Если Артикль был для Я.А. первословом его системы,  то и от остальных слов он желал такой же кропотливой работы над понятиями,  различения всего от всего.  В идеале каждое слово должно было стать термином,  межевым знаком на границе понятий,  в том почти религиозном смысле,  какой придавали Термину древние римляне,  чтившие в нем бога междй и границ.  Ежегодные праздники Терминалии устраивались 23 февраля и требовали возлияния меда и молока у межевого камня или в межевую яму.  Некоторые ученики Я.А. также собирались в этот день для "застольных Терминалий", чтобы превратить общепринятый,  но краткосрочный праздник военного противостояния в тысячелетний, но позабытый праздник мирных границ и полевых межей.  "Войско слов,  вооруженных терпением и стоящих на  охране границ между полями понятий и государствами мыслей... Армия умножения различий",  -  так характеризуется терминология в кратком руководстве по проведению Терминалий. -  То,  что теперь называют "терминологией"  -  это,  в сущности,  совокупность обрядов и жертв,  приносимых Термину.

Я.А. также приносил обильные жертвы этому богу непрестанным изобретениям все новых терминов,  частью шутливых и пародийных,  которыми уснащалась его речь.  Пожалуй,  не было ни одного слова,  самого житейского и заурядного,  которое не могло бы получить от Я.А. строгого понятийного смысла.  Здесь мы остановимся на немногих,  наиболее общих терминах Всеразличия,  указывающих на само это отличительное свойство всего:  различать или не различать.
 

                        РАЗЛИЧИЕ И ПРОТИВОРЕЧИЕ

Прежде всего, о самом "всеразличии".  Я.А. сознательно соотносил его с неопратоническим термином "всеединство",  получившим широкое применение в восточной патристике и в русской философии.  Я.А.  считал "всеединство", идею Единого как изначального  - первородным грехом философксой мысли,  поддавшейся искусу тоталитарности.

    "Да,  всеединство  -  благодатная возможность человеческого устроения, но прийти к ней можно, лишь исходя из всеразличия.  Единым все станет не раньше,  чем полностью раделится,  и даже атом явит ия себя индивида" /Петр Флорский.  "От всеединства к всеразличию. Эволюция пансофских идей"/.

    "Всеединство без всеразличия  -  это монизм насилия и порабощения,  а в политическом смысле  -  казарменный коммунизм" /Григорий Крохин.  "Реакционная революция"/.

    "В русской философской мысли всегда господствовала идея всеединства.  Менялись моды,  основой всеединства мыслилось идеальное либо материальное мироздание,  но единство оставалось всеопределяющей идеей.  Не пора ли объединиться на идее всеразличия?  Мы едины в том,  что различает нас, чем каждый отличается от другого.  Если искать первоначала, объединяющего мироздание,  то именно всеразличие окажется таковым.  И различие материального и идеального окажется одной из форм проявления этого всеразличия" /Иван Соловьев.  "Вечная философия"/.

Одним из главных следствий Всеразличия должно было стать низвержение идола,  который долгое время господствовал в теории познания и диалектике под именем Противоречия.  Я.А., как передают ученики,  не любил самих слов "противоположный",  "противопоставление",  и если изредка пользовался ими,  то всякий раз с явным принуждением  -  так старательно и напряженно выговаривал их,  точно боялся забыть очередной слог. Для него это были иностранные слова,  уродующие родной язык мысли.

"Если бы мышлению действительно были необходимы эти понятия,  оно выразило бы их легко и свободно,  как "истину",  "добро", "красоту"... Нет,  эти понятия навязаны мышлению профессиональным кретинизмом философов и политическим своекорыстием идеологов,  потому и понадобились эти раковые опухоли на теле языка  -  18-буквенные чудовища.  Языкоедство предшествовало людоедству,  и с того момента,  как термины типа "противоположение" вошли в моду,  можно было предвидеть все остальное.  Где вы видели,  чтобы вещи противопоставлялись или противополагались друг другу,  кроме как в извращенном воображении насильников и властолюбцев?  Можно ли противопоставить стулу стол или зеркалу шкаф?  Что это означает в действительности?  Можно поставить их друг против друга,  но при этом между ними не возникнет никакого противопоставления или противоречия.  Эти понятия лишены пластичности,  и если начать мыслить ими, чтобы затем их воплотить  - придется извратить весь порядок вещей,  произвести насилие,  противное их природе.  Вещи нельзя простивопоставлять,  можно только поставить их рядом  -  ближе или дальше друг к другу.  Противопоставлять можно только признаки,  отвлеченные от вещей:  черное и белое,  высокое и низкое,  холодное и горячее.  Но то "горячего" и "холодного" никому не холодно,  ни горячо,  потому что таких вещей не существует в природе. Вещь всегда обладает множеством признаков и потому никогда не противоположна другой вещи,  а только отличается от нее.  Между высоким и низким  -  противоположность,  но между высоким и низким домом или высоким и низким человеком  -  уже не противоположность,  а только различие,  т.е. бесконечная совокупность признаков,  частью сходных,  частью несходных.  И вот вместо богатства различий мы в нашей излюбленной диалектике получаем нищету противоположностей.  Вся ткань бытия изъедена молью противоречий.  Эту грубую,  продольно-поперечную холстину,  обнажившуюся из-под бархатного узора,  мы и называем сермяжно-дерюжной правдой истории" /Николай Розaнов,  "Против противоречия"/.

