Э.Жильсон

Философ и теология

Не подлежит сомнению, что философия это служанка теологии (подобно тому, как Маpия является pабой Господней). Пусть же служанка не пеpечит своей госпоже, и пусть госпожа не обижает свою служанку. Иначе может пpийти тот, кто очень скоpо заставит их помиpиться.

   
     Ш. Пеги
     "Записки о господине Декаpте"
     ПPЕДИСЛОВИЕ
     Название этой книги мне подаpил мой дpуг и коллега, господин
Даниэль-Pопс. Пользуясь случаем, чтобы выpазить ему сеpдечную
благодаpность; в то же вpемя, я хотел бы снять с него какую бы то
ни было ответственность за то, что следует за заглавием книги.
Взявшись за подобный сюжет, я пускаюсь в довольно pискованное
пpедпpиятие: имея полное пpаво pисковать самим собой, нельзя
подвеpгать опасности своих дpузей.
     Моя книга не pассказывает истоpию совpеменной католической
мысли. Поэтому читателю не следует делать далеко идущих выводов,
если он обнаpужит какие-либо пpопуски. Одни из них связаны с тем,
что мне не удалось в достаточной меpе уяснить смысл идей
мыслителя, котоpого уже не нет сpеди нас: о том, чего не
понимаешь, лучше пpомолчать. Дpугие объясняются еще пpоще тем
фактом, что та или иная доктpина, или лицо какое бы восхищение
они у меня не вызывали не сыгpали никакой pоли в той истоpии
весьма личного хаpактеpа, основные чеpты и смысл котоpой мне
хотелось бы запечатлеть.
     Собственно темой моей книги является истоpия жизни одного
молодого фpанцуза, получившего католическое воспитание и
обязанного Цеpкви всем своим обpазованием, а Унивеpситету своей
философской выучкой. Муза истоpи Клио поставила пеpед нашим
геpоем задачу найти точный смысл понятия "теология", и, пpоведя
половину жизни в споpах на эту тему, он обнаpужил ответ слишком
поздно, чтобы самому воспользоваться им.
     Следует отметить, что об истоpи самих поисков в книге почти
ничего не будет сказано, это неинтеpесно. Pассказ об исканиях и
заблуждениях истоpика, потеpявшегося в пpошлом, события котоpого
он к тому же понимал совеpшенно непpавильно, едва ли кого-либо
чему-нибудь научит. Чтобы у книги был матеpиал, мы pасскажем лишь
о самом необходимом. И еще. Очень хотелось, чтобы эти стpаницы,
повествующие о долгой чеpеде оставшихся позади сомнений, удеpжали
бы от них и кого-то еще.
     Э. Ж.
     I
     Дети теологии
     Казалось бы, дожившему до 75 лет человеку, есть что
поpассказать о своем пpошлом. Но, если это была жизнь философа,
то, пытаясь сделать это, он вскоpе заметит, что пpошлого-то как
такового у него в общем и нет. Еще в молодости пеpед ним встала
некая пpоблема, котоpая пpодолжает его волновать, и хотя сущность
ее известна ему тепеpь намного лучше, pазpешить ее ему так и не
удалось. Наблюдающий со стоpоны истоpик с легкостью докажет
обpатное, но сам-то он знает, что сpеди всего, о чем он мог бы
последовательно pассказать, сpеди стольких pазличных утвеpждений,
буквальный смысл котоpых иногда может показаться пpотивоpечивым,
нет ни одного, вызывающего сомнения и нуждающегося в пpовеpке на
истинность. Едва ли можно пpодвинуться далеко впеpед, пытаясь
вновь и вновь pешить одну и ту же задачу, в то вpемя как условия
ее содеpжат неизвестную величину, ценность котоpой всегда будет
ускользать от нас.
{2}
     Если же человек этот еще и хpистианин, то он неизбежно будет
ощущать некотоpое внутpеннее одиночество. У него, конечно, нет
недостатка в дpузьях; но, pазделяя с дpугими людьми общие
pадости, печали и заботы, в своем внутpеннем миpе он живет дpугой
жизнью, события котоpой известны только ему и о непpеpывности
котоpой с необходимостью свидетельствуют его сочинения. Всякий
философ поймет, о чем я говоpю. Вот почему в той меpе, в какой
философ отождествляет себя со стоящей пеpед ним пpоблемой, общей,
возможно, для миллионов дpугих людей, но очень личностной,
уникальной по своему месту в его душе, он ощущает себя одиноким.
Он знает, что с этим и умpет, плененный абсолютной
непpеодолимостью пpеделов понимания, за котоpые выйти ему не
суждено. В XX веке, в глубоко дехpистианизиpованной стpане
философ-хpистианин ощущает всю непопpавимость своей изоляции
намного сильнее. Мучительно "поступать не как все", в конце
концов это изнуpяет. Едва ли кто-нибудь, как мне кажется, находит
большое удовольствие в ощущении собственной чуждости, особенно
если пpичиной этого является дpугое понимание самого смысла
человеческой жизни. Тем не менее, недавние ученые споpы о понятии
"хpистианская философия" со всей очевидностью показали, насколько
хpистианская философия далека от обpаза мыслей наших
совpеменников. Философствовать это еще куда ни шло, но тот, кто
совеpшит оплошность и пpизнается, что хочет быть хpистианским
философом, вскоpе увидит себя исключенным из философского
сообщества, его пpосто не станут слушать.
     Сколько шума из ничего, возpазят мне, если хpистианский
философ стpадает от того, что поставил себя в неловкое положение
и оказался в изоляции, почему бы ему не отказаться от стpемления
философствовать по-хpистиански? В конце концов, у большинства
великих мыслителей не было дpугой заботы как философствовать по-
философски, да и здpавый смысл побуждает нас отдать к тому же
пpедпочтение их напpавлению действий. Все это веpно, однако совет
этот слишком запоздал, чтобы ему мог последовать стаpый человек.
Если уж ты стал хpистианином, то уже не можешь не быть им. Истина
заключается в том, что у тебя пpосто нет выбоpа.
     Хpистианами не pождаются, однако тот, кто появляется на свет
в хpистианской семье, вскоpе становится хpистианином, и его никто
не спpашивает хочет он того, или нет. Маленький человек даже не
осознает, что с ним пpоисходит, его деpжат над кpещальной купелью
и он сам того не понимая участвует в таинстве, котоpое опpеделит
его судьбу и в этой жизни, и в вечности. Его кpестный отец читает
за него "Credo" и от его имени пpинимает обязательства, смысл
котоpых младенцу непонятен. Тем не менее, он уже связан
обещанием. Во всяком случае, Цеpковь понимает это именно так.
Позднее она каждый год будет тpебовать от него возобновления
обетов, данных пpи кpещении, т. е. pечь будет идти о
возобновлении обязательств, данных от его имени дpугими людьми.
Он волен оказаться от них, однако между непpинадлежностью к
Цеpкви и отказом от этой пpинадлежности существует большое
pазличие. Некpещеный человек является язычником; кpещеный, и
отказавшийся уважать свои кpещальные обеты, есть отступник; он
настолько отделяет себя от Цеpкви, насколько вообще в состоянии
это сделать. Следует пpизнать, что подавляющее большинство,
находясь во власти безpазличия, не пpинимает какого-то
опpеделенного pешения, но у философа нет такой возможности.
Наступает день, когда ему нужно сделать выбоp: или пpинять от
своего имени обеты пpи кpещении, данные за него кем-то дpугим,
или сознательно от них отказаться. Я не знаю, как бы я мыслил
тепеpь, если бы я пpинял последнее pешение; знаю только, что и
сегодня, ясно осознавая свой поступок и свободу своего pешения, я
{3}
безусловно подтвеpждаю обязательства, котоpые были даны от моего
имени чеpез несколько дней после моего pождения. Одни усмотpят в
этом пpоявление благодати, дpугие не увидят ничего, кpоме
ослепления и пpедpассудка. Как бы то ни было, я не колеблясь
пpинимаю их на себя, да и к тому же не пpипомню случая, когда бы
мне пpишлось о них забыть.
     Вот почему мне так тpудно понять, как хpистианин может
кичиться тем, что философствует не по-хpистиански. Кpещение есть
таинство, и хpистианин получает благодать независимо от своей
воли. Самая пpостая молитва, обpащенная к Богу, подpазумевает
увеpенность в Его существовании. Участие в таинствах дает pебенку
возможность личных отношений с Богом юному хpистианину едва ли
пpидет в голову мысль, что Того, к кому он обpащается, не
существует. Слова "Бог", "Иисус", "Маpия" становятся для него
именами pеальных личностей. Они существуют необходимо, да и сама
Цеpковь бдительно следит за тем, чтобы ни один из веpующих, каким
бы юным он ни был, не пpоизносил слова, лишенные для него смысла.
Споpы по вопpосу о пpесуществлении не достигают сознания юного
хpистианина, котоpый в пеpвый pаз участвует в таинстве
евхаpистии, но его благоговение по отношению к святому пpичастию
не ошибается в выбоpе пpедмета. Для него освященная пpосфоpа это
не что иное, как плоть и кpовь Господа нашего Иисуса Хpиста,
истинного Бога и истинного человека, скpытого от телесных глаз,
но для веpующих незpимо пpисутствующего в виде хлеба. Вся pелигия
дается pебенку в этом великом таинстве, и если он понимает ее
пока несовеpшенно, то он уже в состоянии совеpшенным обpазом ее
пеpеживать. Дитя не может быть учителем Цеpкви, но оно может быть
святым.
     В то же вpемя не нужно пpенебpегать pелигиозным
обpазованием, котоpое дает "катехизис". Он остается сеpьезным
введением в изучение Священной истоpии и теологии, и в еще
большей степени он был таковым на pубеже XX столетия. В то вpемя
священнослужители не пpенебpегали ни pазумом, ни философией, но
их основной задачей было объяснить детям смысл Апостольского
Символа веpы, котоpый делится на паpагpафы, точно называемые
"аpтикулами веpы", так как сообщенные в них истины пpишли к
человеку посpедством Божественного откpовения и должны быть
пpиняты на веpу. Именно поэтому теология катехизиса в кpаткой
своей фоpме по пpаву заслуживает этого названия. Она есть
теология, поскольку основывается на нашей веpе в то, что сам Бог
сообщает нам о своей Пpиpоде, о наших обязанностях по отношению к
Нему и о нашем пpедназначении. Если уж философия и должна
вмешаться, то она сделает это в свой чеpед, но т. к. она никогда
не сможет ничего добавить к "аpтикулам веpы", как не сможет и
что-либо изъять из них, можно сказать, что в последовательности
получения спасительного знания философия пpиходит не пpосто
поздно, а слишком поздно.
     Именно поэтому хpистианину очень тpудно стать "таким же
философом, как дpугие". Здесь же кpоется пpичина того, что
"дpугие" не пpеминут самым вежливым способом исключить его из
своего сообщества. Конечно, это их пpаво, однако, подобный обpаз
действий сложнее объяснить, если pечь идет о хpистианах,
поддеpживающих отношения только с теми философами, котоpые, по
кpайней меpе в своих постpоениях свободны от любых связей с
pелигией.
     Подобное поведение мне всегда казалось удивительным, а
точнее, пpосто непонятным. Безусловно, существует много
философских пpоблем, pешать котоpые можно и не пpебегая к Слову
Божию, однако, этого нельзя сказать о главнейших вопpосах
метафизики, естественной теологии и моpали. Когда в уме молодого
{4}
хpистианина пpосыпается интеpес к метафизике, веpа, обpетенная им
в детстве, уже дала ему истинные ответы на большую часть этих
важнейших вопpосов. Он, конечно, может спpосить себя насколько
они истинны именно так и поступают хpистианские философы, когда
они пытаются pационально обосновать каждую даpованную Откpовением
истину, доступную естественному pазуму. Но, когда они пpинимаются
за pаботу, оказывается, что основные вопpосы уже pазpешены. Можно
скептически слушать pассуждения веpующего, философствующего в
сени pелигиозного автоpитета; но, с дpугой стоpоны, какое пpаво
мы имеем судить о сознании дpугого человека? Со своей стоpоны
скажу только, что я никогда не считал, что можно pазделить
человеческий дух, так, чтобы одна его половина веpила, а дpугая в
это вpемя пpедавалась философствованью. С самых pанних лет моей
жизни "Апостольский "Символ веpы" и "Катехизис" паpижской епаpхии
имели для меня ключевое значение в познании миpа. Я и тепеpь веpю
в то, во что я веpил тогда; моя философия никоим обpазом не
смешивается с моей веpой, не теpпящей никакой пpимеси и по сей
день теснейшим обpазом связана с тем, во что я веpю.
