эти сферы как единичные и получают ли вместо них существование другие единичные сферы, или же они как движущиеся, имеющие свой покой вне себя, в первой сфере, всегда движутся вокруг последней. И то и другое возможно, ибо и то и другое есть проявление произвола природы, и эта двойная возможность или этот постепенный переход от определенности этой сферы к определенности другой сферы должен быть причислен к чувственному наличному бытию. Но крайние пределы, необходимо поставленные самому бродяжничеству, указываются тем, что кометы сначала бесконечно приближаются к субъективности центрального тела, а потом отталкиваются от него.

2. Но это беспокойство есть именно момент вихря, направляющегося к своему центру; переход не есть лишь чистая перемена; это инобытие есть непосредственно в самом себе противоположность самого себя. Противоположность является двойной: непосредственным инобытием и снятием самого этого инобытия. Но эта противоположность не есть противоположность как таковая, чистое беспокойство, а есть противоположность, ищущая свой центр, свою точку покоя. Это — снятое будущее, прошедшее как момент, но прошедшее, которое является снятой противоположностью по своему понятию, но еще не по своему наличному бытию. Это — сфера лун, представляющая собой не отклонение от непосредственного существования, отдаление и уход от последнего, а отношение со ставшим (das Gewordene), или с для-себя-бытием, с самостью. Сфера комет соотносится потому с вращением вокруг непосредственной оси, сфера же лун, напротив, соотносится с новым, рефлектированным в себя центром, с планетами. Луны, следовательно, не имеют еще своего в-себе-и-для-себя-бытия в самих себе, не вращаются вокруг своей собственное оси^l33. Ось, вокруг которой они вращаются, не принадлежит им самим, хотя она отличается от оси комет. Луны, рассматриваемые как сущее движение, играют лишь служебную роль и строго управляются из единого центра. Но уносящиеся в пространство кометы столь же несамостоятельны, как и луны; последние представляют собой абстрактное послушание, подчинение своего пути другому, первые же — мнимую свободу. Кометы являют собой эксцентричность, управляемую абстрактным целым, а луны— спокойную косность.

3. Наконец, сфера, которая есть в себе и для себя, планетная система представляет собой отношение с собой и с другим. Она есть одновременно и вращательное движение вокруг оси, и движение вокруг центра, находящегося вне ее. Планета, следовательно, имеет своя центр тяжести в самой себе, но этот последами является только относительным центром; планета не имеет своего абсолютного центра в себе, она, следовательно, также несамостоятельна. Планета обладает в себе обоими определениями и воплощает эти два определения в виде перемены места. Она проявляет свою независимость лишь таким образом, что ее части сами меняют свое место в отношении их положения на прямой, соединяющей между собой абсолютный и относительный центры; это служит обоснованием вращательного движения планет. Благодаря перемещению оси орбиты получается предварение равноденствия (мировая ось обладает также вращательным движением, и ее полюсы описывают эллипс). Планета как третья сфера является заключением силлогизма, вместе с которым завершается вся система как целое. Эти четыре рода небесных тел образуют завершенную систему разумной телесности. Это — солнечная система, и последняя является развитой дизъюнкцией понятия; эти четыре рода небесных тел воплощают в себе моменты понятия на небе в качестве внеположенных. Читателю может показаться странным, что мы вводим в состав этих моментов также и кометы, но все, что существует, необходимо должно содержаться в понятии. Различия здесь еще совершенно свободны и внеположны. Мы увидим впоследствии¹³⁴, что природу этих четырех видов небесных тел — Солнца, планет, Луны, комет — можно проследить через все дальнейшие ступени природы; углубление (die Vertiefung) природы есть лишь идущее вперед преобразование этих четырех небесных тел. Так как природа планет представляет тотальность, единство противоположностей, между тем как другие тела, будучи неорганической природой первой, суть лишь ее разрозненные моменты, то она является вообще наиболее совершенной, в частности, также и в отношении движения, единственном, рассмотренном нами здесь. Жизнь поэтому существует лишь на планетах. Древние народы поклонялись Солнцу и ставили его выше; мы тоже поступаем так, когда созданную рассудком абстракцию признаем самым высшим и, например, определяем бога как высшую сущность.

Эта тотальность есть то основание и та всеобщая субстанция, которая является носительницей всего последующего. Все есть эта тотальность движения, но все дальнейшие ступени природы есть эта тотальность в качестве отступившей к более высокой форме в-самом-себе-бытия или (это то же самое) в качестве реализованной в более высокую форму в-самом-себе-бытия. Все имеет это движение в себе, но все вместе с тем оставляет это движение позади себя как безразличное для него, некую особенную форму наличного бытия как историю или как исходную точку, против которой обратилось для-себя-бытие, чтобы получить эту возможность быть для себя. Все, следовательно, живет в этой стихии, но все также и освобождается от нее, так как все существует в этом элементе лишь в слабых, потускневших чертах. Земные, а еще в большей мере органические и самосознательные существа избегли этого движения абсолютной материи, но находятся с ним в симпатической связи и продолжают жить в нем, как в своей внутренней стихии. Смена времен года, переход от бодрствования ко сну представляют собой это продолжение жизни Земли в органических существах. Каждое органическое существо есть некая сфера выхождения из себя и возвращения в свой центр, т. е. в свою силу; объемля и объединяя в себе все многообразия сознания, оно вместе с тем покорило их себе. Ночь представляет собой отрицательное, в которое все возвращается, в котором, следовательно, органическое существо черпает силу и, подкрепившись, возвращается снова в просыпающиеся ряды многообразных бодрствующих существ. Таким образом, каждое существо имеет в себе всеобщую сферу, есть периодически возвращающаяся в себя сфера, выражающая собой всеобщее особым способом, указываемым ему его определенной индивидуальностью; магнитная стрелка выражает это всеобщее своими периодическими отклонениями то в одну, то в другую сторону, а человек выражает это всеобщее уже одним тем, что жизнь его тела, согласно наблюдениям Фуркруа¹³⁵, протекает в четырехдневных циклах увеличения и уменьшения, причем в первые три дня тело увеличивается в весе, а на четвертый день оно возвращается в прежнее состояние; это всеобщее проявляется также и в периодичности течения болезней¹³⁶. В более развитой и полной форме это всеобщее движение выражается в сфере кровообращения, периодичность которого иная, чем периодичность сферы дыхания, и, в-третьих, в перистальтическом движении¹³⁷. Но чем выше природа физического вообще, тем больше оно подавляет своеобразное выражение свободы сферы, и, если мы желаем изучить всеобщее движение, мы должны держаться не этих мелких явлений, а той сферы, в которой оно проявляется свободно;

в индивидуальных существах оно представляет собой лишь некое внутреннее явление, т. е. нечто мнимое (ein Gemeintes), но не выступает в своей свободе.

Сказанное нами не исчерпывает собой характеристики солнечной системы. К указанным определениям могут прибавиться еще другие определения, являющиеся следствием первых, но основные определения нами указаны полностью. Нас могло бы, кроме того, интересовать взаимное отношение планетных орбит, их отклонения относительно друг друга, а также отклонения комет в спутников относительно них. Орбиты планет не находятся в одной плоскости, и более того, орбиты комет пересекают орбиты планет под очень различными углами. Орбиты планет не выходят за пределы эклиптики, но изменяют свои углы относительно друг друга; узлы же передвигаются в течение веков. Развить эти особенности движения небесных тел из понятия труднее всего; до этого мы еще не дошли¹³⁸. Затем мы должны были бы рассмотреть расстояния между планетами, между тем как мы здесь интересовались только планетами вообще. Мы желали бы вывести закон их размещения, однако до сих пор не удалось найти такой закон¹³⁹. Астрономы относятся вообще с пренебрежением к мысли о таком законе и ничего не хотят знать о нем; это, однако, вопрос, настоятельно требующий своего разрешения: Кеплер, например, стремясь найти такой закон, снова подверг рассмотрению числа, данные Платоном в «Тимее»¹⁴⁰. В настоящее время, при настоящем состоянии наших знании можно сказать об этом вопросе следующее: если расстояние Меркурия, первой планеты от Солнца, равно а, то расстояние Венеры равно а+b, расстояние Земли =а+2b, расстояние Марса =a+3b.

Как видим, мы можем по крайней мере утверждать, что эти первые четыре планеты составляют единое целое, единую систему подобно четырем телам солнечной системы, затем начинается новый порядок как в отношении чисел, выражающих расстояния других планет, так и в отношении физической природы последних. Движения этих планет однородны, и замечательно, что число таких планет однородного характера равняется четырем. Среди них лишь одна Земля обладает спутником. Она поэтому самая совершенная из этих планет. Так как от Марса до Юпитера имеется внезапный огромный скачок и расстояние между ними слишком велико, то не получалось а+4b, пока в новейшее время не были открыты четыре небольшие планеты—Веста, Юнона, Церера и Паллада.

Планеты заполнили пробел и образуют новую группу. Здесь единство планет распалось на многочисленные астероиды, которые все движутся приблизительно в одной орбите. В этом пятом месте преобладает расщепление, рассеяние. Затем следует третья группа. Расстояние Юпитера с его многочисленными спутниками равно а+5b и т. д. Это лишь приблизительно верно; в этих расстояниях планет еще нельзя распознать разумного. Это большое количество спутников представляет собой также другую форму существования, отличную от формы существования первых четырех планет. Затем следует Сатурн с его кольцами, с семью спутниками и открытый Гершелем Уран с его многочисленными спутниками, которых видели пока лишь немногие люди. Сказанное кладет, таким образом, начало более точному определению отношений планет между собой. Легко усмотреть, что, следуя этому методу, закон этих отношений в конце концов будет открыт.

Философия должна исходить из понятия, и, если ее достижения на этом пути бывают иногда незначительны, мы должны удовлетвориться малым. Философия природы заблуждается, стремясь непременно дать объяснение всех явлений. Такое требование можно предъявлять к конечным наукам, в которых все должно быть сведено к всеобщим мыслям (к гипотезам). Здесь подтверждением гипотезы служит единственно лишь опыт, и поэтому решительно все должно быть объяснено. Но то, что познается посредством понятия, само по себе ясно и достоверно, и философии не приходится беспокоиться, если даже еще не все явления получили свое объяснение. Я здесь поэтому изложил эти начатки постижения разумом математико-механических законов природы как свободного царства меры. Естествоиспытатели по специальности не заботятся о таком постижении. Но наступит время, когда почувствуют необходимость в науке, кладущей в свое основание понятия разума!

 

§271

Субстанция материи, тяжесть, развитая в форму тотальности, теперь уже больше не имеет вне-себя-бытия материи вне себя. Форма выступает со стороны своих различий сначала в идеальных (idealen) определениях пространства, времени и движения, а со стороны своего Для-себя-бытия как некий определенный центр, находящийся вне сущей вне себя материи. Но в развитой тотальности эта внеположность положена как всецело определенная ею, и материя ничего не представляет собой вне этой своей внеположности. Форма, таким образом, материализована. С другой стороны, материя благодаря этому отрицанию ее вне-себя-бытия в тотальности получила в самой себе прежде лишь искомый ею центр, свою самость, свою определенную форму. Ее абстрактное глухое в-себе-бытие, то, что вообще обладает лишь тяжестью, раскрылось в форму; она теперь окачественная материя. Мы переходим к физике.

Прибавление. Итак, мы закончили первую часть философии природы. Механика, таким образом, образует самостоятельное целое. Декарт принял за исходную точку своего философствования механику и рассматривал ее как философию природы. Он говорит поэтому: «Дайте мне материю и движение, и я построю мир». Как ни неудовлетворительна точка зрения механики, это не причина для того, чтобы отрицать величие духа Декарта. Тела существуют в движении только как точки. Тяжестью определяются только пространственные взаимоотношения точек. Единство материи представляет собой только единство места, которого она ищет, а не конкретное единство, не самость. Такова природа этой сферы. Этот внешний характер определенности и составляет отличительную черту материи. Материя тяжела, для-себя-суща, есть поиски в-самом-себе-бытия. Точка этой бесконечности представляет собой лишь некое место, и поэтому для-себя-бытие еще не реально. Тотальность для-себя-бытия положена лишь в целокупности солнечной системы. Тем, что является солнечная система в целом, материя должна быть в единичном. Целостностью формы в солнечной системе является вообще понятие материи; но теперь вне-себя-бытие в каждом определенном существовании должно быть полностью развитым понятием. Материя должна быть для себя на всех ступенях ее наличного бытия, т. е. она находит свое единство. Перед нами здесь для-себя-бытие, сущее для себя. Или, иными словами: солнечная система, как находящееся в движении, есть снятие лишь идеального для-себя-бытия, голого пространственного определения,— снятие не-для-себя-бы-тия. Отрицание места в понятии не есть лишь новое определение места, а отрицание не-для-себя-бытия есть отрицание отрицания, утверждение, и, таким образом, появляется реальное для-себя-бытие. Это — абстрактное логическое определение перехода. Реальное для-себя-бытие именно и есть тотальность развития для-себя-бытия. Этот результат можно назвать также освобождением формы в материи. Определения формы, составляющие солнечную систему, суть также и определения самой материи, и эти определения составляют бытие материи. Определение и бытие, таким образом, по существу тождественны. Но такова природа качественного, ибо если здесь отнять определение, то исчезнет также и бытие. Это — переход от механики к физике.

РАЗДЕЛ ВТОРОЙ

ФИЗИКА

§ 272

Материя обладает индивидуальностью постольку, поскольку она в самой себе обладает для-себя-бытием таким образом, что последнее развито в ней, и она, следовательно, определена в самой себе. Материя высвобождается таким способом из-под власти тяжести, проявляет себя, определяя себя в себе же самой, и определяет из себя посредством имманентной ей формы пространственное в противоположность тяжести, которая раньше определяла себя таким образом только как центр, представляющий собой нечто другое, чем материя, и являющийся для нее лишь тем, чего она ищет.

Прибавление. Теперь тела попадают под власть индивидуальности. Последующую стадию представляет собой подчинение свободных тел власти индивидуальной точки единства, которая их переваривает. Тяжесть как в-самой-себе-сущая сущность материи, как лишь внутреннее тождество переходит в проявление сущности, так как ее понятие представляет собой лишь существенно внешний характер. Как таковое проявление сущности она есть тотальность рефлективных определений, но таких рефлективных определений, которые оторваны друг от друга. Таким образом, каждое из этих определений выступает как особо окачественная материя, которая, не став пока что определенной единичностью, является бесформенным (ge-staltloses) элементом. Эти материализованные определения, формы выступают двояко: сначала как непосредственные, а затем как положенные. В солнечной системе они выступают непосредственно, а кроме того, они существуют как существенно положенные, подобно тому как родители в качестве родителей являются непосредственными, но, во-вторых, являются вместе с тем также и детьми, порожденными. Так, например, свет существует, во-первых, как солнце, и, во-вторых, как проистекающий из внешних условий. Первый свет существует в себе, порожден в понятии; второй же свет должен быть также положен, и это наличное бытие отличается в этом случае как особый способ существования.

§ 273

Физика имеет своим содержанием:

А. Всеобщую индивидуальность, непосредственные свободные физические качества.

В. Особенную индивидуальность, отношение формы как физического определения к тяжести я определение последней посредством, этой формы.

С. Целостную свободную индивидуальность'.

Прибавление. Эта часть является наиболее трудной в философии природы, ибо она содержит в себе конечную телесность. Дифферентное всегда представляет для нас наибольшие трудности, потому что понятие уже больше не наличествует в нем непосредственно, как в первой части, и вместе с тем пока что оно еще не обнаруживает себя в качестве реального, как это имеет место в третьей части. Здесь понятие скрыто; оно обнаруживается лишь как связь необходимости, а само являющееся как бы находится вне понятия. Сначала выступают перед нами отличные друг от друга формы, не находящиеся во взаимоотношениях и независимые друг от друга, затем выступает индивидуальность в состоянии различия, противоположности, и лишь в третьей части индивидуальность обнаруживает себя властелином, подчиняющим себе различия формы.

 

А

 

ФИЗИКА ВСЕОБЩЕЙ ИНДИВИДУАЛЬНОСТИ

 

§ 274

Физические качества выступают: а) как непосредственные качества, существующие самостоятельно, вне друг друга, — как небесные тела, определенные теперь физически; б) как соотнесенные с индивидуальным единством их тотальности — физические элементы; с) как процесс, порождающий их индивидуальность, — как метеорологический процесс.

 

а. Свободные физические тела

Прибавление. Определения понятия получают теперь материальность; для-себя-бытие материи находит свою точку единства, и поскольку она, таким образом, есть для себя сущее для-себя-бытие, а переход определений, их исчезновение друг в друге само исчезло, то мы логически вступаем в сферу сущности. Последняя есть возвращение к самому себе в своем ином, явление определений друг в друге. Эти определения, рефлектированные, таким образом, в себя, развиваются теперь как формы. Этими формами являются: тождество, различие, противоположность, основание. А именно: материя выходит из своей первой непосредственности, где пространство и время, движение и материя переходили друг в друга, пока, наконец, материя в свободной механике не превращает эти определения в свои собственные, не усваивает их себе, показывая этим, что она опосредствуется и определяется самой собой. Толчок для нее теперь уже не является внешним, а ее различение есть для нее имманентный внутренний толчок; она производит различия и определяет себя в себе самой, есть рефлексия-в-самое-себя. Ее определения материализовались и выражают природу материального; она проявляет в этих определениях саму себя, ибо она и есть исключительно лишь эти определения. Последние суть материальные качества, входящие в состав материальной субстанции. Материя есть то, что она есть, лишь через свои качества. В первой сфере определения еще были отделены от субстанции, они еще не являлись материальными определениями, а субстанция как таковая была еще замкнута в себе, не проявлена; вот почему она и была лишь поисками своего единства.

 

а. Свет²

 

§ 275

Первой окачественной материей является материя как чистое тождество с собой, как единство рефлексии-в-самое-себя; она, следовательно, есть лишь первое проявление, которое еще абстрактно. Так как она налично суща в природе, то она есть отношение с собой как самостоятельная по сравнению с другими определениями тотальность. Эта существующая всеобщая самость материи есть свет, как индивидуальность она есть звезда, а последняя как момент некой тотальности есть Солнце,

Прибавление. Первым делом мы должны дать априорное определение понятия света, во-вторых, мы должны отыскать ту форму, которую это определение понятия принимает в нашем представлении. Материя как непосредственное, возвратившееся в себя, свободное и самостоятельное движение есть простая, равная самой себе само-родность (Gediegenheit). Так как движение возвратилось в себя, то небесная сфера завершила в себе свою самостоятельную идеальную (ideales) жизнь; завершенное в-себе-самом-бытие именно и является ее самородностыо. Как налично существующая она есть в самой себе, т. е. это в-самом-себе-бытие тотальности само носит характер существующего. Она имеет в ней самой момент существования для другого. Сила ее центра или ее замкнутость в самой себе есть как раз то, что существует для себя. Но эта простая сила сама есть наличие существующее. То, что носит лишь внутренний характер, носит также и внешний характер, ибо оно есть другое этого налично существующего. Материя как непосредственная чистая тотальность принимает, таким образом, характер противоположности между тем, что она есть в себе, и тем, что она есть для другого, или, иначе говоря, тем, что она представляет собой как наличное бытие, ибо ее наличное бытие еще не имеет в ней своего в-самом-себе-бытия. Материя, как мы ее познали выше, т. е. материя как вихревое беспокойство соотносящегося с собой движения и возвращения к в-себе-и-для-себя существованию и как это в-самом-себе-бытие, которое существует наряду с наличным бытием, — эта материя и есть свет. Последний есть замкнутая в самой себе тотальность материи, которая существует лишь как чистая сила, сохраняющая себя в самой себе интенсивная жизнь, сконцентрировавшаяся в самой себе небесная сфера, вихрь которой именно и есть это непосредственное противоположение направлений соотносящегося с собой движения, в котором погашается всякое различие между приливом и отливом. Свет как налично существующее тождество есть чистая линия, соотносящаяся лишь с самой собой. Свет есть налично сущая чистая сила наполнения пространства, и его бытие является абсолютной скоростью³, наличной чистой материальностью, сущим в себе действительным наличным бытием, или действительностью как прозрачной возможностью. Но пространство может быть наполнено двояким образом, и если наполнение пространства состоит в для-себя-бытии, то свет не наполняет пространства, так как в свете отсутствует неподатливое сопротивление: свет лишь наличен в пространстве, и притом наличен не как единичное, исключающее из себя другое. Пространство есть лишь абстрактное устойчивое существование, или в-себе-бытие, свет же как наличие существующее в-самом-себе-бытие, или сущее в самом себе и потому чистое наличное бытие, есть способность всеобщей действительности быть вне себя в качество сливающейся со всеми вещами возможности, общности со всеми вещами, остающейся в самой себе,— общности, благодаря которой наличие существующее ничуть не лишается своей самостоятельности.

Когда материя в качестве света переходит в бытие-для-другого, начинает, следовательно, проявляться, тогда проявляется также и тяжелая материя. Но поиски единства как стремление к другому, давление, есть лишь отрицательное, враждебное проявление: материя есть в этом отношении бытие-для-другого, но она есть это бытие-для-другого как исключение другого из себя, отделение его от себя. В то время как множественные предметы отрицательны по отношению друг к другу, теперь мы имеем утвердительное проявление, так как бытие-для-другого представляет собой здесь общность. Свет приводит нас в сферу всеобщей связи. Благодаря тому что все находится в свете, все существует для нас теоретически, не сопротивляется нам.

Мы должны уловить это проявление в его первой определенности: в этой первой своей определенности оно есть совершенно всеобщее, еще совершенно лишенное определений проявление в самом себе. Его определенность есть неопределенность, тождество, рефлексии-в-самое-себя, физическая идеальность в противоположность реальности тяжелой материи, так как мы понимаем под последней различение, исключение. Это абстрактное проявление, материальное тождество с собой еще не полагает своего противостояния другому, оно есть определенность, колебание, но колебание лишь в самом себе. Для-себя-бытие для-себя-бытия как соотносящееся с собой утвердительное тождество уже более не есть исключение из себя; неподатливое единое расплавилось, и как неопределенная непрерывность проявления оно потеряло свою противоположность. Это — чистая рефлексия-в-самое-себя, то, что в высшей форме, в форме духа есть «я»⁴. «Я» есть бесконечное пространство, бесконечное равенство самосознания с собой, абстракция пустой достоверности самого себя я моего чистого тождества с собой. «Я» есть лишь тождество моего собственного отношения к себе как к субъекту и к себе же как к объекту. Свет представляет собой параллель этому тождеству самосознания и является его верным отображением. Он не является «я» лишь потому, что он не помутняется и не преломляется в самом себе, а есть лишь абстрактное явление. Если бы «я» могло удержаться в чистом абстрактном равенстве, в том состоянии, которого стремятся достигнуть индусы, то оно исчезло бы, было бы светом, абстрактной прозрачностью. Но самосознание существует лишь как сознание; последнее полагает в самом себе определения, и самосознание есть чистая рефлексия «я» сознания в самое себя, поскольку оно служит объектом для самого себя. «Я» есть чистое проявление себя подобно свету, но оно есть вместе с тем бесконечная отрицательность возвращения к себе из себя как объекта и, следовательно, есть бесконечная точка субъективной единичности, исключение другого. Свет, следовательно, не есть самосознание, потому что ему недостает бесконечности возвращения к самому себе; он есть лишь проявление себя, но проявление не для самого себя, а лишь для другого.

