Профессионально-религиозный союз, зародившийся, по преданию, примерно 3000 лет назад, в древнем Египте. Но лишь в самое последнее время начинают доноситься смутные вести о всемирном братстве стекольщиков, об их профессиональных тайнах и религиозных учениях. Если братство вольных каменщиков - масонов, несмотря на свой конспиративный характер, все-таки "нашумело" в истории и получило широкую, подчас скандальную известность, как и братство угольщиков-карбонариев, то о стекольщиках, или, как их называют в европейских странах, глассарах, до сих пор не имелось достоверных сведений.
        Судя по всему, дело не в особой засекреченности, а в самом учении, которое называется всеоткрытостью.

                "Произведения стекольщиков слишком хрупки и прозрачны, чтобы строить из них уличные баррикады или возводить рукотворные храмы. Только тонкий глаз может оценить глубину прозрачности, пропускающей даже слабый свет. И лишь печальный опыт нашего времени, отбросившего наконец увеличивающие призмы идеологий, - лишь этот отрицательный опыт сделал нас, наконец, восприимчивыми к простой прозрачности стекла - тайне, оберегаемой тысячелетиями" (Е. Г. "Созерцание или умозрение?").

        Существуют разные предположения о связи стекольщиков и вольных каменщиков. Иные считают их особым подразделением масонской организации, отделившейся ложей; другие усматривают в них исконных соперников. В отличие от масонов, строящих мировой храм из массивных глыб, из деяний и событий, приобретших вес в истории, глассары предполагают воздвигнуть его из стекла, невидимо для всех окружающих, - как очищение замутненных поверхностей мира, который благодаря такому опрозрачниванию сам превращается в храм. Стекольщики, в отличие от каменщиков, абсолютно аполитичны, не стремятся заручиться поддержкой и участием сильных мира сего и включают в свои ряды совершенно безвестных лиц, которые не пользуются влиянием ни в одной сфере жизни и всячески стараются стереть след своего имени и пребывания на земле. "То, что пропускает свет, не оставляет тени" (О. О. "Без названия").

        Теоретический манифест этого движения - "Прозрачный человек" А. О., где противополагаются два способа исторической деятельности. Один - "строительный", восходящий к Вавилонской башне: на протяжении веков возобновляются попытки построить из "тяжестей Земли" здание, достигающее неба. Другой - "созерцательный", где за исходное берется само небо, его свет, пропускать который должны земные предметы, постепенно достигая чистоты стекла. Выплавляясь из песка, из состава земли, стекло как бы онебеснивает его изнутри.
                "Если в камне земля воссылает свою тяжесть небу, то в стекле небо дарит свою прозрачность земле. . . Не окаменять небо, а остеклять землю; не возводить башню, а низводить свет учили древнейшие мастера" (А. О., глава "Сияние").
        Древнееврейское слово "ракиа", перегородка между верхними и нижними водами, возведенная на второй день творения и образующая видимое небо, было переведено тайными сочувственниками масонов как "твердь" ("Бытие", 1, 7). По мнению же глассаров, подкрепленному филологическими изысканиями, "ракиа" исконно значило "стекловидный кристалл" или просто "стекло". Это не только разные переводы с языка на язык, это разные переходы между землей и небом.

