Неожиданное обращение Павла, отставка Кайафы и приезд в Иудею прокуратора Марцелла вернули жизнь Церкви в мирное русло. Кроме того, над всей страной нависла угроза, и внутренние религиозные конфликты отошли на задний план. Осенью 37 года солдаты провозгласили императором двадцатипятилетнего Гая Калигулу. Его любили за воинскую храбрость, но скоро оказалось, что новый цезарь настоящее "чудовище", как стали называть его сами римляне [1]. Психически больной человек, маньяк и садист, он всерьез возомнил себя богом и потребовал, чтобы в честь него всюду строились алтари и храмы.
В империи со времен Августа к этому уже привыкли, но евреи, разумеется, воспротивились приказу и отправили в Рим депутацию во главе с писателем Филоном, надеясь добиться отмены распоряжения. Калигула встретил посланцев издевательствами и велел, чтобы наместник Сирии Петроний поставил царскую статую в самом иерусалимском Храме. Если потребуется, ему разрешалось применить насилие. Иудея закипела, народ готов был взяться за оружие. Петроний оттягивал время, понимая, что если он выполнит волю Калигулы, войны не миновать. Агриппа, внук Ирода Великого, живший при дворе императора, убеждал его не идти на крайние меры. И наконец, все вздохнули свободно, когда 24 января 41 года Гай был убит заговорщиками и на престол возведен Клавдия.
За это время, полное тревожных ожиданий, многие назаряне возвратились в Иерусалим и жили там, не испытывая притеснений. И тогда-то до них дошла поразительная весть: эллинист Филипп, один из Семи, впервые крестил в Самарии людей неиудейского исповедания...
Историки и биографы Савла Тарсянина часто склонны видеть в нем главного инициатора обращения язычников, чуть ли не единственного, кто "вывел Церковь на широкие просторы мира". На самом же деле он отнюдь не первый вдохновился мыслью о проповеди народам. Начало ей было положено эллинистами, покинувшими Иерусалим после гибели Стефана. Шла их миссия концентрическими кругами: от самарян к прозелитам и, наконец, к язычникам. Они были уверены, что надо спешить, чтобы до нового явления Христа разнести повсюду весть о Нем.
Филипп играл среди этих благовестников ведущую роль. Молодой деятельный
человек, он целиком посвятил себя евангелизации, смело идя к намеченной
цели, готовый при любых обстоятельствах проповедовать о Христе.
В наши дни каждый раз, когда наступает праздник ветхозаветной Пасхи, на вершину горы Гаризим поднимается толпа людей, человек триста-четыреста. Их узкие худощавые лица с крупными чертами настолько схожи, что кажется, будто они - дети одного отца. И не удивительно: веками браки у них заключались только внутри своего клана. Это самаряне - потомки жителей Североизраильского царства, некогда (в VIII столетии до н.э.) смешавшиеся с другими племенами.
Торжественно выносится свиток Торы, звучат заунывные песнопения, совершается древний ритуал заклания агнца, как это бывало еще во дни Иисуса Навина. Самаряне - своего рода "старообрядцы" Израиля. Они чтят лишь Закон, отвергая прочие "новшества". Пророки, мудрецы, иерусалимский Храм - всего этого для них не существует. Правда, в приход Мессии они издавна верили, называя Его Тахебом, Возродителем [2].
В глазах апостолов, как и всех иудеев, самаряне были отщепенцами. Вот почему, начиная проповедь среди этих людей, св. Филипп пошел на смелый шаг. Но он уже успел проникнуться той великой широтой, которую несла в себе Благая Весть. Дух ее, по слову Иисусову, был свободен, словно ветер, и не ограничивался одним народом и определенным местом (Ин 4,21-24).
Узнав об обращениях среди самарян, Петр и Иоанн Зеведеев немедленно отправляются в Самарию. Иерусалимский центр чувствовал свою ответственность за все происходящее в Церкви.
