М.Ю.Рогачев

Участники конференции пытались решить вопрос о месте философского дискурса в ряду разнообразных культурных дискурсов, возможностях такого дискурса, его тенденциях, границах и области компетенции. Для этого следовало обсудить более частные проблемы: особенности языка философии; особенности философского рассуждения; специфику философских проблем. Таким образом, основная цель конференции - выявить некоторые закономерности собственно философского дискурса, т. е. те черты и характеристики, которые позволяют маркировать тот или иной текст (рассуждение) как принадлежащий философии.

В работе конференции принимали участие сотрудники и преподаватели кафедры и факультета философии УРАО, преподаватели региональных отделений Университета РАО, преподаватели МГУ, аспиранты и сотрудники ИФРАН, а также студенты факультета философии УРАО.

Конференцию открыл вступительным словом декан философского факультета УРАО, канд. филос. наук, доцент, председатель оргкомитета конференции Сергей Леонидович Катречко. В своем выступлении он обозначил одну из главных целей проведения таких конференций - создание работоспособного философского сообщества. Для этого конференции предполагается проводить раз в год, а связующими звеньями между ними будут служить, во-первых, мини-симпозиумы, работающие с примерной частотностью раз в два месяца, и во-вторых, важная составная часть процесса формирования упомянутого сообщества будет заключаться в продолжении работы между конференциями и симпозиумами посредством сети "Интернет". Он же первым представил на слушание и обсуждение свой доклад.

С.Л. Катречко попытался ответить в нем на три вопроса: 1) что такое философия; 2) в чем заключается специфика философского дискурса; 3) что такое дискурс, каковы его специфические черты. Он попытался определить местонахождение философии и показал, что это место - граница мира, ибо только оттуда философия может выполнять свою функцию мировоззрения. Специфика философского дискурса определяется этим пограничным положением. Дискурс более широкое образование, чем язык. Поэтому предпочтительней говорить не столько о дискурсе, сколько о дискурсивном пространстве. Характеристиками дискурсивного пространства можно считать: 1) обладание связанностью, 2) описательность. Максимально пограничным (или философским) будет дискурс, использующий символы. Он находится на границе чувственности и рассудочности, но тем не менее философия по преимуществу рассудочная деятельность. Это пограничный элемент мира и в этом качестве принадлежит миру.

ОБСУЖДЕНИЕ:

Родин А.В.: У вас выпал важный элемент при разделении. Вы говорили о чувственности и рассудочности, но ничего не сказали о таком традиционном элементе, как Разум?

Катречко С.Л.: Философия работает с метафизическими объектами, но примерами метафизических объектов являются кантовские "идеи разума": Мир, Бог, Душа. Немного обобщая основной тезис своего доклада, можно сказать, что философия представляет собой пограничность, т.е. не только пограничность чувственного и рассудочного, но и пограничность трансцендентного и трансцендентального, т.е. она также находится на границе рассудочности и разумности.

Розов М.А.: Что вы понимаете под миром и как попасть на его границу?

Катречко С.Л.: Прежде всего, задавая такой вопрос, Вы уже немного лукавите, поскольку в вопросе Вы уже помыслили мир как целое. Для того, чтобы сказать нечто о мире, надо оказаться на границе мира и увидеть мир как нечто целое. Мир для меня не только совокупность вещей, а что-то большее - целостность. Как попасть на границу? Конечно, не на поезде, а с помощью определенных процедур. Например, в рамках феноменологии это феноменологическая редукция. Или сократический метод майевтики, при котором осуществлялся перевод вступивших в диалог на некоторый новый уровень.

Розов М.А.: Пограничные состояния психики и граница мира - это одно и то же?

Катречко С.Л.: Философская деятельность может протекать на границе сознания. Подчеркиваю: сознание и психика разные вещи. Второе - внутримирской объект, для которого можно указать денотат, первое - объект философствования и не имеет денотата. Это символ. Философия открывает сознание.

Шапошников В.А.: Что вы понимаете под символом?

Катречко С.Л.: Это понятие в моей интерпретации можно пояснить, прибегнув к известной фигуре - семантическому треугольнику Фреге, где каждый знак обладает и денотатом, и смыслом. Символ - такая разновидность знаков, которая денотатом не обладает, при этом оставаясь осмысленной. Пример символа - Мир, Бытие, Мышление. Невозможно указать их денотат, я не могу показать, что такое Мир, но я понимаю, что это такое. Одна из особенностей таких символов - их нельзя представить перед собой, поскольку мы всегда находимся внутри них, их нельзя исследовать как научные объекты, эти символы-объекты обладают некоторой внутренней активностью. Символ - это такой тип знаков, который обладает смыслом. Символ отличается от языковых фикций (круглый квадрат). Символы максимально осмысленны и минимально денотативны. Языковые фикции - знаки без денотата, и максимума смысла в этих случаях не наблюдается.

Нуждин Г.А.: В представленной схеме потребности человека как человека, как мне кажется, почти совсем исчезают.

