Одна из наименее изученных вер. Ее же представителей называют иногда "землесвятцами", "нашенцами", "степняками", "равнинниками", "широтниками" - впрочем, не исключено, что это разные толки внутри самого пустоверия, разногласия которых еще подлежат уточнению. В некоторых точках это учение соприкасается с КРАСНООРДЫНСТВОМ, или восточничеством.
        С точки зрения пустоверцев, атеизм, восторжествовавший в послеоктябрьское время, есть значительный шаг России в направлении восточных форм религиозности, почитающих Ничто. Крах православия создал предпосылки для выработки новой всемирной религии, занимающей промежуточное место между восточной и западной, "негативной" и "позитивной" формами религиозности, "мироотрицанием" и "мироутверждением".

                "Русский марксизм близок буддизму своей атеистической направленностью. . . Существенная разница, однако, в том, что российская нирвана ищется внутри самой жизни, конструируется из материалов природы и общества. Место, где должно быть достигнуто спасение и разоблачение пестрого наряда Майи, находится в физическом пространстве и историческом времени. Но при этом оно не смешивается со временем, возвышается над ним, как светлое царство сверхистории (или "подлинной истории"). Точно так же место нирваны в этом мире не может быть суммой или конфигурацией каких-то конкретных мест, обладающих разным рельефом, ландшафтом, климатом, - это должно быть одно сплошное место, географически доступное и достоверное, но наделенное безграничностью Абсолюта в его вечном равенстве себе. Такое помещение нирваны внутрь времени и пространства (в отличие от собственно буддистского их отвержения) приводит к специфически "ровным", или "широтным" модусам религиозного существования. Хроносом этого "ровного" состояния мира становится царствование одного неумирающего вождя, а топосом - протяженность одной нескончаемой равнины" ("Буддомарксизм. Материалы и исследования").

                Специфической, еще не осознанной формой русской религиозности, которая только в последнее время выступает из-под обломков чуждых, привнесенных с Запада религий, пустоверцы считают "врожденный инстинкт" Пустоты. При этом Пустота трактуется не как простая Ничтойность, "зряшное отрицание", но как безразличная Всейность, где все растворяется во всем и перестает быть чем-то в особенности.
                 Отсюда, кстати, спор пустоверцев с вещетворцами, которые утверждают, что "ничто не может быть, не будучи чем-то". Пустоверческий антитезис: "ничто не может быть, не будучи всем" (И.К. "Антиномии пустоты").
                Такое состояние бытия, которое не отличается определенно ни от какого другого, пустоверцы называют "расширением", проповедуя
        "спокойное и здоровое существование в модусе широты. Широта - это дар Господа человеку. По одному из древнейших преданий, мир вначале состоял из одних только высот и глубин, гор и морей. Когда появился человек, он не знал, где жить ему, и взмолился: "Господи, где ты? Хочу быть с тобой!" И тогда Господь ответил ему: "Положу перед тобой высоты мои, постелю перед тобой глубины мои, потому что ты - верный мой образ и возлюбленное дитя, и не будет у меня тайн от тебя, как и у тебя не будет тайн от меня". И вот Бог создал первое ровное место на земле - Эдем и поселил в нем человека, который стал обладать землею, потому что она вся открылась ему. . . Но когда человек закрыл свое сердце от Бога, снова закрылась от него земля, снова разверзлись пучины и вознеслись горы. /. . ./
                И все же, изгнав человека из рая, Бог оставил ему место для работы на земле. И пусть навевает равнина грусть и уныние на человека - это память ему о завете с Богом, это земля, которой поручено владеть ему. Величайшему же народу, избранному для освящения земной шири, дана величайшая равнина" (Г. Я. "Ширь и высь в ранних эсхатологических преданиях").

