ПРЕДИСЛОВИЕ

Имя Якова Исаевича Абрамова  остается почти неизвестным специалистам-гуманитариям  -  философам,  обществоведам,  лингвистам,  хотя каждая из этих дисциплин могла бы обогатиться его оригинальными и масштабными идеями.  Тем более неизвестно это имя широкой публике,  несмотря на растущий ее интерес к жизни и трудам таких выдающихся мыслителей,  как Даниил Андреевм Михаил Бахтин,  Алексей Лосев,  Яков Голосовкер... Яков Абрамов  -  или, как называли его в кругу друзей и собеседников,  Я.А.  -  принадлежал к той же плеяде мыслителей-мучеников,  пронесших  за плечами тысячи километров проволоки и пурги.

В молодости он слушал лекции Вяч. Иванова и Н. Бердяева;  в старости был окружен почтительным вниманием молодых слушателей, некоторые из которых стали впоследствии видными деятелями нашей культуры.  Но лучшая часть жизни Я.А. пришлась на самые страшные годы в истории нашей страны:  у него не было кабинета и стола,  за которым он мог бы спокойно,  сосредоточенно излагать свои мысли.  Я.А. был говорящим и ,  что особенно  редко и ценно,  слушающим мыслителем.  В беседе с ним,  как бы одновременно с двух сторон,  рождались те догадки и предположения,  которые приобретали затем стройную форму у его учеников,  ложились в основу статей,  трактатов,  диссертаций.

Насколько нам известно,  даже после возвращения оттуда Яков Исаевич ни разу не пытался придать систематический вид своим воззрениям или хотя  бы запечатлеть их на бумаге.  Тем более ответственная задача выпадает на долю тех,  кто хотел бы воссоздать единство его мысли из множества отпечатков,  следов,  оставленных в трудах его учеников и последователей.  Целостную суть своего учения Я.А. нередко обозначал термином Всеразличие,  контрастно обрисовывая его на фоне того учения о Всеединстве,  которое принадлежало глубоко им почитаемому Владимиру Соловьеву (и легло в фундамент отечественной философской традиции).  Поэтому именно с учения о Всеразличии и целосообразно начать знакомство читателей с интеллектуальным наследием Якова Абрамова,  постепенно переходя к другим его частям и разделам.

Ниже приводится ряд систематически подобранных фрагментов из тех трудов,  где прямо или косвенно излагаются идеи Я.А.  -  как правило,  без упоминания его имени.  Такова была последняя воля Я.А.:  он считал,  что на сферу чистого мышления не должна распространяться категория авторства,  вполне применимая лишь к плодам литературной деятельности.  Тем не менее приводимые фрагменты,  хотя и принадлежащие разным авторам,  обнаруживают несомненную общность и повторяемость как в употреблении терминов,  так и в самом способе философствования  -  общность учения,  восходящего к незабываемым беседам Я.А.,  к единству его творческой личности.

В тех случаях,  когда источник цитируемых высказываний не назван,  они принадлежат самому Якову Абрамову и приводятся по записям составителя.
 

Слову не дано быть   точным -
остается быть дерзким".
                        Я.A.

Мы стремимся к наиболее строгому обоснованию наиболее странных утверждений.

Учение Я.А. с трудом поддается систематическому изложению.  Сам Я.А. иногда говорил,  что наилучшая система  -  та,  которая устраняет всякую системность,  подобно тому,  как наибольший многоугольник устраняет собственные углы.  Тем не менее в учении Я.А. обнаруживается немало "углов",  старательно заостренных суждений,  словно бы нацеленных на создание системы  -  но никогда не достигающих цели.  "Суть в том, -  говорил Я.А.  -  что настойчивое уклонение от системы тоже может стать системой,  наихудшей из всех  -  по привычке мы зовем ее хаосом,  хотя было бы правильнее сказать:  система отказов,  или ситема поблажек".

Иван Соловьев разъясняет эту мысль:  "Подобно тому,  как в любом сообщении слова чередуются с паузами,  а буквы с пробелами,  так и мышление действенно лишь тогда,  когда системные моменты чередуются в нем с бессистемными.  И чем системнее одни и бессистемнее другие,  тем ярче,  рельефнее вырисовывается мысль.  Пусть будет чернее карандаш и белее бумага" /"Эстетика в логике"/.

И действительно,  Я.А. пользовался системностью лишь как одним из приемов контраста в своей картине мироздания:  чтобы нажим в одних местах оттенял пробелы в других.  "Чем больше усилий создать систему,  тем достовернее ее невозможность.  Усилие прекрасно как свидетельство невозможности.  Невозможность привлекательна как итог усилий".

Это означает,  что усилия необходимы в той же степени,  в какой недосягаемы их цели:  эта необходимость и недосягаемость образуют прекрасное целое мысли,  дерзающе-безнадежной.

    "Истина требует всей полноты доказательств,  чтобы обнаружить свою недоказуемость.  И тогда она созерцается как красота.
    Красота требует предельного напряжения взора,  чтобы обнаружить свою незримость.  И тогда она совершается как добро.
    Добро требует сосредоточения всех сил,  чтобы обнаружить свое бессилие.  И тогда оно постигается как истина" /Иван Соловьев "О трояком поражении"/.
    Итак,  что есть истина?