ОТ АВТОРА
 

             Прибавлю еще, что в "Русских ночах" читатель найдет довольно верную картину той умственной жизни, которой   предавалась московская молодежь 20-х и   30-х годов, о чем почти не сохранилось  других сведений. Между тем эта эпоха  имела свое значение; кипели тысячи  вопросов, сомнений, догадок - которые снова, но с большею определенностью возбудились в настоящее время; вопросы чисто философские, экономические, житейские, народные, ныне нас занимающие, занимали людей и тогда, и много, много выговоренного ныне, и прямо, и вкривь, и вкось, даже недавний славянофилизм, - всe это уже шевелилось в ту эпоху, как развивающийся зародыш.

В. Ф. Одоевский. Примечания
                                                 к "Русским ночам" (1862) (1).

        Времена повторяются. То, что князь Одоевский вспоминал в эпоху александровской гласности о николаевском застое, вполне применимо к теперешнему всплеску новых российских идеологий, которые только начинали шевелиться в брежневское время. Да и не есть ли застой - период беременности, когда в покое материн----ского организма вынашивается беспокойная жизнь следующего поколения? Националистические, религиозные, мистические, философские, литературные идеи, которые теперь пропагандируются на каждом углу, в каждом киоске, тогда уже обуревали множество умов, хотя и не имели выхода в общество.

        Вот и в этой книге речь идет о "русских ночах", о многобразных движениях мысли, которые тайно вызревали в 1970-е - начале 1980-х годов и, по российскому обыкновению, приобретали характер замкнуто-сектантских умонастроений. Поскольку правом государственной монополии в России всегда пользовалась только одна, "правильная" идеология, всем остальным приходилось тесниться по темным закуткам, куда они исподтишка зазывали прохожих и предлагали им из-под полы свой запретный идейный товар, свою "крамолу", "ересь", "контрабанду". Продажа была незаконной, за риск приходилось платить дополнительную цену - вот и вырастали эти подпольные идеи в разряд сверхценных и даже мироспасительных. После многолетнего единомыслия в коммунистической России нельзя удивляться, что в 1970-е и особенно 1980-е годы мысль невольно принимала сектантский уклон, уходила в особость, частность, причудливость, резко отмежевываясь от избитого пути, которым ей предлагалось идти. И то, что мысль двигалась окольными путями, вдавалась в крайности, забирала резко вправо или влево, подчас безумствовала и неистовствовала, но не сужалась до общего места, был верный признак ее накопляющихся сил. . .

        Вот что писал Герцен более века назад:
       "Моровая полоса, идущая от 1825 до 1855 года, скоро совсем задвинется; человеческие слезы, заметенные полицией, пропадут, и будущие поколения не раз остановятся с недоумением перед гладко убитым пустырем, отыскивая пропавшие пути мысли, которая в сущности не прерывалась. По-видимому, Николай перевязал артерию - но кровь переливалась проселочными тропинками. . . Это начальные ячейки, зародыши истории, едва заметные, едва существующие, как все зародыши вообще. Мало-помалу из них составляются группы. Более родное собирается около своих средоточий; группы потом отталкивают друг друга. . ." (2)

        Эти слова  - разве не о России ХХ-го века? Если восьмерки столетий в датах заменить на девятки, не приобретут ли выводы еще более точный и провидческий смысл? Да, так было и с нами. Если сложить два столетия и поглядеть насквозь, то и у нас на эти тридцать лет приходится выжженная дыра, пустырь, вбитый в землю стальными сапогами; и все-таки пути не пресеклись, но разбежались далеко, окольно, по чердакам и подвалам - по сектам. . .

        Эта книга написана в Москве в середине 1980 годов и описывает прежде всего те оттенки религиозных умонастроений, которые были распространены в среде столичной интеллигенции, хотя и не ограничивались ею. Автор работал в нескольких московских дискуссионных клубах и гуманитарных объединениях  (3)  и сам находился под перекрестным воздействием всех этих умонастроений, даже какими-то долями души сам принадлежал к некоторым из новых сект. Кроме того, в 1985 и 1987 годах он участвовал в религиеведческих экспедициях МГУ, исследуя различные народные верования и сектантские образования на территории Южной России и Украины, так что у него скопился достаточный материал для общей характеристики религиозных исканий этого периода.

