содержание

                                    ПОДРАЖАТЕЛИ

    Насколько удается проследить,  подражатели вышли из той части крохоборов,  которая не удовлетворялась собиранием различных предметов,  но хотела непосредственно ощущать различия в своей жизни и поступках.  Подражатели стремятся в точности воспроизвести уже бывшие до них поступки или произведения,  чтобы убедить себя и других в невозможности повторения и неизбежности новизны.  Тем самым доказывается "от обратного" неподражаемость того,  чему подражают,  и неподражательность того,  кто подражает. То новое, что неотвратимо привносится во всякое подражание,  они считают неделимым и принимают за мельчайшую единицу новизны,  за атом истории,  или,  на их языке  - кенему. (13)  Кенема  -  то,  что происходит со мной,  когда я перечитываю уже знакомую мне книгу, брожу по давно изученной дачной местности, стою в привычной долгой очереди за молоком  -  то неповторимое,  что остро дает о себе знать именно в момент повторения.

"Наш подлинный опыт  -  царство кенем" /Мстислав Иванов,  "Кенотип очереди"/.

 "Подражание  -  это заслон всякой новизне,  испытующей ее различительную силу.  Та мельчайшая частица иного, которая проникает через непроницаемую преграду повторения,  -  это и есть квант новизны"/Матвей Бланк.  "Kвантование смысловой вселенной"/.

Исследовать эти микродозы нового,  кванты неповторимого,  пропущенные через свинцовую толщу подражания,  и ставятся задачей данного направления.

Неизгладимое впечатление на подражателей произвел рассказ Я.А. о некоем испанском писателе,  который решил заново  -  слово в слово  -  написать "Дон Кихот" Сервантеса.  Почему он выбрал  "Дон Кихота"?  Не только потому, что это величайшее произведение его родной литературы;  но как Дон Кихот во всем подражал знаменитым рыцарям,  так и писатель этот решил во всем подражать автору "Дон Кихота".  Иными словами,  дух чистейшего донкихотства,  благороднейшего подражательства,  руководил им,  когда,  ни разу не заглянув в роман для сверки,  он создал его заново свободным творческим усилием.  Конечно,  писателю не удалось повторить Сервантеса,  как Дону Кихоту не удалось повторить Амадиса Галльского:  пропущенный сквозь толщу веков,  тот же самый текст приобрел совершенно новое значение, и более трагическое,  и более комическое,  чем во времена Сервантеса.  Но как обнаружить эту удивительную новизну,  прозрачную,  как стекло  -  как доказать самобытность этого произведения,  которое ни словом не отличалось от "Дон Кихота",  хотя и говорило читателю ХХ века совсем о другом?  Писатель понял,  что прозрачность новизны станет наглядна,  только если провести по ней царапину,  -  создать еще один текст, отличный от "Дон Кихота".  И тогда он написал новеллу  о своем  "Дон Кихоте",  о величии подражательства,  которое не отменяет творчества,  но погружает его на прозрачную, почти неразличимую глубину.  Благодаря этой новелле,  изданной под псевдонимом,  некто Пьер Менар был признан крупнейшим испаноязычным писателем ХХ века,  тогда как подлинное свое имя  он подписал лишь под единственным и неоцененным своим шедевром  -  вторым "Дон Кихотом".

Что означала эта притча в устах Я.А.? (14) Апологию падражательства или иронию над ним7 Ведь сам Сервантес на примере несвоевременного рыцаря Дон Кихота доказал, что подражать минувшим эпохам невозможно. Значит, писатель,  решивший подражать самому Сервантесу, задумал этот иронический опыт для того, чтобы опровергнуть своего предшественника. Рыцарский роман в XVI в. невозможен? А вот гДон Кихотх в ХХ в. возможен! Но в результате писатель невольно подтвердил мысль Сервантеса, поскольку написал совсем другого (хотя дословно того же самого) гДон Кихотах. И новелла, признанная его величайшим триумфом, означала по сути творческое поражение, поскольку смысл подражания мог обнаружиться лишь за пределами самого подражания, в отдельном тексте,  т.е. в ушерб изначальному замыслу. По-видимому, Я. А. хотел этим сказать, что подражательство невозможно и напрасно, поскольку все равно  обречено быть прибавкой, новизной, а значит, целью может быть лишь различие,  не тождество. Подражатели стремятся к тождеству ради выявления различия и вполне достигают этого очевидного результата - так что нечего к нему и стремиться.

По мысли Я.А.,  само утверждение некоего тождества между явлениями преполагает различие между ними,  ибо утверждение и есть по сути своей различение.  Сказать:  "это есть то"  -  значит провести разницу между "этим" и "тем",  такую разницу, которая не входит в предмет суждения,но образует его необходимую форму,  в силу того, что " это" называется иначе, чем "то". Но даже если оно и называется тем же именем:  А есть А,  -  то имя это,  употребляясь дважды в разных местах суждения /слева и справа/ содержит разницу себя с собой в качестве субъекта и предиката.  На этой простейшей и нагляднейшей формуле тождества Я.А. демонстрировал его невозможность  -  то самое,  что гораздо более трудоемким способом продемонстрировал испанский писатель,  написав второго, а по сути  -  нового "Дон Кихота".  "Если "А есть А"  -  значит ли это, что А тождественно А?  Нет, нетождественно. Потому что одно А стоит первым,  другое вторым.  Одно берется как точка отправления,  другое  - как точка прибытия.  Одно подлежащее,  другое сказуемое.  Значит, они не только не тождественны, но благодаря этому мнимому тождеству между ними обнаруживается масса различий".

