Сам Я.А.,  насколько мне известно,  почти не употреблял этого слова,  пожалуй, слишком жаргонного,  хотя и вытекающего в своей семантике из теории всеразличия.  "Сливой" в кругу Я.А. было принято называть всякое явление с атрофированной,  размытой структурой, лишенное определительных признаков,  -  разумеется,  в том случае,  если эти признаки предполагались,  были существенны для его природы.
    Про поступок,  предпринятый с каким-то конкретным намерением,  но бессмысленный и неопределенный по манере поведения,  говорилось:  "Ну и сливу же наш Петенька отмочил!"
    Про книгу,  написанную с размахом и претензией,  но совершенно невразумительную по концепции, трактующую обо всем и ни о чем,  без различения понятий,  можно было услышать:  "Настоящая слива".
    Про собрание и беседу,  на которой высказывалось много точек зрения без всякого согласования или четкого разделения их  -  "собрание вышло  сливовым" /или "сливоватым"/.
    Человеку,  говорящему с пафосом,  но бестолково и всуе,  -  "кончай сливать,  говори яснее". О начальнике, дающем путанные распоряжения, которые противоречат друг другу:  "Он у нас такой сливщик!"

Трудно сказать, как образовалось это новое значение у слова "слива",  еще не отмеченное ни в одном словаре.  Скорее всего,  подмешалась ложная этимология, связующая "сливу" со значением "сливаться", "слив", но возможно,  что сыграла роль и неопределенная окраска самой ягоды, в которой слились оттенки синего,  бордового,  голубого,  фиолетового,  коричневого  -  одним словом,  "серо-буро-малинового" /пожалуй,  более наглядно,  чем в образе сливы,  этот универсальный цвет не представишь/.

Среди последователей всеразличия "слива" стала употребляться с таким же насмешливо-пренебрежительным оттенком,  как давно известные словечки того же ряда:  "липа" /подложное,  поддельное/,  "клюква" /выдуманное,  невозможное/.  Характерно,  однако,  что предметом осуждения и насмешки в данном случае выступает не отклонение от истины или от действительности,  не фальшивое или фантастическое,  а отсутствие ясно проведенного различия.  "Слива"  -  то,  в чем слилось много разных свойств, недостаточно расчлененных,  то, что отступает от всеобщего правила:  различай!  Именно всеразличие как целостное миросозерцание породило тот языковой контекст,  в котором стало вдруг возможным оценочное употребление этого слова,  как насмешки над неразличением.

Еще более сложный вопрос:  почему не давно известные "каша" и "винегрет",  употребляемые в том же переносном значении  -  "неразборчивая смесь"  -  вошли в язык всеразличия,  а понадобилось привлечение и переосмысливание другого слова?  Неисповедимы пути языка,  и мысль никогд не исследует их до конца.  Возможное объяснение:  "каша" и "винегрет" обозначают само состояние неразличенности,  а не конкретное явление или события,  отмеченное этим грехом.  Можно сказать:  "ну и каша у него в голове!"  -  однако нельзя отнести этот эпитет к отдельному поступку,  мысли,  высказыванию.  Суть в том,  что "слива"  -  это именно нечто отдельное,  по форме выделенное и отличеное от другого:  эта книга, эта  вещь,  это действие  -  но притом лишенное внутреннего оправдания для этой отдельности,  поскольку неразличенное в самом себе.  Вот так и получается нечто смешное,  округло-бессмысленное,  -  "слива", или,  хуже того,  "моченая слива",  т.е. неразличенное даже по признаку "твердого-жидкого"м  совсем уже набрякшее, размякшее,  расплывшееся:  по форме нечто,  а по сути ничто.

Кроме того,  "слива" дает,  не в пример "каше" и "винегрету",  большое число однокоренных или созвучных образований:  "сливовый",  "сливоватый",  "сливщик",  "сливать",  "сливеть" /последнее означает нечто вроде "терять ясность и остроту ума",  "впадать в маразм"  -  "он совсем засливел за последнее время"/,  "засливелый" /ставший однообразным,  неразличающий и неразличимый"/  и т.д. Все вместе они создают полезный словарный инструментарий для критики неразличимого.