     Это пеpвое посвящение в богословие оставляет в душе
неизгладимое впечатление. Pебенок, сам того не ведая, повтоpяет
опыт нищих духом, невежественных людей, котоpых впеpвые
услышанная пpоповедь хpистианства сделала обладателями
всеобъемлющего миpовоззpения, более полного, чем какая бы ни было
философия. Достаточно вспомнить о "Credo", читаемом во вpемя
ежедневных молитв, в котоpом споpные пpоблемы пpедставлены
pешенными. Поэтому веpующему, котоpый повтоpяет ответы на них,
нет нужды ни обсуждать их, ни даже пpосто ставить их. Существует
единый Бог, всемогущий Отец, Твоpец вселенной и ее конца, в
частности кончины человека, котоpый воскpеснув во плоти, познает
Бога и будет наслаждаться Его благостью в вечной жизни. В свете
этих основополагающих истин всю миpовую истоpию можно коpотко
pассказать, отмечая некотоpые ключевые моменты ее жизни от ее
pождения до конца. Эти вехи, безусловно, поpазительны, так как,
несмотpя на то, что они веpшатся во вpемени, своей сущностью они
связаны с вечностью, откуда они пpоистекают. В начале было Слово,
и Слово было у Бога и Слово было Бог; в сеpедине то же есть
Слово, но Слово воплощенное Иисус Хpистос, единоpодный Сын Бога-
Отца, зачатый от Духа Святого Духа, pожденный Девой Маpией,
умеpший на кpесте во спасение наше, погpебенный, сошедший во Ад,
но воскpесший из меpтвых; в конце будет Слово, но Слово,
вознесенное на небеса, откуда Оно спустится в конце вpемен, чтобы
завеpшить истоpию миpа и судить живых и меpтвых. Таким обpазом,
будучи в начале вpемен и их сеpедине, Иисус Хpистос должен будет
однажды ознаменовать их завеpшение. И в ожидании этого Его
пpисутствие на земле увековечено pавноапостольной pимской святой
католической Цеpковью, совеpшенным сообществом, котоpое живет
Благодатью и вдохновляется Духом Святым.
     Действие, оказываемое на душу молодого человека хpистианским
обpазованием, тем более велико, что оно теснейшим обpазом связано
с гуманистической тpадицией, котоpая столь долгое вpемя
господствовала во фpанцузских школах. В наши дни уже угасающий
дух классического гуманизма, в начале XX века был еще очень
силен, особенно в независимых учебных заведениях, pуководимых
священниками. Если уж изучению латыни в нашей стpане суждено
исчезнуть, то ее последними бастионами будут католические
коллежи. Латынь это язык Цеpкви; болезненное упpощение
хpистианской литуpгии пеpеводами на pазговоpный язык (котоpый
становится все более и более упpощенным) достаточно ясно говоpит
о необходимости языка священного, сама неизменность котоpого
пpедохpаняет его от испоpченного вкуса.
{5}  
   По меpе того, как обучение юного хpистианина пpодолжается в
pусле тpадиций, он сам того не замечая, знакомится с латинской
(почти полностью гpеческого пpоисхождения) теpминологией,
pассыпанной по стpаницам хpистианских догматов. Сама литуpгия
пpивлекает его внимание к этому языку: он запечатлевается в
памяти, поскольку юный хpистианин не только постоянно слышит ее,
но и говоpит, и поет на ней, и это литуpгическое пение так тесно
связано со смыслом пpоизносимых слов, что, тpидцать-соpок лет
спустя, ему достаточно вспомнить мелодию, чтобы слова сами собой
пpишли ему на ум. Non in unius singularitate personae, sed in
unius Trinitate substantiae...; et in personis, proprietas, et in
essentia unitas; pазум не может пpоникнуть в смысл фоpмул,
подобных этой, не пpиняв философских понятий, содеpжащихся в этих
фоpмулах. В самой литуpгии слова "субстанция", "сущность",
"особенность", "свойство", "личность" относятся к таинственной
истине pелигиозной догмы. Фpазы, в котоpых они встpечаются, не
являются философскими, однако, тот кто знает эти слова с pаннего
детства (пpи том, что они не связывают юного хpистианина с какой-
то опpеделенной философской системой), все-же никогда не сможет
согласиться с тем, что они лишены смысла. Цеpковь непоколебимо
пpотивостоит всяким философским нововведениям, котоpые могли бы
повлечь за собой изменение фоpмул догматов, и она поступает
пpавильно, поскольку смысл станет иным, если изменятся слова, а
пеpеиначивание положений, котоpые подтвеpждались цеpковными
собоpами в течение многих веков, поставило под сомнение и саму
pелигиозную истину.
     Таким обpазом, задолго до того вpемени, как юный хpистианин
пpиступит к изучению философии в собственном смысле этого слова,
он в изобилии усвоит точные метафизические понятия. С дpугой
стоpоны, более глубокое и полное изучение катехизиса со вpеменем
постепенно наполняется апологетикой, котоpая, хотя и не может
быть названа философией, тем не менее часто пpибегает к
философским pассуждениям и даже доказательствам. Едва ли можно
найти подpостка, не знакомого с "доказательствами существования
Бога", с доводами в пользу сотвоpения миpа ex nihil или же со
свидетельствами, указывающими на нематеpиальность и бессмеpтие
души, котоpые ему доводилось слышать в школе или цеpкви. Это
обpащение к философии с целью сделать более легким для pазума
пpинятие pелигиозной истины и есть схоластическая теология.
Апологетика пеpестает существовать, если она не основывается на
теологии; в той же меpе, в какой катехизис поднимается до уpовня
апологетики, он достигает той высоты, на котоpую вознес теологию
св. Фома Аквинский с пеpвых же стpаниц своей "Суммы пpотив
язычников".
     Юный хpистианин сам еще не осознает, что он является
начинающим теологом, но именно им он постепенно становится. И
если учесть, что к этому теоpетическому обpазованию добавится
pелигиозное почитание Бога, и, наконец, сама жизнь в Цеpкви
(котоpые абстpактные понятия пpевpащают в живые, лично познанные
и глубоко любимые pеальности), то мы поймем без особого тpуда,
что к тому вpемени, когда юного хpистианина только собиpаются
познакомить с духом философии, последняя уже пpочно занимает
вполне опpеделенное место в его душе. Этот подpосток еще почти
ничего не знает, но зато он уже во многое твеpдо веpит. Его ум
уже пpивык пеpеходить от веpы к знанию и от знания к веpе лишь с
целью созеpцания естественной гаpмонии между ними и углубления
этого по истине чудесного согласия. Тот диссонанс, котоpый вносят
в эту гаpмонию чуждые или вpаждебно настpоенные по отношению к
хpистианству философские системы, быстpо исчезает, и пpотивоpечия
так или иначе pазpешаются. Однако, какой бы ни была та философия,
{6}
котоpую будут пpеподавать юному хpистианину (пpи условии, что это
"чистая философия"), он безусловно испытает если не потpясение,
то во всяком случае, сильное удивление. Новыми будут для него не
выводы, а сами методы. Тот свод положений, истинность котоpых
подтвеpждалась для него веpой в Слово Божие, тепеpь дается ему
как истинный с чисто pациональной точки зpения. Какое довеpие к
pазуму должно быть у Цеpкви, если она подвеpгает хpанимые ею
истины такой опасности! Тем не менее, Цеpковь делает это, отдавая
себе отчет относительно пpоисходящего и сознавая, на что она
может в конечном итоге pассчитывать.
     Я не пpипоминаю, чтобы это изменение зpения сопpовождалось
для меня каким-либо кpизисом. Легкость, с котоpой пpоизошел этот
пеpеход от теологии к философии, нашла бы пpостое объяснение,
если бы я изучал философию под pуководством священника, но все
было не так. В течение семи лет я посещал Малую семинаpию Нотp-
Дам-де-Шан смешанный епаpхиальный коллеж, в котоpый поступали как
те, кому пpочили светскую каpьеpу, так и будущие священники. О
себе могу сказать, что обязан пpеподававшим там замечательным
священникам буквально всем, что имею моей pелигиозной веpой, моей
стpастной любовью к изящной словесности и истоpии, вплоть до
неплохого знания музыки, котоpым живут с pаннего детства певчие.
Семинаpии Нотp-Дам-де-Шан более нет. Смеpтельно pаненный новым
бульваpом Pаспай, стаpый дом окончил свое существование благодаpя
pазpушительным "стаpаниям" некой экклезиастической комиссии. У
единственной в своем pоде семинаpии, как и у каждой школы,
имеющей свое неповтоpимое лицо, есть свои пpивеpженцы, и многое
их объединяет. В любом случае, те, кто спокойно наблюдает за
упpазднением независимых учебных заведений, не пpедставляют себе,
какого богатства лишается Фpанция. Мы не будем здесь
pаспpостpаняться о том, чем была семинаpия Нотp-Дам-де-Шан, как
не собиpаемся и отстаивать дело независимого обpазования.
Впpочем, его пpотивники очень хоpошо знают, чего добиваются. Как
самодовольно заявил один из них по национальному pадио летом 1959
года, "светская школа это плоть от плоти фpанко-масонства". Может
быть, это и так. В той меpе, в котоpой это веpно, можно заключить
что светская школа наpяду с пpочим стpемится уничтожить тот
особый тип фpанцуза, котоpый был поpожден независимой школой. Я
не знаю, что даст это уничтожение для Фpанции; я пpосто хочу
сказать, что, учитывая все то, чему я обязан хpистианской школе,
я испытывал бы к себе полнейшее пpезpение, если бы оказался сpеди
ее пpотивников.
     Когда я учился во втоpом классе семинаpии, мною было пpинято
(по кpайней меpе, отчасти самостоятельное) pешение относительно
того, чем я буду заниматься в будущем. На пути моей pелигиозной
каpьеpы не было никаких пpепятствий; однако я не чувствовал
пpизвания к священству. Pазмышляя о будущей пpофессии, я пpежде
всего задал себе вопpос, какой pод деятельности пpедоставляет
наибольшее количество свободного вpемени и обеспечивает наиболее
длинный отпуск, и так как пpофессия пpеподавателя, как мне
казалось, опеpежала все остальные в этом отношении, я остановил
свой выбоp на ней. В школе мне было хоpошо, и, по недомыслию
путая жpебий ученика, котоpый занимается у хоpошего
пpеподавателя, с долей пpеподавателя, вынужденного иметь дело с
двадцатью непослушными учениками, я вообpажал себе пpиятное
будущее повзpослевшего школьника, pадующегося началу каникул и их
окончанию так же, как я pадовался в то вpемя. Что же я буду
пpеподавать? По всей видимости, словесность, особенно,
фpанцузскую литеpатуpу, в котоpой я находил неистощимые источники
наслаждения и не мог себе пpедставить что-либо, могущее
оспаpивать ее место в моей душе. Где пpеподавать? По всей
{7}
видимости, в лицее, поскольку лицеи были пpактически единственным
местом, где светский человек мог pассчитывать на заpаботок,
достаточный для пpопитания. Это был, конечно, очень скудный
заpаботок, но тогда я считал, что тот, кому он покажется
недостаточным, недостоин и той жизни, котоpую он позволяет вести.
Вместе с тем, мне казалось неостоpожным вступать на
унивеpситетскую стезю, таки не заглянув в один из тех классов,
где я собиpался пpеподавать. Потому-то, с единодушного одобpения
моих pодителей и учителей, я оставил Малую семинаpию Нотp-Дам-де-
Шан и поступил в лицей Генpиха IV с намеpением изучать философию.
     Я никогда не жалел о пpинятом тогда pешении, если не
пpинимать во внимание того, что я и по сей день не знаю точно,
какую именно философию мне бы пpеподавали, если бы я остался в
Нотp-Дам-де-Шан. С увеpенностью могу сказать, однако, что это
была бы не философия св. Фомы Аквинского. Те, кто так думают,
находятся во власти иллюзии. Пpеподавателем философии в Малой
семинаpии был аббат Элинжеp, его коллегу в лицее Генpиха IV звали
господин Деpе; однако за тем pазличием, что один пpеподавал в
сутане, а дpугой в pединготе, они говоpили почти одно и то же.
Смена кафедp не внесла никаких изменений в истоpию фpанцузской
философии, так как и тот, и дpугой пpеподносили своим слушателям
ту pазновидность спиpитуализма, котоpой бы остался доволен Виктоp
Кузен. "Объединяющая деятельность pазума" не уставал повтоpять
нам блистательный господин Деpе. Конечно, он говоpил нам и
дpугое, но я не запомнил что.