Катречко С.Л.: Да, потребности субъекта отходят на второй план. Я считаю, что человек - существо, обладающее не только потребностями, но и сознанием, а это нечто надчеловеческое.

Нуждин Г.А.: То есть, философия, по-вашему - это очередной этап преодоления человека?

Катречко С.Л.: Употребив термин "надчеловеческое", я имел в виду не преодоление человека вообще, а преодоление его биологического и психического, например преодоление его психической индивидуальности.

Нуждин Г.А.: Что же остается от человека?

Катречко С.Л.: Если быть кратким, то от человека остается сознание. Если воспользоваться выражением Хайдеггера, то можно сказать, что не человек разговаривает с помощью языка, а язык проговаривает себя через человека. Точно так же и философия промысливает и проговаривает себя через сознание.

Рогачев М.Ю.: Если философия есть пограничная деятельность, то и сознание есть некая пограничная область или пограничный объект. Но на границе с чем оно находится, с бессознательным? То есть с тем, что Вы называете психикой? Следовательно, Ваша философия только отчасти рациональна? Так это или не так?

Катречко С.Л.: Философская деятельность - это деятельность человека после "грехопадения". Это деятельность существа, обретшего сознание. До вкушения от древа познания у человека не было сознания, он находился в животном состоянии. Философия - деятельность логосного, греховного существа, с этим ду лжно считаться.

Следующий доклад представил профессор М.А. Розов, в котором подверг критике саму тему конференции как не слишком актуальную. По его мнению, попытки четко задать параметры, характеризующие философию, ее предмет и т.д., всегда кончаются неудачей по простой причине: исторически философия постоянно и сильно изменяется и в любой синхронный срез времени она представляет собой нечто весьма разнородное. Всякая попытка строгого определения - выражение эгоцентрических интересов автора. В принципе почти невозможно, чтобы в каком-то сообществе философов некто дал определение, а остальные согласились. Поскольку такое определение практически будет урезать интересы большей части аудитории.

Философия - это обсуждение исходных оснований мировоззрения, поскольку она сама - не мировоззрение, а огромный набор возможных мировоззрений. Мировоззрение - очень сложное образование, включающее в себя не только философские, но и религиозные, правовые, научные убеждения. Реально философия - сложный конгломерат со все время меняющимся составом. Философия подобна естественному языку, достаточно неопределенному, где каждое слово имеет огромное количество значений и оттенков, но в этих неопределенных рамках созревает точная научная терминология. Неопределенность здесь не минус, а плюс, это относится как к естественному языку, так и к философии. Возможно одно четкое определение: философия - это то, чем занимаются философы.

ОБСУЖДЕНИЕ:

Пак С.В.: Можно ли Вас так понять, что философу оптимально было бы занимать не позицию некоего абсолютного подхода в определениях, а релятивистского подхода, чтобы быть корректным и готовым к тому, чтобы опровергнуть уже данное определение понятия или деятельности?

Розов М.А.: Есть определения, а есть конкретный контекст рассуждения или дискурса, в той или иной деятельности. Например, в физике нет точных определений. Не определено в механике понятие массы, но физика это не беспокоит, потому что в конкретном контексте физического дискурса это понятие имеет строго определенное место - оно зажато контекстом. Подобное свойственно и гуманитарным наукам. Нет точных определений. Но мы как-то пониманием друг друга. Но если изменить контекст, то начинается мутация понятий. Все дело в жестко заданном контексте.

Нуждин Г.А.: Как вы относитесь к попыткам сказать нечто при фактической беспредпосылочности дискурса? Я имею в виду доклад С.Л. Катречко?

Розов М. А. Я противник таких попыток. Поскольку философия реально существует как феномен культуры, то, пытаясь определить философию, следует базироваться на некотором эмпирическом материале. Это в какой-то степени эмпирическая проблема. Если я пытаюсь определить философию, то нужно исходить из реальных фактов. Чем занимается реально философия, чем занимаются реальные философы. В докладе С.Л. Катречко эта работа не была проделана. Такое описание (или определение) совершенно произвольно в этом смысле. Можно занять такую позицию - она присуща, как мне кажется, С.Л. Катречко: я хочу понимать философию так-то, смотрите, как интересно. Почему бы и не выступить родоначальником нового направления в философии? Но нужно оговорить свою позицию, прояснить ее. Я за позицию Витгенштейна с его требованиями ясности и принципом: "о чем нельзя говорить, о том следует молчать".

Катречко. С.Л.: А вы могли бы зафиксировать исходные позиции своего доклада? Мне показалось, что наука явилась для вас образцом анализа философии, последнюю вы рассматриваете по аналогии с наукой. Позиция моего доклада - метафилософская: не научная, не гуманитарная и не историческая.

Розов М.А.: Моя позиция была метапроблемной по отношению к теме нашей конференции. Я обсуждал рациональность постановки самой проблемы. Я не занимаю сциентистской позиции, я считаю философию самостоятельной областью культуры, это даже не система знаний, ибо оценка это не знание. Но в философии сочетается научное и ненаучное, и Б. Рассел, например, считал, что такое сочетание закономерно и даже необходимо.