Здесь поэтому отсутствует то конкретное единство с собой, которым обладает самосознание как бесконечная точка для-себя-бытия, и поэтому свет есть проявление лишь природы, а не духа. Поэтому, во-вторых, это абстрактное проявление вместе с тем пространственно, есть абсолютная экспансия в пространство, а не возвращение этой экспансии в точку единства бесконечной субъективности. Свет есть бесконечное пространственное рассеяние или, вернее, бесконечное порождение пространства. Так как в природе определения в качестве обособленных находятся вне друг друга, то чистое проявление здесь также существует для себя, но лишь как неистинное существование. Дух как бесконечно конкретное не сообщает, таким образом, отдельного существования чистому тождеству; в самосознании же эта мысль подчинена абсолютной субъективности самости.

В-третьих, свет должен дойти до своей границы. Однако эта необходимость натолкнуться на нечто другое, чем свет, отлична от абсолютного ограничения для-себя-бытия, от того, благодаря чему материя оказывает противодействие. Как абстрактное тождество свет имеет различие вне себя как «не» света (а1s das Nicht des Lichts), это — остальные рефлективные определения сущности как физические свойства тел (physihalische Когрег-lichkeiten). Свет как всеобщее обнаружение, проявление (Zur-Erscheinung-Bringen) представляет собой первое удовлетворение. Лишь абстрактный рассудок считает это всеобщее физическое наивысшим. Само себя определяющее конкретное разумное мышление требует всеобщего, различенного в самом себе, определяющего себя в самом себе и не теряющего в этом обособлении своей всеобщности. Свет как начало материального процесса проявления превосходен лишь в том смысле, что он есть наиболее абстрактное определение. Вследствие этой абстрактности свет имеет некую границу, недостаток и лишь посредством этой границы он проявляет себя. Определенное содержание должно прийти из другого места; для того чтобы нечто проявлялось светом, требуется наличие чего-то отличного от света. Свет как таковой невидим; в чистом свете ничего не видно — так же ничего не видно, как в чистой тьме: он темнота, ночь. Если мы смотрим в чистом свете, то мы являемся чистым видением, мы еще не видим чего-то определенного. Лишь граница содержит в себе момент отрицания и, следовательно, определения, и лишь на границе впервые начинается реальность. Так как лишь конкретное истинно, то для существования требуется не только одно абстрактное, но также и другое. Лишь после того как свет начинает различаться от тьмы, он проявляет себя как свет.

Теперь, когда мы развили понятие света, возникает, во-вторых, вопрос о его реальности. Если, скажем, нам нужно рассмотреть вопрос о существовании света, то это будет означать, что нам нужно рассмотреть бытие света для другого. Но сам свет есть полагание бытия-для-другого; говоря о существовании света, мы должны, следовательно, указать бытие-для-другого этого бытия-для-другого. Каким образом то, что видно, видно? Каким образом проявляется само это проявление? Для того чтобы осуществилось проявление, требуется наличие субъекта, и поэтому спрашивается, каким образом существует этот субъект? Свет может быть назван материей лишь постольку, поскольку он существует для себя под формой чего-то индивидуального. Эта единичность света состоит в том, что он существует как тело. Свет составляет наличное бытие, или физическое значение тела, воплощающего собой абстрактную центральность, тела, которое реально как тело света — Солнце, самосветящееся тело. Существование такого тела есть для нас факт, заимствованный из опыта, и ближайшим образом это все, что мы можем сказать о Солнце. Это тело представляет собой изначальный, непорожденный свет, не проистекающий из условий конечного существования, а являющийся непосредственным. Звезды также являются самосветящимися телами, существование которых всецело состоит в этой физической абстракции света. Существование абстрактной материи как раз и заключается в этом абстрактном тождестве света. В том-то и состоит точечность звезд, что они не идут дальше этой абстракции. Отсутствие перехода к конкретному является не достоинством, а скудостью; нелепо поэтому ставить звезды выше, например, растений. Солнце еще не есть конкретное существо. Благочестивые фантазии населяют Солнце и Луну людьми, животными, растениями, но на самом деле до такой конкретности может доходить только планета. Существ, углубившихся в себя, таких конкретных форм, которые существуют для себя и сохраняют себя наряду с всеобщим, еще не существует на Солнце; на звездах, на Солнце существует лишь световая материя. Связь между Солнцем как моментом солнечной системы и Солнцем как самосветящимся телом состоит в том, что оно в обоих случаях обладает одним и тем же определением. В механике Солнце есть лишь телесность, соотносящаяся лишь с самой собой; это определение является также и физическим определением тождества абстрактного проявления, и потому Солнце светит.

Далее, можно поставить вопрос о конечных причинах существования того, что так светит. Ставя вопрос, каким образом мы получаем свет Солнца, мы тем самым принимаем, что этот свет есть нечто порожденное. В этом определении мы связываем свет с огнем и теплотой, уподобляя его земному свету, выступающему перед нами как сгорание горючих веществ. Можно поэтому думать, что необходимо указать то вещество, которое поддерживает солнечный пожар, для того, чтобы получить возможность объяснить свечение Солнца по аналогии с земным процессом, в котором огонь, чтобы существовать, должен потреблять материал. Против этого мы, однако, должны возразить, что условия земного процесса, совершающегося в отдельных телах, еще не имеют места здесь, где мы имеем дело лишь с чистыми качествами. Мы должны различать между этим первым светом и огнем. Земной свет связан большей частью с теплотой; солнечный свет также несет тепло. Но эта теплота не является свойством солнечного света как такового: солнечный свет согревает, лишь соприкасаясь с Землей; сам по себе он холоден, как это показывают высокие горы и подъемы на аэростатах⁵. И эмпирически мы также знаем свет без пламени, фосфоресцирующий свет, например свет гнилого дерева и электрический свет, ибо плавление, происходящее под влиянием электричества, не является следствием света, а имеет своей причиной происходящее при этом сотрясение. Существуют также на Земле металлы, которые светят без горения, если тереть их железом или расщепить. Можно даже сказать, что минералов, обладающих этим свойством, может быть, больше, чем таких минералов, которые им не обладают. Таким образом, и на Земле мы находим аналогии со световым телом, представляющим собой свечение, не сопровождающееся химическим процессом⁶.

Следует сказать далее, что этот свет все же должен обнаружить себя также и чем-то произведенным. Физические условия солнечного света нас, однако, совершенно не касаются, потому что они представляют собой не определения понятия, а эмпирические факты. Мы можем, однако, сказать относительно этих причин, что Солнце и звезды как вращающиеся центры сами царапают себя при своем вращении. В своем движении жизнь Солнца представляет собой не что иное, как этот процесс фосфоресценции, выбрасывающей свет; с механической стороны мы должны искать эту жизнь во вращении вокруг оси, потому что такое движение есть абстрактное отношение с собой. Поскольку в физическом отношении свет должен быть произведен, мы можем сказать: все небесные тела, входящие в солнечную систему, производят для себя свой центр, полагают для себя свое световое тело, ни один из этих моментов не существует без другого, каждый из них полагает другой. Генерал Аликс⁷, француз, долго живший в Касселе, объяснил в одном из своих сочинений, чем производится световая материя Солнца⁸, хотя Солнце в процессе свечения испускает из себя свет и таким образом непрерывно теряет его. Давно задавались вопросом, куда девается водород, всегда возникающий на планетах. И вот генерал Аликс отвечает: так как водород является самым легким газом, то его нельзя найти в воздухе, а он доставляет тот материал, который восполняет потери Солнца, Истинным в этом представлении является то, что планеты объективно выбрасывают из себя свои материальные продукты и образуют посредством них тело Солнца; однако мы не должны примешивать сюда физическое и химическое опосредствование в обычном смысле этого слова. Жизнь звезд вечно разгорается и возобновляется благодаря тем элементам, которые сливаются в это единство своего наличного бытия, полагая идеально (ideell) свое многообразие в центр. Подобно тому как в земном процессе пожирание индивидуальных веществ дает простоту пламени, точно так же и в Солнце многообразие сливается воедино и дает простоту. Солнце, следовательно, представляет собой процесс всей солнечной системы. Оно является как бы вершиной этого процесса, тем последним этапом, в котором вспыхивает искра.

 

§ 276

Как абстрактная самость материи свет является абсолютно легким⁹, а как материя он есть бесконечное вне-себя-бытие, но как чистая манифестация, как материальная идеальность он есть нераздельное и простое вне-себя-бытие.

Примечание. Для восточных воззрений, согласно которым духовное и природное субстанциально тождественны, чистая самостность сознания, тождественное с собой мышление как абстракция истины и добра есть то же самое, что и свет. Если представление, которому дали название реалистического, отрицает наличие идеальности в царство природы, то мы, между прочим, должны указать ему на свет, на эту чистую манифестацию, которая ничего иного, кроме манифестации, собой не представляет.

Для доказательства того, что это определение мысли, тождество с собой, или ближайшим образом абстрактная самость центральности, которой материя обладает в себе,— для доказательства того, что эта простая идеальность как наличие существующая есть свет, мы должны, как было указано во введении (§ 246, примечание), прибегнуть к помощи опыта. Имманентно философским здесь, как и всюду, является собственная необходимость определения понятия, и лишь после того как вскрыта эта необходимость, мы должны обнаружить в природе какое-нибудь существование, которое воплощает собой это определение. Здесь я сделаю лишь несколько замечаний относительно эмпирического существования чистого проявления как света.

Тяжелая материя может быть разделена на массы, потому что она представляет собой конкретное для-себя-бытие и количество, но в совершенно абстрактной идеальности света нет такого различия; ограничение света в его бесконечном распространении не уничтожает его абсолютной связанности в самом себе. Представление о дискретных простых световых лучах, частицах и пучках этих лучей, из которых якобы состоит всякий ограниченный в своем распространении свет, являет собой пример того варварского употребления категорий, которое сделал господствующим в физике главным образом Ньютон¹⁰. Самое ограниченное наблюдение уже показывает нам, что так же мало можно разнимать свет на лучи и объединять в пучки лучей, как завязывать его в мешки. Рассудок имеет меньше всего прав утверждать, что нераздельность (die Untrenn-barkeit) света в его бесконечном распространении, эта физическая внеположность, остающаяся тождественной с собой, непонятна: ведь как раз его собственный принцип представляет собой это абстрактное тождество.

Астрономам пришла в голову мысль утверждать, что существуют небесные явления, которые, хотя и воспринимаются нами в настоящее время, в действительности произошли больше чем 500 лет тому назад. Мы можем усматривать в этом утверждении, с одной стороны, перенесение имеющих место в одной сфере эмпирических явлений распространения света в совершенно другую сферу, где они не имеют никакого значения¹¹ (нужно, однако, заметить, что такое материальное определение света не находится в противоречии с его простой нераздельностью), а с другой стороны, мы можем в этом видеть событие, совершившееся в прошлом, которое превращается в настоящее по аналогии с идеализованной формой воспоминания.

Оптика утверждает, что от каждой точки видимой поверхности (эту точку разные лица видят с разных мест) распространяются лучи во всех направлениях, и, следовательно, эти лучи, посылаемые каждой точкой, образуют материальный полушар бесконечных размеров. Непосредственным следствием этого было бы то, что все эти бесконечно многие полушарии взаимно проникали бы друг друга. Однако, вместо того чтобы принять это утверждение, причем мы должны были бы признать, что между глазом и предметом образуется плотная, перепутанная масса и это явление не только не объяснило бы факта видимости предметов, но, наоборот, привело бы нас к заключению, что благодаря этому невозможно что бы то ни было видеть, — вместо того чтобы принять такое утверждение, мы должны признать, что такого рода нелепые выводы аннулируют все это учение. Эти выводы заставляют признать его неверным, как неверно другое представление, согласно которому конкретное тело состоит из многочисленных веществ, так что каждое такое вещество содержит прочие в своих порах и в свою очередь содержится и циркулирует в них. Это представление о всестороннем проникновении веществ друг в друга приводит к отрицанию дискретной материальности реальных веществ и к утверждению и обоснованию существования между ними совершенно идеального отношения, в нашем случае — между освещенным и освещающим предметом, обнаружившимся и обнаруживающим, тем, кем этот предмет обнаруживается ¹². Но из такого отношения, как из лишенной в самой себе отношений рефлексии-в-самое-себя, должны быть устранены все дальнейшие формы опосредствования, которым обыкновенно дают название объяснений, делающих явление понятным, должны быть устранены все представления о шариках, волнах, колебаниях и т. д. и точно так же должно быть устранено представление о лучах, т. е. о тонких прутьях и пучках.

Прибавление. Самостная природа света, поскольку посредством него предметы природы оживотворяются и индивидуализируются и поскольку их различия имеют в нем свою точку опоры и свою общую связь, начинают выступать наружу лишь в индивидуализации материи, так как тождество, представляющее собой здесь ближайшим образом абстрактное тождество, есть отрицательное единство единичности лишь как возвращение к себе и упразднение особенности. Тяжесть, кислотность, звучание суть также проявления материи; но они представляют собой не чистые проявления, а проявления, сопровождаемые определенными видоизменениями внутри их самих. Мы не можем слышать звучания как такового, а всегда слышим определенное звучание, высокий или низкий звук, не можем ощущать кислого как такового, а всегда ощущаем определенную кислоту. Единственно лишь свет существует как чистое проявление, как абстрактная нераздробленная (unvereinzelte) всеобщность. Свет телесен, и можно даже сказать, что он представляет собой имматериальную материю. Это кажется противоречием, но эта видимость противоречия не может нас здесь задерживать. Физики утверждают, что свет можно взвешивать. Но опыт говорит не в пользу этого утверждения¹³. Когда посредством чечевицеобразного увеличительного стекла свет был собран в один фокус н заставляли его падать на чашку весьма чувствительных весов, то чашка не опускалась, а в тех случаях, когда она опускалась, оказывалось, что получившееся изменение положения последней вызвано теплотой, которую фокус собрал в себе. Материя тяжела, поскольку она лишь ищет единства как места; свет же есть материя, которая нашла себя.

Свет был одним из первых предметов религиозного поклонения, потому что в нем содержится момент согласия, единства с собой, а конфликт и конечность в нем исчезли; свет, следовательно, рассматривался как то, в чем человек получает сознание абсолютного. Наивысшей противоположности — противоположности между мышлением в бытием, субъективным и объективным — еще не существовало в сознании. Для того чтобы человек противопоставил себя природе, требуется наличие глубочайшего самосознания. Религия света возвышеннее религии индусов и греков, но вместе с тем она представляет собой религию, в которой человек еще не поднялся до сознания противоположности между субъективным и объективным, до самостоятельной духовности.

Интересно вникнуть в существо света, ибо, рассматривая явления и предметы царства природы, мы всегда представляем себе, что существует лишь единичное, эта реальность. Но свет противится такому представлению. Он является самой простой мыслью, существующей в природной форме. Ибо в природе есть рассудок, т. е. в ней существуют формы рассудка. Если мы желаем правильно представлять себе свет, то мы должны отказаться от всяких определений, связанных с агрегатами и т. д. Физика, принимающая существование световых молекул, ничем не лучше того анекдотического человека, который выстроил дом без окон и хотел собрать свет в мешках. «Пучок лучей» является ничего не означающим выражением, которым можно пользоваться лишь в видах удобства; пучки лучей — это весь свет, только ограниченный извне, и свет так же мало разделен па пучки лучей, как «я», или чистое самосознание. Это похоже на то, как если я говорю: в мое время, во время Цезаря. Это мое время или время Цезаря было также и временем всех других, но здесь я говорю о нем по отношению к Цезарю и ограничиваю его отношением к личности последнего; однако это не означает, что Цезарь реально обладал во времени самостоятельным временным лучом или пучком лучей. Ньютоновская теория, согласно которой свет распространяется по прямым линиям, или теория волн, согласно которой свет распространяется волнообразно (в случае эйлеровского эфира или вибрации звука), — и та и другая теория являются материальными представлениями, которые ничего не дают для познания света. Темные полосы, по утверждению физиков, представляют собой ряд кривых, которые пронизывают свет в его движении и которые можно математически вычислять ¹⁴. Это — абстрактное определение, введенное представителями теории волн и считающееся в настоящее время большим козырем против теории Ньютона. Но это отнюдь не физическое определение, и ни одна из этих двух теорий не может найти себе здесь места, потому что эмпирическое определение не имеет здесь никакой ценности. Как нервы не являются рядом шариков, каждый из которых получает толчок и приводит в движение другой шарик, так не существует и шариков света или эфира.

Распространение света происходит во времени, потому что оно как деятельность и изменение не может обойтись без этого момента. Свет распространяется непосредственно, но так как в качестве материи, светового тела он находится в отношении к другому телу, то существует некое разделение и во всяком случае некоторого рода перерыв его непрерывности.

Снятием этого перерыва является движение, в в отношении, которое устанавливается между таким прерванным светом и снимающим его движением, получает место также и время. Расстояния, которые должен проходить свет, предполагают время, ибо просвечивание (будет ли это просвечивание прохождением через некоторую среду или отражением, рефлексией) есть действие на материю, требующее времени. В нашей сфере планет, т. е. в более или менее прозрачной среде, распространение света подчинено, следовательно, условиям времени, потому что лучи преломляются атмосферой. Но нечто совершенно другое — распространение этого же света в безатмосферных расстояниях, в как бы пустых пространствах неподвижных звезд. Эти пространства, наполненные, так сказать, лишь расстоянием между звездами, т. е. совершенно не наполненные, представляют собой лишь отрицания соединения. Гершель перенес на звездные пространства законы распространения света, которые были выведены главным образом на основании наблюдений над спутниками Юпитера¹⁵; но эти расстояния, как он сам признает, представляют собой нечто гипотетическое. На основании периодического появления и исчезновения некоторых звезд и туманностей Гершель сделал вывод, что эти изменения произошли более чем за 500 лет до того, как мы их увидели, и что они дошли до нас с таким огромным опозданием вследствие того, что свет требует определенного времени для своего распространения. В этом действии, оказываемом на нас чем-то таким, чего уже давно не существует, есть нечто напоминающее призраки. Что время есть условие распространения света, это мы должны признать, но мы не должны дать увлечь себя до таких выводов.

 

§ 277

Свет, поскольку он представляет собой всеобщее физическое тождество, ведет себя сначала как некое различное (§ 275) и, следовательно, как некое внешнее и иное по отношению к материи, окачественной (qualifizierten) в других моментах понятия. Эта материя, таким образом, определена как отрицание света, как некая тьма. Поскольку последняя также обладает самостоятельным, отличным от света существованием, свет соотносится лишь с поверхностью этой сначала непрозрачной материи, которая проявляется посредством этого отношения к свету. Но если эта поверхность лишена всякой другой партикуляризации (если она гладкая), она проявляет себя единой и нераздельной, т. е. она отражается в другом теле. Так как таким образом каждое из этих двух тел отражается в другом¹⁶, следовательно, в нем отражается лишь другое, то это проявление посредством того, что каждое из этих тел полагает себя вне себя, есть абстрактно-бесконечная рефлексия-в-самое-себя, в которой еще ничего не обнаруживается для себя в самом теле. Чтобы какой-нибудь предмет являлся конечным, чтобы он мог сделаться видимым, требуется наличие еще физической партикуляризации (требуется, например, чтобы тело было шероховатым, обладало определенным цветом и т. д.) ¹⁷.

Прибавление. Материя в противоположность этой чистой самости есть столь же чистое отсутствие самости, тьма. Последняя находится в отношении чистой противоположности к свету; поэтому один из этих членов отношения положителен, а другой отрицателен. Для того чтобы тьма была положительным членом отношения, требуется наличие телесной индивидуализации; тело есть некое индивидуализированное и как таковое рассматривается лишь с той стороны, с которой оно есть отрицание абстрактного тождества с собой. Тьма исчезает перед светом; лиши темное тело остается в качестве тела рядом со светом, и это тело становится теперь видимым. Для того чтобы я видел, требуется не только свет, но также наличие тела; видеть можно лишь нечто. Свет поэтому видим лишь как световое тело; но темное, т. е. то, что становится видимым посредством света, взятое утвердительно, есть фигура (die Gestalt) как некая абстрактная сторона тела. Свет и тьма находятся во внешнем отношении друг к другу; лишь на их общей границе свет получает существование, ибо в этом бытии-для-другого нечто освещается. Ограничение света в пространстве должно рассматриваться лишь как задержка в том направлении, в котором он следует. Ибо если бы была прервана его связь с центральным телом, он перестал бы существовать. Граница, следовательно, положена тьмой, которая оказывается освещенной. Темный предмет, представляющий собой тяжелую материю, поскольку он является другим, чем свет, с которым он находится в отношении, есть специфицированная материя. Однако первой спецификацией являются здесь пространственные различия поверхностей: материя шероховата, плоска, заострена, занимает определенное положение и т. д. Различия между видимыми вещами являются различиями пространственных форм; лишь таким образом возникают свет и тень; цвета же у нас еще нет. Здесь, в этом первом абстрактном проявлении, телесность, которая в других проявлениях партикуляризируется в многообразных формах, сводится только к поверхности. Здесь перед нами не проявление чего-то, а лишь проявление как таковое, и поэтому детерминация этого проявления носит здесь лишь пространственный характер.

 

§ 278

Проявление¹⁸ предметов друг в друге как ограниченное их непрозрачностью есть вне-себя-сущее, пространственное отношение, которое ничем более не определено и потому является прямым (прямолинейным). Так как в отношении между собой находятся поверхности эти поверхности могут занимать различные положения, то выходит так, что проявление некоего видимого предмета в другом (гладком) предмете проявляется скорее в третьем, четвертом и т. д. предмете. (Изображение этого предмета, который считается как бы находящимся в зеркале, на самом деле отражается в другой поверхности, в глазу или другом зеркале и т. д.) Проявление в этих партикуляризированных пространственных определениях может иметь своим законом только равенство — равенство угла падения углу отражения, равно как и единство плоскости этих углов¹⁹. Нет ничего, что могло бы каким бы то ни было образом изменить тождество этого отношения.