Два-три дня - и апостолы на месте. Еще не пришло время тех дальних странствий, которые предпримет Павел и сотни других миссионеров. Однако духовную дистанцию, разделяющую Иерусалим и Самарию, преодолеть непросто. Уже много веков тянется распря между ними, а после разрушения самарийского храма на Гаризиме вражда достигла последнего предела. Поэтому Петр и Иоанн идут, охваченные противоречивыми чувствами. С одной стороны, в памяти учеников еще звучат слова Иисусовы: "В город самарянский не входите". Но с другой - могли ли они забыть тот колодец, где Он Сам беседовал в самарянкой о "духе и истине", и радость жителей Сихаря, слушавших Его? И наконец, не Сам ли Воскресший призывал их быть Его свидетелями "во всей Иудее и Самарии"?..
Отыскав Филиппа, апостолы убеждаются, что Бог благословил его отважное начинание. Ему удалось добиться быстрого успеха и сломать стену отчуждения. Быть может, помогло и то, что он не был коренным иерусалимлянином и говорил по-гречески. Язык этот самаряне понимали хорошо: со времен Помпея и Ирода их столица подверглась сильной эллинизации и получила название Себастии.
У многих самарян весть о том, что Тахеб уже явился в мир, вызвала энтузиазм.
"Была великая радость в том городе", - замечает св. Лука. Филипп учил,
исцелял больных, крестил новообращенных. В их числе оказался и некто Симон
Гиттонский, который слыл пророком и заклинателем. Эта странная личность
пользовалась у самарян огромной популярностью. То, что Симон на первых
порах стал неразлучен с Филиппом, должно быть, еще больше способствовало
евангельской проповеди.
В истории фигура Симона как бы раздваивается. В Деяниях он выглядит человеком простодушным и суеверным. Однако соотечественник Гиттонца, св. Юстин (родившийся около 100 года), изображает его теософом-мистиком, автором запутанной оккультной доктрины. Рассеянные у других античных писателей сведения о Симоне крайне противоречивы [3]. Одни утверждали, что он был апологетом самарийского культа, другие - что он верил в некое верховное Начало, в сравнении с которым библейским Бог - Существо низшее и несовершенное.
Позднее заклинатель много странствовал и вводил в свою систему различные элементы из модных тогда учений. В Александрии Симон познакомился с воинствующими антиеврейскими писаниями Апиона и приспособил его взгляды к своим. Так, он якобы утверждал, что "всякий верующий в Ветхий Завет подлежит смерти" [4]. Однако в момент встречи с Филиппом он, видимо, находился еще в полосе исканий и готов был примкнуть к новому движению.
Иосиф Флавий сообщает о каком-то авантюристе, который еще в правление Пилата едва не привел самарян к восстанию. Он собрал народ на горе, обещая указать место, где Моисей зарыл священные сосуды. Кавалерия прокуратора разогнала толпу; часть зачинщиков казнили, а некоторые скрылись [5]. Не был ли этот лжемессия Симоном Гиттонским? Во всяком случае, источники единодушно приписывают ему ненасытное тщеславие. Он любил выставлять себя сверхъестественным магом, заявляя, что в его лице явилось само Божество. Не исключено, что он мог слышать об Иисусе и желал Ему подражать...
Исцеления, которые совершил Филипп, поразили Симона, жадного до всяческих чудес. Но еще большее впечатление произвел на него апостол Петр. Самарянин увидел в рыбаке могущественного кудесника, владеющего главными секретами секты. Когда Петр прибыл в Самарию и стал собирать на молитву новокрещенных, каждого, на кого апостол возлагал руки, осенял Дух Божий. Это была как бы самарийская Пятидесятница. Люди непостижимо преображались, ощущая на себе десницу Господню...