Следующий доклад представил Г.Б. Гутнер. Он заострил внимание на том, что философия не имеет собственной территории, т.е. она - всегда философия чего-то: науки, истории или работает в рамках других теоретических дискурсов. Что такое теоретический дискурс? Дискурсом он назвал завершенную конструкцию, в которой каждый термин имеет определенное место и где все отношения его с другими терминами ясно указаны. Эта черта присутствует в любом дискурсе, претендующем на строгость и точность какого либо описания. Термины там определены не путем родовидовой классификации, а именно местом в системе друг относительно друга. Но дискурс, тяготеющий к замкнутости на самом себе и внутренней определенности, тяготеет и к постоянному переделыванию, поскольку он сталкивается с тем, что можно назвать реальностью и другими дискурсами. Любой дискурс предполагает неявные посылки своего развития. Возникает вопрос об этих предпосылках, он часто разрешается в рамках методологии той области деятельности, к которой относится (принадлежит) дискурс. Воспроизводится дурная бесконечность. Возникает проблема какого-то беспредпосылочного дискурса, который если и имеет предпосылки, то обязан проговорить их внутри себя - этот дискурс и следовало бы назвать философским. Выявление неявных предпосылок всякого возможного дискурса и есть задача философского дискурса, не единственная, но необходимая. Но будучи определенным внутри себя, он не допускает никакой корректировки извне, он должен быть завершен окончательно и в этой особенности данного дискурса кроется отсутствие коммулятивности философии. Всякий философ вынужден начинать заново, к этому его обязывает всеобщность его дискурса.

ОБСУЖДЕНИЕ:

Нуждин Г.А.: Прошу уточнить, в чем странность дискурса.

Гутнер Г.Б.: Странность в том, что не вполне понятно, каким образом можно говорить о философии, оставаясь философом. Философия в этот момент оказывается философией в кавычках, она оказывается термином теоретического дискурса или категорией философского дискурса, который так или иначе внутри него определяется, но возникает изрядное сомнение, что это то дело, коим занимаются философы. Пример: автореферентное местоимение - Я, обращенное в философскую категорию, престает быть таковым. "Я" трансцендентальной апперцепции это не тот способ, которым Кант высказывается о себе самом, или "Я" чистого самосознания Фихте - тоже не личностное местоимение; эти категории если и имеют отношение к личностному "Я" Фихте, то очень опосредованное, которое с трудом можно установить. Точно так и философия как предмет философского дискурса, будучи встроена в этот дискурс, может оказаться не тем делом, которым занимается философ.

Родин А.В.: Вопрос о тезисе доклада: "Каждый философ вынужден начинать заново". Где и что начинается заново? Четко ли это "заново" привязано к биографии автора, и если нет, то как это определить?

Гутнер Г.Б.: Слово "заново" не имеет биографического смысла. "Заново" означает, что философ, развертывая свой дискурс, обязан сам определить (переопределить) все те категории, которыми пользуется. Это не значит, что он находится на пустом месте и должен забыть все, что делалось до него. Развертывая собственный дискурс и пользуясь заимствованными категориями и терминами в своем дискурсе, он обязан определить их заново.

Розов М.А.: Разве это не общий момент и философии, и науки? Разве ученый не должен определить все это для себя заново, усвоив это?

Гутнер Г.Б.: Физик или математик, делая это своим, все таки не переопределяет, как правило, эти понятия, а воспроизводит те же определения, которые существовали в научном обороте до него. Переопределения в истории науки не часты. Скажем, понятие интеграла в математике - общее для всех математиков на протяжении долгого времени, а философ каждую философскую категорию в собственном дискурсе определяет заново, соотнося со своими нуждами.

Катречко С.Л.: У Вас есть внутреннее противоречие: с одной стороны, утверждается, что каждый философский дискурс стремится к предельности, с другой - утверждается, что таковой есть некая самозамкнутая система. Возникают два вопроса: при стремлении к предельности происходит размыкание системы? И второй: если нет, то как происходит взаимопонимание между разными философскими системами? Если все самозамкнуто, то мы не должны понимать друг друга, а крутиться в рамках своих систем.

Гутнер Г.Б.: Многое во взаимопонимании философов сводится к тому, что те слова, которые я произношу, и те категории, которые я ввожу, каждый философствующий переинтерпретирует в рамках своего дискурса. Может быть, в такой переинтерпретации введенных терминов и состоит взаимопонимание.

Следующий доклад представил Г.А. Нуждин. Он попытался обратиться к понятиям строгости и точности философского дискурса. В каком смысле можно принимать некоторое утверждение как философский результат? Критерием точности результата может служить его значимость для индивидуума. Где грань между точным и неточным, значимым и незначимым? Это подводит к вопросу о том, по мнению докладчика, что есть доказательство как деятельность. Мы соглашаемся с чьим-то доказательством, если видим, во-первых, что доказывающий убежден, и, во-вторых, если оно и для нас значимо, что-то решает. То есть осуществляется выбор в пользу чего-то одного. Точность - минимально объемлющая категория данного события. Доказательство как деятельность разворачивается тогда, когда возникает событие. Событие есть фиксация значения, оно предполагает как минимум выбор между "да" и "нет" и решение в пользу того или другого. Тогда доказательство можно определить как событие решения поставленных задач. Осознание задачи как задачи есть момент непонимания, и с него начинается процесс понимания. Плоды философского разыскания -раскрытие целей, к которым ведет непонимание и которые даются только доказательством.