Примечание. Определения этого параграфа, которые могут казаться скорее принадлежащими области более специальной физики, содержат в себе переход от всеобщего ограничения света тьмою к более определенному ограничению света частно-пространственными определениями последней. Обычно, когда говорят об этом ограничении, представляют себе свет обыкновенной материей. Но в этом определенном ограничении ничего другого не содержится, кроме того, что абстрактная идеальность, это чистое проявление как нераздельное вне-себя-бытие, может сама по себе подвергаться пространственно и, значит, внешним образом, определенным ограничениям. Эта способность быть ограничиваемой партикуляризированным пространством есть необходимое определение, не содержащее в себе ничего иного, кроме этого последнего, и исключающее всякие материальные категории вроде перенесения, физического отбрасывания света и т. п.

С определениями, рассматриваемыми в этом параграфе, находятся в связи явления полярности света, которые привели физиков к грубому представлению о так называемой фиксированной поляризации. В простом зеркальном отражении так называемый угол отражения и угол падения находятся в одной и той же плоскости; однако, если мы поставим второе зеркало, которое передаст дальше освещение, отраженное первым зеркалом, положение первой плоскости по отношению ко второй, образованной направлением первого н второго отражения, оказывает свое влияние на положение, яркость или затемненность предмета, каким он является нам после второго отражения²⁰. Для получения естественной неумаленной чистоты и ясности отраженного во второй раз света необходимо поэтому наличие нормального положения, при котором плоскости всех углов падения и углов отражения образуют единую плоскость. Из этого также необходимо следует, что затемнение и исчезновение во второй раз отраженного светя необходимо наступают, когда обе плоскости относятся друг к другу, как обычно выражаются, отрицательно, т. е. когда они перпендикулярны друг к другу (ср. Гёте. Zur Naturwissenschaft, Bd. I, Heft 1 [Elemente der entoptischer Farbcn»], S. 28 ft. undHeIt3. (1820],«EntoptischeFarben» XVIII (Wirkung der Spiegel in Absicht auf Hell und Dun-kell, XIX [Wirkung der Spiegel auf irgend ein Bild], S. 144 f.).

Из этого потускнения, обусловливаемого положением второго зеркала. Малю² вывел заключение, что молекулы света в самих себе, а именно даже и в своих различных сторонах обладают различными физическими свойствами; объясняя это явление, некоторые даже говорят о четырехгранной форме лучей света. На этой основе, равно как и на основе связанных с этим явлением энтоптических явлений цвета, была построена напоминающая лабиринт запутаннейшая теория, представляющая собой характернейший образчик тех выводов, которые физика делает из наблюдений и опыта²². На основании вышеуказанного первого явления, из которого Малю вывел свою теорию поляризации, следовало ограничиться лишь тем простым выводом, что необходимое условие ясности второго изображения состоит в том, чтобы новый угол отражения лежал в одной плоскости с углом, образуемым при первоначальном отражении света ^22а.

Прибавление. Когда свет приближается к материи • последняя становится видимой, он получает вообще большую определенность, а именно получает различные направления и количественные различия большей или меньшей ясности. Данное отражение (Zuriickwerfen) света представляет собой более трудное определение, чем это думают. Когда мы говорим: вещи видимы, то это равнозначно тому. как если бы мы сказали: свет отражается во все стороны. Ибо как видимые предметы суть для другого, соотносятся, следовательно, с другим, т. е. эта их видимая сторона находится для них в другом, свет находится не у самого себя. а в другом; предметы, таким образом, находятся в другом, в это именно и есть отражение света. Когда светит солнце, свет есть для другого, это другое, например некая плоскость, становится, таким образом, солнечной поверхностью величиной с эту плоскость.

Плоскость теперь светит, но первоначально она но представляет собой самосветящейся плоскости, ее свет положен в нее лишь другим. Так как она в каждой своей точке ведет себя как Солнце, то она есть бытие-для-другого, находится вне себя и, следовательно, в другом. В этом состоит главное определение отбрасывания лучей.

Но мы видим нечто на плоскости лишь постольку, поскольку на ней находятся пространственные фигурации, поскольку, например, она шероховата: если она гладкая, .то в ней нет никаких различий. То, что здесь становится видимым, не есть нечто входящее в состав самой плоскости (ибо в ней нет различий). Видимым становится лишь нечто другое, а не ее определение, т. е. она нечто отражает. Гладкое представляет собой отсутствие пространственных различий, а так как при отсутствии шероховатости мы ничего определенного не видим в предмете, то мы видим в гладком предмете лишь блеск вообще, представляющий собой некий всеобщий абстрактный отсвет, некое неопределенное свечение. Гладким, следовательно, является то, что беспримесно являет изображение другого. Таким образом, на гладкой поверхности мы видим другое определенное, ибо последнее видимо лишь постольку, поскольку оно существует для другого. Если это другое становится против гладкой плоскости и если плоскость непрозрачна (хотя и прозрачные тела также отражают от себя свет; [ср. § 320, прибавление]), но гладка, то это другое видимо в ней, ибо быть видимым означает: быть в другом. Если же поместим против этой отражающей плоскости еще одно зеркало и источник света посредине, то этот предмет будет видим одновременно в обоих зеркалах, но в каждом лишь как изображение в другом зеркале; и точно так же в каждом из них будет видимо их собственное изображение именно потому, что оно видимо в другом зеркале, и этот предмет будет, таким образом, отражаться бесконечное число раз, если зеркала образуют между собой угол, ибо мы тогда будем видеть предмет отраженным столько .раз, сколько это допускает ширина зеркала. Если пожелаем объяснить это явление с помощью механических представлений, то мы лишь запутаемся в величайших затруднениях. Если назовем эти два зеркала А и В и спросим, что именно становится видимым в А, то ответ будет гласить: В. Но В существует для того, чтобы в нем было видимо А; следовательно, в А видим А как видимое в В. Далее, что мы видим в В? Само А и А как видимое в В. Что же затем видно в А? Видно то, что видно в В, т. е. само А, и что А видно в В и т. д. Таким образом, у нас всегда получается повторение одного и того же, но такое повторение, при котором каждое повторенное существует самостоятельно. Посредством зеркала можно также концентрировать много света в одной точке.

Свет есть действительное тождество, деятельность которого состоит в том, что оно делает тождественными все вещи. Но так как это тождество еще совершенно абстрактно, то вещи не реально тождественны, а суть для другого, полагают себя как тождественные с другим в другом. Таким образом, это отождествление представляет собой для вещей некое внешнее: для них безразлично, будут ли они или не будут освещены. Однако важно и нужно, чтобы они были положены для самих себя как конкретно тождественные. Свет должен стать их собственным светом, осуществлять и реализовать себя. Свет является самостностью (die Selbstischkeit) еще совершенно абстрактно, следовательно, это еще не самость, свободное тождество с собой без всякой противоположности в самом себе. То, другое, с которым соотносится свет, обладающий в качестве солнечного тела свободным существованием, находится вне света, подобно тому как рассудок имеет свой материал вне себя. Этот отрицательный член отношения мы сначала называли только тьмой, но и сам по себе он обладает имманентным определением. Эта физическая противоположность в ее абстрактном определении, определении, приводящем к тому, что она сама обладает еще и самостоятельным существованием,— эта противоположность и есть то, к рассмотрению чего мы должны теперь перейти.

 

β. Тела противоположности

 

§ 279

Темнота, представляющая собой прежде всего отрицание света, есть противоположность его абстрактно-тождоственной идеальности, противоположность в ней самой. Эта противоположность обладает материальной реальностью и распадается в себе на два вида: 1. на телесное различие, т. е. на материальное для-себя-бытие, твердость и 2. на противополагание как таковое, которое само по себе, не удерживаемое индивидуальностью, лишь рушится в себе, представляет собой распад и нейтральность. Первым являются Луны, а вторым — кометы.

Примечание. Эти два вида небесных тел как относительно центральные тела обладают также и в системе тяжести свойством, в основе которого лежит то же понятие, что и в основе их физического свойства, но здесь это свойство делается более определенно заметным. Эти тела не вращаются вокруг своей оси²³. Тело твердости, как формального для-себя-бытия, которое представляет собой самостоятельность, опутанную противоположностью и потому не являющуюся индивидуальностью, есть поэтому подчиненное тело, спутник другого тела, в котором находится его ось. Тело распада, который есть противоположность твердости, напротив, ведет себя бродяжнически, и в своих эксцентрических орбитах, равно как в своем физическом существовании, оно является воплощением случайности²⁴. Кометы оказываются поверхностным сращением, которое так же случайно, как оно образовалось, может снова распылиться.

На Луне нет атмосферы, и поэтому отсутствуют метеорологические процессы. Она являет нам лишь высокие горы и кратеры, а также самовозгорание этой твердости в самом себе. Луна имеет форму кристалла, которая, как показал Гейм²⁵ (один из остроумнейших геогностов), была также первоначальной формой исключительно неподвижной, твердой Земли. Комета выступает перед нами как некий формальный процесс, некая неспокойная масса паров. Ни на одной комете не было обнаружено наличие чего-то твердого, ядра²⁶. В настоящее время астрономы уже не относятся так пренебрежительно и безусловно отрицательно, как раньше, к мнению древних, согласно которому кометы представляют собой метеоры. До сих пор наблюдалось возвращение лишь нескольких комет²⁷, другие же кометы не возвратились, хотя, согласно вычислениям, они должны были уже появиться. Если мы относимся серьезно к мысли, что солнечная система на самом деле есть система, в себе самой существенно связанная тотальность, то мы должны отказаться от формального воззрения на кометы, согласно которому последние, представляя собой случайное явление по отношению к солнечной системе как целому, вторгаются в нее, движутся вкривь и вкось и могут сталкиваться с телами этой системы. Так, можно признать, что другие тела системы защищают себя от них, оказывают им противодействие, т. е. ведут себя как необходимые органические моменты и не могут поэтому погибнуть. Это более основательное успокоение, чем те доводы, которые приводились до сих пор против опасений, внушаемых кометами²⁸, и которые основывались лишь на том, что странствующие кометы' имеют достаточно простору в обширных небесных пространствах и поэтому, нужно думать, они не столкнутся с Землей (это «нужно думать, они не столкнутся» преобразовывается более учено в теорию вероятности).

Прибавление. Эти две логические стороны противоположности существуют здесь друг вне друга, потому что противоположность свободна. Эти две стороны не случайно встречаются в солнечной системе; если проникнемся природой понятия, то нас не будет удивлять то обстоятельство, что в такие тела необходимо оказываются чем-то, что входит в круг идеи и лишь ею легитимируется. Они составляют получившие самостоятельность стороны распадающейся Земли: Луна представляет собой Землю как твердое внутреннее состояние, а комета — ее ставшую самостоятельной атмосферу, пребывающий метеор (см. ниже § 287). Но если Земля может и даже должна отпустить на свободу свой кристалл, свою мертвую сущность, потому что она является одушевленным существом и как таковое отделяет от себя этот момент, представляющий собой ее внутреннее состояние, причем она отделяет его таким образом, что он остается регулирующим началом ее процесса, поскольку этот последний есть единичный процесс, точно так же как Солнце является регулятором ее всеобщего процесса, — если, говорим мы. Земля может н должна отпустить на свободу свою мертвую сущность, то понятие требует, чтобы момент распадающегося бытия, напротив, сам свободно отделился от Земли и в качество самостоятельного существа не имел бы никакого отношения к ней, покинул бы ее.

Затверделое для-себя-бытие в себе устойчиво, непрозрачно, равнодушно; это для-себя-бытие, имеющее характер самостоятельности, еще неподвижно, и как неподвижное оно есть затверделое. Затверделое же, хрупкое имеет своим основным началом точечность,— каждая точка есть некая самостоятельная единичность. Это — механическое проявление одной только хрупкости; физическим определением этой хрупкости является горючесть. Реальное для-себя-бытие есть соотносящаяся с собой отрицательность, процесс огня, который, пожирая другое, пожирает вместе с тем и себя самое. Но твердое, неподатливое есть лишь горючее в себе, оно пока что есть не огонь как деятельное начало, а лишь возможность огня. Мы здесь пока что еще не имеем процесса огня, для которого требуется живое отношение различий друг к другу; пока мы имеем перед собой лишь свободное отношение качеств друг к другу. На Меркурии, Венере мы наблюдаем наличие облаков, живую смену атмосферных состояний; на Луне же, напротив, нет облаков, морей, рек, и, однако, можно было ясно наблюдать на ней водные плоскости, как бы серебристые нити.

Часто можно видеть на Луне временные световые точки, которые некоторые астрономы считают вулканическим извержением. Такое извержение указывало бы, разумеется, что на Луне существует воздух, причем, однако, в ее атмосфере совершенно отсутствует вода. Гейм, брат врача, стремился показать, что если представить себе нашу землю, каковой она была в период, предшествовавший тем геологическим переворотам, которым, как можно доказать, она подвергалась, то необходимым заключение будет, что она имела тогда форму Луны. Луна представляет собой безводный кристалл, который как бы стремится восполнить себя нашим морем, утолить жажду своей затверделости, и благодаря этому получаются приливы и отливы. Море поднимается, готово полететь к Луне, а Луна как бы намерена перетянуть его к себе. Лаплас («Exposition du systeme du monde», t. II, p. 136—138) находит на основании наблюдений и теоретических соображений, что приливы, вызываемые Луной, в три раза сильнее, чем приливы, вызываемые Солнцем, но что прилив всего сильнее, когда совпадает действие Луны и Солнца. Таким образом, положение Луны в сизигиях и квадратурах²⁹, будучи качественным по своему характеру, получает громадное значение для приливов и отливов.

Затверделое, замкнутое в себе столь же бессильно, сколь и растекающееся в себе, абстрактно нейтральное, способное получить то или другое определение. Так как противоположение существует лишь как противоположение, оно лишено опоры и представляет собой лишь внутреннее крушение. Для того чтобы оно носило характер воодушевленного противоположения, требуется наличие среднего члена, который удерживал бы вместе крайние члены и являлся бы их носителем. Если бы затверделое и нейтральное были объединены третьим, то мы получили бы реальную тотальность. Комета есть просвечивающее, прозрачное водное тело, которое, разумеется, не принадлежит нашей атмосфере. Если бы комета обладала ядром, то мы должны были бы иметь возможность распознавать его посредством тени. Но кометы насквозь прозрачны, и можно видеть звезды сквозь хвост и даже сквозь самую комету. Какой-то астроном утверждал, что он видел ядро кометы, но при проверке оказалось, что это был лишь недостаток в его телескопе. Комета описывает вокруг Солнца почти параболическую орбиту (так как эллипс этой орбиты очень удлинен), затем снова растекается и возрождается в другой форме. Самым правильным и достоверным является возвращение галлеевской кометы³⁰; она появилась в последний раз в 1758 г., и новое ее появление ожидается в 1835 г. Один астроном показал посредством вычислений, что многие появления могут быть сведены к орбите одной и той же кометы. Эта комета наблюдалась два или три раза; согласно же вычислениям, она должна была появиться за это время пять раз. Кометы пересекают орбиту планет по всем направлениям, и им приписывали такую самостоятельность, что утверждали, будто они на своем пути могут коснуться планет. Эта возможность заставляет многих людей страшиться, и нельзя удовлетвориться только тем соображением, что столкновение кометы с планетой невероятно, потому что небо слишком обширно — ведь комета может коснуться какой угодно точки. Если же представим себе необходимость того, что кометы являются составными частями нашей солнечной системы, то окажется, что они приходят к нам не как чужие гости, а рождаются в недрах той же системы, и их орбита определяется последней. Другие тела, следовательно, сохраняют свою самостоятельность по отношению к кометам, потому что они являются такими же необходимыми, как и последние.

Кометы имеют свой центр в Солнце. Луна как затверделое тело более родственна планетам, ибо она как самостоятельное воплощение ядра Земли обладает в себе началом абстрактном индивидуальности. Таким образом, комета и Луна повторяют в абстрактном виде Солнце и планету. Планеты суть средний член системы. Солнце —один крайний член, а несамостоятельные небесные тела в качестве противоположности, члены которой еще находятся друг вне друга, — другой крайний член (В — Е — О). Это—непосредственный, лишь формальный силлогизм; по этот силлогизм не является единственным. Другое, более определенное отношение состоит в том, что несамостоятельные небесные тела являются опосредствующими, Солнце — одним крайним членом и Земля — другим крайним членом (Е—О—В); благодаря тому что Земля несамостоятельна, она соотносится с Солнцем. Но несамостоятельное тело в качестве среднего члена должно содержать в себе оба момента крайних членов, а так как оно является единством последних, то оно необходимо должно быть чем-то расщепленным в самом себе. Каждый момент должен принадлежать одному из крайних членов, а так как момент, воплощенный в Луне, принадлежит планетам, то момент, воплощенный в кометах, должен принадлежать Солнцу, ибо комета как не имеющая внутреннего упора должна непременно соотноситься с формальным центром. Так, например, придворные из-за их большой близости к государю не обладают независимостью, а министры и подчиненные им чиновники в качестве государственных служащих обнаруживают большую упорядоченность и поэтому также и большее единообразие. Третьим видом силлогизма является то, в котором само Солнце оказывается средним членом (О—В—Е)³¹.

Это физическое отношение между небесными телами в соединении с отношением между ними в механике составляет космическое отношение, представляющее собой основу, совершенно всеобщую жизнь, которой причастна вся живая природа [см. выше прибавление к § 270). Но мы не имеем права формулировать это отношение выражением: Луна оказывает влияние на Землю; такое выражение было бы неправильно, ибо оно вызывает представление, что мы имеем здесь дело с внешним воздействием. Всеобщая жизнь скорее пассивна по отношению к индивидуальности, и чем сильнее становится последняя, тем меньше становится власть звездных сил. Из вышеуказнной причастности всеобщей жизни следует то, что мы спим и бодрствуем, что мы утром иначе настроены, чем вечером. Периодичность лунных фаз мы также обнаруживаем в живых существах, главным образом у животных, когда они больны. Но здоровое состояние, и в особенности духовное состояние, вырывается из-под власти этой всеобщей жизни и противодействует ей. Напротив, у душевнобольных фазы Луны вызывают, по утверждению врачей, изменение их состояний, и такое же влияние оказывают фазы Луны на лунатиков. Точно так же перемена погоды ощущается в рубцах ран, оставивших после себя местную слабость. Однако те, которые в новейшее время стали придавать такое большое значение космической связи, чаще всего не идут дальше бессодержательных фраз или приводят совершенно общие или изолированные соображения. Что кометы оказывают влияние, этого нельзя отрицать. Я однажды исторг вздохи из груди г-на Боде32, сказав ему, что опыт теперь показывает, что за появлением комет следуют хорошие сборы винограда, как это было, например, в 1811 и 1819 гг., и что это дважды сделанное наблюдение стоит столько же и даже больше, чем наблюдения относительно возвращения комет. Причина того, что сборы кометных вин так хороши, заключается в том, что водный процесс отрывается от Земли и таким образом вызывает перемену в состоянии нашей планеты.

 

g. Тело индивидуальности

 

§ 280

Противоположность, возвратившаяся в себя, есть Земля или планета вообще, тело индивидуальной тотальности, в которой затверделость раскрылась, стала разделением на реальные различия, и эти грозящие распасться различия удерживаются вместе самостной точкой единства,

Примечание. Точно так же, как движение планет, представляя собой вращение вокруг своей оси и вместе с тем движение вокруг центрального тела, является самым конкретным движением и выражением жизни, так и световая природа центрального тела представляет собой абстрактное тождество, истиной которого, как и истиной мышления, является конкретная идея, т. е. индивидуальность.

Что же касается ряда планет, то философия природы находится относительно этого вопроса в таком же положении, как астрономия относительно вопроса об их ближайшей определенности, об их расстояниях. Как астрономия еще не открыла действительного закона последних³³, так и натурфилософские попытки обнаружить разумность ряда, руководясь физическими свойствами и аналогиями с рядом, образуемым металлами, следует рассматривать только как первые шаги, как нащупывание тех точек зрения, из которых мы должны исходить. Но неразумно класть при этом в основание мысль о случайности и видеть в мысли Кеплера, что порядок, образуемый солнечное системой, соответствует законам музыкальной гармонии м, лишь заблуждение мечтательного воображения (как это делает Лаплас³⁵); нужно, наоборот, высоко ценить глубокую веру Кеплера, что в этой системе есть разум, — веру, которая была единственной основой блестящих открытий этого великого человека. Напротив, совершенно неподобающее и совершенно ошибочное также и с чисто фактической стороны применение числовых соотношений тонов к цветам, сделанное Ньютоном, нашло себе веру и создало ему славу³⁶.

Прибавление. Планета есть подлинный prius, субъективность, в которой вышеуказанные различия содержатся лишь как идеальные моменты, и жизненность лишь налично суща. Солнце служит планетам, да и вообще Солнце, Луна, кометы, звезды суть лишь условия Земли. Следовательно, не Солнце породило планеты или вытолкнуло их из себя, а вся солнечная система существует одновременно, так как Солнце является и порождающим, и порождаемым³⁷. Точно так же «я» еще не есть дух и имеет в последнем свою истину, подобно тому как свет имеет свою истину в конкретных планетах. Считать «я» в его изолированном существовании самым возвышенным — значит считать самым возвышенным отрицательную пустоту, которая не есть дух. «Я», правда, составляет абсолютный момент

духа, но составляет его в той мере, в какой «я» не изолирует себя ³⁸.

Об индивидуальном теле здесь мало что можно сказать, так как последующее есть не что иное, как развитие, раскрытие этой индивидуальности до абстрактной определенности, до которой мы здесь дошли. Определение Земли, органических существ состоит в переваривании совершенно всеобщих астральных сил, которые в качестве небесных тел имеют видимость самостоятельности, и в подчинении их власти индивидуальности, в которой эти гигантские члены низводятся на степень моментов. Тотальное качество представляет собой индивидуальность как бесконечную форму, тождественную с самой собой. Если можно чем гордиться, так это Землей, той Землей, которая находится теперь перед нашими глазами: ее-то мы должны рассматривать как самое совершенное. С точки зрения рефлексии, принимающей во внимание лишь количественную сторону, можно, правда, смотреть пренебрежительно на Землю, рассматривать ее лишь как «каплю в море бесконечности», но величина есть очень внешнее определение. Итак, мы теперь пришла к рассмотрению Земли, нашей родины, родины не только физической природы; но и духа.