Гиттонец вознамерился во что бы то ни стало овладеть этой, по его мнению, магической властью. Он явился к Петру с деньгами, прося посвятить его в тайну низведения Духа. Апостола такое предложение глубоко оскорбило. Значит, самарянин смотрел на благодать Христову как на волшебный дар, который может быть механически передан или куплен!..
- Пусть твое серебро пропадет с тобой вместе, - вырвалось у Петра, - потому что ты задумал дар Божий приобрести за деньги!
Симон был растерян, испуган и стал просить прощения. Однако вряд ли его раскаяние было искренним. Когда он понял, что не сможет занять в общине место, на которое рассчитывал, он вышел из нее и основал собственную секту. Хотя ее впоследствии считали "христианской", она не имела ничего общего с Евангелием. Согласно преданиям, Симон многие годы противодействовал ап.Петру и даже в Риме продолжал соперничать с ним.
По имени Симона грех приобретения права на священный сан за деньги стал называться симонией. Отцы Церкви смотрели на Симона Гиттонского как на "родоначальника всех ересей". Действительно, его теософия - насколько можно судить о ней - открыла собой длинный ряд попыток подменить христианство пестрой смесью народного суеверия и гностического оккультизма. Люди тех дней, как и в каждую кризисную эпоху, тянулись ко всевозможным тайным учениям. Это позволило симонианам продержаться еще несколько столетий [6].
Между тем Петр и Иоанн завершили свою миссию среди новокрещенных и вернулись
в Иерусалим. По дороге они уже сами обращались со словами благовестия к
жителям этой области. Их посещение Самарии показало, как строго Церковь
оберегает свое духовное единство [7].
С тех пор апостолы и их преемники будут внимательно следить за всем, что
происходит в рассеянных общинах, и сохранять с ними живую связь.
Через двадцать лет после описываемых событий св. Лука познакомился с Филиппом в Кесарии. От него евангелист и узнал о дальнейшем ходе проповеди в Палестине. В частности, Филипп рассказал ему об одном эпизоде, которому придавал огромное значение [8].
Однажды, повинуясь велению свыше, он покинул Самарию; Бог указал ему дорогу на юг, ведущую из Иерусалима в Газу. Это могло показаться бессмысленным: с тех пор как войска Александра разрушили Газу, город и его окрестности оставались безлюдными. Но благовестник знал, что Господь призывает его туда не случайно.
В самом деле, на старом заброшенном тракте показалась одинокая колесница. Она явно принадлежала чужеземцу: в Иудее их давно не употребляли. Филипп, не раздумывая, поравнялся с едущим и зашагал рядом. В коляске сидел темнокожий причудливо одетый человек и читал вслух развернутый свиток. Как бывает при долгом монотонном путешествии, попутчики разговорились. Приезжий оказался евнухом, царедворцем "кандакии", эфиопской царицы Аксума [9]. На его родине давно существовала иудейская колония, и немало эфиопов привлекло возвышенное единобожие Библии. К их числу принадлежал и этот вельможа, который как раз возвращался из паломничества в Иерусалим. Минуя Газу, он держал теперь путь вдоль моря в далекую черную Африку.
Эта удивительная беседа представителей столь чуждых культур стала возможной лишь благодаря двум факторам: еврейской диаспоре и распространению эллинской цивилизации. Оба спутника знали греческий язык и имели общую веру. Эфиопский пилигрим читал перевод Книги Исайи. Филипп поинтересовался: понимает ли тот написанное? Вельможа ответил, что хотел бы получить некоторые разъяснения. Он предложил эллинисту сесть с ним в коляску и показал строки гимна о страждущем Служителе Господнем:
Как овца на заклание, Он был приведен;
и как агнец перед стригущим его безгласен,
так он не отверзает уст Своих.
В уничижении Его было отказано Ему в правосудии,
род Его кто изъяснит?
Ибо жизнь Его изъемлется от земли[10].
- О ком говорит пророк, - спросил царедворец, - о себе или о ком-нибудь другом?
