Напомним, однако, что слово "комедия" в исконном значении имело не только смеховой, но еще и положительно просветяющий смысл. Комедия начинает с низин мироздания и восходит к его вершинам. Так и в "Комедии идей", если взять ее в полноте замысла, происходит спуск в адские пропасти идеологии и одновременно восхождение на вершины сознания, которое можно назвать идеософским. Дело в том, что каждая идея, обнаруживая комическую несообразность своих притязаний на тотальное господство, вместе с тем содержит и момент положительный, жизнеустроительный. Смехотворная в качестве мироспасительной идеи, она вызывает сочувствие как одна из малых попыток спасти, удержать, оправдать то отдельное содержание жизни, которое покрывает собою. Каждая нация и класс, каждый цветок и камешек, каждый фрагмент действительности имеют свою положительную ценность, и в этом смысле - свою идею, которая может быть в них раскрыта как "эта", единичная, ограниченная в своих возможностях, одна из "малых сих". Если у идеи есть свое место в храме, то это - очередь стоящих к причастию, откуда она, рядовая прихожанка, силилась взобраться на алтарь и вещать от имени Бога, принимать честь и поклонение.

        Задача идеософии, как мы определяем данную сферу знания, состоит в том, чтобы привести форму идеи в соответствие с ее частичным содержанием. Собирая разные идеи в их ограниченности, давая каждой возможность высказать себя, дойти до внутреннего предела, идеософия исчерпывает их абсолютное содержание, создает уничтожающий гротеск их тоталитарности - и тем самым возвращает им подлинное значение.

        Идеология знает только одно отношение к провозглашаемым идеям: восторженно-утвердительное. Идеософия объемлет целый спектр таких отношений, которые в разной последовательности проводятся при изложении каждой идеи:
 
    1. Научно-нейтральное, доверчиво-серьезное - идея излагается в своем строго понятийном объеме.
    2. Восхищение героическим порывом идеи, ее растущей монументальностью, стремлением объяснить и изменить мир;
    3. Начало сомнений, недовольство ее выспренностью, тенденциозностью, неприятие ее тоталитарного размаха и спрямляющего, упрощенного подхода к действительности;
    4. Смеховое восприятие идеи, как пародийной, несообразной в своих абсолютистских претензиях с ее конкретным малым содержанием;
     5. Укол жалости, содрогания и любви к этой бедной, заблудшей идее - ограниченной и обреченной, как всякое создание человеческого ума;
    6. Радостное и сочувственное постижение той малой истины, которая содержится в этой идее и оправдывает ее начальный импульс: стать на защиту одной из реальностей, осмыслить ее изнутри и возвести в "перл творения";
    7. Трезвое созерцание этой идеи в свете премудрости, нашедшей для нее единственное  место в своем мироустроительном замысле.
 
        Идея - это превращенное бытие мудрости, расщепленной на отдельные составляющие, каждая из которых обожествляется сама по себе. Идеософия возвращает идеям цельность и взаимосвязь под правлением мудрости, которое распространяется на мышление в его полноте, смысловом согласовании всех частей.
 
        Здесь важно провести четкое различие между идеологией и религией. Если для идеологии высшая ценность сама является идеей -объектом, который вполне познаваем и достижим, то для религии высшая ценность является Личностью-Субъектом, который не достигается в модусе познания или овладения, а сам раскрывает себя в модусе откровения. Идеология устанавливает некие абсолюты, например, "свободу", "равенство", "власть", "диктатуру" и т. д., но сами они выступают как идеи, указуемые и осуществляемые внутри самой идеологии. Вот почему идеология, какие бы абсолюты она ни устанавливала, является абсолютной лишь сама по себе. Вот почему ради идеологии, во имя идеи можно жертвовать любой реальностью, жизнями тысяч людей и целых народов, - все это частично и относительно в свете абсолютности самой идеологии. Религия, если она не превращается в идеологию, никогда не доходит до тоталитаризма, поскольку признает существование Абсолюта вне себя, за пределом своего знания и владения - и, значит, допускает свое несовершенство по отношению к Нему, свою частичность, ограниченность, способность заблуждаться.

  Поэтому любая критика идеологии только тогда радикальна, когда признает для мышления существование Кого-то Немыслимого - такого абсолюта, который не был бы лишь Абсолютной Идеей, но был бы Абсолютным Лицом. Таким Лицом, Личностью, а не просто олицетворением Идеи, является София-Премудрость Божия, которая говорит о себе: ". . . Я была при Нем художницею, и была радостью всякий день, веселясь пред лицом Его во все времена, веселясь на земном кругу Его, и радость моя с сынами человеческими" (Притчи Соломоновы, 8, 30-31). Идеософия - веселая Мудрость, и радость ее отчасти и в том, чтобы смехом сокрушать идолов сознания.
 