Существует несколько земель, планет, образующих вместе органическое единство. Можно об этом сказать кое-что, но до сих пор никто не высказал относительно этого мысли, которая вполне соответствовала бы идее. Шеллинг и Стеффенс³⁹ проводили аналогию между рядом, образуемым планетами, и рядом, образуемым металлами; эти аналогии искусны и остроумны. Это представление об аналогии между планетами и металлами не ново: Венера имеет своим знаком медь, Меркурий — ртуть, Земля — железо. Юпитер — олово, Сатурн — свинец, подобно этому Солнце называли золотистым, а Луну — серебристой⁴⁰. Эти аналогии представляются чем-то естественным, ибо металлы являют собой самое самородное, самостоятельное среди земных тел. Но основа планет совершенно иная, чем металлов и химических процессов. Такие аналогии носят чисто внешний характер и ничего не доказывают. Они не двигают вперед нашего познания: они ослепляют лишь представление. Линней⁴¹, расположив в ряд растения, и другие, расположив в ряд животных, руководствовались некоторым чувством, некоторым инстинктом; металлы располагаются в ряд соответственно их удельному весу. Планеты же расположены в пространстве сами собой; если будем искать закон этого ряда, похожий на закон математических рядов, то каждый член окажется лишь повторением одного и того же закона. Но все представление о рядах нефилософично и противоречит понятию. Ибо природа не выстраивает своих образований Друг за другом по лестнице, а создает массовые разделения. Сначала природа осуществляет самое общее разделение, и лишь потом получают место новые расчленения внутри каждого рода. Линнеевские 24 класса растений не являются системой, образованной природой. Француз Жусье⁴², напротив, лучше познал существенные различия между растениями в своем делении последних на монокотиледонов и дикотиледонов. Аристотель дал сходное с этим деление животных. Подобное же деление должно быть проведено также и по отношению к планетам. Если Кеплер в своем сочинении «Harmonia mundi»⁴³ рассматривал расстояния между планетами как отношения звуков, то мы должны по этому поводу напомнить, что уже пифагорейская школа высказывала эту мысль.

Мы должны напомнить здесь как об исторической факте об учении Парацельса⁴⁴, согласно которому все земные тела состоят из четырех элементов: из ртути, серы, соли и девственной земли. Имеется столько элементов, сколько насчитывается главных добродетелей. Ртуть есть металличиость как текучее равенство себе и соответствует свету, ибо металл представляет собой абстрактную материю. Сера представляет собой твердость, возможность гореть. Огонь не есть нечто чуждое ей, но она есть пожирающая себя действительность последнего. Соль соответствует воде, кометному началу, и ее состояние растворенности есть равнодушная реальность, распадение огня на самостоятельные части. Наконец, девственная земля является простой невинностью этого движения, субъектом, представляющим собой уничтожение этих моментов. Под девственной землей понимали тогда абстрактную землистость, например чистый кремнезем. Если мы будем понимать это учение Парацельса в химическом смысле, то найдем, что существует много тел, у которых нет ртути или серы. Но смысл подобных утверждений заключается не в том, что эти материи наличие реальны; высший смысл такого рода утверждений состоит в том, что реальная телесность содержит в себе четыре момента. Такие учения следует поэтому понимать не в смысле действительного существования этих элементов: в противном случае пришлось бы приписывать Якобу Бёме и другим бессмысленные утверждения и недостаток опыта.

 

б. Стихия⁴⁶

 

§ 281

Тело индивидуальности обладает в себе в качестве подчиненных моментов определениями тотальности элементов, которые непосредственно существуют как свободные самостоятельные тела; таким образом, эти определения составляют его всеобщие физические стихии (Е1emente).

Примечание. В настоящее время произвольно рассматривают в качестве определения стихии химическую простоту, не имеющую ничего общего с понятием физической стихии, которая является реальной материей, еще не улетучившейся, не превратившейся в химическую абстракцию.

Прибавление. От космических сил, которые, как мы это видим вообще в природе, остаются в качестве самостоятельных тел по ту сторону, но вместе с тем находятся в связи с явлениями, совершающимися на нашей Земле, мы теперь переходим к тому, что они суть по сю сторону как моменты индивидуальности и благодаря чему именно их существование возводится в более высокую истину. Свет как полагание тождественного не останавливается лишь на том, что освещает темное, а выступает за эти пределы и выступает как реальная активность. Партикуляризованные материи не только обнаруживаются друг другу (scheinen aneinander), оставаясь каждая тем, чем она является, а изменяются каждая в другую, и это полагание себя идеальными и тождественными также есть действие света. Он раздувает процесс стихий, возбуждает его, вообще управляет им. Этот процесс присущ индивидуальной Земле, которая сама сначала еще представляет собой абстрактно-всеобщую индивидуальность, и для того, чтобы стать истинной индивидуальностью, еще должна сильно сгуститься в себе. Для всеобщей, еще не рефлектированной в себе индивидуальности этот принцип индивидуальности как субъективности и бесконечного отношения с собой еще находится вне ее; свет и есть этот принцип — как нечто возбуждающее и животворящее. Пока что мы только отмечаем, что такая связь действительно имеется. Но, раньше чем перейти к рассмотрению процесса, мы должны рассмотреть сами эти различия, взятые для себя в их самостоятельном, разъединенном существования. Тело индивидуальности ближайшим образом определено вами лишь как обладающее в себе моментами солнечной системы; дальнейшей стадией является то, что оно должно само определить себя к обладанию этими моментами. В лице планет тела солнечной системы уже больше не самостоятельны, а представляют собой предикаты единого субъекта. Имеется четыре такие стихии, и они следуют друг за другом в нижеуказанном порядке. Воздух соответствует свету, так как он есть пассивный, опустившийся до роли момента свет. Стихиями противоположности являются огонь и вода. Затверделость, лунное начало здесь больше уже не есть нечто равнодушное к другим, сущее для себя, но есть элемент, вступающий в отношение с другим членом, каковой представляет собой индивидуальность; это есть всегда находящееся в процессе, деятельное, не знающее покоя для-себя-бытие, и оно, следовательно, есть ставшая свободной отрицательность, или огонь. Третья стихия соответствует кометному началу, и она есть вода. Четвертой стихией снова является Земля. Как известно — это обычно отмечается в истории философии — великому уму Эмпедокла⁴⁶ принадлежит та заслуга, что он первым определенно уловил эти всеобщие основные физические формы и четко формулировал их различия.

Стихии представляют собой всеобщие природные существования, которые перестали быть самостоятельными и еще не индивидуализированы. Те, кто стоит на химической точке зрения, полагают, что под стихиями непременно следует понимать всеобщую составную часть тел, которые все без исключения состоят из известного количества этих стихий. При этом исходят из того предположения, что все тела суть сложные тела, и задача мысли состоит, следовательно, в том, чтобы свести качественно бесконечно многообразные, индивидуализированные тела к немногим, несложным и, следовательно, всеобщим качествам. Исходя из этой предпосылки, представители науки нашего времени отбросили как ребяческое, общепринятое со времен Эмпедокла представление о четырех стихиях, так как ведь последние тоже не просты, а сложны. Никакому физику или химику и, скажем еще больше, никакому образованному человеку не дозволяется в наше время заикнуться о существовании четырех стихий. Но простое всеобщее существование в принятом теперь смысле есть дело химии, а о химической точке зрения речь будет только ниже⁴⁷. Химическая точка зрения предполагает заранее индивидуальность тел и делает затем попытку разложить эту индивидуальность, это единство, которое содержит в себе различия, и избавить эти различия от насилия, которому они подверглись. Если мы соединяем вместе кислоту и основание, то возникает соль — третье, их единство. Но в этом третьем есть еще и другое, есть форма (die Gestalt), кристаллизация, индивидуальное единство формы, представляющее собой не только абстрактное единство химических элементов. Если тело есть лишь нейтральность своих различий, то можно, правда, обнаружить его стороны, когда мы его разложим, однако эти стороны представляют собой не всеобщие стихии и изначальные принципы, а лишь качественное, т. е. специфически определенные, составные части. Но индивидуальность тела есть нечто большее, чем лишь нейтральность этих сторон. Главным, в особенности в живом существе, является бесконечная форма. Когда мы, разложив растение или животное, показываем его составные части, то это больше уже не составные части растения или животного, последнее, наоборот, уничтожено. В стремлении химии к простому теряется, следовательно, индивидуальность. Если индивидуальное тело нейтрально подобно, например, какой-нибудь соли, то химии удается показать отдельно его стороны, потому что здесь единство различий есть лишь формальное единство, и только это единственно и гибнет. Но если разлагаемое есть органическое существо, то уничтожается не только единство, но и то, что мы хотели познать, — организм. Здесь, где мы рассматриваем физические стихии (Elementen), нам совершенно нет дела до того смысла, в котором химия употребляет слово «элементы». Химическая точка зрения отнюдь не является единственной. Она представляет собой лишь частную сферу, которая не имеет никакого права считать себя сущностью и переносить себя на этом основании в область других форм. Мы здесь имеем перед собой лишь становление индивидуальности, и притом пока что лишь становление всеобщего индивидуума — Земли; стихии здесь представляют собой различные материи, составляющие моменты этого становления всеобщего индивидуума. Мы, таким образом, не должны смешивать друг с другом точку зрения химии и точку зрения еще пока что совершенно всеобщей индивидуальности. Химические элементы нельзя расположить в каком бы то ни было порядке, и они совершенно гетерогенны друг другу⁴⁸. Физические же стихии представляют собой, напротив, всеобщие материи, партикуляризованные лишь соответственно моментам понятия таких элементов, следовательно, их имеется лишь четыре. Древние философы говорили, правда, что все состоит из этих стихий, но, говоря так, они имели в виду лишь мысль, суть этих стихий.

Эти физические стихии мы должны теперь рассмотреть подробнее. Они не индивидуализированы в самих себе, а бесформенны. Поэтому они распадаются при переходе в химические абстракции: воздух распадается на кислород и азот, вода — на кислород и водород. Огонь не распадается, потому что он есть процесс как таковой, от которого в качестве материала остается лишь световая материя. На другом крайнем полюсе—на полюсе субъективности можно разложить живое, например соки растения, и еще больше животные соки на вышеуказанные абстрактные химические вещества, и определенный остаток от этого разложения представляет собой меньшую часть. Но средний член — индивидуальное физическое неорганическое тело — является самым неподатливым, потому что здесь материя благодаря своей индивидуальности специфицирована, а эта индивидуальность вместе с тем еще непосредственна, не является ни живой, ни ощущающей и потому как качество непосредственно тождественна с всеобщим.

 

а. Воздух

 

§ 282

Стихия, лишенная различий простоты, теперь больше уже не есть положительное тождество с собой, самопроявление, которым является свет как таковой, а есть отрицательная всеобщность как низведенный до роли лишенного самости момент некоего другого, и потому он обладает тяжестью. Это тождество как отрицательная всеобщность невинно на вид, но на самом деле оно незаметно прокрадывается и разрушает индивидуальное и органическое. Это — пассивная по отношению к свету, прозрачная, заставляющая улетучиваться все индивидуальное, механически-эластичная по отношению к внешней среде, во все проникающая жидкость: это — воздух.

Прибавление. 1. Связь индивидуальности, взаимоотношение ее моментов, есть внутренняя самость индивидуального тела. Эта самостность, взятая в ее свободе, сама по себе, без всякой положенной (gesetzte) индивидуализации, есть воздух, хотя в себе в этом элементе содержится определение для-себя-бытия, точечность. Воздух есть всеобщее, как оно положено в отношении к субъективности, к бесконечно соотносящейся с собой отрицательности, к для-себя-бытию. Воздух есть неопределенное, которое абсолютно поддается определению. Он еще не определен в самом себе, а лишь поддается определению посредством того, что есть иное, чем он сам, и это его иное есть свет, потому что последний есть свободное всеобщее. Таким образом, воздух находится в отношении со светом. Он представляет собой среду, через которую свет проходит абсолютно свободно, представляет собой пассивный свет и вообще всеобщее, положенное как пассивное. Точно так же добро как всеобщее есть также пассивное, так как оно не действует самостоятельно, не действует само через себя, а впервые осуществляется лишь через субъективность. В себе свет также пассивен, но он еще не положен как таковой. Воздух не темен, а прозрачен, потому что лишь в себе он есть индивидуальность; лишь в земном элементе впервые проявляется непрозрачность.

2. Второе определение воздуха состоит в том, что он всецело активен по отношению к индивидуальному, есть деятельное тождество, между тем как свет был лишь абстрактным тождеством. Освещаемое полагает себя в другом лишь идеально. Воздух же есть то тождество, которое теперь находится среди себе равных и в отношения с физическими веществами, существующими друг для друга и соприкасающимися друг с другом соответственно их физической определенности. Эта всеобщность воздуха представляет собой, следовательно, стремление положить в качестве реально тождественного то другое, с которым он находится в активном отношении. А то другое воздуха, которое он полагает тождественным с собой, есть индивидуализованное, партикуляризованное вообще. Но так как сам он представляет собой только всеобщность, то он не выступает в этой своей деятельности как индивидуальное тело, которое обладало бы властью растворить (auflosen) эти индивидуализованные предметы. Хотя воздух есть, таким образом, то, что все без исключения разъедает, враг всего индивидуального, которое он полагает в качестве всеобщего элемента, но пожирание воздухом всего индивидуального незаметно, лишено движения; оно проявляется не как насилие, а прокрадывается повсюду, так что по нему ничего не заметишь, подобно тому как разум незаметно проникает в индивидуальное и растворяет его. Поэтому благодаря воздуху мы обоняем предметы, ибо обоняемые нами запахи представляют собой лишь вышеуказанный незаметный и никогда не прекращающийся процесс между индивидуальным и воздухом. Все испаряется, распыляется на части; остаток поэтому не имеет запаха. Органическое также борется с воздухом посредством дыхания, да и вообще все элементы ведут с ним борьбу; рана, например, становится опасной только из-за воздуха. Определение органической жизни состоит только в том, что она в процессе своего разрушения все снова и снова восстанавливает себя. Неорганическое, не могущее выдержать этой борьбы неизбежно загнивает, а то неорганическое, которое обладает более крепкой конституцией, хотя и сохраняется, все же должно всегда выдерживать атаки воздуха. Животные образования, в которых прекратилась жизнь, можно предохранить от разложения, если изолировать их от воздуха. Это разрушение может быть опосредствовано; так, например, сырость доводит процесс до той стадии, когда получается определенный продукт. Но тогда это только опосредствование, так как воздух уже как таковой есть пожирание. Воздух как всеобщее чист, но он есть косно чистое, ибо то, что испаряется в воздухе, не сохраняется в нем, а приводится к простой всеобщности. Механическая физика утверждает, что тонкие части такого растворившегося в воздухе тела продолжают носиться в нем, но их уже нельзя обонять, потому что эти распыленные части слишком малы. Механическая физика, таким образом, не допускает, что эти части совершенно гибнут. Она их щадит, но нам незачем так нежничать с материей, она не сводится только к рассудочной системе тождества. Воздух очищает себя, превращает все в воздух, он не является сборным местом всякого рода веществ; это не подтверждается ни обонянием, ни химическим исследованием. Рассудок, правда, выдвигает отговорку, ссылаясь на то, что частицы различных веществ слишком малы, и он относится с большим предубеждением к слову «превращение». Но эмпирическая физика не имеет права утверждать существование того, чего не обнаруживает восприятие, и если она хочет во что бы то ни стало не выходить за пределы опыта, то она должна утверждать, что эти вещества уничтожаются в воздухе.

3. Воздух в качестве материи оказывает вообще противодействие, но оказывает его лишь количественно, как масса, а не так, как точечное индивидуальное, не как другое тело. Био («Traite de Physique», I, p. 188) говорит поэтому: «Tous les gaz permanents, exposes a des temperatures egales, sous la meme pression, se dilatent exactement de la memo quantite»⁴⁹.

Ввиду того что воздух оказывает противодействие лишь как масса, он относится безразлично к пространству, которое он занимает. Он не затверделый, лишен сцепления и не имеет никакой внешней формы. Он до известной степени поддается сжатию, ибо не абсолютно свободен от пространственных условий, т. е. он есть внеположность, но не атомистическая внеположность, он лишен принципа индивидуализации. С этим связано то, что в одном и том же пространстве могут занимать место разного рода газы; в этом проявляется его, вытекающая из его всеобщности, проницаемость, благодаря которой он не индивидуализирован в самом себе. Если мы наполним один стеклянный шар атмосферным воздухом, а другой — водяными парами, то можно перелить содержимое второго шара в первый так, что шар, наполненный воздухом, может собрать в себя столько водяных паров, сколько он мог бы их вобрать, если бы в нем совершенно не было бы воздуха. Воздух, насильственно механически сжатый так, что он полагается как интенсивное начало, может дойти до того, что пространственная внеположность совершенно упраздняется. Это — одно из прекраснейших открытий. Опыт, доказывающий это, состоит, как известно, в следующем. Берут цилиндр, в котором свободно движется плотно вставленный поршень, и кладут под поршнем трут. Когда мы вдавливаем поршень в цилиндр, то сжимаемый воздух превращается в искру, зажигающую трут. Если трубочка прозрачна, то можно видеть возникновение искры. Здесь обнаруживается вся природа воздуха, а именно то, что он есть всеобщее, тождественное с собой, разрушительное. Этот невидимый элемент, благодаря которому мы обоняем предметы, сводится здесь к точке. Таким образом, деятельное для-себя-бытие, существовавшее раньше только в себе, положено здесь как для себя сущее для-себя-бытие. Таково абсолютное происхождение огня: активная всеобщность, являющаяся разрушительной, достигает такой формы, в которой прекращается равнодушное устойчивое существование; вместо прежнего всеобщего отношения с собой получилось теперь беспокойное отношение с собой. Вышеприведенный опыт потому так прекрасен, что он показывает нам связь между воздухом и огнем, коренящуюся в их природе. Воздух есть спящий огонь, мы должны лишь изменить форму его существования, чтобы вывести его из этого состояния сна⁶⁰.

 

b. Стихии противоположности

 

§ 283

Стихией противоположности является, во-первых, для-себя-бытие, но не равнодушное для-себя-бытие затверделости, а положенное в индивидуальности как момент, как ее сущее для себя беспокойство — огонь. Воздух есть в себе огонь⁵¹ (как это показывает сжатие), и в огне он положен как отрицательная всеобщность, или, иначе говоря, как относящаяся с собой отрицательность. Огонь есть материализованное время, или самостность (свет тождествен с теплотой), абсолютно неспокойное и все пожирающее, которое оборачивается также самопожиранием тела; и, наоборот: огонь, доходя извне до тела, разрушает его. Огонь есть пожирание другого, которое вместе с тем пожирает само себя и таким образом переходит в нейтральность.

Прибавление. Уже воздух представляет собой отрицательность особенности, но он есть незаметная отрицательность, так как она положена в форме неразличенного равенства. Но как нечто изолированное, единичное, отличное от других способов существования, положенное в определенном месте воздух есть огонь. Последний существует лишь как это отношение к некоторому особенному; огонь не только высасывает особенное, лишает его вкуса и запаха, превращая в неопределенную блеклую материю, но совершенно пожирает частное, уничтожает его как материю. Тепло есть лишь явление этого пожирания в индивидуальном теле, и, таким образом, оно тождественно с огнем. Огонь есть существующее для-себя-бытие, отрицательность как таковая; но он представляет собой не отрицательность чего-то другого, а отрицание отрицательного, в результате которого получаются всеобщность и равенство. Первая всеобщность представляет co6oй мертвое утверждение; истинным же утверждением является огонь. Не-сущее положено в нем как сущее я наоборот, таким образом, огонь есть время. Как один из моментов огонь всецело обусловлен, и он подобно воздуху существует только в отношении с партикуляризованной материей. Он есть активность, которая существует лишь в противоположности; это — не активность духа. Чтобы осуществлять свое определение, пожирать, нужно, чтобы у него было что пожирать; если у него нет материала, он исчезает. Процесс жизни также есть процесс огня, ибо он состоит в том, что пожираются особенности; процесс жизни, однако, непрестанно воспроизводит свой материал.

Огнем пожирается, во-первых, конкретное, и, во-вторых, не всякое конкретное, а конкретное, в котором есть противоположность. Пожирать конкретное означает внести в него противоположность, стимулировать, воспламенить его; сюда же входит окисление, сообщение кислоте едкости. Таким образом, конкретное доводятся да заострения, до такого пункта, в котором оно делается самопожирающим, и это значит привести его в напряженное отношение к другому. Другой стороной этого процесса является то, что определенное, дифференцированное, индивидуализированное, особенное, которое наличествует в любом конкретном, приводится к единству и неопределенному, нейтральному. Так, например, каждый химический процесс производит, с одной стороны, воду и, с другой — противоположение. Огонь есть дифферентно положенный воздух; единство, подвергшееся отрицанию, противоположность, но противоположность, которая также приводится к нейтральному состоянию. Нейтральное состояние, в котором огонь исчезает, потухший огонь, есть вода⁵². Торжество идеального тождества, к которому приводится то, что партикуляризовано, представляет собой в качестве являющегося единства свет, абстрактную самостность. И так как земное остается основой процесса, то здесь выступают наружу все стихии.

§ 284

Далее, другая стихия противоположности представляет собой нейтральную, замкнутую в самой себе противоположность. Не обладая самостоятельной единичностью, не будучи, следовательно, неподвижной и определенной в самой себе, эта противоположность характеризуется всецелым равновесием; она разрушает всякую механическую, положенную в ней определенность; ограниченность формы приходит лишь извне и имеет внешний характер (прилипание). Она имеет в самой себе не непрерывно» беспокойство процесса, а лишь его возможность, разрешимость, равно как и способность получить форму воздуха и затверделости, испариться и превратиться в лед, причем, однако, эти формы являются некими состояниями, остающимися внешними для характерного ей самой состояния (отсутствия всякой определенности в самой себе). Это — вода.