Это загадочное пророчество издавна вызывало споры у еврейских толкователей. Большинство сходилось на том, что речь в книге идет о народе Божием, которому нужно пройти через горнило скорбей, чтобы принести миру спасение. Так думали потому, что именно у Исайи Израиль многократно назван Служителем. И хотя в пророчествах Бог говорит о временном ослеплении Своего Слуги, его слепота и невзгоды есть лишь прелюдия к торжеству, когда свет, дарованный избраннику, распространится на все народы [11]. При этом Книга Исайи подчеркивает различие между эмпирическим народом и идеальным Израилем, Отроком Господним. В Писаниях Данииловых этот идеальный Израиль как бы сливается с Сыном Человеческим, Мессией [12].
Сама мысль о Мессии-Страдальце встречалась в иудейских комментариях очень редко [13]. Апостолы исходили не из них, а из собственного опыта встречи со Христом, из того, что возвестил им Воскресший, когда "открыл им глаза" для понимания Слова Божия. В свете этого опыта ученики стали смотреть на гимны Служителя как на библейский ключ к тайне страстей Иисусовых. И теперь Филипп впервые заговорил об этом с африканцем. Он объяснил ему, что Избавитель, предсказанный пророками, пришел не в величии земной славы, а в уничижении, что Его смерть и восстание есть залог вечной жизни для всех доверившихся Ему.
Замечательно, что Филипп не столько предлагал чужеземцу новое "учение" или правила жизни, а, как выражается Лука, "благовествовал ему Иисуса". Слова его дышали силой убежденности, и спутник всем существом своим ощутил ее. Увидев при дороге водоем, вырытый пастухами-кочевниками, он прямо спросил:
- Вот вода, что препятствует мне креститься?..
Филипп всегда склонен был действовать быстро и по наитию. Он пренебрег тем, что все наставление эфиопу свелось к дорожной беседе, что тот, строго говоря, даже не был прозелитом. Настоящими прозелитами считались только те, кто полностью вошел в иудейскую общину, а евнухов в нее не принимали [14]. Словом, он был готов перешагнуть через все правила.
Остановили лошадей, и оба - эллинист и африканец - приблизились к воде...
Так в семью учеников Христовых вступил первый представитель тех "народов", которым еще древний пророк обещал спасение.
В ранней церкви сохранилось предание, что именно этот человек, крещенный Филиппом, положил начало христианству на своей родине [15].
Последующие годы Филипп провел в городах Израиля, расположенных у берегов
Средиземного моря, где продолжал проповедовать. В Кесарии он нашел себе
жену и надолго обосновался в этом эллинизированном городе. У него было
четыре дочери, отмеченные пророческим даром. Вокруг Филиппа возникла община
верных, которой суждено было иметь долгую и славную историю, связанную
с именами Оригена, Памфила, Евсевия.
Как мы уже говорили, опыт в Самарии установил традицию посещать новообразованные церкви. Около 40-го года такая необходимость возникла и по отношению к палестинскому приморью. Апостол Петр, на сей раз один, снова отправился в путь, "обходя всех" [16]. Мы не знаем, проповедовал ли он в долине Сарона, в Лидде и Яффе, где побывал; скорее всего его главная цель заключалась в заботе об устроении молодых общин. Для них приход Петра был дорог прежде всего тем, что в его лице люди видели свидетеля жизни и Воскресения Мессии. Лука говорит о двух чудесах, совершенных Петром в приморье, слух о которых разнесся далеко по округе. Апостол как бы продолжал дело Учителя.
В Яффе он задержался дольше всего. Тамошняя церковь состояла в основном из бедного люда, близкого душе апостола. Он выбрал себе жилье у одного кожевника.
Деяния подчеркивают, что в этой "церкви бедняков" люди отличались особой сердечностью и как могли помогали друг другу. Единственным состоятельным членом яффского братства была некая Тавифа, но и она отдавала все свои силы на служение людям. Она шила одежду для неимущих вдов.
