Французский поэт и мыслитель Поль Валери, вспоминая "Божественную комедию" Данте и "Человеческую комедию" Бальзака, утверждал, что наступило время для написания третьей - Интеллектуальной комедии, в которой отразилось бы приключения и превращения человеческой мысли.

        Комедия - в дантовском и бальзаковском смысле - самый монументальный из всех существующих жанров, и его создание в наименьшей степени зависит от воли автора и в наибольшей - от состояния самого общества, которое как бы диктует автору, превращая его в своего литературного секретаря (это сравнение - из предисловия Бальзака к его труду). Каково общество - такова и комедия, которой оно заслуживает.

        Поль Валери так и не написал "третьей" комедии, хотя имел для этого все необходимые основания: широчайшую эрудицию, тончайший интеллект и художественную гениальность. Но он жил еще в бальзаковском обществе, где движущей силой всех событий являются люди, их характеры, страсти, интересы - в обществе, охваченном "человеческой комедией". Точно так же Данте жил в обществе, монументально спаянном христианской верой и устроенном наподобие церковного организма - его движущей силой был авторитет божественного откровения, пролагавший путь от греховных низин земной жизни к лучезарным кристальным небесам рая.

        "Божественная комедия" явилась столь же необходимым выраженимем средневекового, "феодального" общества, как "Человеческая комедия" - общества частнособственнического, "буржуазного". И написаны эти произведения были в странах, явивших классические образцы соответствующего социально-духовного устройства: предренессансной Италии, послереволюционной Франции.

        Моделью третьего типа общественного устройства - условно говоря, социалистического явилась послеоктябрьская Россия. Именно здесь обнаружилось действие новых сил, образующих фундамент общества - действие идей, совершающих революцию, ведущих гражданскую и отечественную войны, созидающих заводы и фабрики: но не для того, чтобы производить какую-то вещественную продукцию, а чтобы подтверждать продуктивность самих идей. Социализм - единственное общество, созданное по предначертанному плану, в соответствии с идеями, зародившихся в умах мыслителей-основоположников, самое умозрительное и "умышленное" общество на Земле. Социализм - это общество без бога и без вещей, бедное религиозно и материально, зато сильное идеологически, построенное на одних идеях, царство верховных идей, которые сами правят и от имени которых правят. Вождь - всего лишь олицетворение идеи, ее побеждающей истины.

        То, чем жило феодальное и буржуазное общество, здесь утрачивают престиж и реальность. С Богом ведут напряженную и сознательную борьбу - точнее, с идеей Бога, поскольку собственное Его существование отрицается. Точно так же ведется борьба за идею изобилия, хотя предметы материальной роскоши и даже необходимости исчезают сами собой. Но в любом случае реальностью, признаваемой и ощутимой, властвующей над людьми, оказываются только идеи - того, что есть, и того, чего нет. Все, что существует помимо идей, признается это или отрицается, утрачивает реальность и отходит на задний план. Ведется борьба против Бога - но Бога нет; ведется борьба за изобилие - но изобилия тоже нет. Есть в достатке только идеи, которые не спасают в потусторонней жизни и не кормят в этой, но дают ощущение правильно прожитой жизни и не напрасно принятой смерти.

        Поэтому третья комедия, как представляется, должна вырасти именно из самосознания социалистического общества, внутренним двигателем которого является не Божья воля и не частные интересы людей, а идеи, в которых целиком сосредоточилась и вера, и страсть огромных человеческих масс. Вся жизнь социалистического общества вращается не вокруг "божественного" и не вокруг "человеческого", а вокруг чего-то третьего, для чего еще не придумано подходящего названия, но что можно определить как "идейное" - жизнь по идее.

    Смешон и страшен - в высшем смысле комичен - человек, отпавший в грехе от Бога, живущий по законам только человеческого. Столь же комичен человек, одержимый страстью к вещам и отпавший от всего человеческого, живущий по законам материального мира - интересом богатства, карьеры, стяжания. Таковы персонажи дантовского и бальзаковского миров: взяточник Бонтуро и ростовщик Гобсек, поедающие своих детей "папаша" Уголино и папаша Гранде, разбойники Риньер де Пацци и Вотрен, святокупец папа Николай Ш и карьерист Растиньяк. . . Но персонажи "Комедии идей", быть может, и вовсе не должны называться по имени - достаточно с них инициалов, столь же отвлеченных от конкретного имени, как идея отвлечена от конкретного человека. Как ни комичны отпадения от божественного и человеческого, пожалуй, нет ничего более комического, чем идея, ибо в ней человек отпадает от всего сущего и даже от самого себя, от индивидуального, единственного в себе.

        Идея все обещает - и все отнимает. Нет предмета, более достойного комического изображения, более разорванного и несообразного, чем идея, ибо она и больше и меньше себя. Она героична и пародийна одновременно, она превосходит то, что есть, и притязает на то, чего нет, она полна и пуста, добродетельна и порочна, она посланец в Будущее и выкидыш Небытия. Идея - это нечто, возведенное в высшую степень и потому ровным счетом ничему не соответствующее и ничего не означающее. Идея - это: ради бесклассового общества развязать и наращивать борьбу классов. Ради всеобщего богатства уничожить богатых. Восхваляя ценность труда, обесценить труд. Осушать моря в пустыне и заливать морями цветущие равнины. Быть непримиримым - в борьбе за мир; в борьбе за урожай - умирать от голода; в борьбе за материализм - упразднить материю. . . Каждая идея несет в себе потрясающий комизм, который обошелся жизненной трагедией миллионам людей.

        Но что трагично в плане конкретных судеб, вполне ложится в комедию самой Судьбы. Идеи уничтожали людей, которые их утверждали, и тем самым, через трагедию поколений, раскрывали свой собственный комизм. Вот почему не следует стыдится комедии, разыгрывающей по горячим следам трагедии, на тех же самых подмостках, а может быть, и одновременно с ней, в тех же самых ролях и лицах. Рядом с "Архипелагом Гулагом", трагедией замученных и обезглавленных, вырастает его огромная тень, - балаган тех идей, которые выступали в роли мучителей. Люди становились жертвами Идеи, но сама идея, принявшая на себя такую жреческую роль, по мере накопления жертв все больше фиглярничала и подмигивала, металась белолицым клоуном по кровавой арене, надувала щеки и испускала дух. Палач-шут хватает за волосы и тащит на эшафот собственную голову. Одно и то же действие исторической драмы оборачивается трагедией живых - и комедией призраков, которые управляют живыми.

        Как определяют эстетические трактаты, трагедия движется от счастливого положения к печальному, а комедия, наоборот, от печального к счастливому. Трагедия охватывает тот период нашей истории, когда люди, казалось бы, осчастливленные торжеством своих идей, оказались в их сжимавшейся западне. "От счастливого к печальному". Комедия охватывает период, когда идеи, поймавшие людей в свой плен, вдруг из тюремных стен обернулись балаганным фасадом, а затем и просто сминаемой картонной рухлядью. "От печального к счастливому". Одно свершилось через другое. Идеи должны были окраситься в кровь, чтобы история могла потом излить на них свою желчь.

        Так по ступеням трех комедий нисходит комическое в судьбу человечества. Обезбоженный человек. Обесчеловеченная личность. Обезличенная мысль.