Прибавление. 1. Вода есть элемент противоположности, лишенной самости, пассивное бытие-для-другого, между тем как огонь есть активное бытие-для-другого; вода, стало быть, обладает наличным бытием как бытием-для-другого. Она не обладает в самой себе абсолютно никаким сцеплением, никаким запахом, вкусом, формой. Ее детерминация состоит в том, что она еще не есть особенное. Она представляет собой абстрактную нейтральность, а не подобно соли индивидуализированную нейтральность, и потому она уж очень рано была названа «матерью всех особенных вещей». Вода текуча, как воздух, но эластично текуча, так что она распространяется во все стороны. В ней больше земного, чем в воздухе, и она ищет центр тяжести, больше всех других примыкает к индивидуальному и тянется к нему, потому что она есть в себе конкретная нейтральность, которая, однако, еще не положена как конкретная, между тем как воздух не конкретен даже в себе. Она, таким образом, есть реальная возможность различия, которое, однако, не существует в ней. Так как вода не обладает центром тяжести в самой себе, то она подчинена лишь направлению тяжести, а так как она лишена сцепления, то каждая ее точка испытывает давление в вертикальном направлении, представляющем собой прямую линию; так как, далее, никакая частица воды не может оказать противодействия, то она принимает горизонтальное положение. Каждое механическое давление извне является поэтому лишь преходящим. Испытывающая давление точка не может удержаться в своей изолированности, а сообщает его другим, которые снимают это давление. Вода еще прозрачна, но так как она носит более земной характер, то она уже не так прозрачна, как воздух. В качестве нейтральной стихии она есть растворитель для солей и кислот; все растворенное в воде теряет свою форму, механическое отношение устраняется и остается лишь химическое отношение. Вода есть безразличие к разным формам и возможность быть эластично текучей в качестве пара, каплеобразно текучей и затверделой в качестве льда; но все это есть лишь некое состояние и формальный переход. Эти состояния находятся в зависимости не от самой воды, а от некоего другого условия, так как они вызываются в ней лишь извне, изменением температуры воздуха. Это первое следствие пассивности воды.

2. Вторым следствием этой пассивности является то, что вода несжимаема или сжимаема лишь в малой степени, ибо в природе не бывает абсолютных определений⁵³. Она оказывает противодействие в своем обычном состоянии — капельно-жидком. Можно было бы думать, что сжимаемость есть следствие пассивности; в действительности, однако, дело обстоит наоборот: вода несжимаема вследствие своей пассивности, т. е. величина занимаемого ею пространства остается неизменной. Так как воздух представляет собой деятельную интенсивность, хотя он таков лишь в качестве всеобщей мощи для-себя-бытия, то он безразличен к своей внеположности, к занимаемому им определенному пространству, и поэтому он может быть подвержен сжатию. Пространственное изменение воды было бы, следовательно, ее интенсивностью в самой себе, которой она не обладает. Если, однако, величина пространства в ней изменяется, то это вместе с тем связано с некоторым изменением ее состояния. В качестве эластичной жидкости, равно как и в качестве льда, вода занимает большее пространство именно потому, что ее химическое качество сделалось другим, и физики не правы, приписывая большее пространство, занимаемое льдом, находящимся в нем воздушным пузырям.

3. Третьим следствием этой пассивности являются легкость, с которой ее частицы отделяются друг от друга, и стремление воды прилипать, т. е. та ее особенность, что она смачивает прилегающие предметы. Она остается висеть на каждой вещи, находится с каждым телом, с которым она соприкасается, в более тесной связи, чем с самой собой. Она отделяется от своего целого и не только способна принять извне какую угодно форму, но по существу ищет такой внешней опоры и связи, чтобы делиться, так как она как раз не имеет прочной связи и опоры в самой себе. Ее отношение к масляным, жирным веществам составляет, правда, исключение.

Формулируя еще раз характер трех рассмотренных нами элементов, мы должны сказать следующее: воздух есть всеобщая идеальность всего другого, всеобщее в отношении к другому, благодаря каковому отношению разрушается все особенное; огонь есть та же самая всеобщность, но как являющаяся, и поэтому он есть всеобщность в форме для-себя-бытия, есть, следовательно, существующая идеальность, существующая природа воздуха, вступающая в область явления, являющееся (zur Erscheinung kommende) превращение другого в видимость; третья стихия есть пассивная нейтральность. Таковы необходимые мыслительные определения этих стихий.

 

g. Индивидуальная стихия

 

§ 285

Стихией развитого различия и индивидуального определения последнего является первоначально неопределенная земность (Erdigkeit) вообще как отличная от других моментов; но как тотальность, которая при всем различии этих моментов охватывает их в индивидуальном единстве, она есть та мощь, которая возбуждает их к тому, чтобы зачинать процесс и сохранять последний.

 

е. Процесс стихий

 

§ 286

Индивидуальное тождество, в котором связаны различные стихии и их различия как друг от друга, так и от их единства, представляет собой некую диалектику, составляющую физическую жизнь Земли, метеорологический процесс. Стихии в качестве несамостоятельных моментов имеют свое прочное существование единственно лишь в этом процессе, равно как и единственно лишь в нем порождаются, полагаются в качестве существующих, после того как они прежде были развиты из их «в себе» как моменты понятия.

Примечание. Подобно тому как определения обычной механики и несамостоятельных тел применяются затем к абсолютной механике и свободным центральным телам, так и конечная физика разрозненных индивидуальных тел принимается за то же самое, что и свободная самостоятельная физика земного процесса. Физики видят победу науки в том, чтобы открыть и доказать в общем процессе, совершающемся на Земле, те же определения, которые обнаруживаются в процессах отдельных разрозненных тел. Однако в области этих отдельных тел определения, присущие свободному существованию понятия, низводятся на степень внешних отношений друг к другу, принимаются за обстоятельства, существующие независимо друг от друга. И точно так же деятельность выступает в качестве внешне обусловленной, следовательно, случайной, так что продукты ее остаются внешними формированиями предполагаемых самостоятельными и продолжающих оставаться таковыми тел. Обнаружение этого равенства или, вернее, аналогии достигается тем, что отвлекаются от своеобразных различий и условий, и эта абстракция, таким образом, порождает такие поверхностные общие представления, как представление о тяготении, силах и законах, в которых существует особенное и его определенные условия. При перенесении тех конкретных видов деятельности, которые обнаруживаются отдельными телами, на сферу, в которой разные тела суть лишь моменты, внешние обстоятельства, требуемые в круге разрозненных тел, отчасти оставляются без внимания, отчасти же выдумываются по аналогии⁵⁴. Это вообще является перенесением категорий из сферы, в которой отношения носят конечный характер, на сферу, в пределах которой они носят бесконечный характер, т. е. существуют согласно понятию.

Основная ошибка, совершаемая при рассмотрении этой области, имеет своим источником неподвижное представление о субстанциальном и неизменном различии стихий, которое рассудок установил раз навсегда, основываясь на процессах, совершающихся в изолированных веществах. Даже там, где в этих веществах обнаруживаются переходы более высокого порядка, например там, где обнаруживается тот факт, что в кристаллах вода затвердевает, свет и тепло исчезают и т. д., рефлексия находит себе выход в туманных и ничего не говорящих представлениях о растворении, о том, что здесь возникает связанность, скрытое состояние и т. п. К такого рода представлениям принадлежит по существу превращение всех встречающихся в явлениях отношений в вещества и материи, а отчасти даже невесомые материи; благодаря этому любое физическое существование превращается в уже упомянутый выше⁵⁵ (§ 276, примечание) хаос материй и их вхождения в выдуманные поры каждого другого предмета и выхождения из них; этот хаос невозможно не только мыслить в понятии, но даже представить себе. Прежде всего это предположение не опирается на опыт, ибо в таких утверждениях принимается наличие еще одного эмпирического существования, между тем как оно не обнаруживается в опыте ⁵⁶.

Прибавление. Основная трудность в понимании метеорологического процесса возникает потому, что смешивают физические стихии с индивидуальными телами. Первые представляют собой абстрактные определенности, которым недостает субъективности, и поэтому то, что верно относительно них, отнюдь неверно относительно субъективированной материи. Отсутствие этого различия вносит величайшую путаницу в естественные науки. Хотят все поставить на один и тот же уровень. Можно, разумеется, все рассматривать химически, но точно так же можно все рассматривать механически или с точки зрения электричества. Но при таком сведении всех тел к одному уровню природа многих тел не будет исчерпана; так, например, случится, если растительное или животное тело будет рассмотрено с химической точки зрения. Главная задача состоит в обособлении, в том, чтобы рассматривать каждое тело согласно характеру той особенной сферы, к которой оно принадлежит. Воздух и вода в их свободной стихийной связи со всей Землей обнаруживают себя совершенно иначе, чем в их изолированной связи с индивидуальными телами, где они подчиняются совершенно другой сфере. Это похоже на то, как если бы мы, желая изучить человеческий дух, изучали бы таможенных чиновников или матросов; мы изучили бы тогда дух в конечных условиях и формах, не исчерпывающих его природы. Химики полагают, что в реторте вода открывает нам свою природу, больше которой она не может обнаружить в свободной связи. Исходным пунктом служит обыкновенно стремление обнаружить общие явления таких, например, физических предметов, как вода, воздух, тепло, поставить вопросы: что они такое, что они делают? И это «что», по предположению, должно быть не определениями мысли, а явлениями, чувственными способами существования. Но для этого требуется наличие двоякого рода вещей: во-первых, воздуха, воды, теплоты и, во-вторых, другого предмета; и явление составляет результат их обоих. Другой предмет, который приводят в связь со стихиями, всегда представляет собой частный предмет, и, таким образом, действие зависит также и от его частной природы. Отсюда получается то, что мы таким образом узнаем природу этих стихий но во всеобщих явлениях, а лишь в их отношения к особенным предметам. Если мы спрашиваем, в чем состоит действие теплоты, то ответ гласит: она расширяет тела. Но она также и сжимает их. Мы не можем указать такого всеобщего явления, которое не допускало бы исключений; в отношении к одним телам результат будет таков, а в отношении к другим — иной.

Следовательно, из того, что воздух, огонь и т. д. ведут себя так-то и так-то в одной сфере, нельзя сделать никаких выводов относительно их поведения в другой сфере. Явления, имеющие место в конечных, индивидуальных отношениях, обобщаются, кладутся в основание всех явлений, и, таким образом, свободный метеорологический процесс объясняется по этой аналогии.. Так, например, утверждают, что молния есть не что иное, как электрическая искра, электрический разряд, получающийся благодаря трению друг о друга облаков. Но на небе нет ни стекла, ни сургуча, ни смолы, ни подушек, ни вертящейся рукоятки и т. д. Электричество служит тем козлом отпущения, который должен всюду за все отвечать; но ведь достаточно известно, что влажность всегда заставляет электричество рассеяться, между тем как молния возникает в совершенно влажном воздухе. Подобные утверждения переносят конечные условия на свободную жизнь природы, главным образом это происходит по отношению к явлениям жизни. Но это недопустимо, и здоровый человек не верит в такие объяснения.

Физический процесс характеризуется превращением стихий друг в друга. Это остается совершенно неизвестным конечной физике, рассудочное понимание которой всегда фиксирует абстрактное пребывающее тождество, согласно которому стихии, будучи сложными, не претерпевают реальных превращений, а только распадаются, выделяются из связи с другими. В этом процессе стихий вода, воздух, огонь и земля находятся в конфликте. Вода служит существующим (existierende) материалом этого процесса и играет в нем главную роль, так как она представляет собой нейтральное, изменчивое, способное получить определенность. Воздух как стихия, скрыто пожирающая другое, делающая другое идеальным, есть деятельное начало, упразднение определенного. Огонь есть явление для-себя-бытия, идеальность, достигающая своего обнаружения, явление пожираемости. Простое отношение между этими элементами состоит именно в том, что вода возвращается в воздух и исчезает; и, наоборот, воздух становится водой и переходит из для-себя-бытия в его противоположность, в мертвую нейтральность, которая со своей стороны напрягается, расширяется, чтобы достигнуть для-себя-бытия. Так рассматривают процесс стихий античные философы, например Гераклит и Аристотель. Здесь не возникает затруднений, так как опыт и наблюдение показывают нам правильность такого понимания. Главным здесь является образование дождя; сама физика соглашается, что явление дождя еще недостаточно объяснено. Но источником испытываемых здесь трудностей является исключительно только рефлектирующая физика, которая вопреки всякому наблюдению цепко держится своей двойной предпосылки, гласящей: а) То, что имеет место в свободной связи стихий, должно быть доступно воспроизведению также в их обусловленной, внешней связи; б) то, что имеет место в обусловленном, должно иметь место также и в свободном, и следовательно, то, что остается тождественным с собой в обусловленном, тождественно также и в себе. Мы же, напротив, утверждаем, что, когда вода испаряется, форма пара (die Рогш des Dun-stes) совершенно исчезает.

Когда применяют механические определения и определения конечных явлений к этому процессу, то представляют себе, во-первых, что вода сохраняется и меняет лишь форму своего состояния. Так, например, Грен⁵⁸ («Physik», § 945) говорит: «Испарение может иметь место без всякого воздуха. Воздух, наполненный водяными парами при одинаковой температуре и абсолютной эластичности, как показал Соссюр⁵⁹, обладает меньшим удельным весом, чем сухой воздух, а этого не могло бы быть, если бы вода так растворялась в воздухе, как соль в воде. Стало быть, остается лишь предположить, что вода содержится в воздухе как более легкий по удельному весу эластичный пар». Физики поэтому говорят, что частицы воды в форме испарений наполнены воздухом и, таким образом, лишь количественно отдалены друг от друга, распределены более редко. Этот пар связан с известной температурой; если такой температуры нет, он снова переходит в воду. Дождь, согласно этому представлению, есть, следовательно, лишь приближение снова к тому, что и раньше существовало, но было незаметно вследствие своей малости. Такие туманные представления должны служить объяснением образования дождя и туманов. Основательнее всех опроверг этот взгляд Лихтенберг⁶⁰, сняв венец с произведения, увенчанного премией Берлинской академии наук и сделав его смешным. Следуя Делюку⁶¹', который хотя и кладет в основание своих объяснении фантастическое представление о сотворении мира, но все же сделал верное наблюдение, Лнхтенберг показал, что, согласно показаниям гигрометра, воздух даже на самых высоких швейцарских горах остается совершенно сухим или может быть сухим непосредственно вплоть до того, как образуются туманы, облака, которые затем превращаются в дождь. Дождь, так сказать, рождается из сухого воздуха; этого физика не объясняет. Так обстоит дело летом и зимой; как раз летом, когда процесс испарения наиболее интенсивен и воздух должен был бы потому быть наиболее влажным, он, наоборот, наиболее сух. Куда девается вода, этого исходя из данного представления никак не объяснить. Можно было бы думать, что. водяные пары вследствие своей эластичности поднимаются выше, но так как в высших слоях еще холоднее, то они должны были бы скоро перейти в воду. Воздух, следовательно, сух не только благодаря внешнему удалению влажности, как это происходит при высыхании в печи; но высыхание (das Trockenwerden) воды следует сравнить с исчезновением так называемой кристаллизационной воды в кристалле. Но точно так же как она исчезает, так она снова появляется.

Другим воззрением на природу воды является химическое понимание, согласно которому вода разлагается на простые вещества, из которых она состоит: на водород и кислород. Таким образом, в форме газа она не может, разумеется, действовать на гигрометр, потому что к водороду прибавляется теплота и возникает газ. Возражая против этого взгляда, мы должны задать старый вопрос: состоит ли вообще вода из водорода и кислорода? Нет сомнения, что посредством электрической искры водород и кислород превращаются в воду. Но вода не составлена из этих двух веществ⁶². С большим правом можно было бы сказать, что они представляют собой лишь различные формы, которые мы заставляем принимать воду. Если бы вода была лишь такого рода составным веществом, то мы были бы в состоянии разложить на составные части всякую воду. Но Риттер⁶³, покойный мюнхенский физик, сделал гальванический эксперимент, которым он неопровержимо доказал, что нельзя мыслить себе воду сложенной из частей. Он взял загнутую стеклянную трубку и наполнил ее водой, отделив друг от друга ртутью воду, содержащуюся в обоих стволах трубки. Поддерживая сообщение между этими двумя частями воды посредством металлической проволоки и приведя воду в связь с гальваническим столбом, он превратил одну часть воды в водород, а другую в кислород, так что каждый ствол трубки показывал лишь один элемент. Когда два ствола трубки не отделены полностью друг от друга ртутью, то говорят, что кислород переходит в одну сторону, а водород в другую. Это объяснение, при помощи которого обычно стараются выйти из затруднения, хотя никто не видел такого перехода, здесь невозможно.

Да и помимо того, если даже вода и разлагается при испарении да свои собственные элементы, то спрашивается: куда деваются эти газы? Кислород мог бы увеличить количество воздуха, но последний почти всегда показывает одно и то же количество кислорода и азота.

Гумбольдт⁶⁴ разложил химически воздух высоких гор и так называемый испорченный воздух (в котором, следовательно, должно было бы содержаться больше азота), взятый им из танцевального зала, и нашел в том и в другом одинаковое количество кислорода. Но в особенности летом, когда происходит интенсивное испарение, воздух должен был бы содержать больше кислорода, чего, однако, нет. Водородного газа мы также нигде не находим — ни наверху, ни внизу, ни также в области образования облаков, которые расположены не очень высоко. Хотя ручьи высыхают в продолжение долгих месяцев и на земле уже нет влажности, мы все же не находим в воздухе ни следа увеличения количества кислорода. Эти химические представления противоречат, следовательно, опыту и основаны лишь на умозаключениях и на перенесении понятий из одной области в совершенно другую. Если поэтому Алике для объяснения того, откуда Солнце берет тот материал, который оно всегда поглощает, прибегает к утверждению, что оно питается водородом, то это, правда, также пустое утверждение, однако в нем все еще есть смысл, так как он (Алике) признает необходимым показать, куда девается этот водород.

Таким же представлением является переход в скрытое состояние теплоты, воды, кристалла и т. д. Мы уже больше не видим, не чувствуем и т. д., например, теплоты, однако, говорят нам, она еще наличествует, хотя и незаметна. Но в этой области то, чего нельзя наблюдать, не существует, ибо существование и есть именно это бытие-для-другого, обнаружение себя (das Sich-bemerklich-Ma-chen), эта сфера именно и есть сфера существования. «Переход в скрытое состояние» представляет собой, таким образом, бессодержательнейшую форму, так как мы получаем превращенное как не существующее, которое, однако, согласно этому утверждению все же существует.

Таким образом, рассудочная мысль о тождестве в своем желании сохранить тождество предмета обнаруживает величайшее противоречие; в результате этого стремления получаются ложные, придуманные вещи — ложные как в мысли, так и в опыте. Философия, следовательно, не игнорирует такого рода представлений, а знает их во всей их слабости (in ihrer ganzen Blope). Это же самое мы видим в области духа: человек, у которого слабый характер, таков, каков он есть', добродетель не находится в нем в скрытом состоянии, а вовсе отсутствует.

 

§ 287

Процесс Земли непрерывно стимулируется деятельностью света, который представляют собой ее всеобщую самость, ее первоначальное отношение с Солнцем, и затем этот процесс получает дальнейшую спецификацию в соответствии с положением Земли относительно Солнца, обусловливающим климат, времена года и т. д. Одним моментом этого процесса служит разрыв индивидуального тождества, напряжение, ведущее к распадению на моменты самостоятельной противоположности: на неподатливую твердость и на лишенную самости нейтральность. Благодаря этой противоположности Земля идет навстречу разложению: с одной стороны, к тому, чтобы стать кристаллом, Луной, с другой стороны — водяным телом, — и моменты индивидуальности стремятся реализовать свою связь со своими самостоятельными корнями.

Прибавление. Свет, поскольку он есть всеобщее начало идеальности, здесь уже больше не есть противоположность тьме, идеализованное полагание бытия-для-другого, а есть идеальное полагание реального, полагание реальной идеальности. Это реально-деятельное отношение солнечного света к Земле порождает различие между днем и ночью и т. д. Не будь связи с Солнцем, на Земле не совершалось бы никаких процессов. Более определенный способ проявления этого действия солнечного света мы должны рассмотреть с двух сторон и различить двоякого рода изменения. Одно является изменением одного лишь состояния, а другое есть качественное изменение в действительном процессе.

К первому роду изменений принадлежит различив между теплом и холодом, зимой и летом; на Земле становится теплее или холоднее, смотря по тому, какое положение Земля занимает по отношению к Солнцу. Но это изменение состояния носит не только внешний характер, а обнаруживает себя также и как внутреннюю определенность. Так как ось Земли всегда составляет один и тот же угол с плоскостью орбиты последней, то переход от лета к зиме является ближайшим образом лишь количественным различием: Солнце с каждым днем поднимается все выше и выше и, когда оно достигает наивысшей точки, снова начинает опускаться, пока не достигнет наинизшей точки. Но если бы максимум тепла и максимум холода зависел только от этого количественного различия и от солнечного лучеиспускания, то он должен был бы падать на месяцы июнь и декабрь, на время солнцестояния. Изменение состояния становится, однако, узловым пунктом; равноденствия и т. д. составляют качественные точки, в которых наступает не только количественное прибавление и уменьшение тепла. Таким образом, максимальный холод имеет место между 15 января и 15 февраля, а самая большая жара имеет место в июле и августе. Принимая во внимание указанное обстоятельство, можно было бы сказать, что самый большой холод привходит к нам позже от полюсов. Но, как уверяет нас капитан Перри⁶⁶, это явление имеет место также и у полюсов. В начале ноября, после осеннего равноденствия, у нас наступают холода и бури; затем холода снова ослабевают в декабре и как раз в середине января они достигают сильнейшей степени. И точно так же холода и бури наступают во время весеннего равноденствия, после прекрасного конца февраля, так как март и апрель похожи па ноябрь, и, таким образом, и в июле после летнего солнцестояния жара часто спадает.

Существенным в этих состояниях погоды является качественное изменение: напряженность Земли в ней же самой и взаимная напряженность между Землей и атмосферой. Процесс состоит в попеременной смене лунного и кометного элемента. Образование облаков представляет собой, таким образом, не только процесс испарения поднимающейся вверх воды, а существенной чертой в этом является стремление Земли к .одной из двух крайностей. Образование облаков есть игра, в которой совершается сведение воздуха к нейтральности. Но облака могут образоваться в продолжение целых недель без гроз и дождей. Истинное исчезновение воды есть не только частное определение, а конфликт в ней самой, влечение и стремление к пожирающему огню, который в качестве для-себя-бытия есть то лезвие, которым Земля, не достигнув этой крайности, разрывает самое себя. Тепло и холод являются при этом лишь аксессуарными состояниями, не входящими в определение самого процесса, и такое случайное, побочное действие они оказывают, например, при образовании града.