ОБСУЖДЕНИЕ:

Пак С.В.: Когда одна альтернатива становится устаревшей и происходит смена ее на другую, каков механизм?

Нуждин Г.А.: Я пытался исходить из представления Гуссерля о жизненном горизонте. Смена круга альтернатив происходит за счет того, что происходит событие. Событие - изначально новая альтернатива. Альтернативы связаны с тем, что устоявшиеся ожидания не совпадают с возникшей ситуацией.

Павловский: У меня несколько вопросов. По сравнению с чем вы имеете в виду точность? Как определяется выбор альтернативы и кто осуществляет этот выбор? Имеется в виду каждый человек в отдельности?

Нуждин Г.А.: Я пытался рассматривать точность как феномен сам по себе, не связанный с измерением по шкале "больше-меньше", что предполагает существование объекта, относительно которого измеряется точность. В отношении точности, о которой говорилось в докладе, речь идет о неком идеальном плане или конструкции. Невозможно сформулировать внешний критерий точности. Не я выбираю, а происходит выбор; как он был произведен - не ясно, и критерия точности его я указать не могу. Здесь потемки.

Родин А.В.: На мой взгляд, в докладе произведено неправомерное расширение понятия доказательства. Доказательство - процедура, подчиненная правилам логики и переводящая утверждение из статуса голословного в статус обоснованного. Оно не предполагает никакого выбора и, наоборот - появляется после него.

Нуждин Г.А.: Доказательство как деятельность осуществляется в силу решающего момента, оно не подходит под формальное определение. Оно предполагает некую тему.

Катречко С.Л.: Можно ли представлять философскую деятельность как выбор, который трактуется как доказательство? Мне представляется, что философ не выбирает из существующих альтернатив, а создает новые альтернативы, причем такие, которые могут разрушить старое поле альтернатив полностью. Далее, в докладе есть методологическая некорректность и заключается она вот в чем: помимо понимания-непонимания, о котором там говорится, существует третья возможность - отсутствие понимания; но это не то же самое, что непонимание. Может быть, доказательство как деятельность, совершаемая при отсутствии понимания, и тогда эта процедура совершается полностью механически?

Нуждин Г.А.: Доказательство не может совершаться механически в силу того, что оно начинается с события, с момента замечания непонятного, и тогда мы начинаем доказывать. В моем представлении доказательство как последовательность логических шагов, направленных на проверку утверждения, не является доказательством, поскольку не происходит события. Что же касается создания новых альтернатив, то это, на мой взгляд, претензия на очень высокий уровень. Философ может заметить, что нечто делается не так и замеченное свое удивление он может каким-то образом назвать. Он может так или иначе зафиксировать новую альтернативу.

Следующий доклад представил М.Ю. Рогачев^*. В раскрытии заданной темы автор отталкивается от двух исходных (посылочных) положений: а) "Бог умер" (Ф. Ницше) и б) "Человек умер" (М. Фуко). Первое, по мнению докладчика, причина второго, а это в свою очередь приводит к заключению о смерти философии. Последние два заключения приводят к вопросам о том, что заняло место человека и что это Нечто производит и требует вместо философии. Вместо философии производятся и потребляются некие причудливые тексты, поименованные в докладе Фантасмагориями. Последние могут принимать различную жанровую и типологическую окраску: от якобы научных теорий до якобы романов и якобы философских концепций. Они есть некие нарративные и вербальные, мыслительные эксперименты, предлагающие новые технические инструментальные словари переописания мира или его фрагментов. Их авторы не претендуют на метафизическую связь с трансцендентным или имманентно сущностным и универсальным - они говорят от себя, что можно трактовать и как скромность и как эгоцентризм. Эти тексты не претендуют на глубину, они поверхностны и ярки, метафоричны и объемны по теме, но не по содержанию. Они - переходная форма рефлексии культуры, так же, как их изготовители и потребители в условиях постоянной и скоротечной модернизации положения дел.

ОБСУЖДЕНИЕ:

Родин А.В.: Что позволяет утверждать, что эти фантасмагории являются наследниками философии?

Рогачев М.Ю.: Если умерла форма Человек, то умерла та форма философии, которая ему была необходима для жизни. Я пока не вижу других наследников философии, увижу - расскажу.

Розов М.А.: А мы живы с вами?

Рогачев М.Ю.: Умерла форма - Человек метафизический. Мы фикция метафизического Человека в том смысле, что описываем себя и мир в терминах метафизической ментальности, а это не соответствует положению дел, именно поэтому наши описания не дают позитивного результата - они холостой ход. Мы живы - но мы другая форма жизни.

