Отечественная культура, сама российская государственность по приближении к веку нынешнему как-то заметно мельчала, уступая главную роль прохвостам и опереточным героям (апофеоз бездарной власти знаменовало собою временное правительство). Поэтому, видно, мы не привыкли отслеживать в ней сюжеты и персонажи, вполне годные для эпоса или трагедии. Между тем как сама государственная мифология Pax Russica, унаследованная Петром от Первого Рима, будто подталкивала к небывалому и никогда не бывшему на нашей родине величию.
Особняком стоит, пожалуй, лишь фигура самого Петра Великого - вопреки всем стараниям славянофильствующих публицистов и историков. Человек увлекающийся, поднапрягшись, может расширить список эпических героев, включив в него два-три монарха и три-четыре чиновника.
Обидно, если в этот список не попадет Победоносцев. Человек, за два года до кончины отставленный от дел, наблюдавший крушение всего, за что на протяжении всей своей чертветьвековой государственной деятельности боролся, легенда во всем, начиная от звучной фамилии и кончая известной некрасотой.
" Во всю ширь Литейного проспекта движется пестрая, разнокалиберная и возбужденная толпа, над головами которой реют красные знамена с зажигательными призывами и далеко несется песня: " Вставай, подымайся рабочий народ" . Толпа останавливается против темного двухэтажного дома №62, где много лет живет Константин Петрович, останавливается, чтобы прокричать ему слова ненависти и злобы... Крик толпы доносится до восьмидесятилетнего старца... Он весь в молитве и научном труде... И когда эта толпа шумно и грозно требовала от своих представителей резкого и беспощадного выступления против сложившегося порядка вещей, в создании которого он принимал в свое время такое деятельное участие,... он ничего не противопоставил резким словам осуждения в защиту того, чему так долго и так неустанно служил. Уже холодеющей рукой он протянул лишь своим друзьям и недругам небольшой печатный том, где на обертке значилось: " Новый Завет Господа нашего Иисуса Христа в новом русском переводе К.П.Победоносцева. Опыт к усовершенствованию перевода на русский язык священных книг Нового Завета" .
Выразительные строчки Бориса Глинского буквально просятся если не на поэму, то на кинофильм в стиле эйзенштейновского Ивана Грозного. Ну, что касается кино, то времена, когда оно было важнейшим из искусств, давно уже миновали, а книги - книгами нас еще балуют.
Книголюбы давно приметили серию pro et contra и каждая книга для них - событие. В книгах этой серии предпринимается попытка собрать самые разнообразные отзывы о творчестве выдающихся личностей отечественной культуры. На счету серии - такие безусловные удачи, как материалы о Н.А. Бердяеве, собранные А.А. Ермичевым (первая книга в этой серии), двухтомник статей о В.В. Розанове, подготовленный В.А. Фатеевым, двухтомник о К.Н. Леонтьеве, собранный А. Корольковым, книга о Николае Гумилеве, подготовленная Ю.В. Зобниным.
Труды Победоносцева, например, все предыдущие года подвергались обструкции. Сначала не жаловала его либеральная пресса, потом - ее духовные наследники - коммунистические литераторы (в первое десятилетие Советской власти, правда, в обличительных целях была напечатана некоторая часть его переписки), три года назад появилась издание карманного формата без должного научного комментария, изобилующее разного рода огрехами. Не стоит и говорить, что к наследию Победоносцева гораздо пристальней относились за границей (при жизни существовали переводы его работ на многие европейские языки, после смерти - исследования как творческого наследия, так и государственной деятельности).
И вот - новая долгожданная книга. Статьи, включенные в нее (составитель - С.Л. Фирсов) демонстрирует резкую поляризцию взглядов на известного деятеля прошлого. В книгу включен полный текст изданного ранее с купюрами " Московского сборника" (в общем-то рискованный, однако оправданный в данном случае шаг) и самые разные материалы - от эпиграммы Соловьева до попытки характеристики Победоносцева по его переписке с наследником Александром Александровичем, проделанной советским историком Ю.В. Готье. Не все представленные в книге точки зрения равноценны (особенно проигрывают спустя годы статьи, развенчивающие идеалы и деятельность известного сановника: нужды нет в огульном осмеянии, если ни достижения, ни промахи его правления не приняты во внимание), однако книга производит цельное впечатление.
Нельзя переоценить замысел издательского проекта pro et contra: подытоживая состояние дел в гуманитарном знании о той или иной фигуре нашего прошлого, они не только имеют самостоятельную ценность, но и весьма существенно стимулируют дальнейшие изыскания в осмыслении наследия прошлого. Они делают возможным продуктивную научную дискуссию. Не откладывая в долгий ящик, позволю себе высказать свои соображения по поводу деятельности обер-прокурора Синода.