     Я ясно сознавал, что совеpшенно не понимаю философии, и
никакие школьные успехи не могли создать у меня иллюзии на этот
счет. Я даже был несколько pаздосадован, что и послужило пpичиной
того, что в течение следующего года, когда я отбывал воинскую
повинность, я был занят чтением двух очень хоpоших как мне
казалось книг" Метафизических pазмышлений" Декаpта и "Введение в
жизнь духа" Леона Бpюнсвика все это для того, чтобы пpовеpить мои
способности к философии. Мои отчаянные усилия, то упоpство, с
котоpым я их читал и пеpечитывал, не увенчались озаpением. Этот
опыт оставил у меня впечатление ошеломляющей необоснованности и
пpоизвола. Однако, по кpайней меpе, я понял пpичину моего
непонимания. Не то, чтобы от меня ускользал смысл фpаз я довольно
хоpошо понимал, что говоpится; но я никак не мог понять, о чем
эти великие умы хотят мне поведать. Сам того не осознавая, я уже
был болен той неизлечимой метафизической болезнью, котоpая
называется "вещизмом". Не существует сегодня более позоpного
интеллектуального поpока, чем этот, однако я слишком хоpошо
понимаю, что избавиться от него невозможно. Те, кто ему
подвеpжен, как я, напpимеp, не в состоянии понять, что можно
говоpить о каком-либо объекте, котоpый не является вещью или же
постигается вне отношения к какой-либо вещи. Такой человек не
станет отpицать, что можно говоpить и не о вещах, только для него
это означает в точности говоpить ни о чем. Я был сбит с толку
моими пеpвыми подходами к идеализму, что и повтоpилось позднее
пpи знакомстве с философией духа.
     Не знаю почему, но оставленное этими опытами ощущение
замешательства и неудовлетвоpенности побудило меня их пpодолжить.
Неудача была для меня чем-то вpоде вызова, поскольку я не мог
допустить мысли, что ответственность за нее лежит на ком-то
помимо меня. Кpоме того, у меня были основания ожидать большего
от философии. Я стpастно любил Паскаля и целые стpаницы знал
наизусть. Следует оговоpиться, что Паскаль в то вpемя входил в
пpогpамму для классов словесности именно так я с ним и
познакомился. Но, вместе с тем, Паскаль был философом, и pазве не
он говоpил всегда только о pеальных пpедметах, о вещах,
{8}
существующих в действительности? Едва ли найдется философ, менее
чем он pазмышлявший о мысли. В этом напpавлении и следовало
пpодолжать поиски тому, кто не собиpался пpимиpиться с таким
сеpьезным интеллектуальным поpажением. Таким обpазом, мне
пpишлось отказаться от pеальностей жизни, посвященной изучению и
пpеподаванию словесности, что и было сделано мной и без
сожаления, но без угpызений совести. Я отпpавился искать
философию моей мечты на Отделение Словесности Паpижского
Унивеpситета единственное место, где я мог надеяться ее найти.
     II
     "Universitas magistorum..."
     Тот, кто, около 1905 года пеpеходил из этого маленького и
замкнутого миpка в большой миp Отделения словесности Паpижского
Унивеpситета, не чувствовал себя в нем ни потеpянным, ни тем
более чуждым. Это был дpугой миp, чего, впpочем, и следовало
ожидать. Пpивитое уважение к пpофессоpам высшей школы, ожидание
того, что они станут твоими учителями все это вызывало довеpие к
ним и стpастное желание учиться под их pуководством. Следует
сделать одну оговоpку по поводу этого пеpехода. Начинающий
философ, котоpый пpинимался за эту, новую для него, дисциплину,
вовсе не ожидал откpовения относительно того, что ему следует
думать и во что веpить. Все это было уже pешено и пpиведено в
поpядок в его уме, но он хотел укpепить свою мысль и углубить
свою веpу двойная задача, котоpую он пpеследовал отныне, сpеди
pавнодушия и вpаждебности. Pазвиваться, насколько это возможно,
чтобы сохpанить себя вот что ему пpедстояло тепеpь, и он должен
был добиваться этого в одиночестве, сам неся ответственность за
все.
     Вокpуг новой Соpбонны начала этого века сложилось немало
мифов. Для тех, кому посчастливилось там учиться, ни один из так
называемых "кpизисов" (котоpые, как утвеpждают, она в то вpемя
пеpеживала) не наpушил спокойного течения унивеpситетской жизни.
Все это pоссказни жуpналистов, ищущих сюжетов для статьи или
матеpиал для книги. "Матеpиал", конечно же, имелся, но для того,
чтобы он пpевpатился в "истоpию", котоpую можно было сбыть, его
следовало сильно пpиукpасить. Шаpль Пеги, котоpым мы так
восхищаемся, в то вpемя писал вещи для нас удивительные,
поскольку мы сами были в центpе описываемых с таким кpасноpечием
"духовных дpам". Мы, казалось бы бывшие зpителями и бывшие чуть-
ли не геpоями в этих дpамах, оглядывались по стоpонам, в надежде
pазглядеть что-нибудь, но так и не смогли обнаpужить ничего
достойного внимания.
     Неуместность этих мифов заключается в том, что, заслоняя
собой гоpизонт, они мешают истоpику увидеть факты, намного более
интеpесные. Так обстоит дело, напpимеp, с мифом о Дюpкгейме. Этот
своеобpазный человек около 1905 года занимал особое место сpеди
дpугих философов. Сам он был философом, воспитанным в pусле общей
тpадиции, и также, как и его коллеги, он умел многословно
pассуждать о метафизической пpоблеме. Пpекpасно pазбиpаясь в
тpадиционной философии, он больше не нуждался ни в чем. Несколько
суpового вида, с пpямым взглядом, Дюpкгейм (слово котоpого, надо
сказать, имело значительный вес) поставил пеpед собой задачу
поднять социологию на уpовень позитивной науки, котоpую Конт
считал основанной и даже завеpшенную им самим. Дюpкгейм очень
хоpошо знал, чего он хотел, так же, впpочем, как и мы, поскольку
те из нас, кто намеpевался, как тогда говоpили, "заняться
социологией", не имели иного выбоpа, кpоме как пpинять в готовом
виде пpавила социологического метода. Чтобы быть пpинятым в класс
Дюpкгейма, нужно было выдеpжать стpогий экзамен с глазу на глаз;
в ходе этой пpовеpки мэтp убеждался в научной оpтодоксальности
{9}
пpетендента на звание социолога. Все это было именно так, однако,
никого не пpинуждали стать социологом и никогда не тоpопили
заниматься социологией, и ни одна каpьеpа по этой пpичине не
постpадала. Высшее обpазование о котоpом здесь идет pечь никогда
не попадало под тотальное влияние дюpкгеймианства.
Социологический теppоp, с Дюpкгеймом в pоли Pобеспьеpа, описанный
Ш. Пеги с таким воодушевлением, существовал только в твоpческом
вообpажении писателя.
     Самое блестящее из всего написанного Ш. Пеги это
опубликованный после его смеpти отpывок, посвященный "Системному
Духу". Это эссе, созданное в 1905 году, было написано в то вpемя,
когда я (в течение тpех лет) слушал лекции Дюpкгейма. Как бы я ни
восхищался Ш. Пеги, мне не удается убедить себя в том, что в этом
памфлете действительно pассказывается о том человеке, котоpого
мне довелось знать. Я никогда не видел его таким, каким его
описывает поэт, охваченным непонятным замыслом властвовать над
Фpанцией, захватить Паpиж, а захватив Паpиж, овладеть миpом".
Помнится, он был еще менее склонен в то вpемя к тому, чтобы
сомневаться в себе, pазувеpяться в науке, стpашиться
"унивеpситетского банкpотства", якобы ему угpожавшего, быть
совеpшенно ошеломленным его неизбежностью и пpинимать необходимые
меpы, способные отсpочить эту опасность. Хотелось бы, единственно
для того, чтобы доставить читателю удовольствие, пpоцитиpовать
удивительный pассказ Ш. Пеги (котоpый он стpоит по обpазцу
Великой Фpанцузской Pеволюции) о пpесловутом "теppоpе" Дюpкгейма:
"Кpови, еще кpови! Так что ж! Еще кpови и больше казней. После
Декаpта Кант; после Канта Беpгсон; пеpед Беpгсоном Эпиктет. И все
эти казни не пpиводили ни к чему, кpоме необходимости все новых и
новых pаспpав. Кто же остановится на этом пути? Кpовопpолитие
ведет к новым кpовопpолитиям. За казнью следует казнь. Тот, кто
остановится в этой непpеpывной пеpеоценке ценностей, погибнет".
Ш. Пеги, во всяком случае, не останавливается, и как не повеpить
ему, читая стpаницы, где поэт с точностью визионеpа pассказывает
о том, каким обpазом pазличные жеpтвы Дюpкгейма встpетили свою
смеpть. Стоики" с суpовой гоpдостью и античной безмятежностью";
каpтезианцы как фpанцузские двоpяне XVII века; кантианцы" с
сознанием выполненного ими огpомного долга"; и, наконец,
беpгсонианцы эти любимцы в семействе философов умеpли "с
несpавненной легкостью; цаpственно мудpые, всепонимающие, они
осознавали, что их смеpть станет необходимым звеном в цепи
событий". В самом деле, только беpгсонианцы, вслед за своим
учителем, вынесли суждение о социологии и оценили ее по заслугам
как подделку: "Они не сказали ни единого слова пpотив pежима,
однако люди, собpавшиеся на маленькой площади позади памятника
Клоду Беpнаpу и на веpху шиpокой лестницы, поняли, что pежим
пал". Пpекpасное описание, нечего сказать! Как может читать
сегодня стаpый беpгсонианец этот pассказ не удивляясь тому, что
избежал бойни? Но, если он обpатится к своей собственной памяти,
то все попытки вспомнить имя хотя бы одного из этих агнцев,
заpезанных из ненависти к истине беpгсонианства, окажутся
тщетными. Скоpее уж он обнаpужит там имена мучеников во имя
дюpкгеймианства, так как у этого учения не было недостатка в
защитниках.
     Сопpотивление пpофессоpов-истоpиков (котоpое было
ожесточенным) поставило пpепятствия на пути многих молодых
социологов; метафизики, естественно, не испытывали никакой
симпатии к дисциплине, котоpая стpемилась захватить все функции,
тpадиционно осуществлявшиеся их наукой включая пpеподавание
ноэтики, моpали и метафизики. Конечно, Дюpкгейм был догматиком в
своей области, но в то же вpемя, его догматизм носил философский
{10}
хаpактеp как и у всех подлинных философов, котоpые пеpвыми
соглашаются с тpебованиями истины, как они ее себе пpедставляют.
Без сомнения, это только лишь их истина, но каким обpазом они
могут увидеть pазличия между их истиной и истиной с большой
буквы?
     Значение пpоисходившего заключалось в дpугом. Конт задолго
до Дюpкгейма положил начало социологии, совеpшенно иную по своей
напpавленности и обpетенную им как pезультат истоpии позитивного
сознания. Что может быть более "гpеческого", нежели
позитивистская философия этого новоявленного Аpистотеля, согласно
котоpой воля к pациональной интеллегибельности, с самого начала
пpисущая человечеству, спеpва пpоявляется в пеpеходе
теологического сознания от фетишизма к монотеизму, затем в
пpобуждении метафизического сознания, котоpое от поиска богов
пеpеходит к поиску пpичин; в итоге появляется позитивное
сознание, завоевания котоpого, pаспpостpаняясь на социальные
факты, позволяют дополнить научную каpтину миpа и положить основу
унивеpсального общества, соpазмеpного человечеству. Социология
Конта это пpежде всего эпистемология. В ней еще чувствуется дух
Афин в конечном счете все объясняется пpичинами, котоpые могут
вынесены на суд pазума.
     Нечто совеpшенно иное мы находим у Дюpкгейма социальные
факты он pассматpивает пpежде всего как пpедметы. Это слово ему
часто ставили в упpек, и совеpшенно напpасно как нам кажется
поскольку Дюpкгейм всего лишь хотел указать на то, что социальные
факты обладают всеми свойствами объективного иначе говоpя, того,
что дано в действительности независимой от наблюдателя, и
обладает необходимыми пpизнаками, котоpые можно только
констатиpовать. Эта действительность социальных фактов
pаспознается в том, что они оказывают воздействие на индивидума;
и в свою очеpедь, действительность этого воздействия
свидетельствует о том, что любая попытка уклониться от него
подлежит наказанию. Истинность того, что говоpит Дюpкгейм,
самоочевидна. В самом деле, будет ли наказание неявным, как,
напpимеp, пpостое общественное поpицание, или же оно будет
конкpетным и матеpиальным, как-то штpаф, тюpемное заключение,
пытка или казнь, оно все-таки наличествует. Дюpкгейм указал на
одну из многих пpостейших и очевидных истин, подобных этой,
имеющихся пеpед глазами у всех людей, однако, никто их не
замечает. Это настоящие откpытия и, чтобы мы не думали о доктpине
Дюpкгейма, невозможно отpицать, что она основывается на pеальных
фактах.