Гутнер Г.Б.: Противопоставляется ли определение Фантасмагорий определению понятия Р. Рорти "критики культуры или литературной критики"?

Рогачев М.Ю.: Мне хотелось бы пойти чуть дальше определения Рорти, потому что оно мне кажется неадекватным. Но это у меня в докладе явно не получилось с той ясностью и очевидностью, которая требуется.

Гутнер Г.Б.: Насколько это новое явление - фантасмагории? У Леви-Стросса есть определение такого явления, как бриколлаж - сооружение разного рода конструкций из наличного материла, который находится под рукой. Леви-Стросс пишет, что эта категория вполне годится для того, чтобы описывать деятельность мифотворцев. То, что вы назвали Фантасмагориями, страшно похоже на этот бриколлаж или миф. Получается, что то, что названо здесь пришедшим на смену философии - это мифы.

Рогачев М.Ю.: Считается, что мифология - некая коллективная творческая деятельность, а фантасмагории порождаются исключительно отдельными индивидами, фантасмагории не претендуют на то, что они говорят о чем-то, имеющем место в действительности, миф же повествует о событиях хотя и чудесных, но тем не менее подлинно имевших место. Фантасмагористы описывают свой мир, своим языком, и тут все зависит от потребителя этого текста - примет он его или нет. Возьмите книжку: если дрянь - бросите, если приглянется - что-то переймете, что-то переопишете в соответствии со своим видением, они не обладают претензией на истинность и императивность описания в отличие от мифа.

Розов М.А.: Правильно ли я понял, что вы предложили нам свой доклад в качестве примера фантасмагории?

Рогачев М.Ю.: Совершенно верно. Этот текст - пример некой фантасмагории, ко всему прочему.

Следующий доклад М.В. Лебедева был представлен в письменном виде и поэтому не обсуждался. Содержание доклада описывало и характеризовало несколько различных теоретических абстракций языка, с которыми работает философия языка и гуманитарные дисциплины, имеющие своим предметом язык и тоже претендующие на философичность своего подхода, а также на то, что они работают именно с эмпирическим явлением, под названием язык. Автор доклада убедительно показал, что теории языка, имевшие место в прошлом и принятые сейчас, основаны именно на абстракциях языка и строятся на разных принципах его идеализации. Так, абстракции языка логики работают с формальными структурами, а, скажем, абстракция аналитической философии называется "обыденный язык". Абстракция герменевтики - филологическая - конституируется как "совокупность литературных текстов" и т.д. Все теории языка сходятся только в одном - понимают язык как знаковую систему. Таким образом, любой известный подход к анализу проблемы природы языка не является эмпирическим. Различие в подходах обусловливается различными эпистемологическими парадигмами в способе изучения знака: как элемента статической системы или, напротив, динамической системы, или как в с случае с лингвистикой, двуедино-статически и процессуально. Следствием контроверз означенных парадигм являются различные абстракции языка и теории значений. Но как показано в тексте доклада это различие оказывается "взаимно плодотворным". Однако более продуктивным является влияние динамических представлений о способе бытия языка.

ОБЩЕЕ ОБСУЖДЕНИЕ ДОКЛАДОВ

5.02

Обсуждение свелось к выяснению вопроса о том, на каком этапе появляется проблема философского дискурса. Розов высказал точку зрения, согласно которой исследователя не интересует вопрос: философский или не философский его дискурс - его интересует проблема и его ведет интерес. Вопрос о принадлежности возникает лишь тогда, когда встает проблема институализации или опубликования. До этого в своем исследовании он постоянно нарушает границы смежных областей. Настоящий исследователь всегда междисциплинарен. Было высказано и противоположное мнение Шапошниковым, согласно которому философа или ученого несколько лет дрессируют, дабы он не забегал на чужую территорию. Несовпадение точек зрения породило вопрос о свободе исследователя в выборе темы. Его свобода ограничивается с двух позиций: первая - это некий социальный заказ и вторая - это сама проблема, которую он решает. Первая может навязывать проблему, а вторая - способы, методы и средства ее решения. По мнению Катречко, в условиях этих ограничивающих рамок, актом свободы или философским актом будет акт рефлексии. Этот акт может дать минимальную гарантию того, что исследователь занимается "своим делом". Без этого его свобода - фикция. Проблема в том, что есть институализированные специальности, а есть фактические задачи, и они никогда не сходятся. Но благодаря этим рамкам исследователь - будь то философ или ученый - себя и определяет, его свобода ограничивается и создается школами и институтами - таково мнение канд. филос. наук Родина, которое заключило это обсуждение.