С этой напряженностью связан большой удельный вес воздуха, так как большее давление, влекущее за собой более высокий уровень барометра, показывает лишь большую степень интенсивности или плотности, ибо воздух не увеличился количественно. Можно было бы думать, что более высокий уровень барометра получается благодаря поглощенной воздухом воде, но как раз тогда, когда воздух наполнен парами или дождем, его удельный вес уменьшается. Гёте говорит («Zur Naturwissenschaft iiberhaupt», Bd. II, Heft 1(1823, «The Climate of London»], S. 08): «Высокий уровень барометра прекращает образование воды. Атмосфера может или носить влажность, или разлагать это влажное на его элементы. Низкий уровень барометра допускает такое образование воды, которое часто кажется безграничным. Если Земля оказывается сильной, если она увеличивает свою силу притяжения, она преодолевает действие атмосферы, содержимое которой принадлежит теперь всецело ей. То, что получается как результат этого притяжения, должно во всяком случае падать вниз как роса, как иней; небо остается относительно чистым. Далее следует сказать, что уровень барометра остается в постоянной связи с ветром. Высокий уровень ртути указывает на северные и восточные ветры, низкий уровень — на западные и южные. Когда дуют первые, влага падает на горы, когда дуют вторые, влага стремится с гор на долины».

 

§ 288

Другой момент процесса состоит в том что для-себя-бытие, к которому направляются стороны противоположности, как доведенная до последнего заострения отрицательность, снимает себя. Это — самовозгорающееся пожирание устойчивых существований, стремившихся быть различными, пожирание, благодаря которому восстанавливается их существенная связь, и Земля становится для себя реальной и плодоносной индивидуальностью.

Примечание. Землетрясения, вулканы и их извержения могут рассматриваться как принадлежащие процессу огня, процессу перехода затверделости в освобождающуюся отрицательность для-себя-бытия. Такого же рода явления могут иметь место и на Луне. Напротив, облака могут рассматриваться как начальная стадия пометных тел. Гроза же есть полное обнаружение этого процесса — обнаружение, к которому примыкают другие метеорологические феномены как начальные стадии, или моменты, и незрелые осуществления этого процесса. Точно так же как физика до сих пор еще не могла как следует объяснить ни образование дождя (несмотря па выводы Делюка из наблюдении и возражении, сделанных остроумным немцем Лихтенбергом против теорий разложения), ни молнии, ни грома, так же мало она была в состоянии объяснить другие метеорологические явления, и в особенности аэролиты⁶⁶, в которых процесс двигается дальше и доходит до начатков земного ядра. Для понимания этих повседневных явлений физика пока что сделала чрезвычайно мало.

Прибавление. Устранение напряженности есть в качестве дождя приведение Земли к нейтральности, опускание к лишенному противодействия, безразличному состоянию. Но напряженная бесформенность, кометное, переходит также в становление, в для-себя-бытие. Доведенные до такой высшей степени заостренности, противоположные элементы тоже вливаются друг в друга. Но их внезапно наступающее единство есть лишенный субстанции огонь, имеющий своими моментами не оформленные вещества, а чистые флюиды. Он ничем не питается, а представляет собой непосредственно потухающую молнию, воздушный огонь. Таким образом, обе стороны снимаются в них же самих, или, иначе говоря, для-себя-бытие и есть именно пожирание их наличного бытия. В молнии самопожирание себя получает существование; это загорание воздуха внутри самого себя есть высшая точка напряженности, которая затем спадает.

Этот момент самопожирания можно показать также и в самой напряженной Земле. Земля напрягается в самой себе подобно органическим телам. Она превращает себя и в живой напор огня, и в нейтральное состояние воды, в вулканы и источники. Поэтому если геология принимает существование двух начал — вулканизма и нептунизма, то мы должны сказать, что эти начала, несомненно, существенны и входят в процесс формирования Земли. Погруженный в свой кристалл огонь представляет собой некое расплавление последнего, некое самозагорание, в котором кристалл становится вулканом. Мы, следовательно, должны понимать вулканы не механически, а как некую подземную грозу, грозу, сопровождаемую землетрясением; гроза же есть, наоборот, некий вулкан в облаках. Нет сомнения, что для того, чтобы получилось извержение, требуется также и наличие внешних условий; но освобождение связанного газа и т. д., к которому прибегали для объяснения землетрясении, пли выдумано, или является представлением, заимствованным из обычной химической сферы. Мы же, напротив, убеждаемся, что такое землетрясение является событием жизни всей Земли, потому что животные, птицы предчувствуют его за несколько дней до его наступления, точно так же как мы чувствуем удушливый зной перед наступлением грозы. В таких явлениях дает себя знать весь организм Земли; и в самом деле на образование облаков оказывает определяющее действие характер очертаний гор. Таким образом, множество обстоятельств показывает, что ни одно из этих явлений не представляет собой чего-то изолированного, а каждое из них есть некое связанное с целым событие. К этим показательным обстоятельствам присоединяется уровень барометра, так как вместе с этими атмосферными изменениями значительно изменяется, увеличиваясь или уменьшаясь, удельный вес воздуха. Гёте сопоставил сделанные в Европе, Америке и Азии барометрические измерения в одних и тех же широтах под различными меридианами и нашел, что на всей Земле изменения происходят одновременно [см. ниже прибавление к § 293]. Этот результат более замечателен, чем все другие; трудно, однако, провести это сопоставление еще дальше, так как имеются лишь разрозненные данные. Физики еще не дошли до того, чтобы организовать одновременные наблюдения, а то, что сделал поэт, ими не принимается, точно так же как это произошло с учением о цветах⁶⁷.

Образование источников также не может быть достаточно объяснено механически; оно также есть своеобразный процесс, который, правда, определяется характером почвы. Горячие источники объясняют тем, что загоревшиеся каменноугольные глыбы горят до сих пор, но горячие источники представляют собой живые извержения, и таковыми являются и другие источники. Резервуары этих источников находятся, как утверждают физики, на высоких горах, и, несомненно, что дожди и снега оказывают влияние, так что при большой засухе источники могут высыхать. Но источники мы должны сравнить с облаками без молнии, которые превращаются в дождь, вулканы же—с атмосферными молниями. Кристалл Земли всегда сводится к этой абстрактной нейтральности воды, равно как и, с другой стороны, превращается в живую активность огня.

Все атмосферное состояние также представляет собой некое большое живое целое; сюда входят также и пассатные ветры. Направления же гроз Гёте, напротив, называет («Zur Naturwissenschaft uberhaupt», Bd. II, Heft 1 [1823, «The Climate of London»], S. 75) скорее топическими, т. е. местными. В Чили метеорологический процесс наличествует ежедневно целиком; в три часа пополудни всегда начинается гроза, и вообще под экватором ветры и также уровень барометра постоянны. Таким образом, пассатные ветры представляют собой между тропиками постоянные восточные ветры.

Когда мы из Европы попадаем в сферу этих ветров, то они дуют с северо-востока; чем больше мы приближаемся к экватору, тем больше они дуют с востока. Обычно приходится опасаться штиля под экватором. За пределами экватора ветры постепенно принимают южное направление, и они доходят до юго-востока. За тропиками мы теряем пассатные ветры и вступаем снова в область тех же переменных ветров, что дуют в наших европейских приморских полосах. В Индии барометр почти всегда стоит на одном уровне; у нас же его высота нерегулярно меняется. В полярных областях, по свидетельству Перри, не было гроз, но почти еженочно он видел северное сияние во всех направлениях, а иногда разом в противоположных направлениях. Все это представляет собой отдельные, формальные моменты полного процесса, которые в пределах целого представляются случайными. Северное сияние является только сухим сиянием, не имеющим всей остальной материальности грозы.

Первое разумное слово об облаках сказал Гёте. Он различает три главные их формы: тонко вьющиеся облака, барашки (Zirrus); это—облака, которые скоро рассеиваются или только что начали образовываться. Закругляющиеся формы облаков — это тот род облаков, которые наблюдаются в летние вечера; они представляют собой форму кучи (des Kumulua); наконец, более обычной формой облаков (Stratus) является та, которая непосредственно дает дождь.

Падающие звезды, аэролиты, суть как раз такие отдельно стоящие формы всего процесса. Ибо точно так же как воздух переходит дальше в воду и облака являются лишь зачатками кометных тел, так и эта самостоятельность атмосферы может привести к тому, что последняя перейдет также и в другие материальные образования вплоть до лунного вещества, до камней или металлов. Вначале в облаках имеется только водяной элемент — влажность, но затем в них может образоваться совершенно индивидуализированная материя; эти результаты идут дальше всех условий процессов отдельных тел в их отношениях к друг другу. Если Тит Ливии пишет: «Lapi-dibus pluit»", то этому не верили до последнего времени, пока тридцать лет назад во французском городе Эгле люди не почувствовали, что на их головы падают камни; тогда этому стали верить. После этого подобное явление часто наблюдалось, тогда стали сравнивать друг с другом падавшие камни, подвергли исследованию состав старых масс, на которые также указывали как на метеориты, и нашли, что у них одинаковый состав. Нечего спрашивать относительно аэролитов, откуда взялись эти никелевые и железные куски. Один говорил, что это что-то упало с Луны, другой указывал на пыль с большой дороги, на форму конской подковы и т. д. Аэролиты показываются при взрыве облаков, переходом служит огненный шар; он потухает и лопается с треском, а затем следует каменный дождь. Все камни имеют одинаковый состав, и такую же смесь мы видим на Земле. Чистого железа мы не находим на Земле, но повсюду — в Бразилии, Сибири, в Гудсоновой бухте — оно смешано с чем-то вроде камня с никелем, и внешняя форма этих камней также заставляла признать их атмосферное происхождение.

Эти вода и огонь, темнеющие и превращающиеся в металл, представляют собой незрелые луны, уход индивидуальности в себя. Как аэролиты представляют собой становление Земли Луной, так и метеоры в качестве растекающихся образований представляют, собой кометную субстанцию. Но главным является разложение реальных моментов. Метеорологический процесс есть явление этого становления индивидуальности посредством овладения стремящимися врозь свободными качествами и приведения их обратно к конкретной точке единства. Сначала эти качества были определены как непосредственные качества; это были свет, твердость, жидкость, земность; тяжесть обладала то одними, то другими качествами. Обладающая тяжестью материя представляла собой субъект в этих Суждениях, а качества являлись предикатами, это было наше субъективное суждение. Теперь эта форма получила существование, так как теперь сама Земля есть бесконечная отрицательность этих различий, и только так она положена как индивидуальность. Раньше индивидуальность была пустым звуком, потому что она еще была непосредственной, а не порождающей себя. Это возвращение и, значит, этот целый, несущий сам себя субъект, этот процесс есть оплодотворенная Земля; это всеобщий индивидуум, который, чувствуя себя вполне дома в своих моментах, не имеет ничего чуждого себе ни внутри, ни вне себя, а имеет лишь вполне наличные моменты. Его абстрактные моменты суть физические стихии, которые сами суть процессы.

 

§ 289

Так как понятие материи, тяжесть, развертывает сначала свои моменты как самостоятельные, но элементарные реальности, то Земля представляет собой абстрактное основание индивидуальности. В своем процессе она полагает себя как отрицательное единство существующих друг вне друга абстрактных стихий и, стало быть, как реальную индивидуальность.

Прибавление. Этой самостностью, которой Земля доказывает свою реальность, она отличается от тяжести. Если, таким образом, раньше перед нами была весомая материя лишь как определенная вообще, то теперь качества отличны от весомой материи, т. е. весомая материя входит теперь в отношение с определенностью, чего раньше еще не было. Эта самостность (Selbstischkeit) света, которая раньше противостояла весомому телу, есть теперь самостность самой материи. Эта бесконечная идеальность представляет собой теперь природу самой материи, и, таким образом, положено отношение этой идеальности к глухому, косному самом-себе-бытию тяжести. Таким образом, теперь физические стихии уже больше не представляют собой лишь моментов некоего единственного субъекта, а их всех пронизывает начало индивидуальности так что оно одно и то же во всех точках этих физических стихий. У нас, следовательно, получается вместо единой всеобщей индивидуальности множество их, так что последние тоже обладают целиком всей формой.

Земля распадается на такие индивидуальности, которые имеют в себе целиком всю форму. Это — второй пункт, подлежащий нашему рассмотрению.

 

В

 

ФИЗИКА ОСОБЕННОЙ ИНДИВИДУАЛЬНОСТИ

 

§ 290

Так как прежние элементарные определенности теперь подчинены индивидуальному единству, то последнее есть та имманентная форма, которой взятая для себя материя определяется в противоположность ее тяжести. Тяжесть как поиски точки единства ни малейшим образом не задевает внеположности материи; это означает, что пространство, и притом определенное количество пространства, есть мера обособления различий весомой материи, масс. Определения физических стихии еще не суть в них самих конкретное для-себя-бытие, и, значит, эти определения еще не противоположны искомому для-себя-бытию весомой материи. Но теперь материя благодаря своей положенной индивидуальности есть в самой своей внеположности централизация, противоборствующая этой своей внеположности и ее поискам индивидуальности; она представляет собой нечто отдифференцировавшееся от идеальной централизации тяжести, некое имманентное определение материализованной пространственности, являющееся иным определением, чем  определение посредством тяжести и ее направления. Эта часть физики есть индивидуализирующая механика, так как материя здесь определяется имманентной формой, и притом пространственными отношениями. В первую очередь это создает отношение между обеими, между пространственной определенностью как таковой и занимающей ее материей.

Прибавление. В то время как тяжесть есть нечто другое, чем остальные материальные части, индивидуальная точка единства в качестве самостности пронизывает различия и представляет собой их душу, так что они уже больше не находятся вне своего центра, а этим центром является тот свет, которым они обладают в самих себе. Самостность есть, стало быть, самостность самой материи. Что качество пришло к тому, чтобы возвратиться само в себя, в этом-то и состоит достигнутая нами здесь точка зрения. Перед нами два вида единого (des Eins), которые пока что находятся друг с другом в релятивном отношении, их абсолютного тождества мы еще не достигли, так как самостность пока еще есть обусловленное. Здесь впервые внеположность выступает как противоположность в-самом-себе-бытия и определена им. В самом-себе-бытии полагается, таким образом, другой центр, другое единство, и благодаря этому возникает освобождение от тяжести.

 

§ 291

Это индивидуализирующее определение формы положено ближайшим образом в себе, или непосредственно, и, таким образом, еще не положено как тотальность. Особенные моменты формы получают поэтому существование как безразличные друг к другу и находящиеся вне друг друга, и отношение формы представляет собой отношение между различными веществами⁷⁰. Это — телесность в ковочных определениях⁷¹, а именно в определениях обусловленности внешним и распадения на многие частные тела. Таким образом, различие⁷² выступает наружу отчасти в сравнении различных тел, отчасти же в более реальном их отношении, которое, однако, остается механическим. Самостоятельное проявление формы, не нуждающееся ни в сравнении, ни в возбуждении, имеет место лишь в конструкции тела (der Gestalt).

Примечание. Как и повсюду сфера конечности и обусловленности, так и здесь сфера обусловленной индивидуальности представляет собой предмет, который труднее всего отделить от прочей связи конкретного и фиксировать независимо от других принадлежащих этой сфере предметов. Это тем более трудно, что конечность содержания этой сферы находится в контрасте и противоречив со спекулятивным единством понятия, которое, однако, одно лишь может быть определяющим началом.

Прибавление. Так как индивидуальность теперь только зародилась для нас, то она сама является лишь первой • поэтому обусловленной, еще не реализованной индивидуальностью, лишь всеобщей самостностыо. Она только что вышла из неиндивидуального, есть поэтому абстрактная индивидуальность, и в качестве того, что лишь дифференцирует себя от другого, она еще не наполнена в самой себе. Инобытие еще не есть ее собственное бытие, таким образом, это инобытие есть нечто пассивное; некое другое, тяжесть, определяется индивидуальностью именно потому, что последняя еще не есть тотальность. Для того чтобы самостность была свободна, требуется, чтобы она положила различие как свое собственное, между тем как теперь она представляет собой лишь предположенное различие. Она еще не развернула своих определений в самой себе, между тем как тотальная индивидуальность развернула определения небесных тел в самой себе.

Последняя есть оформленный предмет, образ (die Gestalt); здесь же перед нами лишь его становление. Индивидуальность в качестве определяющей представляет собой сначала лишь полагание отдельных определений; только после того как будут положены все определения отдельно, а также их тотальность, будет положена индивидуальность, развившая всю свою определенность. Цель, следовательно, состоит в том, чтобы самостность стала целым, и эту наполненную самостность мы увидим дальше как звук. Но так как звук в качестве имматериального улетает, исчезает, то и он в свою очередь абстрактен; но в единстве с материальным он есть образ. Мы должны здесь рассмотреть самую конечную, самую внешнюю сторону физики; но такие стороны интересны лишь тогда, когда мы имеем дело с понятием или с реализованным понятием, с тотальностью.

 

§ 292

Определенность, которую пассивно получает тяжесть, есть, во-первых, абстрактно простая определенность и составляет, следовательно, чисто количественное отношение, — это — удельный вес⁷³; она составляет, во-вторых, специфический способ отношения между материальными частями, это — сцепление. Она есть, в-третьих, это же отношение между материальными частями, взятое для себя, как существующая идеальность, и притом как двоякого рода существующая идеальность: а) как лишь идеальное снятие — как звук; б) как реальное снятие сцепления — как теплота.

 

а. Удельный вес

 

§ 293

Простой, абстрактной спецификацией является удельный вес, или плотность материи, некоторая пропорция между весом массы и ее объемом, благодаря которой материальное как самостное отрывается от абстрактного отношения к центральному телу, от всеобщей тяжести, перестает быть равномерным наполнением пространства и противопоставляет абстрактной внеположности некое специфическое в-самом-себе-бытие.

Примечание. Различия в плотности материя объясняют гипотезой о существовании пор; уплотнение объясняет—— выдумкой о промежуточных пустых пространствах, о которых говорят как о чем-то действительно существующемт но которых физика нам не показывает, несмотря на то что она утверждает, будто она опирается на опыты и наблюдения. Примером существования специфического разнообразия веса тела служит следующее явление: железный стержень, установленный в равновесии на своей точке опоры, теряет равновесие, как только его намагничивают, и он оказывается теперь более тяжелым на одном конце, чем на другом. Здесь одна часть железного стержня благодаря его намагничиванию делается тяжелее, не изменяя своего объема; таким образом, материя, масса которой не изменилась, сделалась удельно тяжелее. Физика, придерживаясь своего способа представлять себе различия в плотности тел, делает следующие предположения: 1. равное число одинаковых по своей величине материальных частиц имеет равную тяжесть, причем 2. мерой числа частиц служит их вес, но 3. вместе с тем также и пространство, так что тело, обладающее одинаковым весом, занимает также и одинаковое пространство; поэтому, если 4. тела, обладающие одинаковым весом, все же отличаются друг от друга по своему объему, то посредством предположения о наличии пор получается равенство пространства, материально заполненного этими телами⁷⁴. Выдумка о порах в четвертом положении делается необходимой благодаря первым трем, основанным при этом не на опыте, а на принципе рассудочного закона тождества и представляющим поэтому формальные, априорные вымыслы. Уже Кант противопоставил количественному объяснению неравенства массы тел при равном их объеме неравным числом заключенных в этих телах частиц объяснение этого факта неравенством интенсивности, и, вместо того чтобы принять, что в таком случае в теле, обладающем большим весом, чем другое, содержится большее количество частиц, он предположил, что в них содержится одинаковое число частиц, но что более тяжелое тело наполняет пространство с большей степенью интенсивности, и этим положил начало так называемый динамической физике⁷⁵. Интенсивное количество имеет по меньшей мере такое же право на наше внимание, как и экстенсивное, являющееся той категорией, которой ограничивается обычное представление физиков о плотности. Но интенсивная величина имеет здесь то преимущество, что она указывает на меру и ближайшим образом намечает некое в-самом-себе-бытие, которое по своему понятию есть имманентная определенность формы, выступающая как определенное количество вообще лишь при сравнении. Но различия определенного количества — все равно, экстенсивно ли оно или интенсивно, а дальше не идет также и динамическая физика — не выражают собой реальности (§ 103, примечание).

Прибавление. В определенностях, которые прошли перед нами раньше, тяжесть и пространство составляли еще нечто неразрывное. Различие тел было там лишь различием в массе, а это есть некое различие тел между собой. Наполнение пространства является при этом мерой, так как большее количество частиц соответствует большему наполнению пространства. Теперь в в-самом-себе-бытии появляется отличная от прежней мера, а именно, теперь при одинаковом пространстве, занимаемом телами, веса их различны, или же при одинаковом их весе наполняемое ими пространство различно. Это имманентное отношение, конституирующее самостную природу некоего материального тела, и есть удельный вес. Он есть в-себе-и-для-себя-бытие, соотносящееся лишь с самим собой и совершенно безразличное к массе. Так как плотность представляет собой отношение веса к объему, то можно принять за единицу как одну, так и другую сторону отношения. Кубический дюйм может быть водой или золотом, и мы считаем их одинаковыми по этому их объему, но их веса совершенно различны, так как золото весит в девятнадцать раз больше, чем вода. Или же мы можем сказать: фунт воды занимает в девятнадцать раз больше пространства, чем фунт золота. Здесь отпадает чисто количественное отношение, н вместо него появляется качественное отношение, ибо материя обладает теперь в самой себе своеобразной определенностью. Удельный вес, таким образом, представляет собой проникающее их насквозь основное определение тел. Каждая частица данной телесной материи обладает данной специфической определенностью, между тем как в сфере тяжести эта центральность принадлежала лишь одной точке.