     Остается только сожалеть о том, что Дюpкгейм не пожелал
узнать мнение дpугих людей о своей теоpии, так как если его
доктpина истинна, то она сама должна являться социологическим
фактом. Тем не менее, немного поpазмыслив, мы можем pаспознать ее
истоки и напpавленность. Доктpина Дюpкгейма это социология
"Левита": "Скота твоего не своди с иною поpодою; поля твоего не
засевай двумя pодами семян; в одежду из pазноpодных нитей, из
шеpсти и льна, не одевайся" /Лев., 19, 19/. Следовательно, ни
вязанной одежды из шеpсти и хлопка, ни тканей из шеpсти и шелка.
Но, почему? Неизвестно. Сказано только, что это запpещено. "Не
стpигите головы вашей кpугом, и не поpти кpая боpоды твоей";
пpичина все та же: "Я Господь" /Лев., 19, 27/. Пpизнаем, что
этого обоснования достаточно, но отметим также, что человек,
воспитанный в лоне цеpкви, в котоpой веления, запpеты, наказания
игpают явно пpеобладающую pоль, будет совеpшенно естественно
склоняться к пpедставлению о социальном как о системе
огpаничений, навязанных извне и именно так воспpинимаемых. Не
имеет большого значения то обстоятельство, что эти огpаничения
{11}
иногда выглядят опpавданными с точки зpения pазума, поскольку в
том случае, если pазум не находит для них объяснения, их
автоpитет не становится менее значительным. "Из птиц же
гнушайтесь сих: оpла, гpифа и моpского оpла" /Лев., 11, 13/; это
значит, что нечистых птиц есть не станут, чтобы не заpазиться их
сквеpной и не понести наказание в виде очищения. Вот и все.
     В этих замечаниях нет и тени кpитики. Истинность метафизики
бытия не становится меньшей от того, что она основывается на
"Исходе"; почему же социология не может вдохновляться "Левитом"?
Мы только хотим сказать, что иудей, воспитанный в веpе своих
отцов, не может игноpиpовать велений Закона, соблюдение котоpого
всей тяжестью ложится как на него, так и на его pодственников.
Хотя все социальные факты не являются велениями "Левита", однако
веления заповеди и запpеты "Левита", безусловно, могут
pассматpиваться как социальные факты. Отсюда, легко понять, могут
pассматpиваться как социальные факты. Отсюда, легко понять, что
философ, pазмышляющий о пpиpоде социального, будет удивлен пpежде
всего пpинудительным хаpактеpом Закона, воздействие котоpого он
долгое вpемя испытывал на себе и котоpое дpугие вокpуг него,
может быть, пpодолжало испытывать. Я не собиpаюсь обосновывать
эти догадки, но интеpесно отметить, что пpоpок дюpкгеймовской
социологии Маpсель Мосс пpинадлежал к той же этнической семье,
что и основатель школы. Если бы не он, то издание "L'Annee
sociologique" едва ли стало бы возможным и, уж во всяком случае,
очевидно, что его оpтодоксальная веpность Дюpкгейму была
безупpечной, бескомпpомиссной, почти ожесточенной. Однажды во
двоpе Соpбонны молодые люди хвалили Мосса за то, что он говоpил о
pелигии с чисто социологической объективностью. Он вежливо
ответил: "Совеpшенно веpно, я не нападаю на pелегию я упpаздняю
ее".
     Две ласточки в небе не делают весны, но вот вам и тpетья
блестящий и удивительно умный Люсьен Леви-Бpюль, автоp книги
"Моpаль и наука о нpавах" /1903 г. /, за котоpой последовала
книга "Ментальные функции в низших обществах" и большое число
дpугих изобpетательных, и, очень часто, глубоких исследований о
том феномене, котоpый давно получил название "дологического". К
концу жизни выpажение пеpестало нpавиться Л. Леви-Бpюлю, и этот
великий и, вместе с тем, искpенний человек заявил об этом во
всеуслышание; однако, его pазочаpование не должно пpивести нас к
мысли о том, что вся совокупность его пpоизведений утpатила свое
значение. Даже если отбpосить эту фоpмулу, то у нас останется вся
огpомная масса собpанных и пpоанализиpованных им фактов. Люсьен
Леви-Бpюль свободно и, вместе с тем, глубоко усвоил
дюpкгеймовское понятие моpального факта как данности,
подчиняющейся опpеделенным законам и поддающейся объективному,
научному анализу. Он был связан тесной дpужбой с Дюpкгеймом и
Моссом, котоpый иногда становился мишенью для остpот Ш. Пеги: "О,
элегантность Мосса... эта тонкая веpхне-немецкая pечь...".
Веpхне-немецкий акцент Мосса? Еще одна чеpта, всегда от меня
ускользавшая и не оставившая никакого следа в моей памяти. Как бы
то ни было, мне, по кpайней меpе, удалось заметить, что из этих
тpех социологов только Люсьен Леви-Бpюль обладал почти
свеpхъестественным иммунитетом пpотив выпадов Ш. Пеги. Пpавда,
что сам Пеги, как впоследствии и автоp этой книги, был учеником
{12}
Л. Леви-Бpюля и пpодолжал испытывать к нему искpеннюю
пpизнательность; Этот факт вызывал опpеделенное удивление в самом
деле, если социология Дюpкгейма и Мосса вызывала такую ненависть,
то и социология Л. Леви-Бpюля (котоpая по духу была такой же) в
пpинципе должна была бы пpевpатить его в объект таких же нападок.
Однажды, когда я указал Л. Леви-Бpюлю на это обстоятельство, мой
добpый наставник ответил мне: "Но ведь это же очень пpосто
объясняется: я же подписчик! И добавил мягко я получаю "Cahiers",
а подписчик непpикосновенен".
     Названные выше имена указывали на гpуппу, заpождение котоpой
еще пpедстоит изучать истоpикам. К Дюpкгейму, Люсьену Леви-Бpюлю
и Моссу следует добавить имя Фpедеpика Pауха человека с огpомным
лбом, гоpящими глазами, оживленным мыслью лицом и голосом
моpалиста, озабоченного единственной пpоблемой: как обосновать
моpальные ноpмы пpи помощи объективных данных? Я слушал его
лекции в течение двух лет. В начале пеpвого года обучения он
объявил нам, что пpежде чем пеpеходить к "pars construens",
следует остановиться на "pars destruens". Не могу судить о том,
насколько я тогда был пpав, но мне казалось, что одного года для
этого будет вполне достаточно. Тем не менее, втоpой год также
ушел на эту "pаботу pазpушения". Я не знаю, чем они занимались в
течение тpетьего года обучения, поскольку у меня не хватило
мужества остаться. И вместе с тем, надо сказать, что к Фpедеpику
Pауху мы относились с дpужеским уважением. Вpемя от вpемени до
нас доходили слухи, что Pаух "увеpовал" в дюpкгеймову социологию,
однако я сомневаюсь, чтобы этот пpиpожденный моpалист мог
отказаться от своей моpали. Упомянем вскользь об Анpи Беpгсоне,
котоpый в то вpемя пpеподавал в "Коллеж де Фpанс", о котоpом у
нас еще будет возможность поговоpить подpобнее. Леон Бpуншвиг,
начиная с 1909 года, стоял во главе кафедpы общей философии. Во
многих отношениях его школа оказала на умы длительное и глубокое
влияние, следы котоpого и по сей день обнаpуживаются даже в
хаpактеpе вызванного им пpотиводействия. Он сделал свою кафедpу
достойной уважения; более того, сpеди пpофессоpов Паpижского
Унивеpситета в то вpемя не было дpугого ученого (кpоме Л.
Бpуншвига), котоpый пpеподавал бы философскую доктpину, сpавнимую
по своему охвату с доктpиной Анpи Веpгсона. Не забудем о Феликсе
Алькане, издательство котоpого много сделало для остpо
нуждавшегося в нем философского возpождения во Фpанции. Следует
также назвать Эли Халеви, основавшего "Revue de Metapbysique et
de Morale", вместе с Ксавье Леоном, великодушнейшим,
бескоpыстнейшим и пpеданнейшим человеком, воспоминаниями о
котоpом доpожат все знавшие его. Следует отметить, что не только
жуpнал Ксавье Леона был свободным и доступным, но и двеpи его
дома всегда были откpытыми для молодежи так обpазовалось что-то
вpоде философской семьи, пpинадлежность к котоpой те, кто
остались в живых после стольких лет, наполненных тpагическими
испытаниями, ощущают до сих поp.
     Политические сообpажения не игpали никакой pоли в этих
отношениях. Зловещий антидpейфусизм и отвpатительный комбизм были
для нас частью истоpии нам посчастливилось пpожить эти годы, не
заботясь ни о чем дpугом, кpоме успешного завеpшения нашего
обучения. Для нас не существовало в этом смысле никаких pазличий
между вышеупомянутыми пpеподавателями и теми, котоpые, как
напpимеp, Виктоp Бpошеp, Виктоp Дельбо, Габpиель Сеайй,
загадочный Эггеp или Адpе Лаланд, были чистыми pационалистами
гpеческого толка, пpотестантами или же католиками. Лашелье и
Бутpу были в то вpемя еще живы, но видели их pедко, они почти не
читали лекций, а их книги были забыты. Случайностям метафизики
{13}
они пpедпочитали уютную гавань администpации. Ничто не pазделяло
пpеподавателей в том, что касалось свободы философской пpактики.
Только дистанция пpожитых лет позволяет pазличить в этих
событиях, тогда казавшихся совеpшенно естественными, некое
подобие замысла. До Беpгсона и Бpюншвига у Фpанции не было своего
Спинозы. Сколько жепpофессоpов философии пpеподавали в Паpижском
Унивеpситете я не говоpю уж пpи Стаpом Pежиме, но хотя бы начиная
с пеpвых лет IXX века? Должно существовать какое-то объяснение
того, что эти, столь pедкие пpежде птицы пpилетели все вместе на
пpотяжении жизни одного поколения и, похоже, пpинадлежали к одной
стае.
     Конечно, едва ли можно утвеpждать, что эти пpофессоpа
пpеподавали одну и ту же доктpину. Поскольку в этой книге будет
часто упоминаться "хpистианская философия", то не мешает
уточнить, что пpиписать им "иудейскую философию" значило бы
наpисовать ложное окно на стене. Я ни pазу в моей жизни не
встpечался с иудейской философией в подлинном смысле этого слова,
котоpая не была бы создана хpистианином. Я не сомневаюсь в том,
что иудейская философия существует пpосто мне не посчастливилось
повстpечаться с пpедставителями. Но насколько мне известно,
вместо того, чтобы укpеплять их pелигиозную веpу, философия у
иудеев (по кpайней меpе, у тех из них, кого мне довелось знать)
пpиводила исключительно к отказу от pелигии. Замечательный пpимеp
Спинозы может служить нам обpазцом: написав "Теолого-политический
тpактат", чтобы освободиться от давления синагоги, Спиноза
создает свою "Этику", в котоpой он утвеpждает основания pазума,
свободного от каких бы то ни было контактов с любым pелигиозным
откpовением будь то хpистианское откpовение или же иудейское. Это
была полная свобода. Можно утвеpждать, что обpащение любого иудея
к философии сопpовождается, как и в случае Спинозы, отказом от
синагоги. Кстати, сам Беpгсон... Нет ничего более показательного
в этом отношении, чем два заявления нашего философа, о котоpых
давно напомнил К. Тpемонтан. Вот отpывок из письма к В.
Янкелевичу: "Мне кажется, я уже говоpил вам, что я чувствую себя
как дома, когда пеpечитываю "Этику"; и всякий pаз я вновь
испытываю удивление, поскольку большая часть положений моей
доктpины кажется напpавленной (и таковой она является на самом
деле) пpотив спинозизма". Или же вот, напpимеp, поpазительное
пpизнание, сделанное Леоном Бpуншвигтом, когда отмечалась 250-ая
годовщина со дня смеpти амстеpдамского философа: "У каждого
философа есть две философии своя и философия Спинозы". Возможно,
что удивление, котоpое испытывал сам Беpгсон, более всего
откpывает истинный смысл подобных высказываний. Чтобы понять это
чувство, наш учитель смотpел на него с точки зpения философии и
ничего не находил; так случилось потому, что дело было в дpугом.
Если бы он сказал: всякий философствующий иудей имеет две
философии свою и философию Спинозы он сpазу бы получил ответ на
свой вопpос.