Этот день открылся докладом М.А. Аркадьева. Центральным утверждением его доклада был тезис о том, что человек и есть лингвистическая катастрофа. Неустранимое наличие в человеке языковой "пленки" делает его позицию фундаментально опосредованной и принципиально проблематичной. Доязыковая ситуация, однако, неявно соприсутствует в нем как уровень отсутствия такой проблематичности. Подобное соприсутствие носит фундаментальный и конститутивный характер для человеческой ситуации. Уже первичный языковой акт ввергает человека в ситуацию лингвистической катастрофы. Он разрывает непосредственность Мира как досознательной тотальности и "безусловного тождества". Соприсутствие и взаимодействие в человеке фундаментального сознания и фундаментального бессознательного, представляющего тотальный доязыковой Мир, определяет ситуацию человека как радикально парадоксальную и конфликтную. Это фундаментальный диссонанс, поскольку речевые акты необратимы. Человек закрепощен своим языком, т.е. деятельностью фундаментального сознания. Это как бы вынуждает человека к борьбе с языком, в том числе средствами самого языка.

ОБСУЖДЕНИЕ:

Катречко С.Л.: К чему так драматизировать ситуацию? Может быть, это не катастрофа, а, наоборот, лингвистический триумф?

Аркадьев М.А.: Чтобы говорить о триумфе и гармонии, сначала надо уяснить катастрофичность ситуации. Катастрофичность описывается как тотальное и необратимое вырывание человека из "онтологической естественности".

Катречко С.Л.: Не может быть "онтологической естественности".

Аркадьев М.А.: Возможен опыт естественности человека, связанный с его доязыковым и, может быть, даже допренатальным существованием. Имеются исследования в психолингвистике, в которых говорится о шоке рождения и шоке с приобретением языка.

Розов М.А.: Шок при рождении - да, но шок, связанный с приобретением языка, довольно сомнителен. Есть ли эксперименты, которые доказывают, что ребенок испытывает шок, усваивая язык? Шок при рождении можно экспериментально зафиксировать - ребенок кричит.

Аркадьев М.А.: Я считаю, что обсуждение этого момента не столь важно. Разве я должен доказывать, что это катастрофа?

Розов М.А.: Пафос вашего доклада, насколько я понимаю, именно в доказательстве того, что это катастрофа.

Аркадьев М.А.: Я привлек тезис о катастрофичности, поскольку меня давно волнует вопрос: "Каким образом человек способен одновременно на все: создавать великие произведения искусства и Освенцим?" Почему человек осуществляет катастрофическую деятельность, такую, которую можно назвать триумфом, и самую деструктивную в буквальном смысле. И это связано с фундаментальной катастрофичностью его организации. Последнее описывается мною, как столкновение фундаментального сознания, т.е. языка и речи, и фундаментального бессознательного. Это классика, ничего нового в этом нет. В том, что сознание ввергает человека в проблематичное, бинарно-оппозиционное состояние. Я просто описываю это в лингвистических терминах.

Розов М.А.: Конечно, приобретая сознание, человек приобретает новые степени свободы, а следовательно, и колоссальную возможность ошибок и деструктивных возможностей, которых не имел ранее. Животный мир, конечно, не мог придумать Освенцим.

Аркадьев М.А.: Дело не только в том, что человек получает эти возможности, а в том, что, получая их, он старается их избежать, и про этот механизм я и говорю. Освенцим, точно так же, как попытки создания тоталитарных сообществ - это попытки избежать лишних степеней свободы, которые ввергают человека в "излишние" ситуации ответственности.

Анкин Д.В.: Является ли борьба с языком всеобщей, т.е., присуща ли она и философии во всех ее вариантах?

Аркадьев М.А.: Философия, на мой взгляд, отличается от других видов деятельности тем, что в ней борьба с языком минимизирована. Философия - актуализация лингвистической катастрофы, она воплощение рефлексивных, грубо говоря, структур языка. В философии можно наблюдать открытую борьбу с языком и попытки актуализировать открытость языка.

Катречко С.Л.: Не могли бы Вы прояснить, какова природа языка. Вы трактуете язык прежде всего как набор имен с переменной шифторностью. В своем вчерашнем докладе я попытался показать, что язык - это некоторый дискурс, т.е. связанность. Сами по себе имена язык не образуют. Что для вас язык?

Аркадьев М.А.: Когда я выделяю шифтерные структуры, то следую некоторой традиции, восходящей к Э. Бенвенисту. Да, именно в ситуации дискурса мы обладаем шифтерными структурами, именно в ситуации речевой связанности говорения. Шифтерные структуры как нестабильные не существуют вне более стабильного универсума языка.

Следующий доклад - Д.В. Анкина - начался с утверждения, что язык философии не является естественным языком - это такой язык, который лингвистика не сможет нам представить, и потому "лингвистический поворот - стратегия не очень последовательная. Язык с семиотической точки зрения - знаковая система. Если мы желаем определить философский дискурс, возникает проблема соотношения философии как особого типа речи с другими типами речи. Как философия взаимодействует с другими дискурсивными практиками? Для этого надо выходить на семиотику культуры. Если философский дискурс - метаязыковая семиотика, то возникает представление о философском дискурсе как о некотором полицейском дискурсе, который регламентирует, описывает и жестко структурирует существующие дискурсы. И тогда философ - "полицейский культуры". Если философский дискурс - коннотативная семиотика, то философ представляется идеологом, проповедником, мифотворцем, мало интересующимся вопросами познания. То есть в зависимости от понимания языка философии возникают и различные понимания философского дискурса. Коннотативная семиотика больше подходит к объяснению символической функции. Единственное приложение философии состоит в чтении философских текстов. Проблема философского текста является не только центральной, но и наиболее простой. Люди просто называют что-то философскими текстами и они ничего не могут назвать философскими высказываниями, и ничего не могут назвать философским языком. Но в любой культуре люди вполне определенно могут называть философские тексты. Если именуется, то какой-то семиотический объект существует. Если есть тексты, которые именуются философскими, значит, они существуют. Это не текст в лингвистическом и структуралистском смысле - это скорее произведение.