                "Помни: ты живешь на равнине - и да пребудет равнина в тебе. "Равниной" называется состояние человека, достигшего точки МЫ в своей душе. Наибольшая мудрость - быть ровным, как простертое вокруг тебя пространство. Через все души расстилается одна и та же бесконечная равнина, на которой мы должны встретиться друг с другом. Кто пройдет выше или ниже, никогда не встретит брата. Если ты воздвигнешь себе гору, то заслонишь свет ближнему, если спустишься в ущелье, сам окажешься вне света. . . Посмотри на землю, раскинувшуюся на тысячи верст вокруг тебя. Самой природой тебе дан образец. Будь сам, как эта равнина, - всегда одинаков, не возносясь от радости, не поникая от грусти, не возрастая и не понижаясь. Истина - та широта, где каждый встречается с каждым, а не выси и глуби, куда залетают-западают одиночки. Широта соединяет, а высота и глубина разделяют. . . Широта - это открытость Божьего сердца, собирающего нас, всех детей своих, во единое МЫ. Кто внемлет Господу и на его "Я" отзывается "мы", тот уже постиг духовную равнину в сердце своем. /. . . /
                Во всякой вещи важнее всего ее широта. Идеальный мир не имеет глубин и высот, в нем ничего не сокрыто от человека. С одного места можно видеть все остальные, голос внятно разносится по равнине и каждый слышен каждому. Это и есть высшая мера развития, конечный пункт в эволюции миров, когда все, бывшее внутри, станет СНАРУЖИ. Каждая вещь, запрятанная в своих высях и безднах, выйдет из темницы первородного греха, снимет печать постыдной тайны, - развернется во всю могучую ширину свою, станет СТЕПЬЮ. В каждой вещи есть своя СТЕПЬ, но какие силы нужны, чтобы из конца в конец пройти ее, чтобы стать равным всему! . . .Найдешь ли ты в себе степного кочевника, испытаешь ли шагом своим ширь и размах вещей?. . ." (Н.Р. "Книга равнин и степей").

        Пустоверцы считают, что широта связана с феноменом российского пьянства, который изучен еще не достаточно, - не найдена соответствующая ему, достаточно объемная форма трезвости.

                "Пьянство - эсхатологическая болезнь русской души, жаждущей новой земли и нового неба. Всюду мерещится нам, как сказал поэт, "обетованная ширь, от которой и свету темно" (И. Ж.) /. . ./ Нация сможет исцелиться от пьянства лишь тогда, когда найдет соответствие своим широчайшим душевным запросам в самой действительности. Европейские формы цивилизации, слишком узкие, обособленные, "партикулярные", не дают ответа на эти безграничные запросы - а хмель, размывая границы, как-то удовлетворяет их. Пьянство, конечно, болезнь - но найдите такое здоровье, которого пожелала бы душа, уже хлебнувшая безбрежной степной тоски. . . Нужны такие трезвые формы расширения, которые сами собой вытеснили бы пьянство" (Ю. К. "Веселие на Руси").

                Среди вариантов будущего, "прозреваемых" пустоверцами, - возврат на сверхисторической стадии к доисторическому кочевью.

                "Скорость - одна из немногих подлинных форм трезвого расширения. Передвигаясь с места на место, человек ощущает свою беспредельность уже не за гранью реальности, а в ней самой. . . Россия будущего - это общество "бегунов", где каждый находится не там, где был вчера. Была такая секта в старорусские времена, участники которой находились в бегах - от властей, от оседлых, от самих себя. Конечно, в наше время только экономически преуспевающее общество может позволить своим членам находиться в постоянном движении. Но сами пути развития цивилизации: опережающий рост средств транспорта, связи, всех видов коммуникации - указывают на вероятность такого будущего. /. . . /
                Человек, находящийся в пути, трезв, потому что его опьяняет сама скорость. Низшая, алкогольная форма опьянения вытесняется высшей, апокалиптической. Если индус приобщается к пустоте созерцанием, замиранием, отстранением, то русский - предельной отдачей скорости. Он верит в пустоту, которая открывается ему повсюду, ибо скорость есть высшее откровение пустоты, которая затягивает в себя, подобно смерчу, но хранит в целости и несет все дальше и дальше. Он сжигает в своей душе пространство и время, зависая в неподвижной точке Всегда-и-Здесь. Для скорости нет преград, нет ничего иного: все - здесь, все - сейчас. . . Достаточно коня или мотоцикла, чтобы сжечь груду навязчивого, давящего вещества, вылететь в вечность, оставаясь во времени. Как писал один из ранних поэтов-пустоверцев В. Б.,
                 Ты несешься ль, мой конь, иль на месте стоишь?
                         Конь молчит - и летит в бесконечность.
                 Безграничная даль, безответная тишь
                         Отражают как в зеркале вечность.
                В этом стихотворении под названием "Степь" выражен религиозный опыт человека, которому не нужно алкогольное забытье, так же как и метафизическое инобытие - ибо в самом пространстве и времени он достигает уничтожения пространства и времени, проникает в пустотность самого бытия. "Безграничная даль, безответная тишь" - это нирвана, раскрывшаяся в реальности здешнего мира.
                . . . Переход от оседлости к кочевью - вероятный прогноз на отдаленное будущее. Ведь согласно спирально-диалектической теории развития, будущее на новых витках непрерывно повторяет прошедшее и даже возвращается ко все более ранним стадиям. Если в социально-экономическом прогнозе нас ждет бесклассовое общество, возрождающее лучшие черты первобытной коммуны, то в культурно-психологическом прогнозе вполне вероятно возвращение к кочевью. Быть может, это единственный путь нравственного возрождения нации, блуждающей в пьяных видениях, - привить ей вкус действительных странствий" (М. Р. "О древних и новых кочевниках").