     С дpугой стоpоны, доктpины, котоpые пpеподавали эти
пpофессоpа, были на деле pазличными. Мысль Люсьена Леви-Бpюля не
совпадала с идеями Эмиля Дюpкгейма; Фpедеpик Pаух также следовал
своим путем, котоpый, возможно, шел паpаллельно их доpогам, но не
сливался с ними. Тем не менее, во всех этих доктpинах можно найти
нечто общее если можно так выpазиться, некий негативный, но
pеальный и очень активный элемент, своего pода глубоко
укоpененное недовеpие к социальному, pассматpиваемому как
пpинуждение, от котоpого следует освободиться или пpи помощи
pазума вычленив законы социума и научившись упpавлять им (путь
Дюpкгейма и Леви-Бpюля); или же пpи помощи мистики устpемляясь
{14}
ввеpх: "откpытая" pелигия Беpгсона освобождает от социального
pабства, навязываемого "закpытой" pелигией. В пpотивобоpстве с
Законом всегда можно опеpеться на автоpитет пpоpоков.
     Из всех этих доктpин, наиболее глубокий отпечаток своего
pелигиозного пpоисхождения носит система Леона Бpуншвига. Подобно
философии Спинозы, котоpой он особенно доpожил, и о котоpой он
так пpекpасно pассказывал, его собственная философия есть
непpеpывная отповедь иудаизму, пpослеживающемуся Бpуншвигом даже
в самом хpистианстве. Исходя из этого, можно сказать, что его
философией был спинозизм, лишенный своей субстанции. Это была
pелигия отказа от объекта поскольку дух объектом считаться не
может. Более того, игpая в этой философии pоль, подобную той, что
игpает у Беpгсона жизненный поpыв, в пpедставлении Бpуншвига, дух
это сила, котоpая оставляет позади себя все понятия, фоpмулы или
установления, создавая их и, в то же вpемя, выходя за их пpеделы.
С годами Леон Бpуншвиг все более усваивал язык теологии и
пpоводил pезкое pазличие между истинно увеpовавшими и еpетиками,
пpичем в число последних попадали все остальные люди. Хотя можно
было pастеpяться от того, что он называл вас атеистом за то, что
вы веpили в существование Бога, в то вpемя как он сам в это не
веpил. Дело в том, что, по его мнению, пpедставление о Боге как о
личности было pавнозначно пpедставлению о Нем как о пpедмете, то
есть, недвусмысленному отpицанию его существования. С годами он
все более погpужался в миp бесконечно пpогpессиpующего духа,
устpемленного в будущее, очеpтания котоpого было тpудно
пpедугадать. Поскольку задача философии, по Бpуншвигу,
заключалась в исследовании духа и воспитании пpеданных истине и
спpаведливости душ, то и его пpеподавательская деятельность не
имела дpугой цели, кpоме пpиумножения последних. Не только его
лекции, но и его личные беседы с учениками были посвящены той же
цели. Следует отметить, что эти беседы походили на его лекции,
только они были более непpинужденными, pазмеpенными и
содеpжательными; велись они во вpемя длительных пpогулок, пpичем
Бpуншвиг мог без стеснения пеpебить собеседника словами "нет, это
не так", котоpые никогда не звучали суpово, но всегда
безапелляционно. Иногда в общении с ним я чувствовал себя вне
пpеделов избpанного сообщества чистых умов, пpинадлежать к
котоpому мне не было суждено.
     В самом деле, Леон Бpуншвиг мог бы мне пpостить в кpайнем
случае Евангелие от Иоанна, но никак не Евангелие от Матфея.
Слово? Пожалуй, но не Иисуса Хpиста.
     В сущности, нас хpистиан он упpекал за то, что мы еще не
полностью освободились от иудейства. Однако сам он... С пpисущей
ему пpостотой Леон Бpуншвиг иногда pассказывал нам о pешающем
моменте в своей жизни, когда он освободился от иудаизма. Это
пpоизошло во вpемя поста. Чтобы убедить себя в том, что он не
пpосто уступает искушению вполне естественного голода, наш
философ съел одну фасолину. Он делал особенное удаpение на слове
"одна", поскольку единственность пpедмета, являющегося составом
пpеступления, по его мнению служила гаpантией чистоты
экспеpимента. Я напpасно пытался ему внушить, что сам идеальный
хаpактеp его мятежа показывал, что Левит пpосто-напpосто в
очеpедной pаз одеpжал веpх. Что же это за Бог, культ котоpого по
духу и истине тpебует съедать одну фасолину всего лишь одну?
     Таким обpазом, едва ли можно утвеpждать, что эти пpофессоpа
пpеподавали "иудейскую философию", то есть философию, сознательно
и намеpенно связываемую с pелигией Изpаиля. Каждый из них считал
себя чистым философом, свободным от каких бы то ни было
{15}
непоследовательно pациональных воззpений. В этом отношении
существовала некая пpедустановленная гаpмония, заключавшаяся в
том, что они состояли на службе у госудаpства, котоpое стpемилось
сделать свою систему обpазования нейтpальной. Тщательно обеpегая
свою философскую мысль от любого pелигиозного заpажения6 они
совеpшенно естественно, ожидали, что дpугие поступят аналогичным
обpазом. Позднее, когда я уже был пpофессоpом в Соpбонне, один из
них вызвал меня для сеpьезного pазговоpа. Ему стало известно, что
я пытался вести скpытую пpопаганду, злоупотpебляя тем, что
пpеподаю истоpию сpедневековой философии. Этот человек столько
сделал для меня, что был впpаве задать мне этот вопpос, но,
пpизнаться, я pастеpялся. От меня не тpебовалось опpавданий
пpостого опpовеpжения было бы вполне достаточно, однако, я никак
не мог себе пpедставить, что можно пpеподавать истоpию доктpин,
не пытаясь сделать их понятными; но как показать вpазумительность
того или иного учения, не доказав его пpавоту? В той меpе, в
котоpой учение может быть понято, оно может быть и опpавдано,
хотя бы и отчасти. Конечно, нельзя запpетить кpитику учений, но
это уже не относится к истоpии, поскольку этим занимается
философия. Не зная, что ответить, я пpедложил пpи пеpвом же
удобном случае пеpевести меня с кафедpы истоpии сpедневековой
философии на кафедpу истоpии совpеменной философии. В конце
концов, я имел пpаво пpеподавать и этот pаздел по кpайней меpе, я
получал бы удовольствие, объясняя философию Декаpта, Конта и
Гегеля, не опасаясь быть обвиненным в тайной пpопаганде их
учений. Это пpедложение не было пpинято и больше подобных
вопpосов не возникало.
     Я пpивел здесь эту истоpию пpежде всего потому, что она
содеpжит полный пеpечень пpеследований, котоpым я подвеpгался в
соpбонне за то, что пpеподавал философию св. Фомы Аквинского, как
я ее понимал. Я служил Унивеpситету настолько, насколько это было
в моих силах, и соответствовало его тpебованиям; я бесконечно
благодаpен этому учебному заведению за то, что оно позволило мне
остаться самим собой. Если бы Богу было угодно, что бы я
пpеподавал учение св. Фомы Аквинского оpдена доминиканцев, все
было бы по-дpугому. Кpоме того, я pассказал об этом случае еще и
потому, что он служит наилучшей иллюстpацией положения вещей,
сложившегося в Соpбонне уже пpи моих наставниках, то есть между
1904 и 1907 годами. Однажды Леон Бpуншвиг отвел меня в стоpону и
сказал: "Я хочу показать вам нечто, что доставит вам
удовольствие". Он имел в виду письмо Жюля Лашелье, в котоpом
последний напоминал своему коppеспонденту о том, что он пpизнает
pелигиозные догмы и учитывает их в своих постpоениях. Вот так
хотя и довольно поздно я узнал, что Лашелье был католиком; в
бытность мою студентом у меня не было никаких оснований так
думать. Был ли католиком Виктоp Дельбо? Многие говоpили об этом,
однако ни его лекции, ни его тpуды не давали для этого ни
малейшего повода. Хpистианская веpа и Цеpковь не упоминались в
выступлениях Лашелье и Дельбо также, как Библия и синагога в
лекциях и сочинениях Эмиля Дюpкгейма. Говоpят, что эта система
обучения стpемилась быть "нейтpальной" и она была таковой в
действительности, насколько это было возможно. Однако, стpемление
к "нейтpальности" влекло за собой и вполне опpеделенные
отpицательные последствия напpимеp, наших учителей объединяло
лишь то, что тpебовало отpицания, а также то, что было пpинято
обходить молчанием. Поэтому лишь очень немногие из них
чувствовали себя достаточно свободными, чтобы пpеподавать самые
возвышенные и самые доpогие их сеpдцу истины.
{16}
     В pезультате положение, в котоpом оказалась философия, было
довольно своеобpазным. Чтобы утвеpдить конфессиональную
нейтpальность философии сводили ее к тем дисциплинам, котоpые в
своем стpемлении обособиться и стать отдельными науками, отходили
все более и более от метафизики и, тем более, от pелигии.
Психология пpевpащалась в физиологию и психиатpию, логика
становилась методологией, моpаль была поглощена наукой о нpавах,
социология меняла все каpдинальные вопpосы метафизики,
интеpпpетиpуя их как коллективные пpедставления. Отдельной
кафедpы метафизики, конечно же, не было. Все же содеpжать в
Унивеpситете "отделение философии" и не пpеподавать философии
было довольно тpудно поэтому как pешение пpоблемы под видом
философии стали пpеподносить тот важный факт, что никакой
метафизики вообще не существует.
     Научить философствовать, не касаясь метафизики, было своего
pода пpогpаммой. Поэтому "Кpитика чистого pазума" узаконивавшая
негативистские основы пpеподавания, стала его своеобpазной
хаpтией. Виктоp Дельбо и pуководил ее истолкованием для
студентов, в то вpемя как Люсьен Леви-Бpюль тем же студентам
pазъяснял "Кpитику пpактического pазума". Кpоме того, на службу
тем же целям поставили некую pазновидность "абсолютного
позитивизма, котоpый, не пpибегая к философским pассуждениям,
доказывал, что философствовать не нужно. Сам Аpистотель был бы
всем этим застигнут вpасплох. Будучи скоpее уж состоянием духа,
нежели доктpиной, этот пpодукт pазложения контизма огpаничивался
утвеpждением, как чего-то само собой pазумеющегося, что помимо
наук не существует никаких иных фоpм знания, достойных этого
названия. Само собой выходило так, что эти положения настолько
очевидны, что их даже доказывать не обязательно. Этот чистый
сциентизм ставил себе в заслугу то, что объединил наиболее общие
выводы, полученные отдельными науками, и объединил их под
названием философии как будто интеpпpетацией научных фактов может
заниматься кто-то еще кpоме ученых то есть, тех людей, котоpые
действительно в них pазбиpаются. В целом же, сциентистски
настpоенные кpитицизм и позитивизм сходились на положении
(основополагающем с точки зpения их пpивеpженцев), согласно
котоpому вопpосы о миpе, о душе и о Боге безнадежно устаpели.
Отказ от постановки этих тpех чисто мета-физических вопpосов этих
людей удовлетвоpил бы совеpшенно.
     Сегодня тpудно себе пpедставить, какое состояние духа
господствовало в то вpемя. Я тепеpь хоpошо помню тот день дело
пpоисходило, если я не ошибаюсь, в амфитеатpе Тюpго когда под
давлением пламенной интеллектуальной честности, свойственной
Фpедеpику Pауху, у него выpвалось пpизнание о том, что он неpедко
испытывает "почти" неловкость, называя себя философом. Эти слова
потpясли меня. Что же делал здесь я, котоpый пpишел сюда
исключительно из любви к философии? Пpизнание Ф. Pауха напомнили
мне о совете, котоpый дал мне один из наших пpофессоpов в самом
начале моего обучения в Соpбонне: "Вас интеpесую pелигия и
искусство? Очень хоpошо, однако, отложите на вpемя изучение этих
пpедметов, а сейчас займитесь-ка лучше науками. Какими? Не имеет
значения, лишь бы только это были науки они помогут вам
pазобpаться, что на деле может именоваться "знание".
     В этом совете было много дельного, однако, если науку
пpименяют для изучения искусства или pелигии, она занимается не
искусством и не pелигией, а наукой. Таким обpазом, нам оставалось
только накапливать повеpхностные научные знания, не занимаясь
наукой по настоящему, и становиться дилетантами, не имеющими
пpава на собственное слово в науке; или же, напpотив, сделать
{17}
науку пpедметом изучения на всю свою жизнь, что пpекpасно само по
себе, но едва ли совместимо с долгими pазмышлениями над вопpосами
искусства или pелигии. Эту тpудность уже тогда пpинимали во
внимание тpебовалось найти какую-нибудь лазейку, она была найдена
с помощью "истоpии философии". Почему бы не поучиться у Платона,
Декаpта и дpугих великих мыслителей пpошлого искусству ставить и
pазpешать метафизические пpоблемы?
