Почему один текст втягивает в себя, не позволяет оторваться, буквально силком тянет за собой читателя и в конце выбрасывает его счастливо опустошенным? А другой текст, вроде бы умный и содержательный, oтталкивает от себя, вызывает почти физическую неприязнь.
Способность втягивать в себя есть некое ландшафтное свойство проходимости. Движение мысли родственно движению вообще, т.е. нуждается в направленности, постепенности, последовательности. Слова должна быть проникаемы, их корни, этимоны, первообразы - слагаться в некоторый пластический жест, пространство сдвига и передвижения. Чтение - это передвижение по тексту, который, следовательно, должен быть удобной и увлекательной дорогой, крутой, захватывающей, но главное - проходимой, открывающей направление и просвет. Текст нечитаем, если корни слов торчат в разные стороны, первообразы выворочены, пространство расколото вдребезги - это как босиком ходить по гравию, по мелким острым камешкам, которые перекатываются в разные стороны. Или продираться через спутанную чащу леса.
У Бахтина, например, слова прекрасно ориентированы в пространстве, слагаются в жест и влекут за собой читателя, побуждают читать, т.е. двигаться вместе с текстом, от слова к слову, как хорошая картина заставляет глядеть на себя. Вот простейшая фраза:
"Смех не дает серьезности застыть и оторваться от незавершимой целостности бытия".1
Застыть и оторваться от целостности - это пластически связное движение внутрисловесных образов. Так капля смолы может застыть и оторваться от текучего разреза на дереве, и тогда ее легко отколупнуть от ствола. Кроме того, у Бахтина работает звукопись и внутренняя рифма. "Не дает... застыть... оторваться от бытия" - здесь перекликаются разнообразные сочетания гласных с "т":"дает", "стыть", "от...вать", "от", "быт". Бытие может застыть, но смех не дает.
Пример трудно читаемой, образно запутанной фразы мы возьмем у философа Густава Шпета. Занимая видное место в истории русской мысли, он, однако, не отличался стилевым изяществом - свойство, редкое у русских мыслителей, которые часто выходили из рядов писателей или входили в эти ряды, во всяком случае, относились к своему труду как одновременно философскому и литературному. Вот предложение, которым начинается один из "эстетических фрагментов" Шпета:
"Термин "слово" в нижеследующем берется как комплекс чувственных дат (данных - М.Э.), не только воспринимаемых, но и претендующих на то, чтобы быть понятыми, т.е. связанных со смыслом и значением".2
Это как раз тот случай, когда корни слов, как и грамматические окончания, торчат в разные стороны, затрудняя пластическое движение читателя по тексту - вместо плавной дороги ряд рытвин. Движение, каким "берется" термин, и движение, которым "воспринимаются" даты - это пластически сходные движения, но в данной фразе они относятся к разным объектам, так что пластической связи между ними не возникает, а сходство мешает чувственно ухватить их различие. Одиноко торчит слово "нижеследующем", жестикулируя в совершенно другом направлении, чем "браться". ""Не только воспринимаемых, но и претендующих..., т.е. связанных" - в этих трех пространственно наполненных словах не прослеживается никакая пластическая связь, логика словесного жеста. Почему "претендующих" - это "связанных"? На абстрактно-логическом уровне это можно обосновать, но увидеть это внутренним зрением нельзя, т.е. тело читателя не вовлекается в процесс чтения на уровне чисто образных перцепций и моторных побуждений. Длинные грамматические окончания причастий тоже торчат в разные стороны и не соотнесены единым пространственным рисунком. Особенно сбивает "...понятыми, т.е. связанных...", которые стоят в разных падежах и относятся к разным слоям предметности, но поставлены в смысловую позицию однородных членов. Такой образно раздерганный текст может оказаться интеллектуально полезным, но не создает условий для читательского вхождения и продвижения в своей пространственной среде.
Есть разные виды мышления, в том числе и такие, которые производят обзор понятий с некой высоты - табличное, словарное, статичное мышление. Но чтение, как и письмо - это моторика мышления, которое телесно нащупывает себе путь в пространстве, размечая его первообразами, этимонами слов. Даже такие абстрактно-философские термины, как "развитие", "снятие", "предположение", "утверждение", " связанный", "отвлеченный", содержат пространственный жест, который требует пластической завершенности. Философское чтение - это не только логическое понимание, но и бессознательный процесс чувственного созерцания движущихся понятий, которые либо вовлекают читателя в свою процессию, либо беспорядочной толпой проносятся мимо, интеллектуально раздавливая его или выталкивая на обочину.
2 Г.Г.Шпет. Сочинения. М., "Правда", 1989, с. 380.