                Пустоверцы проводят свою инициацию, которая называется "обхождение пустоты". Если обычно в религиозных обрядах создаются преграды для новообращенных, то здесь, напротив, предусмотрительно снимаются все преграды. Обряд проводится на ровном месте, желательно как можно более открытом со всех сторон, в поле или в степи. Нет никаких ориентиров: правое - такое же, как и левое, спереди то же, что и сзади. Посвящаемый совершает круги, которые сначала расширяются, потом сужаются к исходной точке, после чего он считается "принятым пустотой". Отныне пустота, которую он "обошел", будет внутри него.
                Своей проповедью пустоверцы рассчитывают привлечь внимание зарубежного мира, о чем свидетельствует полумистическая-полурекламная статья К. К. "Чаша озарений", из которой приводим ряд отрывков:

                "Раньше мистически настроенные молодые люди отправлялись в страну грез и чудес - в дебри и пещеры Индостана, на вершины Тибета, по следам Блаватской и Рериха, чтобы искать мудрость в непреступных ашрамах, горных обителях махатм. Теперь они едут в Россию и разбивают свои палатки в голой степи. На летний период почти вся великая восточноевропейская равнина превращается в плато медитаций для западных европейцев и американцев. Страна, которая, по словам немецкого писателя Э. Юнгера, "сумела избежать малейшего намека на чудо", прозаическая, как сама проза, обыденная, как серенький ненастный денек, - вдруг получила репутацию "чаши озарений". /. . . /
                Обычно представление о тайне связано для нас с закрытостью, неприступностью. Пространственный архетип тайны - пещера, чаща, горная вершина: там обитает мудрец, хранящий дивное откровение. Этот комплекс происходит из обрядов инициации: чтобы быть посвященным в тайну, нужно преодолеть сложнейшие преграды на пути к ней.
                Но есть еще более загадочное - это открытость, вседоступность тайны. Именно степь, бесконечная равнина дает почувствовать, что тайна не там, а здесь; ее можно коснуться, но она не убывает. Там, где нет никаких секретов, открывается наибольшая тайна. Плоская земля, везде одинаковая, простертая на все четыре стороны в бесконечную даль. . . Разве Вселенная в целом, в избытке своего пространства над веществом, - не такая же равномерная пустота? И если в каких-то удаленных друг от друга пунктах Вселенной и скапливаются массивы "заслоняющего" вещества, то это лишь капля в море бескачественной однородности. Вселенная везде одинакова, ни в одной ее крупной части плотность вещества не больше и не меньше, чем в другой. И вот эта одинаковость - величайшая загадка для человека, который привык ощущать себя личностью, ни на кого непохожей . . . "

                Люди уходят в степь, долго странствуют по ней, уподобляясь кочевникам, вовсе не для того, чтобы увидеть что-то новое (этого хватает на Западе), а чтобы в непрерывных скитаниях видеть все время одно и то же, соотнести себя со Вселенной. Они изучают свойства пустоты - и пустота наполняет их. Они называют это состояние ПУСТОНАПОЛНЕННОСТЬЮ.

                "В степи, - признается один из них, прошагавший около 1500 километров, - я постиг то, чего не достиг трехгодичными упражнениями в йоге и трансцендентальной медитации. Мир пуст, как наши ладони, когда мы рождаемся на свет. Никто не придет к нам, потому что Бог - лишь Полнота этой пустоты, и принять ее - значит стать никем, никаким. Важно только место, в каком ты стоишь, и место, куда ты идешь, - но это одно и то же место. Всего остального не существует" (цитируется по сборнику "Паломники в страну пустоты. Путевые заметки и медитации").