Казалось бы,  Я.А. подтверждает тем самым доктрину подражательства: мнимое тождество способствует нагляднейшему различению.  Но вот как он продолжает:  "Значит ли это, что такими мнимыми равенствами мы продвигаем вперд дело всеразличия?  Нет, ничуть.  Потому что сколько ни тверди:  А есть А,  Б есть Б,  они не станут от этого более различимы, чем уже являются благодаря самой различающей природе суждения.  Суть же в том, что и по содержанию своему суждение должно различать.  Вот к чему должно стремиться. Подлинным гением испанский писатель стал не тогда, когда повторил роман Сервантеса,  а когда написал об этом свою собственную новеллу.  Ищите,  в чем А есть Б,  и тогда вам приложится знание,  в чем А не есть Б  -  ибо здесь обнаруживается уже не только отличие А от Б,  но и отличие этого отличия от полагаемого тождества между ними,  т.е. возрастает внутренняя мера самого различения.  Если же вы найдете, в чем А есть Я и сумеете это обосновать  -  я стану вашим учеником" /выдержки приводятся по работе Ивана Соловьева "Голубая нить"/.

Часто подражатели проводят совместные акции,  в которых ведут себя согласно принципу наибольшего тождества,  фиксируя при этом невольно возникающие различия,  -  например,  совершают прогулку в лес или поездку в соседний город,  записывая свои впечатления в дневнике и затем сравнивая их.  При этом на совершенно идентичном опыте выявляются минимальные различительные признаки индивидуальностей, что дает повод для дальнейшей рефлексии:  "Я препочитаю огибать деревья справа,  а не слева,  оглядывать здание прежде,  чем читать надпись на нем,  -  в отличие от других,  в отличие от себя вчерашнего...  Почему?"  Такими вопросами и рассуждениями предметно-личностного толка переполнен коллективный сборник подражателей "Отчеты о прогулках",  задача которого  -  "выразить нечто особое через предельно общее  -  чтобы различие явило себя не сознательно,  а почти что случайно,  необоримо,  в мгновенном и властном торжестве своем" /из "Предисловия"  к "Отчетам"/.

Из подражателей со временем выделилась и симметричная им "Группа разрозненных действий",  члены которой живут обособленной, независимой жизнью,  но периодически,  раз в неделю или в месяц,  встречаются,  чтобы рассмотреть параллельный ход своих жизней и отметить в них изумляющие сходства или многозначительные различия.  Например,  в анализе данных за какой-то день обнаруживается, что двое читали одну и ту же книгу,  трое переживали депрессию,  четверо по чистой случайности не встретились в одном парке,  где совершали прогулку.  Сопоставление этих данных,  подвижная конфигурация событий,  динамика совпадений и расхождений приводит участников группы к выводам о трансфизических силах,  действующих на каждого,  рисующих осмысленных многожизненный узор. Впоследствии это группа переименовала себя в "Группу по изучению Промысла"  -  подробнее о ее особом вкладе в учение Я.А. будет сказано в разделе "Судьба".

__________________________________

13. От древнегреческого  кайнос  -  новый.

14. Как обнаружилось впоследствии, когда аргентинский писатель Х.Л,Борхес был переведен на русский язык,  Я.А. вольно пересказал его новеллу "Пьер Менар, автор "Дон Кихота",  внеся в нее несколько оригинальных моментов,  в частности,  провел параллель между подражанием Дон Кихота рыцарским романам и подражанием Менара роману Сервантеса,  а также отождествил Менара с самим Борхесом.
Вообще Я.А. развивал своеборазную теорию истолкования художественных произведений.  Поскольку вымышленным мир произведения как бы снится художнику, то задача интерпретатора  -  еще раз заснуть в этом мире, увидеть его как сон во сне,  и затем пересказать,  так что второе сновидение углубит странность первого и резче обрисует смысл вымысла через его удвоение.  Интерпретатор должен как бы немного забыть произведение,  что-то перепутать в нем,  слегка исказить  -  через эту иллюзорность обнажить природу и задачи самой художественной иллюзии.  Поскольку у такого неточного пересказа есть конкретный оригинал, смысл легко проявится с смещениях,  тогда как само произведение не имеет оригинала,  поэтому его первичный смысл невозможно установить.

15.  "Теоморфный"  -  Богообразный,  Богоподобный,  сотворенный по образу и подобию Творца,  наделенный Его свойствами.  Этот термин чрезвычайно употребителен в сочинениях последователей Я.А.

 16. Ср. "Раз в крещенский вечерок девушки гадали..."  Думается,  однако,  что здесь "раз" указывает не только на обстоятельство времени, но и на того,  кому производилось гаданье.

 17. Поль Валери об искусстве.  М., "Искусство",  1976,  с.586.

Hosted by uCoz