Удельным весом обладают как Земля вообще (всеобщий индивидуум), так и отдельное тело. В процессе стихии Земля была лишь абстрактным индивидуумом, первым обнаружением индивидуальности является удельный вес. Земля как процесс есть идеальность особенных существований. Но эта ее индивидуальность обнаруживает себя также простой определенностью, и явлением этой простой определенности служит удельный вес, который обнаруживается метеорологическим процессом, высотой барометра. Гёте много занимался метеорологией; в особенности привлек его внимание уровень барометра, и он с большой охотой излагает свои взгляды на этот предмет. Он сделал важные замечания; главным является то, что он дал сравнительную таблицу уровня барометра за весь декабрь 1822 г. в Веймаре, Йене, Лондоне, Бостоне, Вене, Тепле (находится у города Теплица и лежит высоко), он это изображает «графически». Он делает из этой таблицы тот вывод, что уровень барометра не только меняется во всех зонах в одинаковой пропорции, но что его движение одинаково даже на разных высотах над уровнем моря. Ибо известно, что уровень барометра на высокой горе ниже, чем на поверхности моря. На основании этой разности (при одинаковой температуре нужно поэтому иметь в виду также показания термометра) можно измерить высоту гор. Следовательно, если отбросим влияние высоты гор, то движение барометра будет в горах аналогичным его движению в равнине. «Если,—говорит Гёте («Zur Naturwis-senschaft uberhaupt», Bd. II, Heft 1 [1823, «The Climate of London»], S. 74),—от Бостона до Лондона и от Лондона через Карлсруэ до Вены и т. д. повышение и понижение уровня барометра всегда остается аналогичным, то никак невозможно, чтобы это зависело от внешней причины, и это явление должно быть приписано действию некоторой внутренней причины». На стр. 63 он говорит «Когда мы рассматриваем результат наблюдений над повышением и понижением уровня барометра (уже в числовых отношениях мы замечаем большое совпадение), нас поражает полная пропорциональность, с которой ртутный столбик поднимается и опускается от самой высокой до самой низкой точки. Если мы предварительно предположим, что Солнце воздействует лишь как возбудитель как тепловой агент, то нам остается для объяснения этого явления лишь действие Земли. Мы, стало быть, ищем причины изменений в барометре не вне, а в пределах земного шара: это — не космические, не атмосферные а теллурические причины... Земля изменяет свою притягательную силу и, следовательно, больше или меньше притягивает к себе атмосферную оболочку. Последняя обладает тяжестью и не оказывает также никакого давления, а только, когда Земля притягивает ее с большей силой, получается видимость, будто она больше давит и весит». Атмосферная оболочка, согласно Гёте, не обладает тяжестью, но ведь это одно и то же — испытать притяжение Земли или обладать тяжестью. «Сила притяжения исходит от всей земной массы, вероятно все больше и больше уменьшаясь от центра до знакомой нам земной поверхности и затем от уровня моря до самых высоких горных вершин, причем она вместе с тем проявляет себя целесообразно ограниченным пульсированием». Главным является то, что Гёте справедливо приписывает изменения удельного веса Земле как таковой. Мы уже заметили раньше (§ 287, прибавление], что высокий уровень барометра прекращает образование воды, между тем как низкий уровень допускает это образование. Удельный вес Земли есть ее обнаружение себя в качестве определяющей и, следовательно, как индивидуальности. При более высоком уровне барометра имеется большая напряженность, более высокое в-самом-себе-бытие Земли, которое тем больше освобождает материю от подчинения ее абстрактной тяжести, ибо мы должны понимать удельный вес как освобожденность материи посредством индивидуальности от всеобщей тяжести.

Физики представляют себе, что в фунте золота столько же частиц, сколько в фунте воды, только в золоте они в девятнадцать раз теснее примыкают друг к другу, так что вода в девятнадцать раз больше обладает порами, пустым пространством, воздухом и т. д. Такие бессодержательные представления являются cheval de bataillen рефлексии, неспособной охватить имманентную определенность и желающей поэтому непременно сохранить нуме-рическое равенство частей, причем она все же считает нужным заполнить остальное пространство.

Удельный вес сводится в обычной физике также и к противоположности между притяжением и отталкиванием: согласно этому представлению, тело плотнее там, где материя больше притягивается, чем отталкивается, и менее плотно там, где преобладает отталкивание. Но эти факторы здесь больше не имеют никакого смысла. Противоположность между притяжением и отталкиванием как двумя самостоятельно существующими силами является лишь созданием рассудочной рефлексии. Если бы мы не признавали, что притяжение и отталкивание вполне уравновешивают друг друга, мы запутались бы в противоречиях, которые убедили бы нас в ложности этой рефлексии, как мы уже показали это выше (§ 270, примечание и [прибавление]) при рассмотрении движений, небесных тел.

 

§ 294

Плотность есть пока что лишь простая определенность тяжелой материи; но так как материя остается по существу своему существенной внеположностью, то определение формы есть, далее, некий специфический способ пространственного отношения ее многообразных частиц друг с другом, есть сцепление⁷⁷.

Прибавление. Сцепление подобно удельному весу есть некая отличающая себя от тяжести определенность, но она шире удельного веса; она представляет собой не только другую форму центрированности вообще, но и центр по отношению к многим частям. Сцепление не есть только сравнение тел по их удельному весу, но их определенность положена теперь таким образом, что они ведут себя реально по отношению друг к другу, соприкасаются друг с другом.

 

b. Сцепление

 

§ 295

В сцеплении имманентная форма выдвигает другой способ рядоположности материальных частей⁷⁸, чем тот способ этой рядоположности, который определен направлением тяжести. Этот, стало быть, специфический способ связи материальных частиц реализуется пока что в различных местах вообще и еще не обратился в себя, чтобы стать замкнутой в самой себе тотальностью (образом). Он, стало быть, обнаруживается лишь по отношению к так же сцепленным различным массам и являет себя поэтому своеобразным способом механического противодействия другим массам.

Прибавление. Чисто механическим отношением является, как мы видели, давление и толчок; теперь тела действуют в этом давлении и толчке не только как массы, как это было в механическом отношении, а обнаруживают независимо от этого количества некий особый способ сохранить себя, объединиться. Первоначальным способом связи материальных частей была тяжесть; части материального тела удерживались в связи потому, что тела обладают центром тяжести; теперешний же способ сохранения связи есть имманентный способ, который тела обнаруживают по отношению друг к другу согласно своему особенному весу.

Сцепление есть слово, употребляемое в некоторых натурфилософских учениях в очень неопределенных смыслах. А именно, много было сказано пустых слов о сцеплении, причем все рассуждения не шли дальше мнения и преподносящегося уму неопределенного понятия. Тотальным сцеплением является магнетизм, который впервые получает место в образе. Но абстрактное сцепление еще не есть умозаключение магнетизма, различающее крайние члены и полагающее вместе с тем их точку единства, но полагающее ее так, что сохраняется различие между точкой единства и крайними членами. О магнетизме вследствие этого здесь еще не место говорить. Шеллинг, однако, трактует вместе сцепление и магнетизм, хотя последний представляет собой совершенно другую ступень. Магнетизм есть тотальность в самой себе, хотя это еще лишь абстрактная тотальность. Ибо хотя он линеен, однако крайние члены и единство уже развиваются в нем как отличия. Этого еще нет в сцеплении; последнее есть становление индивидуальности как тотальности; магнетизм же, напротив, есть тотальная индивидуальность. Поэтому-то сцепление еще находится в борьбе с тяжестью, еще представляет собой некий момент детерминации наряду с тяжестью, но еще не есть тотальная детерминация в противовес тяжести.

 

§ 296

В сцеплении единство формы многообразных внеположных частиц многообразно и в самом себе⁷⁹.

а) Его первой определенностью является совершенно неопределенная связь, поскольку это — сцепление частиц, у которых нет сцепления внутри себя. Это прилипание к другому, б) Оно есть связь материи с самой собой. Такая связь является прежде всего чисто количественной связью, тем, что обычно называется сцеплением, силой, с которой удерживаются частицы вместе, противодействуя действующему на них весу. Далее, она представляет собой также и качественную связь, состоящую в своеобразном свойстве тела уступать действующему па пего извне телу и именно этой уступчивостью показать самостоятельность своей формы, способность сохранить ее против внешней силы давления и толчка. Следуя определенным способам пространственных форм, внутренняя механизирующая геометрия создает ту своеобразную черту, что тело, удерживая вместе свои частицы, сохраняет определенное измерение, а именно: точечность — это хрупкие тела; линейность — это тела вообще твердые или тягучие; плоскость — это тела ковкие или расплющивающиеся.

Прибавление. Прилипание как пассивное сцепление не есть в-самом-себе-бытие, а есть состояние, в котором тело находится в большем родстве с другим, чем с самим собой, подобно тому как свет светит не в себе, а в чем-то другом. Вследствие этого и, говоря строго, вследствие абсолютной различности ее частей вода, обладающая нейтральной природой, и прилипает, т. е. смачивает; кроме того, прилипают также и твердые тела, определенно обладающие в самих себе сцеплением, если только их поверхности не шероховаты, а совершенно гладки, так что все их части могут вполне соприкасаться друг с другом, потому что в таком случае эти поверхности не имеют никакого различия как в самих себе, так и по отношению к другой поверхности, которая так же гладка, и обе, следовательно, могут полагать себя тождественными. Гладкие стекла, например, прилипают друг к другу очень сильно, в особенности, когда налитая между ними вода полностью устраняет всевозможные шероховатости их поверхности; тогда приходится приложить большую тяжесть, чтобы снова оторвать их друг от друга. Поэтому Грен пишет («Physik» § 149—150): «Сила прилипания зависит, вообще говоря, от количества точек соприкосновения». Прилипание видоизменяется различным образом. Вода, например, виснет в стакане на стенках и находи на более высоком уровне у стенок, чем в середине; в капиллярной трубочке вода сама собой поднимав вверх и т. д. Что же касается сцепления вещества с самим собой как определенного в-самом-себе-бытия, то связанность как механическое сцепление есть лишь отстаивание однородной массой совместности своих частей против стремящегося поместиться в ней тела, т. е. представляет собой отношение между некой интенсивностью и весом этого тела. Если, следовательно, некоторую массу тянет или на нее давит определенный вес, она противодействует, этому некоторым количеством в-себя-бытия. Величина действующего на массу веса решает, сохранит ли масса свою связанность, или ей придется уступить; стекло, кусок дерева и т. д. могут, следовательно, выдержать на себе известное число фунтов и при увеличении этого числа ломаются, причем необходимо, чтобы этот вес тянул их в направлении силы тяжести. Таблица тел по силе сцепления не находится в какой бы то ни было связи с таблицей тел по удельному весу; золото и свинец, например, тяжелее, чем железо и серебро, но они не так тверды, как последние*. И противодействие, оказываемое телом толчку, носит другой характер, чем тогда, когда это противодействие совершается в одном направлении, а именно в том направлении, в котором совершается вытягивание (der Zug); ломание, толчок, происходит, напротив, в направлении некоего угла и представляет собой, следовательно, плоскостную силу, а отсюда бесконечная сила, присущая толчку.

* Шеллинг говорит в издаваемом им «Zeitschrift fur spekula-tive Physik» (Bd. 2, Heft 2) [1801; «Darslellung meines Systems der Philosophic»], § 72): «Увеличение и уменьшение сцепления находится в определенном, обратно пропорциональном отношении к увеличению и уменьшению удельного веса... Идеальное начало (форма, свет) находится в войне с силой тяжести, а так как последняя обладает в центре максимальным перевесом, то ей вблизи этого центра скорее всего удастся соединить вместе значительный удельный вес с твердостью и, следовательно, возвратить под свое господство А и В (субъективность и объективность) уже при незначительном моменте разности. Чем этот момент становится больше, тем больше преодолевается удельный вес, но тем в большей степени появляется также и сцепление, пока мы не доходим до той точки, в которой с уменьшающимся сцеплением снова побеждает больший удельный вес, и, наконец, оба падают одновременно и сообща. Так, например, мы, согласно Стеффенсу (Vgl. Fn. 10. S. 132), видим, что в расположенных в ряд металлах удельный вес золота, платины и т. д., до железа включительно, падает, а активное сцепление поднимается и в последнем достигает своего максимума, после этого сцепление снова уступает место значительному удельному весу (например, в свинце) и, наконец, еще в дальше отстоящих металлах уменьшается вместе с последней». Это все высосано из пальца. Верно то, что удельный вес ведет к сцеплению. Но если Шеллинг хочет основать на различиях в сцеплении различия тел вообще, исходя при этом из определенной прогрессии в отношении между сцеплением и удельным весом, то мы должны сказать по поводу этой попытки, что, хотя природа и дает нам зачатки такой прогрессии, она, однако, предоставляет свободу такя;ч и другим началам, делает эти свойства безразличными друг к другу и вовсе не ограничивается таким простым, чисто количественным отношением между ними.

Сцепление в собственном смысле, качественное сцепление есть связь однородных масс, обусловленная имманентной, своеобразной формой или ограничением, которое здесь развертывается как абстрактное измерение пространства. Своеобразное оформление (Gestaltung) не может быть ничем иным, кроме как неким видом определенной пространственности, который тело чертит в себе. Ибо связанность есть тождество тела в своей внеположности. Качественная связность есть, следовательно, некий определенный способ внеположности, т. е. некая пространственная детерминация. Это единство находится в самой индивидуальной материи как некая связь частей, противодействующая всеобщему единству, которого она ищет в тяжести. Материя получает теперь в самой себе своеобразную направленность в многообразные стороны, и эти направления отличны от лишь вертикального направления тяжести. Но это сцепление, хотя оно и является индивидуальностью, все еще представляет собой обусловленную индивидуальность, потому что оно обнаруживается только благодаря воздействию других тел; оно еще не есть свободная индивидуальность как образ, т. е. оно еще не есть индивидуальность как тотальность своих, ею же положенных форм. Именно тотальный образ стоит перед нами, определенный механически, обладающий столькими-то сторонами в углами. Здесь же характером материи является лишь ее внутренний образ, т. е. именно такой образ, который еще не наличен в своей определенности, в своем развитии. Это в свою очередь проявляется в том факте, что он обнаруживает свой характер лишь с помощью другой материи. Связанность есть, следовательно, лишь некий способ противодействия другому телу именно потому, что ее определения суть только отдельные формы индивидуальности, которые еще не выступают как тотальность.

Хрупкое тело не дает себя расплющивать, растягивать или сообщать линейное направление, а сохраняет себя как точку и существует не непрерывно: это — внутренне оформленная твердость. Стекло так хрупко, что оно лопается, и точно так же хрупки в общем горючие вещества. Сталь отличается от железа также и тем, что она хрупка и имеет зернистый излом, ломок также и чугун. Быстро охлажденное стекло совершенно ломко, медленно охлажденное — менее хрупко. Если сломаем первое, мы получим пыль. Напротив, металлы более непрерывны по своей внутренней природе, но и между ними есть различия — один металл более ломок, чем другой. Тягучие тела волокнисты, не ломаются, а сохраняют связь своих частей: железо, таким образом, можно растянуть в проволоку, но не всякое железо; кованое железо более гибко, чем литое, и остается существовать как линия. В этом состоит растяжимость тел. Можно, наконец, ударяя по ним, превратить их в пластинки: существуют металлы, которые можно расплющивать в пластинки, между тем как другие лопаются. Из железа, золота, меди, серебра можно сработать пластинки; это — мягкие, податливые металлы и занимают средину между хрупкими и вязкими телами. Существуют такие сорта железа, которые сохраняют себя лишь в виде поверхности, другие сорта сохраняют себя лишь в виде линии, а еще некоторые, например чугун, — в виде точки. Так как плоскость становится поверхностью тела, или, иначе выражаясь, в ней точка становится целым, то ковкость есть вообще в свою очередь растяжимость целого — есть некое неоформленное внутреннее, отстаивающее вообще свою связанность как связь массы. Следует заметить, что эти моменты представляют собой лишь отдельные измерения, каждое из которых есть момент реального тела как некоторое образование, но образ не содержится ни в одном из этих моментов.

 

§ 297

g) Телесное, против насилия которого другое телесное, уступая, вместе с тем отстаивает, сохраняет свое своеобразие, есть некий⁸⁰ другой телесный индивидуум. Но в качестве связного (koharent) тело есть также и в самом себе внеположная материальность, части которой как целое претерпевают насилие, взаимно насилуют друг друга и уступают друг другу; но, будучи одновременно самостоятельными, они вместе с тем снимают отрицание, которому они подверглись, — восстанавливают себя. Податливость и заключенное в ней же своеобразное самосохранение по отношению к внешнему воздействию находятся поэтому в непосредственной связи с этой внутренней податливостью и самосохранением самого себя; это — упругость.

Прибавление. Упругость есть связанность, воплощающаяся в движении, связанность, взятая в целом. Мы имели дело с упругостью уже в первом разделе, когда рассматривали материю вообще. Мы видели там, что несколько тел, оказывая противодействие друг другу, давя друг на друга и соприкасаясь, подвергают отрицанию занимаемое ими пространство, но вместе с тем также восстанавливают его; это была абстрактная упругость, обращенная вовне. Здесь же перед нами внутренняя упругость, упругость индивидуализирующегося тела.

 

 

§ 298

Здесь⁸¹ приходит к существованию идеальность, которую материальные части в качестве материи только ищут; получает существование сущая для себя точка единства, в которой они как действительно притягиваемые были бы лишь отрицаемыми.

Эта точка единства, поскольку материальные части только тяжелы, находится ближайшим образом вне их и, таким образом, она есть пока что лишь в себе; в обнаруженном же отрицании, которому они подвергаются, эта идеальность уже положена. Но она еще обусловлена, есть пока еще лишь одна сторона отношения, другая сторона которого есть прочное существование внеположных частей, так что отрицание их переходит в их восстановление. Упругость есть поэтому лишь изменение удельного веса, восстанавливающего себя.

Примечание. Если мы здесь и в других местах говорим о материальных частях, то под этим выражением но следует понимать ни атомов, ни молекул, т. е. чего-то существующего само по себе раздельно, а следует понимать под этим лишь нечто количественно или случайно различное, так что существенно то, что нельзя отделить их непрерывность от их отличности друг от друга; упругость есть существование диалектики самих этих моментов. Местом материального является его равнодушное определенное существование (Bestehon); идеальность этого прочного существования есть, следовательно, положенная как реальное единство непрерывность, т. е. состоит в том, что две прочно существовавшие раньше друг вне друга материальные части, которые мы, стало быть, должны представлять себе как находящиеся в различных местах, теперь находятся в одном и том же месте. Это — противоречие, и оно существует здесь материально. Это то же самое противоречие, которое лежит в основании диалектики движения Зенона, с тем лишь различием, что там при рассмотрении движения речь идет об абстрактных местах, здесь же о материальных местах, материальных частях. В движении пространство полагает себя временным, а время пространственным (§ 260). Движение впадает в зеноновскую антиномию, которая неразрешима, если изолируются места как пространственные точки и временные моменты как временные точки; и разрешение антиномии, т. с. движение, следует понимать лишь так, что пространство и время непрерывны в самих себе, и движущееся тело одновременно находится и не находится в одном и том же месте, т. е. одновременно находится в другом месте⁸², и точно так же одна и та же временная точка существует и вместе с тем не существует, т. е. есть вместе с тем другая точка. Таким образом, в упругости материальная часть (атом, молекула) положена одновременно и как утвердительно занимающая свое пространство, устойчиво существующая, и как несуществующая, как определенное количество, как экстенсивная и как лишь интенсивная величина сразу⁸³.

Против вывода об отождествлении (das Ineinssetzen) материальных частей в упругости прибегают к помощи так называемого объяснения — уже часто упоминавшегося нами вымысла о порах. Хотя абстрактно признают, что материя преходяща (verganglich), а не абсолютна, во все же начинают восставать против этого положения при его применении, т. е. тогда, когда мы на деле должны понимать ее как отрицательную, когда отрицание должно быть положено в ней. Поры суть, правда, отрицательное (ибо ничего не поделаешь, приходится перейти к этому определению), но такое отрицательное, которое существует лишь рядом с материей, которое не есть сама материя, а существует там, где материи нет, так что фактически материя принимается лишь как утвердительная, как абсолютно самостоятельная, вечная. Это заблуждение получило силу благодаря всеобщему заблуждению рассудка, согласно которому метафизическое есть лишь порождение мысли, существующее рядом с действительностью, т. е. вне ее". Таким образом, верят в не абсо-лютность материи и наряду с этим верят в ее абсолютность; первая вера находит себе место вне науки, вторая же главным образом пользуется признанием в науке.

Прибавление. Когда одно тело помещается в другом теле, и они теперь обладают определенной плотностью, во-первых, изменяется удельный вес того тела, в котором помещается другое тело. Вторым моментом является оказываемое противодействие, отрицание, то обстоятельство, что тело ведет себя абстрактно; третий момент состоит в том, что тело реагирует и отталкивает от себя первое тело. Это те три момента, которые известны как мягкость, твердость, упругость. Тело теперь больше уже не уступает чисто механическим образом, а уступает внутренне посредством изменения своей плотности; эта мягкость есть сжимаемость. Материя, таким образом, не есть нечто пребывающее, непроницаемое. Между тем как вес тела остается неизменным, а пространство уменьшается, плотность увеличивается; но она может также и уменьшаться, например посредством теплоты. И закалка стали, которая как сжимаемость есть противоположность упругости, состоит в увеличении плотности. Упругость есть уход в самое себя, с тем чтобы затем непосредственно восстановить себя. Связное тело испытывает удары, толчки, давление другого тела; таким образом, его материальность как тела, занимающего пространство, и тем самым его место (Ortlichkeit), подвергаются отрицанию. Таким образом, имеется налицо отрицание материальной внеположности, но точно так же и отрицание этого отрицания, восстановление материальности. Это восстановление не есть уже больше всеобщая упругость, в которой материя восстанавливает себя лишь как масса. Эта упругость есть скорее реакция в сторону внутреннего — в ней сказывается имманентная форма материи со стороны её качественной природы. Каждая частица связной материи ведет себя, таким образом, как центр, через всю материю проходит одна формой целого. Эта форма не связана с внеположностью, а является текучей.

Если оказывается влияние на материю, т. е. если тело получает внешнее отрицание, затрагивающее его внутреннюю определенность, то тем самым полагается реакция внутри тела посредством его специфической формы и, следовательно, снятие сообщенного впечатления. Каждая частица занимает особое, свойственное ей благодаря форме место, и есть сохранение этого свойственного ей своеобразного отношения. Во всеобщей упругости тело проявляет себя лишь как масса; здесь же движение продолжается в самом себе, продолжается не как реакция вовне, а как реакция вовнутрь, в форме восстановления себя. Качание и колебание тела — вот что продолжав теперь внутри даже и тогда, когда последовало абстрактное восстановление всеобщей упругости. Движение, правда, началось извне; толчок, однако, задел внутреннюю форму. Эта текучесть тела в самом себе есть тотальная упругость.

 

§ 299

Идеальность, которая здесь положена, есть изменение, представляющее собой двойное отрицание⁸⁵. Отрицание устойчивого (внеположного) существования материальных частей столь же подвергается отрицанию, как в восстановление их внеположности и их сцепления. Эта единая идеальность как попеременная смена снимающих Друг друга определений — внутреннее дрожание тела в нем самом — есть звук ⁸⁶.

Прибавление. Наличное бытие этого колебания в самом себе выглядит иначе, чем то определение, с которым мы раньше имели дело; бытие-для-другого здесь есть звук. Он есть третье.