                "В степи нет разницы между "здесь" и "там", вообще нет никакой разницы. . . Если Бог и не сотворил степь, то Он обитает в ней. Степь - это негатив, отснятый с Того, Кто называется Бог: ее пустота - изнанка Его полноты. . . .Степь учит ясности, которая сама по себе есть величайшая тайна, и любая разгадка мельче ее. В степи можно только быть, не ожидая никаких событий: с тобой ничего не происходит и никогда не произойдет.
                Было много поучений, что человеку делать со своей душой, со своим разумом, со своей совестью. Но никто еще не научил, что делать со степью, что делать с окружающим пространством и почему оно простирается вокруг тебя. В степи вдруг понимаешь, что твое призвание - обходить пустоту. И везде ты найдешь достаточно пустоты, чтобы обойти ее. В каждом городе, на каждой улице и даже в каждой комнате есть своя маленькая степь. /. . . /
                Русский поэт и мудрец Тютчев сказал, что величайшая загадка природы - отсутствие у нее каких-либо загадок. Это нагляднее всего в тех краях, "где так вяло свод небесный на землю тощую глядит. . ." (он же). Вот почему западные ПАЛОМНИКИ ПУСТОТЫ устремляются в степь: они хотят увидеть лицом к лицу этого Сфинкса, у которого нет никаких загадок. Египетский сфинкс, со своими простодушными вопросами, ответы на которые в перевернутом виде помещает азбука, - просто дитя в сравнении с российским Сфинксом, который ни о чем не спрашивает. Он виден весь насквозь, шевеля львиной гривой бурых ковылей" (В. А. "Богостепь").

        Пустоверцы объявляют Россию "родиной пустоты" и вместе с тем "страной будущего", точнее, "страной прекращенного времени", проча ей "завершение творческой судьбы мира". В поисках доказательств они обращаются и к физическим, и к эстетическим аналогиям.

                "Между нашими мыслями - как между частицами вещества - должна быть пустота, чтобы они могли порождать и сменять друг друга. Кто боится и не ведает пустоты, ни к чему не способен. Великий человек - тот, кто вполне испытал на себе пустоту мира, кто умеет быть пустым, ничтожнейшим из ничтожных. Если "гений и злодейство есть вещи несовместные", то гений и ничтожество - вполне совместимые, даже взаимообязывающие.  ". . .И меж детей ничтожных мира, быть может, всех ничтожней он", - это сказал о гении Пушкин, отказавший ему в праве на злодейство. Ничтожность означает - быть пустым, никаким, не злым и не добрым. И закономерно, что бежит этот поэт из пустоты внутренней во внешнюю - "на берега пустынных волн". Чтобы творить, ему надо ощущать рядом с собой великую пустоту природы - он творит из ничего, и только поэтому "и звуков и смятенья полн". Необходимо подключиться к какой-либо пустоте, чтобы забил ключ вдохновенья. . .
                Может быть, исходный акт сотворенья мира из "ничего" всякий раз воспроизводится в работе мыслителя или художника, которые извлекают свои небывалые миры из той же пустоты, "мрачной бездны", над которой до начала дней парил сам Дух Божий. Значит, ради полноты творческого акта необходимо иметь это "ничто" - а его-то как раз и не хватает в современной цивилизации, заполненной информацией и культурой. Кажется, вся пустота мира уже поделена между тысячами наук, искусств, теорий, практик, которые толкутся каждая на своем мелком участке планеты, сплошь исслеженном и затоптанном. . .
                Но есть еще в мире великая, непочатая пустота - Россия. И что ни прикасается к ней, получает искру вдохновенья. "Все должно творить в этой России и в этом русском языке", - писал Пушкин. Россия - целина знания, целина бытия. Если что-то великое еще происходит в мире, то потому, что неощутимо прикасается к этому вакууму и черпает из него заряд новых энергий.
                Страна, в которой запрятано так много пространства, не может не завораживать. Уже сейчас лучшие умы современности устремляются сюда, заглядывают за край западной цивилизации, всматриваются в чистое зеркало великой равнины, чтобы увидеть в ней свое грядущее "ничто" как возможность "всего". Быть может, первый день творения потому и не начинался над этой "безвидной и пустой" землей, что она сохраняется Богом для чуда и откровения последнего дня. Мы верим, что Россия станет первой запредельной державой мира, что Дух, носящийся над этой мглистой бездной, сотворит в ней новое небо и новую землю - осияет светом веры, омоет влагой знания, произрастит зелень надежды. В этом мире туманная Россия - зачаток миров иных. . .
                В книге Исайи есть пророчество о великой равнине, на которой явится всему миру слава Господня. "Глас вопиющего в пустыне: приготовьте путь Господу, прямыми сделайте в степи стези Богу нашему. Всякий дол да наполнится, и всякая гора и холм да понизится, кривизны выпрямятся, и неровные пути сделаются гладкими. И явится слава Господня, и узрит всякая плоть спасение Божие" (Исайя, 40, 3-5). Из сердца России раздается этот глас вопиющего в пустыне. В пустоту России грядет День Господень, последний День, выпрямляющий все пути - и восставляющий на них нового человека, уравнителя всех кривизн, странника всех пространств, чье Всё совлекается от ветхого Ничто его родимой земли, в праздник ее Восполнения" (Г. Н. "Эсхатология равнины").