                В то же время эта книга - не документальная, она написана в особом жанре "комедии идей", обоснование которого читатель найдет в послесловии. Напрасно было бы искать названия сект: "пустоверцы", "дЁрики", "ковчежники"  и другие - в существующих словарях. Они введены автором этой книги как условные обозначения тех религиозно-идеологических типов, которыми была переполнено тогдашнее общество, но которые находились в самом зачатке и не имели не только печатных органов, но и разработанной системы понятий для самовыражения. Сколько раз автору приходилось беседовать с пищесвятцами и вещетворцами, ковчежниками и красноордынцами, афеянами и доброверцами, домовитянами и пушкинианцами - и сколько замечательных мнений довелось ему выслушать, сколько зачатков новых теологических и философских систем прошло перед ним! По слову, по предложению эти идеи мелькали - но почти никогда не встречались в развернутом виде, как система обоснований, и казалось, что духовный опыт поколения, запечатленный в этих бесчисленных беседах, уйдет в никуда, потеряется в клубных досугах, в дружеских словопрениях. Поэтому возникла потребность написать от имени этих сектантских движений целые трактаты и проповеди, отрывки из которых и составляют настоящую книгу. Хотя автор несет полную ответственность за все написанное им, он рассматривает эту книгу как плод коллективного творчества, в котором ему выпала роль "бродячего певца", по-своему связующего мотивы, уже распространенные в общественном сознании.

                Правда, необычность этого религиозного "фольклора" - в его отчасти ученом и умозрительном характере. Не герои воспеваются в нем, а идеи. Но таков книжный характер нового сектантства, которое и раньше возникало на самых верхах русской культуры, сознательно искавшей расколов и размежеваний с господствующей идеологией. Сошлемся на мнение крупнейшего исследователя русского сектантства А. С. Пругавина, который еще в начале ХХ века отметил социальный сдвиг в русском сектантстве, выдвинувший на первый план образованные слои.

                "Распространенное у нас мнение о том, что религиозное сектантство составляет исключительную принадлежность темной, серой массы и что различные религиозные секты гнездятся лишь в крестьянской среде и в среде низового городского населения. . ., совершенно не отвечает действительности. С давних пор религиозные искания являются характерной чертой русского народа, и не только его низов, то есть крестьянства и рабочей массы, но и средних, интеллигентных и буржуазных слоев, а также высших и аристократических кругов. /. . ./ Теперь в рядах последователей разных сект все чаще и чаще появляются интеллигентные люди, с высшим образованием, - которые начинают играть видную роль в сектантском мире. При участии интеллигентных лиц возникли новые религиозные учения, новые секты, последователи которых организуются в особые общины". (4)

        Тем более укрепилась интеллигентская основа сектантства в позднее советское время, через полвека идеологической диктатуры, которая придала нашей культуре еще более начетнический, умозрительный характер. Все идейные движения, даже оппозиционные по отношению к правящей идеологии, стали возникать сверху, от интеллектуальных кругов, а оттуда уже узкими ручейками перетекали в массы. Идейные движения 1970-х - 1980-х годов почти все зародились среди интеллигенции, которая и была основным сословием идеократического государства. От интеллигенции оно получало свои идейные обоснования, и оно же обрушивало на интеллигенцию всю монолитную тяжесть своих идей, так что интеллигенция при идеократии выступает и как привилегированное, и как самое гонимое сословие. То, что я называю "новым сектантством" - это, по сути, выраженная в религиозных понятиях идеология нашей интеллигенции, точнее, сумма таких идеологий, расходящихся по радиусам во все стороны от "центра" государственной идеологии.

        Такова наша духовная традиция, идущая от Чаадаева и славянофилов, от Достоевского и Толстого, от мыслителей серебряного века: религиозность как выражение крайних пределов требовательной, взыскующей мысли. Социальные, национальные, эстетические, философские, даже научные идеи и просто бытовые предпочтения - все они, доведенные до крайности, приобретают форму духовного абсолюта и религиозного вероучения. Вот почему любая российская идеология раньше или позже переходит в теологию, в учение о высшем и окончательном смысле человеческой жизни, а любое общественное движение, если оно не сумело захватить власть, превращается в ересь и секту. Абсолютизм содержания и сепаратность формы - два дополнительных признака секты. В форме сектантства обозначилась и слабость нашей интеллигенции: ее социальная раздробленность, замкнутость в узких "кухонных" рамках свободомыслия; и вместе с тем ее сила - нравственный максимализм, готовность додумывать любую мысль до конца и отдаваться ей не рефлективно, а всем существом своим, "жить по идее". Очевидно, сектантство - предрешеннная России форма "выживания" мысли в условиях страшного давления на нее со стороны государства. Основная цель книги  - донести   до читателя новую "сумму теологии", сложившуюся в  небывалых условиях коммунистического эксперимента, когда одна из прежних сект стала правящей, а прочие стали возникать в оппозиции к ней и отчасти - по ее же образцу.