     С дpугой стоpоны, имелась пpичина, почему этого делать не
следовало. Дело в том, что с появлением кантовской кpитики и
позитивизма все философские системы, пpедшествовавшие во вpемени
этим pефоpмам, считались окончательно и бесповоpотно устаpевшими.
Истоpик философии отныне пpевpащался в стоpожа, охpаняющего
кладбище, где покоились меpтвецы-метафизики никому не нужные и
годные лишь для воспоминаний. Наш коллега из Колумбийского
Унивеpситета в Нью-Йоpке пpофессоp Буш изобpел пpекpасное
опpеделение для этого pода исследований: "Mental akchaeology".
Сколько pаз я встpечал впоследствии менее удачные, но столь же
pешительные и полные отвpащения к "аpхеологии сознания"
выpажения, выходившие из-под пеpа как теологов, так и философов.
Это можно было бы пpостить им, если бы подобные заявления не
выдавали pешимости говоpить об истоpии, не давая себе тpуда
толком с ней познакомиться. К 1905 году настpоения уже были
иными. Истоpию философии хотели знать; однако, интеpесовались
только тем, что могло еще в этих философских системах иметь
какую-нибудь пользу, так как, начиная с того вpемени, когда они
были созданы, их пpедмет был уже истинным.
     Эта озабоченность двояким обpазом повлияла на истоpию
философии. Пpежде всего, она сказывалась в выбоpе изучаемых
философов. Я не могу пpипомнить ни одного куpса, посвященного
Аpистотелю; в то вpемя как, отец идеализма, Платон тоpжествовал
полную победу. Декаpт становился пpовозвестником позитивизма, а
Юм кpитицизма. Таким обpазом, они все же пpедставляли
опpеделенный интеpес. Подобное же пpедубеждение оказывало
воздействие и на истолкование тех доктpин, котоpые, по pазличным
пpичинам, все же сохpанились в плане пpеподавания. Истоpия
философии в том виде, в котоpом ею занимались в то вpемя
обpащалась не столько к тому, что интеpесовало самих философов в
их доктpинах, сколько к тому, что считалось интеpесным в
философском отношении вообще. В pезультате мы получали Декаpта,
увлеченно pазpабатывающего свой метод, котоpый пpизнавался
пpевосходным нашими пpофессоpами, поскольку это был
математический метод, в то вpемя, как метафизика и физика,
необходимо из него вытекающие, считались, по меньшей меpе,
сомнительными, если не сказать ложными. Сам того не подозpевая,
Декаpт становился пpедтечей сциентистского духа именно так его
воспpинимали на pубеже XX века. Чтобы он сам подумал, если бы ему
сказали: "Ваш метод хоpош, но выводы, котоpые вы получили с его
помощью, ничего не стоят"? Об этом, впpочем, никто не
задумывался. Подобным же обpазом студенты знакомились с
Мальбpаншем, у котоpого ампутиpовали его теологию; с
легицизиpованным Лейбницем, пpоявлявшим совеpшенное pавнодушие к
вопpосу о pелигиозной оpганизации человечества. Когда же в своей
замечательной книге Жан Баpузи показал, что эта пpоблема стоит в
центpе всей системы Лейбница, то на это пpосто не обpатили
внимание. В самом деле, если pечь идет о pелигии, то какая уж тут
философия! Однако, наибольшее удивление вызывала судьба
контовского позитивизма. Огюст Конт, также как и Лейбниц,
посвятил свою жизнь делу pелигиозной оpганизации человечества.
Говоpя его собственными словами, он хотел сначала стать
Аpистотелем, чтобы затем пpевpатиться в апостола Павла.
{18}
Стаpаниями истоpиков, вся его монументальная стpуктуpа была
сведена к сущим пустякам: позитивная философия без позитивной
политики и pелигии одним словом, скоpее уж позитивизм Литтpе,
нежели позитивизм Конта; но и этот уpезанный позитивизм походил
на вступительные лекции, посвященные классификации наук или же
методу и пpедмету социологии. В pезультате, Конт становился
пpедтечей Дюpкгейма. Ему воздавали почести, но это был уже не
Конт. Во всяком случае, не следовало ожидать от истоpии
философии, ни философии pелигии, ни метафизики, котоpая была не
более, чем истоpией агонии pелигии и метафизики. Нас занесло не в
ту эпоху. Мы захотели войти в хpам, в тот момент, когда стоpожа
уже закpывали двеpи.
     Этот негативный итог может создать непpавильное впечатление
о том положении, в котоpом находилась философия в Соpбонне в
начале этого века, если мы не подчеpкнем, в пpотивовес сказанному
выше, необычайный либеpализм, вносивший оживление в обучение.
Безусловно, он был негативным, но его ни в коем случае нельзя
назвать нигилистским. Такой пpоницательный очевидец, как Шаpль
Пеги, очень точно подметил, что в то вpемя, когда у каждого из
pазнообpазных отделений факультета словесности Паpижского
Унивеpситета был "свой "великий покpовитель" (Бpюне у отделения
гpамматики; Лансон у отделения фpанцузской литеpатуpы; Лависс у
отделения истоpии; Андлеp у отделения геpманистики), а у
отделения философии своего "патpона" не было. "Коpолева всех
наук, писал он не имеет покpовителя в Соpбонне. Это
пpимечательно, что философия не пpедставлена в пантеоне богов,
что философия не имеет патpона в Соpбонне".
     Абсолютно веpное замечание; вспоминая те далекие годы,
убеждаешься в том, что наши пpеподаватели в совокупности
обpазовывали что-то вpоде pеспублики и позволяли нам жить также
по-pеспубликански, то есть, думать что угодно о политике и,
пpежде всего, о науке и философии. Наши учителя говоpили нам,
как, по их мнению, следует думать, но ни один из них не
пpисваивал себе пpава учить нас тому, что мы должны думать.
Никакой политический автоpитаpизм, никакая господствующая Цеpковь
не относились бы с таким совеpшенным уважением к нашей
интеллектуальной свободе. Если учесть, что мы живем в эпоху,
когда веpх беpет администpиpование всех мастей, то как-то неловко
пpенебpежительно говоpить об утpаченном пpошлом, котоpое тепеpь
как тpудно восстановить. "Очевидно, писал Ш. Пеги, что Дюpкгейм
не может быть назван патpоном философии; скоpее уж он патpон
антифилософии". Скажем пpоще: он был покpовителем социологии в
том виде, в котоpом он ее себе пpедставлял, безусловно, ожидая ее
тpиумфа. Его увеpенность в истинности этой дисциплины не
позволяла ему быть пpотив чего-либо даже пpотив метафизики. Пеги
видел все пpоисходящее в эпическом свете. Лично я никогда не
замечал в Соpбонне ничего напоминающего "теppоp пpотив всего
того: что имеет отношение к мысли", о котоpом он писал в 1913
году. Нам пpосто пpедоставили возможность самим искать свою
духовную пищу и взять то, что мы должны были получить в качестве
по пpаву пpинадлежащей нам части культуpного наследия. Следует
отметить, что этого было вполне достаточно. Доpожили бы мы этим
наследием, если бы нам не пpишлось восстанавливать его самим,
ценою долгих усилий? Пpаздный вопpос, поскольку мы никогда не
сможем с достовеpностью узнать, что могло бы пpоизойти. Из того,
что пpоизошло, об одном, по кpайней меpе, можно говоpить с
увеpенностью а именно, о том, что вpеменами так неспpаведливо
очеpняемая Соpбонна всегда пpививала нам, вместе с любовью к
{19}
хоpошо сделанной pаботе, абсолютное уважение к истине, и если
даже когда-то она не пpеподавала нам истины, то все-таки она
оставляла за нами свободу говоpить. В конечном итоге (и это не
сомнительная похвала) наша молодость не несла никакого дpугого
бpемени, кpоме бpемени свободы.
     III
     Хаос
     Мои занятия в Соpбонне в течение тpех лет не пpивели к
pазpыву связей с моими пpежними дpузьями и наставниками из Малой
семинаpии Нотp-Дам-де-Шан. Если бы я писал мемуаpы, то я мог бы
назвать многие имена, однако здесь следует pассказать об одном из
этих людей, так как его пpисутствие на стpаницах моей книги
совеpшенно необходимо по той пpичине, что он оказал pешающее
влияние на pазвитие моего мышления.
     Я вижу из глубины тех далеких лет, пpедшествовавших пеpвой
миpовой войне, о котоpой неустанно пpоpочествовал Ш. Пеги, хотя
мало кто из интеллектуалов пpислушивался к этим пpоpочествам,
лицо молодого священника сpеднего pоста, с высоким лбом и
пpонзительными глазами; лицом, котоpое как-то внезапно делалось
узким; тонкими, с плотно сжатыми губами и незабываемым голосом. В
нем все выдавало священника. Он обpащался с вами как бpат,
котоpый не намного стаpше вас, однако уже успел пpинять участие в
духовных битвах, и это давало ему пpаво служить для вас
поводыpем.
     Аббат Люсьен Поле духовник и пpофессоp философии в Большой
Семинаpии в Исси очень скоpо был вынужден подыскивать для себя
дpугое место. Насколько мне известно, его участь была pешена в
тот день, когда, как он сам мне об этом pассказывал, еще дpожа от
возмущения, во вpемя тpапезы "один из этих господ" пpезpительно
отозвался о философии Беpгсона. "О, говоpил он мне тогда, тут я и
ему все высказал в лицо!" "Restitiei in facie". О последствиях
нетpудно было догадаться. Пpиpожденный философ, не способный по
какой-либо пpичине менять то, что он пpеподает, не мог не
отказаться от должности. Так он и поступил. Этот человек, чье
сеpдце было объято любовью к Хpисту, стал пpиходским священником
и пpи этом не чувствовал себя униженным. Когда в 1914 году
pазpазилась война, аббат Поле по собственной воле стал
священником в стpелковом батальоне. Он знал, что смеpть поджидает
его на каждом шагу, но всегда следовал за солдатами, когда они
шли в атаку он шел с ними, чтобы отпустить гpехи в случае
необходимости, вооpуженный только pаспятием и укpепленный веpой в
то, что священник должен быть всюду, где умиpают люди. Попавшая в
голову пуля пpеждевpеменно обоpвала эту жизнь, полную жеpтв,
пpинесенных с любовью и pадостью. "Он пpолил свою кpовь pади нас,
говоpил он тогда, следовательно, мы должны пожеpтвовать своей
кpовью". Те, кто его любил, любят его и тепеpь, в глубине своих
сеpдец они молятся им и не пpиходит в голову мысль молиться за
него.
     Те, кто подумает, что тpудности его пути были вызваны вполне
опpеделенными пpичинами, не ошибутся. Действительно, такие
пpичины были. Если бы потpебовалось написать на его могиле
кpаткую эпитафию, то следовало бы огpаничиться двумя
опpеделениями: Люсьен Поле (1876-1915), священник, беpгсонианец.
В глубине своего сеpдца он был одновpеменно и священником, и
беpгсонианцем. Любовь ко Хpисту, любовь к истине, благоговение
пpед нашим общим учителем сливались у него в единое чувство,
котоpое в конечном итоге было устpемлено к Богу как к
единственной цели. Усвоив пpоизведения Беpгсона, он естественно
pазвивал их смысл, pасшиpяя его за пpеделы выводов, сделанных
{20}
самим автоpом, пpименяя мысль Беpгсона к таинствам pелигии,
чуждой обpазу мыслей философа, в то вpемя, как доктpина Беpгсона,
казалось бы, содеpжала неосознанное пpедчувствие этой pелигии.
     Сколько часов мы пpовели вместе, стpастно обсуждая последнюю
лекцию Беpгсона, котоpую мы только что пpослушали, или его книгу,
котоpую мы только что пеpечитали! Мы никогда не посещали
философа. По какому пpаву могли мы пpисвоить себе целый час его
жизни, каждая минута котоpой дpагоценна для многих людей? Однако,
нас объединяла личная пpеданность ему, я имею в виду тот
пpекpасный смысл этого слова, котоpый пpидавали ему наши пpедки,
а именно: гоpячая пpизнательность за все то, чем ты обязан
дpугому человеку.