        Идеософию в каком-то смысле можно сравнить с терапией, исцеляющей травмы сознания, подобно тому, как психоанализ исцеляет травмы бессознательного. Любая идеология - это, если использовать психологический термин, акцентуированное сознание, сдвинутое в область тех или иных фиксаций на травме. Травма ущемленного национального достоинства вызывает к жизни националистическую идеологию; "комплекс неполноценности" того или иного класса порождает идеологию классового превосходства и грядущего всемогущества; травма технической отсталости порождает идеологию космизма, покорения межзвездного пространства и овладения ресурсами других планет. Богатые, преуспевающие, нетравмированные общества свободны от засилья идеологий. Идеософия призвана работать с идеологическим сознанием, освобождая его от жестких, болезненных акцентуаций, от приверженности идеям-фикс.

             Сознание лишь тогда освобождается от диктатуры идей, от привязанности к абсолютистским, фашизоидным точкам менталитета, когда признает тайну Абсолютного как Лица, а не Идеи, т. е. невозможность зафиксировать Абсолют в самом сознании. Его нельзя растворить в мире идей - и это единственное, что может ограничить притязания идеологии. Только несознаваемость Абсолюта раскрепощает сознание, открывает его навстречу бесконечному разнообразию ценностей и освящает само это разнообразие. Признание несознаваемого - путь к освобождению сознания. Когда оно притязает все вобрать и охватить собой, на пределе этих рационалистических устремлений и рождается тоталитаризм - как отрицание    тайны и право на насилие (ибо насилие и есть действие, упраздняющее тайну).

        Вот почему София не просто мудра, но целомудренна - она хранит запечатанным исток своей мудрости, она, в отличие от блудницы, срывающей с себя покровы и удостоверяющей беспредельность знания, кладет предел знанию и тем самым превращает его в мудрость перед лицом непостижимого, сокровенного. "Откуда же исходит премудрость?. . . Сокрыта она от очей всего живущего. . . Бог знает путь ее, и Он ведает место ее" (Иов, 28: 20, 21, 23). ". . .Проповедуем премудрость Божию, тайную, сокровенную. . ., которой никто из властей века сего не познал" (1 Коринф., 2: 7, 8). И вхождение Софии в царство идей, над которым она и призвана царствовать, прежде всего проявляется в освящении тайны, тогда как в идеологии священными объявляются сами идеи.

    Итак, идеософия делает две вещи: она отнимает у идеологии область тайны, но взамен отдает ей весь остальной видимый и пестрый мир, в каждой клеточке которого умножаются и делятся новые небывалые идеологии: "доброверие" и "греховничество", "кровосвятство" и "пищесвятство", "пустоверие" и "домовитянство", "афеянство" и "хазарянство", "красноордынство", "стекловиденье" и "вещемудрие" (таковы идеи-персонажи первой книги нашей Комедии). Идеософия - множительный аппарат, снимающий с каждой области бытия оттиски все новых идеологий. Чем больше их, тем меньше власть самой идеологии. Когда любое явление обнаруживает свою наивысшую ценность и всеобъясняющую возможность, когда все становится идеологией, - тогда отдельные идеологии исчезают, ибо идееносной оказывается сама ткань бытия, в своих тончайших сплетениях и разделениях, в кружеве сходств и различий. Предмет идеософии - непрерывное, преизобильное излияние мудрости в мир, растерзанный на части нашими ревнивыми идейными страстями, каждая из которых, выстраивая свои причинно-следственные связи, превращается в особую идеологию. Но между всеми ними - единство всесвязующего промысла, непрестанное истечение смыслов. Проводя нас через круги множества идеологий и приближая к средоточию мудрости, источнику всех смыслов, идеософия изменяет наше сознание, приучая его к универсальной гибкости, моментальной смене смысловых приоритетов - чтобы укоренить все идеи в непреходящем приоритете Первого и Последнего.
 
        Итак, героями этого идеософского сочинения, в отличие от чистой философии, являются не отвлеченные понятия, но идеи, которые выводят понятия ("вещь", "пустота", "пища", "дом") из равенства себе, куда-то их яростно влекут, толкают на переделку мира. Идея - это взрыв понятия, это подрывная деятельность страсти в области обобщений. Идея - сжатая до обобщения страсть, приобретающая тем самым общеобязательную и принудительную силу. Не "огонь" - а небходимость жечь, святость пожара. Не "дом" - а необходимость строить и обустраивать,  святость порога. Эта книга - обзор человеческих страстей, только возведенных в степень концепции, пылающих уже в голове, а не только в сердце. Как все идеи - рассеянные частицы мудрости, так все страсти - рассеянные частицы любви. И когда эти идейные страсти достигают предельного накала, мы вдруг видим в них искорки, роящиеся от единого солнца - от любви, пролитой на весь мир и на каждое в нем.
 
        Ведь каждая идея - это только тоска по безыдейному состоянию мира, жажда цельности, бесцельности, исцеления, тоска о пребывании в бытии.