        Как русское дореволюционное сектантство не может быть понято вне официального православия, так и сектантство советского периода не может быть понято вне системы государственного атеизма. Собственно, все то, что от этой системы уклонялось, и становилось сектантством, как минус-признаком господствующей догматики. В свою очередь, сама эта догматика жила и укреплялась не чем иным, как искоренением малейших искорок свободной религиозной мысли, которые она охотно раздувала, преувеличивала, находя в них угрозу всеобщего растления и потрясения государственных основ. Атеизм и сектантство этой поры образуют некий идеологический симбиоз, который в таком цельном виде и требует осмысления.

        Так возникла условная форма данной книги - издание "для служебного пользования", где взгляды сектантов преподносятся избранным читателям-пропагандистам с точки зрения атеистического мировоззрения. Форма "специздата" была широко распространена в брежневское время и служила естественным дополнением и противовесом известного "самиздата". Специздат циркулировал тиражом в несколько десятков или сотен нумерованных экземпляров, предназначенных для руководящих деятелей и закрытых библиотек (спецхранов). И конечно, если сектантские идеи, даже как убойный материал для атеистического разоблачения, могли быть собраны и опубликованы в то время, то исключительно в виде специздатовского сборника, наподобие тех, что Комитет по делам религий издавал для своих сотрудников, сообщая секретные факты о численности верующих, их распределении по национальным и социальным группам, об их меняющихся умонастроениях и т. д.

        Для читателей нового поколения, быть может, небесполезно будет подробнее напомнить об этом советском издательском троемыслии. Помимо официально-массовой издательской деятельности существовала еще два ее вида: неофициальная - самиздат, и немассовая - специздат. Издавалось общепринятым способом только то, в чем предполагалось полное взаимопонимание властей и народа. Но поскольку единодушие давало трещину, все больше развивались такие издательские формы, в которых народ кое-что утаивал от властей, а власти кое-что утаивали от народа. Одни произведения распространялись в машинописных копиях среди друзей и знакомых; другие печатались на ротапринтах или в типографиях, но столь малым тиражом, чтобы доступ к ним имел ограниченный круг доверенных администраторов и специалистов. Казалось бы, в содержании этих публикаций не могло быть ничего общего, поскольку обе издательские формы избегали огласки у противоположной стороны: самиздатчики больше всего боялись, как бы их продукция не стала известна "органам", а специздатчики больше всего заботились о секретности своих публикаций, отмечая каждый экземпляр номерным знаком и распространяя его поименно.

        И тем не менее, вскоре обнаружилась нарастающая идентичность самиздатовской и специздатовской продукции: именно то, что общество стремилось скрыть от властей, власти старались скрыть от общества. Действовала симметрическая фигура умолчания с обеих сторон, каждой из которых было прекрасно известно, что именно утаивает другая. Те же самые сочинения, мистические, политические, сатирические, которые перепечатывались для друзей на машинке, - они же выходили под номерными знаками для "служебного пользования". Так издавались Солженицын и Маркузе, Оруэлл и Зиновьев, Фрейд и Гароди, психоаналитики и экзистенциалисты, диссиденты и ревизионисты, новые левые и новые правые, все, кого общество хотело читать вопреки властям, а власти - втайне от общества. Вот и данная книга сочетает в себе самиздатскую начинку (воззрения сектантов) и специздатскую корочку (атеистические разоблачения).  Читатель будет участником карнавала идей, которые постоянно взаимообращаются и перелицовываются из одной системы мировоззрения в другую.

        Наконец, третий важный идеологический фактор того времени - возможная реакция заграницы, ее "реакционных" кругов - "буржуазных", "эмигрантских" и "ревизионистских". Продолжая историю с публикацией специздатовского сборника по самиздатским материалам, мы рассматриваем возможную реакцию тамиздата на новые сектантские движения. Таким образом, феномен нового сектантства предстает в трех измерениях: в сочинениях самих сек-тантов, в атеистических предисловиях к ним и в оценках западных наблюдателей, помещенных в приложении.
        Что касается четвертого измерения, собственно авторского понимания новых сект и идеологий, читатель найдет его в послесловии.

                                     Атланта,  август 1992 года

_______________________________________

(1) Одоевский В. Ф. Русские ночи. Ленинград, 1975, "Наука", с. 192.
(2) Герцен А. И. Былое и думы. М., "Художественная литература", т.2, ч.4, с. 25.
(3) Клуб эссеистов, 1982 - 1987; Научно-художественная ассоциация "Образ и мысль", 1986-1988; Лаборатория современной культуры, при Экспериментальном творческом центре, 1988 - 1989..
(4) Пругавин  А. С. Раскол сверху. Очерки религиозных исканий в привилегированной среде. СПб., 1909, сс. 42, 47-48.