Провы - представители "нового" стиля жизни, основанного на сознательном провинциализме. Утверждают, что советский образ жизни глубоко провинциален по отношению и к Западу, и к Востоку.

                "Наша страна - огромная провинция. . . Откуда ни взгляни - мы сплошная глубинка: европейская часть - глубинка Европы, Сибирь - глубинка Азии. Сюда стекается и здесь оседает все, потерявшее цену, блеск и новизну. Единственное, что мы подарили миру, - это мироощущение провинциалов" (П. А. "Далеко от Парижа").

                "Парадокс этой философии провинциализма - в том, что она создана жителями столицы. Самоназвание группы построено на оксимороне: "МОСКОВСКИЕ ПРОВИНЦИАЛЫ". Они пропагандируют особый стиль одежды и поведения, который в присущей им застенчиво-броской манере именуется "стершийся блеск". Многие предметы гардероба закупаются ими прямо в провинции, в сельских универмагах - начиная от кепок, ушанок, широкополых шляп и кончая вышитыми косоворотками. /. . ./
                Отличие пров-стиля от ретро-стиля не всегда легко обнаружить; но в целом ретро ориентируется на европейские образцы прошлых десятилетий, а пров - на современные отечественные. "Провы" носят исключительно новую одежду, так сказать, "с иголочки", что должно обнаружить захолустность самого покроя, устарелость пошивочных моделей. Овсяного цвета крупноклетчатый пиджак фабрики "Луч", густо надушенный одеколоном "Шипр", - образец провинциального шика. Если в молодежной культуре 70-х гг. господствовал принцип: "роскошная нищета", дорогие потертые вещи, оснащенные прорехами и прочими знаками бедности, - то провы 80-х выдвинули принцип прямо противоположный: "дешевый шик", знаки стандартного благосостояния, указующие на его пошлость и убожество. /. . ./
                В разговоре провы употребляют готовые книжные конструкции, почерпнутые примерно из "Роман-газеты" и библиотечки старого "Огонька", - причем подчеркивают свое ироническое отношение к этому литературному жаргону, без которого, однако, не могут или не хотят обойтись" (Л. Б. "Заметки о пров-стиле").

                "Мы по-настоящему любим провинцию - и хотя стыдимся ее, но знаем, что нам от нее никуда не деться. Вокруг нас такое изобилие бездарных вещей, не имеющих формы, цвета, значения! И как некоторые виды живых существ меняют свою окраску в зависимости от среды, - так и мы приспосабливаемся к своему окружению. Однако это не приспособленчество. Мы хотим, чтобы в нашем лице среда узнала себя - и быть может, отшатнулась от своего подобия. Мы создаем собирательный образ страны - зеркало, в котором каждый мог бы увидеть себя: отставшего от времени, распаренного, пиджачно-шляпного, резиново-соломенного, впопыхах догоняющего. . . Дух провинциальности не выветрится из нас еще по крайней мере несколько поколений - как запах нафталина не выветривается из одежды, долго пролежавшей в шкафу, сколько потом ни души ее абстрактными духами. Среда лепит нас, - мы ее живые скульптуры, ее взгляд на себя, вгоняющий в краску стыда.
                Конечно, мы сильно запаздываем, и модники на Арбате выглядят современнее. Но разве провинция не отстает всегда от столиц? Кому-то нравится все время быть в авангарде - а мы арьергард современности, ее глубокий тыл, ее защитный панцирь. . . При малейшей опасности, будьте уверены, эта многоголовая тварь втянет голову обратно. Опять запрячется в свои лапти, ватники и шинели. Да она и не выходила из них никогда: посмотрите на эти наклоны шей, пожатия плеч, шарканья ног. . . Внюхайтесь в этот запечный запах, где-то между щами и паутиной.
                Раньше мы изо всех сил старались выглядеть столично - и от этого впадали в еще худшую провинциальность. Теперь мы нашли свой стиль - и арбатская молодежь уже кое-чему учится у нас. Москва - ведь это, в большом масштабе, тоже провинция, и мы, провинциалы, напоминаем ей об этом. Мы не просто провинция - мы ее самосознание. Если в провинции люди стремятся походить на жителей столицы, то мы, живя в столице, стремимся походить на провинциалов. Этим мы хотим выразить свою привязанность к провинции и благодарность ей" (П. У. "В глубине Москвы").

                "Пров-стиль, при всей своей внешней непритязательности, имеет свое мистическое, если угодно, религиозное обоснование. Я беседовал с одним из тех, кто в свои двадцать лет появляется на улице в широкополой велюровой шляпе и темно-коричневом пиджаке с темно-зеленым галстуком. "Мы не любим гордых, - сказал он. - В такой одежде я ничем не лучше других. А почему я должен выделяться? Красота - это где-то там. А здесь нас украшает скромность. . . "
                Провинция для провов - это судьба человека после "грехопадения": у него тусклое лицо и тусклая одежда, он как бы мимикрирует под цвет той земли, возделывать которую был осужден. Поэтому во всей эстетике пров-стиля преобладают землистые оттенки: бурые, серые, иногда с рыжеватым или зеленоватым ("плесенным") оттенком. В одной из их песен поется: "мы плесень земли, мы песня крота. . . "
                Для провов провинция - это не просто город или страна, это целый мир "на отшибе", место обитания "Богом забытого" человечества. Ведь и солнечная система, по их рассуждению, это провинция в нашей галактике, и галактика наша - одно из самых провинциальных мест во вселенной. А уж Россия - окраина окраин. . . Судьба России космична именно в силу ее провинциальности.
                Да и все человечество, вот уже  две тысячи лет покинутое Богом, томящееся во тьме и неизвестности, не посещаемое откровениями высших миров - разве человеческий род не провинция в мире духовных существ? Где-то там, вокруг Божьего престола, сияют огни, раздается райская музыка, и духовные существа устремляются навстречу друг другу в вихрях божественной радости, в играх и пениях званого пира. А на Землю долетают только смутные отголоски того празднества, как из-за плотно закрытых дверей. . .           Провинция - судьба нашего мира. Вот почему здесь, в России, мы глубже всего переживаем мистический смысл всечеловеческой провинциальности" (Т. П. "Мистика провинции").