                "Твердь" - путь камня, "стекло" - путь света. Стеклянное средостение между землей и небом - это и есть богооткровенность мироздании, космос как религиозное откровение, как ясность в отношении двух миров. Ничего не сокрыл Господь от своих возлюбленных детей человеческих. . . Сосуд веры наполнен незримым - но не сокрытым, а наоборот, прозрачным. Незримость Бога есть полная открытость Его. /. . . /  Небо уводит взгляд за предел всего видимого - чтобы представить видимый образ самой беспредельности. В старину небо представлялось стеклянным изделием, сработанным величайшим Мастером, и это не метафора о небе, а факт о самом стекле, которое есть не что иное, как чаша небес, призванная в руках посвященных изливать божественный свет и просветлять состав вещей. . . Небо, вставленное в оправу из камня или железа, - увеличительное стекло, драгоценный осколок прозрачности: им пользуются усталые книгочии и вдохновляются дерзкие провидцы. Но каждый из нас знает, что держит в своих руках зримый образ незримого, которое он, обращаясь зрачками внутрь, обнаруживает и в собственной душе. Хрусталиком глаза освещается внутреннее небо.
/. . . /
                Итак, о стекле, как и о небе, можно сказать, что это незримый образ всего зримого - и что это зримый образ всего незримого. Поэтому самое простое является и самым волшебным. Стеклонебо - связь зрачков и пространств. . . В стекле мы созерцаем всегда только другое: стоящую за ним зримость чего-то иного либо незримость Иного. . . И вот почему небо исконно представлялось обителью Бога или богов: оно абсолютно прозрачно - настолько же, насколько прозрачен сам Абсолют. Когда Бог приближается, мы не видим Бога, но видим в в Нем и через Него, потому что сам Бог есть прозрачность. Бог невидим, чтобы все было видимо в нем. . . " (А. О., глава "Зрение").

                "Прозрачный человек - тот, кто утончил свое земное бытие, сделал его настолько хрупким, что оно начинает пропускать свет. . . И уже не замечаешь этого человека, но в его свете видишь самого себя, внутреннее в себе. Высшее достоинство в этом непроницаемом мире - быть прозрачным, не заслонять собой других. Душа - невесомый пузырек прозрачности в туманной и вязкой, глицериновой среде существования. /. . ./
                Рядом с такими прозрачностями - будь это прозрачные люди, или мысли, или произведения искусства - лучше воспринимаешь не их, а себя. В их присутствии кажется, что нет уже ничего внешнего - все находится внутри тебя самого. . . Есть произведения как скалистые глыбы - о них спотыкается душа. Есть произведения как драгоценные камни - они источают блеск, завораживают взгляд. И есть произведения как прозрачные кристаллы - в них сияет то, что за ними, и яснее становится воздух души. . . Всякая прозрачность - это воскрешенная, изъятая из смуты и забвения часть собственного Я. /. . ./
                Последнее Откровение, полученное нами, не имеет особого Писания и не занимает особого места в мире, но совпадает со всем сущим, как его глубина и открытость. Не измененный, не улучшенный, а распахнутый мир. . . Задача - бесследно пройти сквозь сущее, как свет проходит через стекло. Человек становится пустотой во Вселенной - и тогда наполняет ее, как воздух наполняет сияющий пузырь. Стеклодув вдувает пустоты в твердое вещество, чтобы оно, истончившись, могло просиять. Каждый - да станет стеклодувом своего Я! /. . . /
                Пришла пора не разбрасывать камни и не собирать камни, а смотреть сквозь камни. . . Свет уже повсюду - пришла пора протирать стекла. Душа очищается молчанием, вниманием, всеприятием. Последний человек, тот, кто принесет нам небо, призван не объяснить и не изменить мир, а принять его. Победить мир принятием. Он - ничто, но рядом с ним каждый чувствует себя собой: свой ум - умнее, свое сердце - сердечнее. Всеслышащий слух и всеприимчивая душа, вошедшая в мир, и делающая тайное явным. . . .Принять мир - это и значит отделить его от зла. Ибо принятое отделяется от зла, как увиденное отделяется от мрака" (А. О., глава "Приятие").

        Некоторые стекольщики в знак принадлежности к братству носят символические предметы: часы, очки, маленькие линзочки в нагрудном кармане. . . Они пользуются этими вещами, но главное - учатся их волшебному свойству: быть и не заслонять бытия.
                Однако, в отличие от каменщиков, большинство стекольщиков полагает, что человек может принадлежать к их рядам, даже не подозревая об этом и не проходя особого ритуала посвящения:

                "Высшая степень посвященности сама проходит сквозь сознание, как сквозь стекло, не отбрасывая тени. В сущности, хрусталик глаза, если он чист, - свидетельство более верное, чем все клятвы в мире. . . Пусть тот, кто не имеет дела со стеклом, учится у собственного глаза, как пропускать свет. Радужная оболочка глаза - это и есть тончайшая, нетленная плоть, в которую по смерти облечется наша душа, если обрела зрячесть еще при жизни. Каждый по мере сил должен уподоблять свое существование зрению, а душу - зрачку, чтобы удостоиться участи сынов света. В собственном зрачке усмотри прообраз воскресшей плоти" (В. О. "Зеркало души").