Во-первых, знание о нем (да и вообще наше знание истории) странно обезличено, будто история творится если не обстоятельствами, то недоразумениями. А между тем еще Дильтей считал черты биографии героя определяющими для его творческой судьбы (именно творчество в широком смысле этого слова должно бы интересовать историка). До сих пор наше внимание к политику формировалось исключительно из того или иного понимания общественной пользы, причем, вся нечеткость этого понятия с одной стороны совершенно стерла для нас облик исторической личности, с другой - подменила знание о нем той или иной идеологией. Кто был Победоносцев? Был ли он женат или холост? О чем заботился? Чем руководствовался в поступках? - Эти вопросы как-то " сами собой" не вставали.
Во-вторых, все историческое знание злоупотребляет сослагательным наклонением, оценивая достижения интересующего нас лица с точки зрения небывшего, попросту нереального (" если бы Думу созвали раньше...", " если бы император был достойным человеком" ), между тем как и того, что было сделано, вполне достаточно для зрелого анализа. Эта черта, собственно, объясняется присущим историческому анализу прошлого утопическим субъективизмом, ничего не имеющий общего с персонализмом и интересом к человеческой личности.
Это - что касается поступков. Особняком стоит мир идей. Здесь, кажется не обойтись без предвзятости. Разговор о ценности мысли, кажется, невозможен вне той или иной ангажированности философа. Положим, нужно выяснить, ценны ли идеи Победоносцева или нет, актуальны и насколько актуальны. Тут не со всяким мыслителем придется историку философии легко. Кое-кто из героев прошлого рискует остаться на обочине " философского движения" (не уготована ли эта судьба Соловьеву?), и уступить место " второстепенным" и менее злободневным мыслителям. Однако воззрения Победоносцева столь органично вплетаются в круг идей позднего славянофильства (в европейской терминологии - позднего романтизма), что для определения места мыслителя достаточно этот круг очертить.
Характеристика личных черт Победоносцева на основании архивных материалов - переписки, например, - могла бы расширится за счет важного свидетельства Елизаветы Юрьевны Кузьминой-Караваевой (матери Марии, героически погибшей в фашистском лагере смерти) - автобиографической статьи " Друг моего детства" . Победоносцев бывал в доме ее тети. Известно, что именно детская привязанность к интересующему нас сановнику помешала матери Марии - которую трудно упрекнуть в симпатиях к философии " почвы и крови" - порвать с церковью в период увлечения либеральными идеями.
Можно вспомнить также, что Розанов несколько раз просил у Победоносцева ходатайства о предоставлении работы в столице; несмотря на безрезультатность просьб (Розанов был несимпатичен Победоносцеву), литератор оставил крайне благоприятное впечатление об обер-прокуроре, (говорю об этом на основании блестящего доклада В.А. Фатеева, изучившего переписку Победоносцева, Рачинского и Розанова). Это впечатление не претерпело особых изменений спустя годы. Конечно, Розанов в период увлечения " левыми" идеями критиковал скепсис Победоносцева (статьи из творчества этого периода представлены в сборнике). Но история-то весьма красноречиво свидетельствует о правоте скепсиса Победоносцева по отношению к будущему России и неправоте тогдашнего оптимизма Розанова.
Собственно, наибольшие возражения у либеральной публики вызвали меры по сдерживанию роста высшего образования за счет начального, насаждение церковно-приходских школ (именно формулировка " за счет" , к слову сказать, не годится: начальные школы содержались большей частью на средства общественных организаций - попечительных советов, и органов общественного самоуправления, земств).
Конечно, эти меры не могли поднять грамотность национальных окраин, поэтому среди мужчин от 9 до 49 лет в 1897 году грамотных было около 50%. Однако, на мой взгляд, на религиозность россиян это повлияло: даже после расказачивания, коллективизации и атеистического давления, народ в большинстве своем оставался религиозен. Иначе не объяснить повсеместное приятие религиозных служб в Великую Отечественную войну после восстановления патриаршества (на фронтах сегодняшних локальных войн подобное мероприятие вызвало бы недоумение). И лишь с естественной смертью поколения, обучавшегося до революции, религиозность пошла на убыль.
Не меньшая польза была от создания так называемых учительских институтов и учительских семинарий, развивавшихся в то время, когда был у власти Победоносцев. В этих учебных заведениях обучались те, кто окончил начальные, как правило бесплатные училища. Эти учебные заведения позволили полученить высшее образование самым низшим сословиям.