В "языческую" Кесарию ап. Петр попал при необычных обстоятельствах. Правоверные евреи не любили этот город, где жил прокуратор и где их взор оскорбляли статуи и имперские эмблемы. Быть может, и Петр не решился бы идти туда, тем более, что церкви там еще не было (Филипп пришел в Кесарию позднее). Но Бог судил иначе.
Однажды знойным полднем апостол поднялся на кровлю дома кожевника, чтобы совершить положенную в это время молитву. Кончив, рыбак хотел сойти в горницу, где женщины готовили обед, но в это мгновение он словно в полусне увидел, как перед ним опустился кусок ткани, привязанный за четыре угла. Там были животные, запрещенные в пищу Законом. "И был голос ему, - пишет св.Лука, - встань, Петр, заколи и ешь". Это могло быть испытанием его набожности, и апостол решительно отказался. Нечистая пища не коснется его уст! Вековые традиции, которые помогали ветхозаветной Церкви отделяться от язычников, апостол впитал с молоком матери. Но таинственный голос произнес: "Что Бог очистил, ты не объявляй нечистым". Три раза повторялось видение. Петр недоумевал. Но скоро он убедился, что оно имело глубокий смысл [17].
Апостол еще не вошел в дом, как к воротам приблизились неизвестные ему люди: римский солдат и с ним еще двое. Они сказали, что посланы от кесарийского центуриона Корнелия. Их господин давно и искренне верит в единого Бога и дружит с иудеями. Он принадлежит к "богобоязненным", или полупрозелитам, которые, не выполняя всех обрядов Закона, заменяли их делами милосердия. И ныне Бог повелел ему встретиться с неким Петром, живущим в Яффе у кожевника...
Приглашать в дом язычников и бывать у них в гостях, даже если они верят в Бога, значило поступать вопреки принятым обычаям. И Петр, наверное, заколебался бы, если бы не находился под впечатлением странного видения. Не говорило ли оно о том, что воля Божия позволяет нарушить старый порядок?
Он радушно принял римлян, оставил их у себя, а наутро последовал за ними в Кесарию. Чтобы подчеркнуть значительность встречи, он взял с собой нескольких еврейских братьев из Яффы.
Шли вдоль морского побережья поспешно, не задерживаясь, пока перед ними не открылась панорама порта с его таможнями, театрами и дворцами. Рыбак впервые оказался в таком городе.
Между тем Корнелий уже ждал их, собрав, как на праздник, родных и близких друзей. Это был командир привилегированной Италийской когорты, в которой служили добровольцы из Италии (основную массу гарнизона составляли сирийцы, греки и самаряне); но, забыв о гордости офицера и римлянина, он встретил галилейского рыбака у порога и по-восточному склонился перед ним до земли.
- Встань, я сам тоже человек, - поднял его смущенный Петр и вошел в дом.
Увидев собравшихся, он сказал им:
- Вы знаете, как незаконно для иудея сближаться с иноплеменником или
приходить к нему, а мне Бог указал не называть ни одного человека скверным
или нечистым.
Завязалась беседа. Корнелий рассказал о бывшем ему видении. Апостол сразу понял, что попал в среду людей, проникнутых глубокой верой. Он был поражен: старые представления отступали перед новой реальностью.
- Поистине я убеждаюсь, - признался он, - что Бог нелицеприятен, но что во всяком народе боящийся Его и делающий правду приятен Ему. Он послал сынам Израилевым слово, благовествуя мир через Иисуса Христа; Он есть Господь всех.
Присутствующие могли слышать о Человеке, Которого прокуратор казнил лет десять назад, и вот теперь они узнают, что "Бог воздвиг Его", что Он явился избранным свидетелям, которые "ели и пили" с Воскресшим.
- О Нем, - заключил Петр, - все пророки свидетельствуют, что каждый верующий в Него получит отпущение грехов Именем Его.