ОБСУЖДЕНИЕ:

Катречко С.Л.: Насколько я понял, методология вашего доклада - от частного к общему: т.е. вы предлагаете исследовать сначала деревья, а потом посмотреть: что такое лес?

Анкин Д. В.: В данном случае я придерживался позитивистской поэтики: брать текст и подвергать анализу и дешифровке элементы.

Катречко С. Л.: Что является текстом?

Анкин Д.В.: Мы можем пригласить экспертов, прохожих и спросить: это текст?

Катречко С.Л.: Мы должны уже иметь какое-то представление о тексте, прежде чем обращаться к анализу конкретного текста.

Анкин Д.В.: Вопрос, что такое текст, аналогичен вопросу: что такое Баба-яга. Все знают, что такое Баба-яга. Мы можем показывать людям различные штуки и спрашивать - это Баба-яга или это? Так же и с текстом.

Розов М.А.: Каков принцип определения философских текстов?

Анкин Д.В.: Если смотреть на русскую философию, которая ориентирована на риторику литературности, то соответственно и критерии определения текстов в русской культуре будут ориентированы на это.

Родин А.В.: Связана ли философия с обыденным языком или сознанием?

Анкин Д.В.: Связь не является строго однозначной и равномерной для различных культур и различных школ философии. Язык философии обязательно включен в обыденный; если иначе, то язык философии должно признать искусственным, но таковых в философии не существует. Тексты, написанные на искусственном языке, никакими экспертами с улицы не называются философскими. Есть философские произведения, а языка нет. Если язык философии существует, то он должен быть полуискусственным языком, он не может быть тем или другим. Но этот полуискусственный язык -растяжимое понятие.

Следующий доклад представила С.В. Рустанович. Она определила философию как ценностный центр других видов знания. Философия претендует на знание конечных возможностей разума. Она должна быть наукой о предельных целях разума, должна обобщать наработки всех других видов знания и должна привести в сообразность эти обобщенные результаты к тем высшим целям, которые она видит. Высшие цели, которые видит отдельный разум, могут быть только субъективными, и они посредством эстетического и этического обобщения должны сопрягаться с конечными целями философии как таковой. Таким образом, философия еще и наука о "высшей максиме применения нашего разума", т.е. она должна связывать философию как умозрение с философствующим субъектом. Отсутствие знания конечных целей есть штопорная ситуация в философии, а отсутствие стремления к знанию конечных целей есть смерть философии как таковой. По мнению докладчика, в современной философии штопорная ситуация налицо. Также отсутствует стремление к знанию конечных целей. Следовательно, можно говорить и о смерти философии, и о невозможности свободного применения разума. Реанимировать "высокую" философию может только свободный разум. Научиться свободному применению разума и означает стать философом.

ОБСУЖДЕНИЕ:

Анкин Д.В.: Можно ли перейти от должного к сущему?

Рустанович С.Н.: Если мы говорим о целостности мира, человека и т.д., то метафизически можно.

Катречко С.Л.: Вы неоднократно говорили о конечных или высших целях, которыми занимается философия. Откуда их можно увидеть? С какого места?

Рустанович С.Н.: Если мы увидим конечные цели, то мы и займем нужное место. Я говорю не об эмпирическом субъекте.

Аркадьев М.А.: Что вы считаете конечной целью человеческого разума?

Рустанович С.Н.: Предел реализации метафизической свободы.

Родин А.В.: Конечные цели разума принадлежат разуму или они вне его? Что значит - "конечные" в контексте конечное-бесконечное?

Рустанович С.Н.: Цели разума не могут лежать вне его, как раз исходя из цели реализации метафизической свободы.

Аркадьев М.А.: Почему конечные, а не бесконечные цели?

Рустанович С.Н.: Принципиально здесь это различие не важно. Конечные цели человеческого разума для себя могут быть бесконечны.

Анкин Д.В.: Человеческий и философский разум это одно и то же?

Рустанович С.Н.: В конечном счете это должно совпасть. Поскольку здесь философский разум - это единственно свободный разум.

Следующий доклад представил А.В. Родин. В нем он развернул картину конца истории как истории власти и войн и начала истории как истории культуры, в которой смыслопорождающую роль выполняет философия. Используя термины: "фундаментализм", "дескриптивность", "деструктивизм" и "радикализм" в философии, он показал, что первые два понятия характеризуют однобокие интерпретации, абсолютизирующие одну сторону философской задачи переобоснования и воспроизведения культурных оснований заново. Но философия переобосновывает радикально, полностью. Отказ от радикальной философии равнозначен отказу от философии вообще. Философский радикализм не должен ограничиваться во имя социальной и политической якобы стабильности. Подлинная радикальная философия является реальной альтернативой войне, поскольку в культуре она выполняет ту же основополагающую функцию, какую в истории выполняют войны.