 

Ссылки

МЕХАНИКА

¹ Механика в «Философии природы» понимается как учение о пространстве и времени, материи и движении, о движении небесных  тел.  В  «Иенской реальной философии» ее предмет трактовался значительно уже,   из механики исключалось учение о пространстве и времени, которое было обозначено как математика. В «Философской пропедевтике» (1808—1811) математика понимается как учение о пространстве и времени, а механика — как раздел физики, где анализируются проблемы материи и движения, движение небесных тел. В «Философии природы» изменяется структура этого раздела: учение о пространстве и времени уже включается в механику, что связано с изменением трактовки математики, которая понимается скорее как учение о величине, а не как учение о пространстве и времени в духе Канта.

Изменение коснулось и трактовки механичности в «Философии природы» В Малой логике (а затем и в «Науке логики») формальный механизм (см. наст, изд., т. 1, § 195) связывался с замкнутой в себе объективностью, реальный механизм (наст, изд., т. 2, § 196) — с существованием различия. Абстрактная механика в «Философии природы» имеет дело с тем, в чем объективная механичность уже положена, конечная механика охватывает собой формальный н реальный механизм, описанный в логике. 

 ² Для Гегеля пространство — наиболее абстрактная характериcтика инобытия идеи, лишенная каких-либо качественных определений и полагающая истинное во внешней, равнодушной рядоположности моментов.

³ Гегель имеет в виду Канта и его последователей, которые Истолковывали пространство и время как априорные формы созерцания (см. И. Кант. Критика чистого разума. Трансцендентальное учение о началах. Первая часть. Трансцендентальная эстетика. —

оч., т. 3, стр. 125—154).

⁴ Ср. Гегель. Наука логики, т. 1, стр. 313—318.

⁵ О диалектике «здесь» и «теперь» см.: Гегель. Соч., т. IV, Стр. 51—59.

⁶ Учение об относительном пространстве развито Р. Декартом [(«Начала философии», II, 10—14. — «Избранные работы». М., 1950, стр. 469—471), Ньютоном («Математические начала натуральной философин». — В кн.: А. Н. Крылов. Собрание трудов, т. 7. М.— |., 1936, стр. 30—32).

⁷ См. Лейбниц. Новые опыты о человеческом разуме. М., 1936, c|тр. 130—134.

⁸   (греч.) — постигаемое. .

⁹ Гегель предложил первый вариант спекулятивной дедукции измерений пространства в «Иенской реальной философии», трактуя первое измерение как измерение в форме бытия, второе — как отрицание первого, третье — как отрицание отрицания, как чистую пределенность, или безразличие числа. В отличие от «Философии природы» в «Иенской реальной философии» пространство связы-ается Гегелем с существованием эфира.

¹⁰ Это утверждение Гегеля неверно. Уже Кант задумался над тем, как объяснить трехмерность физического пространства. Подчеркнув,  что   «основание  трехмерности  пространства   еще  неизвестно», он выдвинул в работе «Мысли об истинной оценке живых сил» гипотезу о связи ее с законом всемирного тяготения: «Легко доказать, что не было бы никакого пространства и никакого протяжения, если бы субстанции не обладали никакой силой действовать вовне.  Ибо без этой силы нет никакой связи, без связи — Никакого порядка и, наконец, без порядка нет никакого пространства. Однако несколько труднее понять, каким образом из закона, по которому эта сила субстанций действует вовне, вытекает множественность  измерений   пространства» (И. Кант. Соч., т. 1, стр. 69). И  далее   он    указывает:    «Трехмерность   происходит,   по-видимому, от того, что субстанции в существующем мире действуют друг на друга таким образом, что сила действия обратно пропорциональна квадрату расстояния»  (там же, стр. 71). В отличие от Гегеля,    прошедшего    мимо    этой    плодотворной    идеи    Канта, Ф. Энгельс в «Диалектике природы» отмечает идею Канта о том, что «три измерения пространства обусловлены тем, что это притяжение  или отталкивание  совершается обратно пропорционально квадрату   расстояния»    (К.   Маркс   и   Ф.   Энгельс.   Соч.,   т.   20, стр. 393).

¹¹ Следующая фраза — вставка 3-го изд.

¹² Спекулятивное построение Гегеля о переходе друг в друга точки, линии и поверхности может быть интерпретировано как определенное предвосхищение идеей проективной геометрии.

¹³ Во 2-м изд.: «познать которые, т. е. постичь как развитую _:целостность (см. § 231), составляет цель пауки».

¹⁴ 0 различии между синтетическим и аналитическим суждением см. И. Кант. Соч., т. 3, стр. 111—114.

¹⁵ Определение прямой линии у Канта см.: И. Кант. Соч., т. 3, стр. 115, а также т. 4, ч. I, стр. 83.

¹⁸ Следующие фразы до конца абзаца — вставка 3-го изд.

¹⁷ Гегелевское определение прямой линии совпадает с евклидовским: «Прямая линия есть та, которая равно расположена по отношению к точкам на ней» (Евклид. Начала, кн. I, определение 5. М. — Л., 1950, стр. 11).

¹⁸ См. Евклид. Начала, кн. II, предложение 14., стр. 78.

¹⁹ Учение Гегеля о времени как абстрактной отрицательности, соотносящейся с собой и не заключающей в себе реального различия, является спекулятивным выражением той трактовки времени, которая дана в механике Ньютона. О гегелевском учении о времени см. В. Lakebrink. Hegels Metaphysik der Zeit. — «Studien zur Meta-physik Hegels». Freiburg, 1969, S. 135—149.

²⁰ Материалистическую трактовку понимания времени как чистого количества дал К. Маркс в своем учении о рабочем времени как выражении абстрактного труда, в котором все качественные различия деятельности стерлись. Уже в «Нищете философии» он отметил: «Время — все, человек — ничто; он, самое большее, только воплощение времени. Теперь уже нет более речи о качестве. Количество одно только решает все» (К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 4, стр. 89). Гегелевская идея о переходе пространства и времени, о том, что время — истина пространства, находит свое диалектико-материалистическое переосмысление в учении К. Маркса о том, что определенные, установленные опытом количества продукта при товарном производстве оказываются определенной массой застывшего рабочего времени. «Они только материализация одного часа, двух часов, одного дня общественного труда», — писал К. Маркс в «Капитале» (К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 23, стр. 201).

²¹ Гегель имеет в виду основной принцип философии Фихте.

²² Во 2-м изд. добавлено: «так как время есть абстракция возникновения и прехождения».

²³ Кронос — божество античной мифологии, бог земледелия и жатвы. По сходству звучания имен нередко отождествлялся, в частности у орфиков, с Хроносом — олицетворением времени, которое породило огонь, воздух и воду (см. Гегель. Эстетика, т. 2. М., 1969, стр. 171).

²⁴ См. прим. 5 к разд. «Механика».

²⁵ См. прим. 1 к разд. «Механика». О предмете математики см.: Гегель. Наука логики, т. 1, стр. 78, 91, 106—107, 321—323.

²⁶ См. Гегель. Соч., т. I, § 102.

²⁷ Во 2-м изд. далее следовало: «Когда пытались философски трактовать пространственные фигуры или числа, то утратили их специфическое значение и специфический облик; философия пространственных фигур и чисел может стать каким-то разделом логики или конкретной философской наукой лишь после того, как понятиям придадут конкретное значение».

²⁸ О пифагорейской системе чисел см. наст, изд., т. 2, § 301, стр. 196—199.

²⁹ Гегель понимает объяснение как тавтологическое движение рассудка, которое «не только ничего не объясняет, но отличается такой ясностью, что, собираясь сказать что-нибудь отличное от уже сказанного, оно скорее ничего не высказывает, а лишь повторяет то же самое»  (Гегель. Соч., т. IV, стр. 85; см. также «Науку логики», т. 3, стр. 277).

³⁰ Об отношении Гегеля к математической символике и к использованию математического метода в философии см. Гегель. Соч., 1. IV, стр. 21—24; его же. Наука логики, т. 1, стр. 78, 91, 106— 107.

³¹ Термины begriffslos и Begriffslosigkeit—«чуждое понятию», «отрешенное от понятия» — широко использовались К. Марксом в «Капитале» при анализе фетишистского характера буржуазных товарных отношений (см., например, К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 23, стр. 111).

³² Название «математика» Гегель использовал в «Иенской реальной философии» и в «Философской пропедевтике» для обо­значения философского рассмотрения пространства и времени.

³³ Во 2-м изд.: «Таким образом с этим отрицательным определением пространство вновь положено как исключающая точка, но отрицание положено теперь в нем, оно является конкретным внутри себя, благодаря...» и т. д.

³⁴ См. прим. 5 к разд. «Механика».

³⁵ О понятии становление см. Гегель. Соч., т. I, § 88; его же. Наука логики, т. 1, стр. 140—169. Материя, будучи единством про­странства и времени, тесным образом связана, по Гегелю, с движением, которое является ее неотъемлемой характеристикой. О гегелевском понимании материи см. Гегель. Наука логики, т. 1, стр. 272. Ф. Энгельс отмечал в «Анти-Дюринге»: «...материя без движения так же немыслима, как и движение без материи» (К. Маркс и Ф: Энгельс. Соч., т. 20, стр. 59).

³⁶ Во 2-м изд. прибавлено: «в качестве сущих самих по себе».

³⁷ О гегелевской трактовке непроницаемости материи см. «Науку логики» (т. 1, стр. 250—251).

³⁸ Гегелевскую трактовку соотношения материи и формы см. Гегель. Наука логики, т. 2, стр. 78—83.

³⁹ В механике под моментом силы относительно точки или оси понимают произведение величины силы на расстояние от точки или оси. Под идеальным моментом Гегель понимает произведение силы на геометрическое расстояние от точки опоры, реальный же момент — это произведение, в котором фигурирует не геометрическое, а материальное плечо рычага.

⁴⁰ Гегель в этих парадоксальных словах хочет подчеркнуть, что камень, получивший некоторое ускорение, проходит больший путь и тем самым достигает большей силы; иными словами, он хочет подчеркнуть, что пространство и время являются факторами| движения.

⁴¹ Гегель неоднократно критикует использование в науке понятия силы как формального способа объяснения из тавтологических оснований (см.: Гегель. Наука логики, т. 1, стр. 248—250; т. 2, стр. 89—90). Ф. Энгельс в «Диалектике природы» отмечал методологическую ценность гегелевской критики понятия «сила»: «Представление о силе заимствовано, как это признается всеми (начиная от Гегеля и кончая Гельмгольцем), из проявлений деятельности человеческого организма по отношению к окружающей его среде..

Мы переносим затем этот удобный метод также в на внешний мир в, таким образом, сочиняем столько же сил, сколько существует различных явлений» (К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 20, стр. 402). «Естествознание (за исключением разве небесной и земной механики) находилось на этой наивной ступени развития еще и во времена Гегеля, который .с полным правом обрушивается против тогдашней манеры придумывать повсюду силы» (там- же). В качестве примера Ф. Энгельс обращается к химии, где понятие «химическая сила» превращается «в пустую фразу, как и всюду, где, вместо того чтобы исследовать неисследованные формы движения, сочиняют для их объяснения некоторую так называемую силу... причем, таким образом, получают столько сил, сколько имеется необъясненных явлений, и по существу только переводят внешнее явление на язык некой внутренней фразы» (там же, стр. 597).

⁴² Здесь Гегель солидаризируется с определением силы, впервые данным Р. Декартом и выраженным в математической форме во 2-м законе Ньютона, согласно которому «в силе содержится то же самое, что в ее проявлении». В «Диалектике природы» Ф. Энгельс подчеркнул, что «если Гегель рассматривает силу и ее проявление, причину и действие как тождественные, то это теперь доказано в смене форм материи, где равнозначность их доказывается математически. Эта равнозначность уже и раньше признавалась в мере: сила измеряется ее проявлением, причина — действием» (К Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 20, стр. 595).

⁴³ Критикуя применение в механике понятия силы, Гегель по сути дела примыкает к тем вариантам построения механики, которые исключали понятие силы. Об истории кинетического понимания механики см. Т. И. Райнов. К истории построения механика без силы. — «Социалистическая реконструкция и наука», 1933, Л» 1.

⁴⁴ Об апориях Зенона см. Гегель. Наука логики, т. 1, стр. 271— 272.

⁴⁵ Количество движения — это произведение массы на скорость ее движения. Диалектико-материалистический анализ споров о мере движения см.: К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 20, стр. 408— 423.

⁴⁶ Чувствилище бога (лат.). См. Ньютон. Оптика. М. — Л., 1927, стр. 287—288, 313.

⁴⁷ Здесь Гегель подчеркивает единство материи, пространства и времени. Эти идеи Гегеля были материалистически переосмыслены Ф. Энгельсом, который рассматривал пространство наряду со временем и движением как основные формы существования материи. Гегель, отметив единство пространства, времени и мате­рии, толкует его на идеалистический лад, проводя мысль о том, что материя — это истина пространства и времени.

⁴⁸ В конечной механике Гегель анализирует законы механики, открытые Ньютоном, принципы инерции, притяжения и отталкивания, понятия центробежной и центростремительной силы, на которых базируется классическая механика.                                      -

⁴⁹ Марксистскую оценку гегелевского понимания притяжения и отталкивания см. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 20, стр. 550,

⁵⁰ См. И. Кант. Метафизические начала естествознания.— В кн. И. Кант. Соч., т. 6, стр. 90—142.

⁵¹ См. Гегель, Наука логики, т. I, стр. 248—255.

⁵². Гегель так же, как и Кант, пытается построить понятие материи на основе более абстрактных понятно,— пространства и времени, притяжения и отталкивания, прерывности и непрерывности. Именно в этой связи он говорит о материн как истине, или результате, этих абстрактных моментов понятия, но вместе с тем, по Гегелю, материя является предпосылкой обнаружения и существования этих абстрактных моментов понятия, т. е. н простран­ства, н времени, и отталкивания, и притяжения.

⁵³ Во 2-м нзд. прибавлено: «к бытию-для-себя как всеобщему».

⁵⁴ Т. е. в механике.

⁵⁵ Во 2-м изд. прибавлено: «благодаря чему эта сфера отличается прежде всего от физической сферы, как такой, в которой берет свое начало рефлексия-в-себя».

⁵⁶ Конец этой фразы — вставка 3-го изд.

⁵⁷ См. наст, изд., т. 2, § 275, стр. 120—127.

⁵⁸ Ф. Энгельс так оценил мысль Гегеля о переходе притяжения и отталкивания: «Превращение притяжения в отталкивание и обратно у Гегеля мистично, но по сути дела он здесь предвосхитил позднейшие естественнонаучные открытия... Гегель гениален даже в том, что он выводит притяжение как вторичный момент из отталкивания как первичного: солнечная система образуется только благодаря тому, что притяжение берет постепенно верх над господствовавшим первоначально отталкиванием» (К. Маркс я Ф. Энгельс. Соч., т. 20, стр. 559). Рассматривая притяжение и отталкивание не как силы, а как одну из форм движения, Энгельс подчеркнул: «Всякое движение состоит во взаимодействии притяжения и отталкивания» (там же, стр. 393).

⁵⁹ Гегель трактует покой как частный случай движения. Ср. мысль Ф. Энгельса: «Всякий покой, всякое равновесие только относительны, они имеют смысл только по отношению к той или иной определенной форме движения» (К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 20, стр. 59).

⁶⁰ Эта фраза — вставка 3-го изд.

⁶¹ Гегель имеет в виду механику Ньютона.

⁶² Во 2-м изд. далее следовало: «т. е. абстракцию тела, которое существует как тело, лишенное самости».

⁶³ Имеется в виду Ньютон.

⁶⁴ О механике удара см. Ф. Энгельс. Диалектика природы. —• К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 20, стр. 404, 594.

⁶⁵ В письме к К. Марксу от 30 мая 1873 г. Ф. Энгельс характе­ризует падение как простейшую форму механического движения (см. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 33, стр. 68).

⁶⁶Следующая фраза до конца абзаца — вставка 3-го изд.

⁶⁷ Гегель проводят мысль о возможности кинетической, адинамической механики, построенной без понятия силы.

⁶⁸ О диалектико-материалистической трактовке противоречивости механического движения см.: К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 20, стр. 123—124; В. И. Ленин. Философские тетради. — Поля, собр. соч., т. 38, стр. 231—232. В марксистской литературе существуют различные точки зрения по проблеме противоречивости движения и способах ее воспроизведения в мысли, о чем свидетельствует, в частности, дискуссия, прошедшая в конце 60-х годов в журнале «Философские науки».

⁶⁹ Во 2-м изд.: «и ее различного удаления от центра».

⁷⁰ В этой форме был сформулирован принцип инерции Ньютона (см. Ньютон. Математические начала натуральной философии. В кн.: А. а. Крылов. Собрание трудов, т. VII. М. — Л., 1936,
стр. 39-40).

⁷¹ Во 2-м изд. прибавлено: «Теорема Декарта, гласящая, что во вселенной всегда сохраняется одно и то же количество движения, является такой же тавтологией».                                               -

⁷² О трактовке Гегелем закона тождества см.: Гегель. Наук» логики, т. 2, стр. 34—38. Следующая фраза — вставка 3-го изд.

⁷³ Во 2-м изд. далее следовало: «поскольку (ср. предшествующий параграф, примечание) тело существует и как абстракция».

⁷⁴ Ньютон. Математические начала натуральной философии, определение V: «...центростремительная сила есть та, с которого тела к некоторой точке, как к центру, отовсюду притягиваются, гонятся или как бы то ни было стремятся» (В кн.: А. Н. Крылов. Собрание трудов, т. VII, стр. 26).

⁷⁵ Эта мысль Гегеля была отмечена Ф. Энгельсом (см. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 20, стр. 598).

⁷⁶ Цитата из Ньютона: «...можно заставить свинцовое ядро уйти в небесные пространства и продолжать удаляться до бесконечности» (цит. изд. «Математических начал натуральной философии», стр. 27).

⁷⁷ Определение VIII «Математических начал натуральной философии» Ньютона гласит: «Название же «притяжение» (центром), «натиск» или «стремление» (к центру) я употребляю безразлично одно вместо другого, рассматривая эти силы не физически, а математически, поэтому читатель должен озаботиться, чтобы, ввиду таких названий, не думать, что я или хочу определить самый характер действия или физические причины происхождения этих сил, или же приписывать центрам (которые суть математические точки) действительно и физические силы, хотя я и буду говорить о силах центров и о притяжении центрами» (цит. изд. «Математи­ческих начал натуральной философии», стр. 29—30).

⁷⁸ Концовка этой фразы — вставка 3-го изд.

⁷⁹ Франкер (Francoeur) Луи Бенжамен (1773—1849) — французский математик, академик парижской Академии, известный своими учебниками по механике, математике, геодезии. Гегель цитирует из его «Traite elementaire de mechanique, adopte dans I'insiruction publique» (Paris, 1800, 4 ed, 1807) L. II: «Dynamique», cb. II «Du mouvement d'un point en ligne courbe», § 4. «De la gravi­tation imiverselje».

⁸⁰ Причиной остановки маятника является не сила тяжести, а трение в том месте, где маятник прикреплен, и сопротивление воздуха или какой-то другой среды. Идея о том, что причиной прекращения движения маятника является трение, против которой возражает Гегель, представляет собой еще неадекватную формулировку закона сохранения энергии, ибо при отсутствии трения маятник двигался бы вечно. С точки зрения закона сохранения энергии, которое было в обобщенной форме сформулировано уже после смерти Гегеля Р. Майером, Джоулем и Гельмгольцем, остановка маятника означает превращение кинетической энергии маятника в хаотическое движение среды. Анализируя основные формы движения, Ф. Энгельс заметил: «...поднятая кверху часовая гиря постепенно передала свое движение в форме теплоты от трения отдельным колесикам часового механизма. Но не движение падения,  как   обыкновенно   выражаются,   т. е.   не   притяжение, перешло в теплоту, т. е. некоторую форму отталкивания. Напротив, притяжение, тяжесть,  остается,  как правильно  замечает  Гельмгольц, тем же, чем оно было раньше, и даже, выражаясь точно, становится больше. Не притяжение, а отталкивание, сообщенное поднятому кверху телу посредством поднимания его, вот что механически уничтожается падением и что снова воскресает в форме теплоты»  (К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 20, стр. 397—398). Ср. рассуждение Гегеля в «Науке логики» (т. 1, стр. 457).

⁸¹ Здесь под силой бросания Гегель понимает, вероятно, полученную при бросании скорость движения, поскольку он резко выступает против введения в механику понятия силы.

⁸² Во 2-м изд. далее следовало: «И длительность суть лишь существование, так как каждый момент времени является бесконечно малым подобно тому, как каждый предшествующий момент времени является еще более бесконечно малой величиной. Поэтому сила инерции скорее принадлежит существованию скорости, увеличивающейся в каждый момент времени, ускорению. — Определения величины чего-то конкретного позволяют представить и выразить их в их различенности неподвижно друг подле друга, но, когда они превращаются в рефлексивные определения, обнару­живается их диалектика, так что каждое из них превращается в нечто противоположное тому, чем оно должно быть, с тем, чтобы выразить их неразрывность».

⁸³ Следующая фраза — вставка 3-го изд.

⁸⁴ Т. е. V=gt. Понятие равномерно ускоренного движения и определенного отношения скорости и времени развито Галилеем (см!. Галилей. Беседы и математические доказательства, касаю­щиеся двух новых отраслей науки. М. — Л., 1934, стр. 311—313. Теорема I, Предложение 1).

⁸⁵ Следующая фраза — вставка 3-го изд.

⁸⁶ Во 2-м изд.: «Трудность доказательства заключается в том, что постигается мыслью как просто равномерная и вместе с тем вообще-то как неопределенная абстрактная скорость».

⁸⁷ Во 2-м изд. Здесь заканчивалось предложение и далее сле­довало: «Лишь скорость в ее всеобщем значении должна быть опротестована во всех случаях».

⁸⁸ Концовка фразы — вставка 3-го изд.

⁸⁹Лагранж (Lagrange) Жозеф-Луи (1736—1813) — выдающийся французский математик, занимавшийся проблемами обоснования дифференциального и интегрального исчисления, проблемами небесной механики, картографии. Гегель цитирует его работу «Theorie des fonctions analytiques» (Paris, 1813, 1 ed., 1797), ч. 3:«Приложение теории функций к механике»; гл. I: «О предмете механики. О равномерном и равномерно ускоренном движении. О прямой линии вообще. Отношение между пространством, скоростью и ускоряющей силой».

⁹⁰ Следующая фраза — вставка 3-го изд.