Римляне стали славить Бога и горячо молиться. Их состояние было так знакомо Петру! Не так ли Дух Божий окрылил апостолов в день Пятидесятницы?..
- Может ли кто отказать в воде крещения тем, кто принял Духа Святого,
как и мы? - воскликнул Петр...
Апостол оставался в доме Корнелия несколько дней. Крестив центуриона и его близких, он беседовал с новообращенными как друг, ел с ними за одним столом. Хотя формально полупрозелит входил в разряд иноверцев и, следовательно, трапезу с ним делить было нельзя, для Петра центурион был уже братом. Рыбак не знал, что в это самое время где-то далеко на юге колесница уносит на родину первого христианина-африканца...
Если в Кесарии апостол забыл обо всех условностях, то когда он вернулся в Иерусалим, о них ему тотчас напомнили. До старейшин уже дошло, что Симон "входил к людям необрезанным и ел с ними". На Петра посыпались упреки. Гордые своими древними традициями, иерусалимляне продолжали еще жить в старом мире. Апостолу пришлось оправдываться, ссылаясь на видение и на то, что Дух сошел на "язычников".
"Услышав об этом, - пишет Лука, - они успокоились и прославили Бога, говоря: видно и язычникам дал Бог покаяние и жизнь". На самом же деле успокоились они ненадолго. Ведь они были уверены, что войти в Церковь можно только, став сначала иудеем во всех отношениях. Само понятие крещенный язычник было для них нелепостью.
Эта инерция консерватизма будет еще не раз возникать на пути движения
христианства, меняя свои облики и формы.
Итак, в Иерусалиме были уверены, что случай с кесарийским офицером - исключение. Но не прошло и года, как там вновь все были потрясены еще более странным известием. Его принесли люди из столицы Сирийской провинции - Антиохии.
Речь шла о некоторых эллинистах, которые добрались до Финикии и Кипра. Сначала они проповедовали только среди евреев, но в Антиохии рискнули обратиться со словами благовестия уже прямо к язычникам. Не к прозелитам и даже не к богобоязненным, вроде Корнелия, а к людям, которые чтили римских, греческих и сирийских богов [18]. Этот дерзкий поступок не укладывался ни в какие рамки...
Мало того, что миссия внутри Израиля была далека от завершения, разве можно приобщать к Церкви Нового Завета тех, кто даже не ведал об истинах Завета Ветхого?
По уже сложившемуся обычаю, в Антиохию было решено отправить посланца. Остановились на Иосифе Варнаве. Все знали его мягкость и умение быть на высоте в самых сложных ситуациях. Именно он принял Павла, когда другие готовы были от него отвернуться. К тому же Варнава происходил с острова Кипр и хорошо знал те края.
Неутомимый ходок, Иосиф, вероятно, предпочел пеший путь через Дамаск
и Хамат, который можно было пройти за две недели. Когда он приближался
к Антиохии, то едва ли догадывался, что идет в город, который будут называть
второй столицей христианства.
Касаясь Рима или Иерусалима, мы говорим о городах, которые и по сей день играют роль в мировых событиях. Антиохия же - вся в прошлом. Сейчас на ее месте ютится захолустный арабский поселок, но в дни апостолов это была "жемчужина Востока", резиденция римского наместника всей Сирии и Палестины. Прошло немногим более 300 лет, с тех пор как эллинистические монархи возвели и укрепили город на реке Оронте, чтобы связать Средиземноморье с Азией [19]. Императоры Рима продолжали застраивать и украшать Антиохию.
Подходя к ней, Варнава мог видеть ровные ряды зданий, чередующиеся с зеленью общественных парков. Среди кипарисов и миртовых деревьев белели роскошные виллы знати. Стены города примыкали к розоватым скалам горы Сильпия, а с другой стороны - к широкому судоходному Оронту.