        По представлению глассаров, настаивающих, кстати, на этимологическом родстве древненемецкого "гласс" ("стекло") и русского "глаз", глаз - это стекловидный сосуд божественного света. Человек, умирая, превращается в чистое зрение, которое уже не нуждается в зрачке, поскольку видит отовсюду. Глаз, при жизни воспринимавший свет, по смерти источает его, подобно солнцу. Учась у собственного глаза, мы готовимся к световому существованию в виде лучей, мгновенно пробегающих через тысячи миров, как через простое стекло. Этим объясняются строчки поэта-глассара А. К., обращенные к смерти: "Сотри, смешай меня с землею, но зренье, зренье мне оставь". Как комментирует их Л. О. в своей "Мифологии зрения", "кто был прилежен, созерцая этот мир, для того все миры будут прозрачны".

        Свои традиции в России стекловидцы прослеживают с графа Шувалова, известного мецената, объездившего Европу и ставшего покровителем отечественных наук и искусств. Именно к нему обращает М. Ломоносов свое знаменитое "Письмо о пользе стекла", тайнопись которого не изучена еще и до сей поры. На основании историко-филологического анализа глассары приходят к выводу, что эта ода - один из документов полемики, развернувшейся в масонских кругах по поводу символического значения и достоинства разных минералов. В частности, драгоценные камни, которые по своим свойствам находятся как бы посредине между камнем и стеклом, послужили предметом особых раздоров, ибо в этой точке обозначилось расхождение собственно масонских и глассарских воззрений - последние с блеском выражены Ломоносовым. Драгоценные камни отличаются от обычных высокой светорассеивающей и светопреломляющей способностью, но, как показывает поэт-ученый, это лишь выражение несовершенной способности пропускать свет, которая достигает совершенства в стекле. При этом хрупкость прозрачного предмета лишь подтверждает его наивысшую ценность, что отразилось в смысле поговорки "хранить как зеницу ока".
        Постепенно, однако, учение стекловидцев уходит в подводное течение культуры, всплывая на поверхность лишь у немногих поэтов и философов (включая Афанасия Фета и Владимира Соловьева). На первый план выдвигается франкмасонство с его приверженностью технологии и утопии камня, с его твердым стремлением исторически преобразовать мир. И некоторые стекловидцы в эту эпоху ограничиваются вспомогательным ремеслом: остекляют окна в храмах, возводимых вольными каменщиками.
        Однако  среди стеклоделов остаются и такие, которые мечтают не о стеклянных вершинах на каменных громадах, но о претворении в стекло всего состава земли, о сотворении стеклянного города из ее темных толщ и круч. Среди них распространено предание о золотом стекле, цвета самого солнца, в котором сольются новая земля и новое небо, дав стеклу нерушимую твердость и негасимый блеск.

                "Стекло - последний удел земли, предел вещества в его духовном преображении и просветлении. . . Все волнуемое, зыбкое, дрожащее станет стеклянным морем перед престолом Господним, и твердо встанут на этом прозрачном стекле праведники, держа гусли и играя славу Господу. Ибо это стекло - свет мира, который держит их на себе.  . . .Когда же низойдет на землю Слово, в его сиянии вся земля станет прозрачным стеклом. Не будет святилищ - потому что земля станет святилищем, и воздвигнется на ней новый Иерусалим, весь из стеклянного золота, потому что солнце и земля станут одно, и последняя песчинка станет лучом. Так говорит Иоанн Богослов в своем видении небесного Иерусалима: ". . .А город был чистое золото, подобен чистому стеклу. . . Улица города - чистое золото, как прозрачное стекло" (Откровение, 21, 18, 21). Вот к чему вы призваны и чего удостоитесь" (Я. О. "Архитектура небесного города").