Благодаря стараниям Победоносцева увеличился отпуск сумм на жалование духовенству, а в 1902 году даже был издан устав о пенсиях для клириков (вспомним нелегкий быт духовенства, описанный у Лескова в " Соборянах" ).
Если говорить о книгах, то Константин Петрович Победоносцев известен не только " Московским сборником" , столь приглянувшимся Д.И. Менделееву (вошедшем, кстати, в сборник pro et contra). Он написал лучшее (возможно, по сей день) исследование по истории крепостного права, ряд работ по частным вопросам юриспруденции. Его перу принадлежит знаменитый трехтомный курс гражданского права, по которому учились не только наследники престола, но и все дореволюционные правоведы. Поэтому факт почетного членства Победоносцева в московском, петербургском, св. Владимира, юрьевском и казанском университетах не должен быть расценен исключительно как лесть. Трудно упрекнуть в лести и французскую Академию наук, которая также имела Победоносцева своим почетным членом. Исключительно научные заслуги Победоносцева, как мы видим, велики.
Труды Победоносцева имеют не только научное, но также и большое культурное значение. Обер-прокурор переводил с французского произведения известного социолога Ле Пле, а его перевод книги " О подражанию Христу" Фомы Кемпийского до сих пор считается лучшим (в интересе к мистическому опыту фламандского иеромонаха XV века чувствуется преемственность воззрениям поздних славянофилов с их представлением о ценности всякой культуры, не принимающим во внимание идеологические, вероисповедальные и прочие частности). Да и всякий, кто прочтет " Московский сборник" , не сможет не отдать должное филигранному мастерству, с которым выверена каждая фраза (не стоит, однако, путать ясность текста Победоносцева с лапидарностью).
Подлинным мастером предстает Победоносцев в произведениях, продолжающих святоотеческую традицию (жанр этих книг трудно определить): " Праздники Господни", " Победа, победившая мир" . Отец Валентин Асмус называет эти произведения " редким образцом религиозной лирики, где сердечное чувство неотделимо от устремления верующего разума к постижению духовной реальности... Истинным шедевром одного из лучших русских стилистов" . Вообще ведь весь " серебряный век" - век стилистики (в стиле святоотеческого наследия писали и Владимир Ильин, и Лев Карсавин), Победоносцев - блестящий представитель этого времени.
Зачастую идеи Победоносцева, цитировавшего в свою защиту все больше позитивистов, упрекают в эклектизме, но здесь легко опровергнуть этот упрек. Дело в том, что определенная симпатия к точности, присущей науке, характерна для всех поздних романтиков - грешили этим и Ницше, и Шпенглер. И позитивизму, и поздним романтикам (и, кстати, экзистенциалистам, во многом продолжавшим романтизм) свойственен антиметафизический пафос, стремление " любить жизнь больше ее смысла" . Победоносцев, например, демонстрирует, что существо общественной жизни составляет бессознательное (революционный шаг, свидетельствующий о конгениальности Победоносцева фрейдомарксистам, шаг, уступающий, конечно, известному направлению западной философии XX века в содержательности, поскольку в его время еще не было теории бессознательного).
Представление о примате бессознательного в общественной жизни, собственно, уводит его как государственного деятеля от творчества, создания новых общественных форм, оставляя сановнику только роль " удержания" существующих бессознательных структур и пестования, заботливого подготовления новых. Поскольку любое внешнее вмешательство в общественную организацию, по мысли Победоносцева, может обернуться только невиданными доселе разрушениями (нельзя не признать, что в конечном счете он оказался прав). Важно отметить и то, в чем Победоносцев разошелся бы с Фрейдом - в вопросе о возможности рационального познания бессознательного. Для Победоносцева бессознательное творческое начало - нечто вроде перста Божьего, во всяком случае, не рационализируемое начало. Здесь, ксати, коренится и слабость чисто охранительных позиций. Впрочем, там, где от этого чиновника требовалось творчество, он творил и создавал нечто новое - как в случае с церковно-приходскими школами. Что же до его неподатливости по отношению к либеральным нововведениям - скажем здесь, перефразируя известное изречение, что польза от них была сомнительна, а вред несомненен.
Прах Константина Петровича и его супруги Екатерины Александровны покоится за алтарем Введенской церкви Свято-Владимирской церковно-приходской школы (ныне это здание больницы имени революционера Коняшина). Весьма символично, что место погребения указывает на то начинание, которое обер-прокурор Синода считал главным в своей жизни. Раз в год - 3 июня, в день равноапостольных Константина и Елены у этого погребения служится поминальная служба. Это значит, что труды Победоносцева и его личность не забыты. В век интеллектуального самоедства Pax Russica поминает своих героев.