Многоэтажные дома Антиохии отличались тяжелой и помпезной роскошью. Нередко встречались арки и колонны, обложенные листовым золотом. Мастера, работавшие в этом третьем по величине (после Рима и Александрии) городе, приноравливались к вкусам заказчиков. Культура здесь была поверхностной: столица Сирии по сути дела не знала ни выдающихся ученых, ни писателей, ни художников.
Почти четверть миллиона жителей населяла Антиохию. На рынках, как говорили, можно было познакомиться с обычаями всех стран. Кроме сирийцев, здесь имели свои кварталы греки, римляне, финикийцы. Древний эротический культ Астарты с его шествиями и исступленными оргиями переплелся с привозным - эллинским. Знаменитая роща Дафне, посвященная Аполлону, привлекала массу путешественников со всего света.
Антиохийская публика отличалась живым, свободным нравом. Ей ничего не стоило освистать прославленного актера или сбросить на землю статую императора. Но до серьезных восстаний дело доходило редко. В городе шла торговля, устраивались спортивные состязания и спектакли, изобретались всевозможные увеселения. Праздники часто стирали грань между днем и ночью: на улицах до утра не гасли фонари. Притоны заманивали клиентов. Кабачки и таверны, флейтисты и танцовщицы составляли неотъемлемую часть антиохийской жизни. Недаром Ювенал сетовал, что Оронт, превратившийся в "приток Тибра", даже Рим разлагает своими беспутными нравами.
Таков был город, который позднее стал родиной св. Игнатия и Златоуста, отшельников и аскетов...
В этом царстве суеты и разгула, смешения народов, языков и вер евреи составляли изолированный мир - как бы город в городе. Однако при всей своей замкнутости они не могли избежать частых контактов с язычниками. По словам Иосифа Флавия, антиохийские иудеи, "привлекая к своей вере множество эллинов, сделали их, до известной степени, частью своей общины" [20].
Чтобы попасть в их квартал, посланцу Иерусалима пришлось пройти почти шесть километров по центральному проспекту, который пересекал Антиохию. Вдоль него стояли статуи и тянулась крытая колоннада, защищавшая от зноя и непогоды. Через час после того как Варнава миновал ворота, он был уже среди своих на Сингонской улице.
Встретившись с братьями, Иосиф был изумлен. Он не только нашел большое число язычников, крестившихся прямо из "эллинства", но и увидел, что эти люди горят духом ревности и веры. Все сомнения сразу же отпали. Сама жизнь доказала правоту смелых эллинистов, не побоявшихся ввести в Церковь тех, кто еще вчера чтил идолов...
Возможно ли было отвергнуть этих людей, ушедших из мира суеверий и разнузданности ради чистой жизни во Христе? Апостол, пишет Лука, "увидев благодать Божию, возрадовался и увещал всех держаться Господа искренним сердцем, потому что был муж добрый и полный даров Святого Духа и веры".
Варнава остался в городе, послав в Иерусалим сообщение, что община Антиохии процветает. Как представителя церкви-матери его молчаливо приняли в число наставников. Но подход к "эллинам" должен был быть иной, чем к иудеям, воспитанным на Законе. Одного их отвращения к прежней жизни было недостаточно; нужно было полностью перестраивать нравственные и религиозные понятия неофитов, учить их, словно младенцев. А это порождало массу проблем.
Кроме того, верующие из евреев продолжали жить "по Закону", то есть регламентировать свой повседневный быт указаниями отеческой религии. Это неизбежно отделяло их от новокрещенных из язычников.
Словом, трудностям и недоумениям конца не предвиделось. Иосиф понял, что ему одному справиться с ними не под силу.
И тогда он вспомнил о Тарсянине, которого когда-то принял и обласкал в Иерусалиме. Было известно, что тот удалился в родной город, но о нем не было слышно же несколько лет. Рассчитывая отыскать Павла, Варнава в один прекрасный день покинул Антиохию и двинулся по северной дороге в Тарс.