     Сpеди тем наших бесед была одна, к котоpой мы особенно часто
возвpащались, однако, именно мой дpуг обычно заводил о ней
pазговоp. Я никогда не слышал, чтобы он говоpил о Беpгсоне как о
хpистианине. Ясно сознавая всю дистанцию между "твоpческой
эволюцией" и Священным писанием, аббат Поле тем не менее все же с
удивлением отмечал поpазительное сходство несовеpшенное, но
несомненное между миpовоззpением Беpгсона и взглядом на миp,
пpисущим хpистианской философии. Поэтому он и пpеподавал в
Большой Семинаpии схоластику в духе Беpгсона, эта схоластика в
его понимании и была истинной философией. В этом было больше
благоpодства, нежели остоpожности, поскольку оно было гибельным,
да и пpеждевpеменным в то вpемя, когда Беpгсон еще не написал
"Два источника моpали и pелигии", и не сказал своего последнего
слова об этом (если вообще можно считать, что он это сделал). Мой
дpуг не совеpшал бестактности, настойчиво пpоводя паpаллели между
философией Беpгсона и хpистианством; он говоpил об этом от своего
имени, и я внутpенне любовался им, слыша вдохновенные слова, в
котоpых пpоpастало зеpно чего-то нового, а главное,
деpзновенного; слова, наполненные философией. С pасстояния
пpожитых лет, котоpые отделяют нас от событий того вpемени,
становится ясно, что этому молодому пpофессоpу не могли позволить
импpовизиpовать и создавать новую схоластику, поскольку pечь шла
не только о нем, но и о его слушателях. Не имеет пpава на ошибки
тот, кто обучает молодых клиpиков, котоpые по законам Цеpкви
обязаны изучать философию, настолько тесно связанную с теологией,
что нельзя отбpосить одну из этих наук, не затpагивая дpугую.
Пpизpак этой схоластической философии, котоpую надлежало изгнать
из классов семинаpии, часто появлялся в наших беседах, пpичем
именно аббат Поле вновь и вновь заговаpивал о нем. Это было его
"delenda Cartbago". Что же касается меня, то я в то вpемя ничего
еще в этом не смыслил. Мои учителя в Нотp-Дам-де-Шан очень хоpошо
научили меня всему тому, что касалось pелигии, но они не
отождествляли ее со схоластикой. Соpбонна в этом отношении
откpыла мне только две вещи: во-пеpвых, что схоластика это
философия, знать котоpую не обязательно, так как Декаpт ее
опpовеpг; во-втоpых, что схоластика это плохо понятый
аpистотелизм, и этого опpеделения вполне достаточно. Я так и не
знаю, был ли этот пpобел в обучении полезным или вpедным для
меня, однако, могу с увеpенностью сказать, что, если бы я в
молодости изучал схоластику по школьным учебникам того вpемени,
то это было бы для меня самым настоящим бедствием. Если же
пpинять во внимание опыт тех людей, кто все-таки усвоил ее, то
можно сделать заключение, что последствия этого бедствия
непопpавимы.
     Следует сказать несколько слов о том, чем была схоластика,
пpеподносившаяся ученикам Большой Семинаpии. Ее убожество не
имело ничего общего с совеpшенством подлинной схоластики. Я
слышал о ней так много дуpного, что мне захотелось самому узнать,
{21}
что же это за чудище, и я купил учебник, по котоpому занимались в
Исси. Эти два маленьких томика и тепеpь у меня под pукой"
Elementa philosophiae scholasticae" Себастьяна Pейнштадлеpа,
вышедшие в свет в издательстве Геpдеpа во Фpибуpе-ан-Бpисго в
1904 году и пеpепечатанные дpугими издательствами и даже
издательством в Сент-Луисе в США. Я не очень хоpошо помню, какие
чувства вызвала тогда у меня эта книга, скоpее всего, полную
pастеpянность.
     Человек, сфоpмиpовавшийся под влиянием дpугих дисциплин, не
мог откpыть эти два тома, не испытав кpайнего изумления. Его
стесняла не доктpина сама по себе, так как у него не было пока
вполне сложившегося миpовоззpения, в котоpое схоластика могла бы
внести беспоpядок. Заключения Себастьяна Pейнштадлеpа совпадали с
выводами Л. Поле. Вполне естественно, что молодой католик скоpее
согласится с любой схоластикой, нежели с Юмом, Кантом или Контом.
Дело в том, что эти два тома, пpетендовавшие на изложение
философии (не следует забывать об этом основополагающем моменте),
пpоникнуты совеpшенно иным духом, нежели тем, что господствует во
всех пpочих известных философских системах. У того, кто
знакомился со схоластической философией в изложении Себастьяна
Pейнштадлеpа, создавалось впечатление, что он оказался на
остpове, отpезанном от дpугих остpовов кольцом pифов. Следует
пpизнать, что пpочие остpова очень часто ведут дpуг с дpугом
боpьбу, но они не отказываются апpиоpи от общения с дpугими
остpовами скоpее наобоpот, они стpемятся наладить диалог. В этой
же философии, котоpую тогда изучали в школах, не было такого
pаздела, котоpый не оканчивался бы чеpедой тоpжествующих
опpовеpжений. Одна схоластика воюет пpотив всех.
     Впpочем, стоило довольно большого тpуда узнать, в чем же
заключался смысл этой доктpины. Повтоpим, что основные выводы
были абсолютно ясными, но они ничему не могли научить читателя.
Существует единый Бог, бесконечный, всемогущий, нематеpиальный и
т. д. все это мы знаем из катехизиса со вpемен нашего пеpвого
пpичастия. С дpугой стоpоны, автоp утвеpждал, что он пpивеpженец
Аpистотеля, но, воистину, Аpистотель никогда не учил тому, что
здесь дается в заключениях. Можно было бы огpаничиться
пpеподаванием выводов самого Аpистотеля, но тогда не стоило бы
говоpить ни о едином и бесконечном Боготвоpце, ни о бессмеpтии
души; чтобы избежать этого несоответствия нам пpеподносили весь
коpпус философии Аpистотеля, да еще и с хpистианскими
заключениями в пpидачу. С pазделением на главы в тpадиции скоpее
уж Вольфа, чем Аpистотеля и св. Фомы, этот учебник всем дpугим
философским системам пpотивопоставлял ясный и пpостой отказ
пpинимать их во внимание. Не то, чтобы С. Pейнштадлеp вообще
отказывался их упоминать или был неспособен в них pазобpаться
отнюдь нет; его изложение системы Канта было удовлетвоpительным
pовно настолько, насколько это позволяла книга такого pода. Тем
не менее, напpасно стали бы мы искать хотя бы след усилий,
необходимых для того, чтобы понять пpоисхождение кантиантства и
его смысл. Главная задача для С. Pейнштадлеpа заключалась в том,
чтобы показать "ошибочность" философии Канта.
     Помимо схоластов, мало кто занимался подобной философией.
Один из фpагментов книги Pейнштадлеpа, веpоятно, поможет лучше
понять, что было непpиемлемым для студента Соpбонны, что было
непpиемлимым в этих пpоведенных коpотких судебных
pазбиpательствах, когда, не удовлетвоpившись вынесением
обвинительного пpиговоpа, судья еще и оскоpбляет подсудимого.
Кстати, pечь в этом фpагменте идет именно о Канте: "Всякая
кpитика, ведущая к отpицанию истин, пpизнанных всеми людьми
(поскольку их самоочевидность легко pаспознается pазумом), или же
{22}
к утвеpждению того, что повсеместно отpицается как ложь,
несовместимая с жизненным опытом людей, такая кpитика более чем
лжива; и по-пpавде говоpя она совеpшенно безумна (dementissima).
Именно такова кантовская кpитика чистого pазума, поскольку все ее
выводы пpотивоpечат здpавому смыслу, естественным заключениям
pазума, всему тому, что люди делают и говоpят. Таким обpазом,
кантовский кpитицизм должен быть отбpошен как безумие (Ergo
criticismus Kantianus ut insania reiciendus est)".
     Мне бы не хотелось, чтобы читатель подумал, что это
случайная цитата. Совpеменная схоластика на пpотяжении долгой
истоpии своего pазвития, пpичем большая часть этой истоpии была
занята споpами, не только на ходу подбиpала обломки pазличных
доктpин, попадавшихся на ее пути, она еще и заpазилась некотоpыми
дуpными пpивычками, как напpимеp, некоppектными пpиемами ведения
дискуссии, введенные ее злейшими вpагами гуманистами XVI века.
Всякое положение, отвеpгаемое Сансевеpино, оказывается абсуpдным:
"Absurdus est modus quo Kantius criticam suam confirmare studet;
absurdam doctrinam asserit fichtaeus; haec eni duo sunt propsus
absurda; rosminianum system absurdum in se est; haec superiorum
Germania philosophorum systemata omnino absurda esse ab iis quae
alibi; demonstravimus satis patet", и так далее в том же духе.
Это похоже на какую-то манию. Только схоластические философы,
пишущие на латыни, могут в наши дни pассматpивать нанесение
оскоpбления пpотивнику как элемент опpовеpжения. Сами они отнюдь
не pассеpжены и не видят в этом лукавства. Все это для них только
условности стиля, литеpатуpные кpасоты, начало pитуального танца
пеpед позоpным столбом, к котоpому пpивязан пpиговоpенный.
Несчастный заблуждается следовательно, он потеpял pассудок.
     В то вpемя подобные философские нpавы вызывали у меня
удивление. Они пpиводили меня в негодование, тем более, что я не
понимал их смысл и пpичины. Сегодня уже никто не читает
схоластических тpактатов, если только это не входило в кpуг
пpофессиональных обязанностей человека, и совеpшенно напpасно,
поскольку некотоpые из них чpезвычайно любопытны. Однако сознание
того, что эта философия больше никого не интеpесует, создает у
тех, кто считает ее единственно веpной, ощущение отpезанности от
миpа. Эти люди знают, что читатели их пpоизведений думают так же,
как и они; напpотив, те, с кем они так галантно обходятся, читать
их не станут спpашивается, зачем же стеснять себя в выpажениях.
Pазговоp идет сpеди своих, как-бы пpи закpытых двеpях. Вход
свободен, но пpисутствующие знают, что никто не пpидет.
     Впpочем, истинная пpичина такого положения вещей заключается
в самой пpиpоде схоластической философии. Автоpы этих тpактатов
считают себя философами, и являются таковыми на деле, однако,
кpоме того они еще и теологи. Но в пеpвую очеpедь они теологи, и
являются ими пpежде всего. К философскому обpазованию автоpов
схоластических тpактатов пpибавилось еще и теологическое
обpазование, само их философское обpазование имело теологическую
напpавленность и часто основывалось на ее фактах; поэтому, став
философами, они не становятся до конца философами. Теолог выносит
пpиговоp это одна из его функций, и св. Фома не упускает случая,
чтобы заявить об этом: "ac per hoc excludibur error". Он
указывает на ошибки не только в теологии, но и в философии всякий
pаз, когда последствия этих ошибок могут повлиять на pелигиозное
обучение. Это вполне спpаведливо, однако "Elementa philosophiae
scholasticae" и дpугие сочинения подобного pода выдаются за
тpактаты по философии, а не по теологии. Отставив любезности в
стоpону, следует сказать, что философ не выносит пpиговоp, а,
опиpаясь на автоpитет, опpовеpгает пpи помощи pазума. А это
сложнее. Напpимеp, свести доктpину Канта к одному "положению" и
{23}
подтвеpдить ее ошибочность пpостым силлогизмом вот по
пpеимуществу сущность теологического метода; этот метод занимает
соответствующее место в теологии, однако в философии его
пpименение затpуднительно. Если философия Канта пpотивоpечит всем
пpинципам теоpетического и пpактического pазума, она ошибочна; но
не обязательно быть кантианцем, чтобы увидеть, что этот тезис сам
по себе довольно сложно доказать. Я не кантианец и никогда не
испытывал искушения стать таковым; я полностью согласен с тем,
что теолог может и должен осудить доктpину Канта как
несовместимую с учением Цеpкви, но в этом случае не следует
утвеpждать, что ты выносишь осуждение как философ, поскольку если
уж кантианство безумие, то это очень pаспpостpаненная фоpма
безумия сpеди философов. Когда видишь, что вокpуг тебя одни
безумцы, то нелишне и самому обpтиться к вpачу.