"... Противоречие  -  самое изощренное орудие,  которым дьявол вносит раскол и гибель в Божий мир.  Противоположностей не существует в природе,  это лишь абстрагирующая и беспощадная к действительности деятельность рассудка,  свихнувшегося на "познании добра и зла" в их противопоставлении. /.../ Лишь по одному признаку,  вычленяемому из совокупности,  вещи могут быть противопоставлены;  но нет вещей,  состоящих из одного признака;  и поэтому каждая,  в своей целостности,  в сочетании многих признаков,  лишь отличается от другой.  На вопрос,  что такое противоположность,  Я.А. ответил однажды:  то же самое,  что тождество.  В самом деле,  противоположность  -  это застывшее состояние тождества вещи самой себе. Если холодное есть только холодное,  оно противоположно горячему.  Если А тождественно А,  то оно противоположно не-А.  Но так же,  как не существует двух тождественных вещей,  так и не существует двух противоположных.  И тождество,  и противоположность  -  это лишь абстрактные допущения в определенных логических интервалах;  например,  по признаку "холодного-горячего" все холодные вещи тождественны между собой и противоположны всем горячим вещам.  Но такого рода абстракции лишь тогда привлекают мышление, когда оно одержимо демоническим инстинктом разрушения реальности.

Мышление подлинно творческое ,  заинтересованное в обогащении реальности,  движется в логическом пространстве между тождествами и противоположностями, никогда не приставая  ни к одному из этих пределов,  но постигая и умножая различия.  Как только мы утратим различие между холодными вещами,  произведя между ними тождество,  тотчас же явится их полная противоположность горячим вещам.  Отождествление на одном конце производит противопоставления на другом. Вот почему,  если ты с чем-то отождествил себя, то чему-то ты себя уже противопоставил, и наоборот.  Вот почему правило всеразличия,  действующее в сфере мышления,  гласит:  ничего ни с чем не отождествляй и ничего ничему не противопоставляй,  ибо этим уничтожается различие и воцаряется смерть.  Тождество и противоположность  -  это две абстракции различия,  разрывающие его живую сердцевину на мертвые крайности:  сходство,  лишаясь несходства, вырождается в противоположность,  так что дальше начинается уже мертворожденная игра в "единство и борьбу противоположностей".  Но зачем разрывать,  а потом сшивать то, что изначально живо?  - не для того ли,  чтобы изготовить жизнеподобное чучело,  набив его опилками диалектики,  чьи категории "распиливают" бытие?  Мир, которым овладевает диалектика,  превращается в своего чучельного двойника.  Скоро ли мы сможем сказать вместе с Достоевским:  "вместо диалектики наступила жизнь,  и в сознании должно было выработаться что-то совершенно другое"?

Что же это другое? Другое есть -  ДРУГОЕ.  Сознание,  которое вырабатывает в себе ДРУГОЕ, мы назовем Инаковым,  или Альтернативным сознанием..." /Лев Шварцкопф,  "Диалектика в Эдеме"/.

...Впрочем,  все эти рассуждения против диалектики принадлежат скорее ученикам Я.А.,  чем ему самому.  Я.А. был слишком тонким мыслителем,  чтобы выступать против,  чтобы противоречить самому противоречию.  Он просто брезговал этими понятиями и предпочитал их не употреблять.  Однажды он заметил,  что понятия:  "противоположность",  "противоречие",  "противопоставление"  -  сами разоблачают себя,  потому что звучат противно.  Это "против",  которое они твердят,  как заклинание,  обращается против них самих в сердце говорящего.  Язык так устроен, что изолгавшиеся слова сами произносят себе приговор.