ОБСУЖДЕНИЕ:

Рогачев М.Ю.: Мне показалось, что в докладе совпали понятия фундаментального и радикального в философии. Так это или не так?

Родин А.В.: Нет, потому что фундаментализм - это один из аспектов радикализма, а второй аспект - деструктивизм.

Бессонова Л.А: Правильно ли я поняла, что основными функциями философии вы считаете описательные и аналитические?

Родин А.В.: Нет. Описательная философия - одна из альтернатив фундаментализму, которую я попытался "снять". Различие между фундаментализмом и радикализмом остается. Там, где мы пытаемся ограничиваться дескриптивностью, игнорируя радикализм, меньше философии и больше "научности". Больше радикализма - больше философии.

Пак С.В.: Насколько я понял, речь идет о тотальном радикализме. Конечно - парадигмы философии радикально изменились, но какие-то вершины остались, например декартово "когито" и др. То есть, каждый ли философ начинает заново?

Родин А.В.: Зачеркивание прошлого имеет в философии не прямой смысл, не в том смысле, что Платон не важен, а Декарт важнее. Но именно Декарт дает пример того, что значит начинать сначала. Он начал сначала, но все его доказательства можно найти у его предшественников. Каждый крупный философ начинал сначала на "обломках" предыдущих систем.

Аркадьев М.А.: Что Вы понимаете под собственно философским радикализмом?

Родин А.В.: Радикализм связан с анализом оснований, корней, но философский акт отличен от научного анализа. В философии анализ, добравшись до последних элементов и приступая к их новой сборке, не направлен на то, чтобы собрать обратно так же, как было; напротив, он нацелен на новую конструкцию. Поэтому можно говорить о креативности.

Катречко С.Л.: Является ли философия исследованием, обнаружением некоторых понимательных актов?

Родин А.В.: Понятие "заново", которое я использовал, близко к хайдеггеровскому, но для меня так же близко делезовское понятие "повтора" как радикального обновления. Мы не можем сказать, что повторяем то же самое, потому что нам не с чем сравнить повторенное.

Следующий докладчик - В.А. Шапошников, пытаясь определить философию, ориентировался на античную традицию, совмещая ее с инструментарием современной гештальтпсихологии. В результате он выделил некоторые специфические философские ситуации через их отнесенность к единой проблемной сверхситуации. В этом смысле и можно говорить о нелокальности философского мышления. Здесь мысль движется не от проблемы к решению, а от одной проблемы к другой. В этом смысле философия бездеятельна и бесполезна. При таком понимании философское мышление имеет ярко выраженный невротический характер. Поскольку для философа отсутствует область решенного, стабильного, "беспроблемного". Подлинный философ воспринимает все как "напряженное" и "деформированное, все ставится им под вопрос, мир представляется непонятным и удивляющим.

ОБСУЖДЕНИЕ:

Родин А.В.: В каком смысле употребляются термины "локальность" и "нелокальность"?

Шапошников В.А.: В единственно возможном, на мой взгляд, смысле, т.е. в прямом.

Аркадьев М.А.: Каким образом умение видеть космос совместимо с описанием философского мышления как специфически проблематизирующего?

Шапошников В.А.: Я употреблял термин "космос" не в смысле чувственно воспринимаемого: а всего, с чем мы можем столкнуться.

Анкин Д.В.: Может ли философ сказать: Я этого не знаю?

Шапошников В.А.: Он не может сказать: Я это знаю в окончательном смысле.

Общее обсуждение свелось к выяснению вопроса: выступает ли философия как провокационная, т.е. деятельность, побуждающая к размышлению? И должна ли она быть таковой? Удается ли нам действительно философствовать? Все согласились с тем, что каждый из представленных докладов в этом смысле был провокационен: т.е. побуждал остальных к процессу философствования и, следовательно, обретал статус философского.

Этот день был посвящен подведению итогов конференции, а также выработке планов на будущее. Были обсуждены и приняты предложения председателя оргкомитета конференции, декана философского факультета УРАО Катречко о более интенсивной научной работе между ежегодными расширенными конференциями в виде симпозиумов, собирающихся раз в два месяца. Были намечены предварительные сроки двух первых симпозиумов и их общая тема: "Что значит знать?" с двумя подзаголовками: "Что значит знать в контексте философии и педагогики" и "Знание и понимание". Также были предложены темы следующей ежегодной конференции: "Парадигмы и стили философствования" (Катречко) и "Философия как преподавание" (Розов). В качестве подведения итогов было зафиксировано мнение, что тема прошедшей конференции слишком широка и требует некоторого сужения в целях практической результативности, что и было отражено в предложенных темах для будущих симпозиумов и конференции.