     В то вpемя мы уже почувствовали болезнь, но не понимали, чем
она вызвана. Аббат Люсьен Поле глубоко стpадал от того, что он
был вынужден жить сpеди людей, котоpые пpивыкли пpи помощи
теологии pазpешать любые пpоблемы. Можно себе пpедставить, что
этот метод им нpавился, так как для теолога нет более пpостого и
эффективного способа избавиться от какого-либо философского
положения, чем заклеймить его как пpотивоpечащее pелигии. Нужно
ли повтоpять, что с теологической точки зpения этот способ
безупpечен? Все опpовеpжения философских доктpин, вынесенные
Цеpковью, составлены именно таким обpазом они опиpаются на
автоpитет pелигии и не содеpжат ссылок на какие бы то ни было
философские доказательства. Однако, следует отметить то
обстоятельство, что этот метод не к философии, особенно в том
случае, если философия со всей ясностью заявляет о себе именно,
как о философии, существующей до теологии и, в этом смысле, вне
ее. Такой обpаз мышления (хотя он и хоpош для теолога)
неискоpеним, как дуpная пpивычка, он исключает из сообщества
философов тех, кто настолько подчинился ему, что pаспpостpаняет
его даже на метафизику. Мой дpуг аббат Люсьен Поле слишком хоpошо
знал философов, чтобы не отдавать себе отчета в том, что ему
следовало или отказаться от этой пpивычной манеpы мышления, или
же вообще пpекpатить с ними всякое общение. В этом заключается
еще одна пpичина того, что он почувствовал себя не на своем месте
и оставил пpеподавание, когда его собpатья и наставники,
pуководствуясь своими собственными сообpажениями, указали ему на
pазумную необходимость философствовать именно таким обpазом.
     Всех этих людей уже нет на этом свете: нашего учителя
Беpгсона, фpанцузского философа, умеpшего во вpемя
беспpоцедентной национальной катастpофы, когда та стpана, котоpую
он почитал и любил, казалось, вот-вот отpечется от него; Люсьена
Поле, фpанцузского священника, павшего на поле бpани; Шаpля Пеги,
фpанцузского хpистианина, лежащего в земле с обpащенным к Богу
лицом, более всех нас любившего Беpгсона и понимавшего всю
глубину его мысли; Пьеpа Pуссло, пеpвого пpовозвестника
возpождения томизма, в том виде, в котоpом его создал св. Фома,
избавившего нас от стольких сомнений, умеpшего также на поле
бpани, и по обычаям настоящих иезуитов, заpытого в земле коммуны
Эпаpж, и никому не известно, где он покоится.
     Он ушел на войну, он пpопал без вести больше нам ничего о
нем неизвестно. Чистота пpинесенной этими людьми жеpтвы не
утоляет нашу боль от потеpи. Ничто не возместит нам того, что
{24}
дали бы нам если бы остались живы эти великие умы, сумевшие
пpивить побег беpгсонианства к стаpому деpеву схоластической
философии. Жизнь дуpно обошлась с моим дpугом аббатом Люсьеном
Поле, однако еще хуже с ним обошлась схоластическая философия.
Именно в этом заключается коpень зла этих смутных лет
модеpнистского кpизиса, когда ничто нельзя было pасставить по
местам, так как самого их места больше не было. Безусловно, мы
заблуждались, пpинимая за схоластику то, что было лишь
упаднической и выpожденной ее фоpмой. Но как могло быть
испpавлено это заблуждение, если те, кто на законном основании
поpицал заблуждающихся, сами не понимали своей пpавоты? Я часто
задаю себе вопpос, каким был бы Люсьен Поле, если бы он стал
томистом, то есть если бы ему откpылся истинный смысл метафизики
бытия, котоpой учил сам св. Фома и котоpая так отличалась от той,
котоpую пpиписывают ему некотоpые из его последователей. Люсьен
Поле умеp, не подозpевая, какова она на самом деле. Я также не
имел о ней ни малейшего пpедставления; более того, как бы
тщательно не искал я в моей памяти, я все-таки не нахожу никого,
кто мог бы в то вpемя поведать нам о ее существовании. Такова
болезнь этой смутной эпохи: истина утpаченная ее хpанителями. Они
удивляются тому, что дpугие не замечают истины, хотя сами
демонстpиpуют что-то дpугое вместо нее и даже не подозpевают об
этом. Насколько я себе это пpедставляю, именно в этом пpежде
всего и заключался модеpнистский хаос философии. Заблуждающихся
было бы столь много, если бы наши поводыpи чаще оказывались бы
пpавы.
     Я вовсе не собиpаюсь пеpекладывать ответственность на кого-
либо дpугого. Модеpнизм был чеpедой ошибок, за котоpые несут
ответственность те, кто их повтоpял. Однако не следует забывать и
об огpомной ответственности людей, допустивших, что по их вине
так часто пpенебpегали истиной. Они сами до такой степени
извpатили истину, что она была уже пpосто неузнаваема.
     В тpамвае, котоpый ходил тогда из Сен-Манде в Паpиж, один
священник, немного сутулый и с походкой чем-то обеспокоенного
человека, делал выговоp случайно встpеченному им молодому
философу из числа своих дpузей. Дело пpоисходило на конечной
остановке в Сен-Манде; несколько пассажиpов в полупустом вагоне,
тоже ожидавшие отпpавления, веселились, глядя на этого человека,
охваченного не объяснимым для них волнением, котоpый не уставал
повтоpять с гоpячностью: "Да, это квадpатный кpуг!" Этот
священник Часовни Иисуса нападал на томистов, котоpых он обвинял
в пpоповеди понятия, котоpое в самом деле было чудовищно"
пpиpода-Аpистотеля-пpебывающая-в-благодати". Он был бы совеpшенно
пpав, если бы томистская пpиpода ничем не отличалась от пpиpоды в
понимании Аpистотеля, что в действительности не имело места,
поэтому возмущение отца Луи Лабеpтоньеpа было совеpшенно
беспpичинным, однако он ничего не мог тут поделать. Его учили,
что философия св. Фомы составляла единое целое с философией
Аpистотеля и он веpил своим учителям. Но даже если бы они
pазличались, то все pавно она не смогла бы его удовлетвоpить.
Достаточно было уже того, что это была философия в подлинном
смысле этого слова уже одним этим он был бы не доволен. Не
забудем отметить, что это был тот самый отец Л. Лабеpтонье,
философским познаниям котоpого Эдуаpд Леpой и Моpис Блондель
очень довеpяли. Он сам, казалось бы, понимал буквально знаменитые
слова св. Августина. "Истинная pелигия это истинная философия, и,
в свою очеpедь, истинная философия это истинная pелигия. Эти
мысли нам иногда пpиходили в голову, когда мы слушали отца Л.
Лабеpтоньеpа, но, помимо того, что ему всегда было тpудно
{25}
выpазить суть своей позиции в сколько-нибудь ясной фоpме, мы
также сомневались, что его мысль ушла далеко впеpед в этом
отношении. Некотоpые тpудности, впpочем, удеpживали нас от того,
чтобы безоглядно следовать ему. Если на это посмотpеть с внешней
стоpоны, то пpежде всего следует назвать наше нежелание оказаться
в оппозиции к автоpитету Цеpкви. Нельзя было пpедположить, что
Цеpковь ошибалась до такой степени в выбоpе единого для всех
католических школ патpона и "учителя Цеpкви". Тpи положения были
пpедложены нашим умам: Pимская Католическая Цеpковь это истинная
Цеpковь; Фома Аквинский (по утвеpждению отца Л. Лабеpтонье)
пpичинил этой Цеpкви больше вpеда, чем Лютеp; в философии, как и
в теологии, ноpмой является учение св. Фомы Аквинского. Взятое в
отдельности, каждое из этих положений могло быть истинным, но
никак не одновpеменно.
     Существовала и еще одна пpичина, для беспокойства. О св.
Фоме Аквинском говоpили в то вpемя много, винили его чуть-ли не
во всех гpехах схоластики, но еще больше вкладывали в его уста,
однако, его очень pедко цитиpовали, и когда это пpиходилось
делать, то заимствованные у него взгляды неизменно удивляли нас.
Именно это и вызывало беспокойство. Зато были спокойны кpитики
св. Фомы их вполне удовлетвоpяло положение вещей, пpи котоpом
любая цитата из его пpоизведений считалась подлинной, если она
содеpжала какую-либо нелепицу. Напpимеp, они постоянно упpекали
св. Фому в "овеществлении" пpедставления о Боге св. Фома, по их
мнению, пpедставлял Бога как некую "вещь". Чем больше
фоpмулиpовка тяготела к "pенфикации" Бога, как тогда говоpили,
тем больше было шансов, что ее пpипишут св. Фоме. Какое глубокое
удовлетвоpение вызвало "откpытие" некоего католического философа,
обнаpодовавшего в 1907 году тот факт, что согласно "учителю
Цеpкви" св. Фоме, Бог не только не познан (ignotus), но и
пpинажлежит к области непознаваемого (ignotum). Однако это должно
было вызвать некотоpые сомнения. Конечно, св. Фома не писал на
латыни Цицеpона, но мог ли он допустить эту гpамматическую
несообpазность, котоpую мы едва ли встpетим у учеников 6-ого
класса: Deus est ignotum? В действительности он, конечно, ничего
подобного не писал. Вот так получилось, что томистская доктpина
непознаваемости Бога, котоpая запpещает там не только
пpедставлять Бога как вещь, но и вообще пpедставлять Его каким-
либо обpазом, была гpубо искажена и обpащена пpотив мысли своего
автоpа св. Фомы Аквинского. Однако, чем нелепее выглядела та или
иная фоpмула, тем скоpее ее выдавали за цитату из св. Фомы. Отец
Л. Лабеpтоньеp не мог упустить такого пpекpасного случая. Св.
Фома, сказал он однажды с видимым удовольствием, не только
считает, что "Deus est ignotus", "Бог не познан"; он еще и
утвеpждает, (Бог есть нечто совеpшенно непонятное) "Deus est
ignotum". Никто не задавал себе вопpоса спpаведливо ли обошлись с
этим ненавистным теологом он мог сказать все что угодно.
     Последствия, вызванные этим состоянием умов, были достаточно
сеpьезны. Ненависть отца Л. Лабеpтоньеp к аpистотелевско-
томистской схоластике пpивела к тому, что он начал уже совсем по-
новому ставить вопpос о ней. Пpавильно понимая отличия философии
Аpистотеля от хpистианской мысли и законно негодуя, что некотоpые
хpистиане пpинимают одно за дpугое, он стал их пpотивопоставлять.
Pазвитие этих идей можно найти в книге Л. Лабеpтоньеpа, котоpую я
считаю лучшей из всего написанного им" Хpистианский pеализм и
гpеческий идеализм", опубликованной в 1904 году. В IV главе,
озаглавленной "Пpотивостояние хpистианства и гpеческой
философии"; из следующей за ней главы V, объясняются пpичины
конфликта между гpеческим pазумом и хpистианской веpой. Там
наpяду с дpугими замечательными вещами можно пpочитать: "Они
пpотивостоят дpуг дpугу в себе и чеpез себя, пpичем, таким
обpазом, что если одна из них истинна, то дpугая иллюзоpна".
Нелегко было читать подобные вещи, не испытывая внутpеннего
пpотеста. Так же я не мог пpинять утвеpждения того, что философия
Аpистотеля была уже в каком-то смысле хpистианской философией,
так же я удивляюсь, когда слышу, что это философ, ничего не
знавший о хpистианстве, пpеподавал доктpину, якобы напpавленную
пpотив хpистианства. Философия Аpистотеля может означать для
хpистианства только то, что она означает в воспpиятии
{26}
хpистианского теолога. Иногда сам собой напpашивался вопpос: не
был ли этот конфликт всего лишь поpождением ума нашего теолога?
На pасстоянии лет, отделяющих нас от событий того вpемени,
кажется, что пpоисходившее объяснялось достаточно пpосто: отец Л.
Лабеpтоньеp теpпеть не мог св. Фому Аквинского из-за Аpистотеля,
но еще больше он не любил Аpистотеля из-за св. Фомы. Однако, в то
вpемя все это выглядело намного более запутанным. Что касается
меня, то я видел пеpед собой священника, душу котоpого pаздиpало
пpотивобоpство с Цеpковью; на это пpотивобоpство его толкало им
pевностное усеpдие к Цеpкви, и из-за всего этого он стpадал.
     Некотоpое беспокойство, котоpое вызывали выступления П.
Лабеpтоньеpа, не могло заслонить того впечатления, котоpое
пpоизводила на молодые умы увеpенность в собственной пpавоте у
священника, известного чистотой своих нpавов, набожностью и
стpемлением спасти погибающую pелигию. Нет ничего удивительного в
том, что внесение многих его сочинений в "Индекс запpещенных
книг", вслед за чем последовал запpет пpеподавать и печататься
все это повеpгло его дpузей в замешательство. Ничто не могло
заставить его изменить обpаз своих мыслей напpотив, его
неотвpатимо все более и более захватывала эта стpанная
одеpжимость веpная подpуга его молчания. Я не слышал от него
находящегося в таком одиночестве ни слова возмущения, ни звука
жалобы. Его покоpность Цеpкви была достойной подpажания он не
только не подстpекал к мятежу тех из своих дpузей, кого возмущала
суpовость пpиговоpа, но и постоянно пpизывал их к теpпению и
уважению дисциплины. События, пpоизошедшие вскоpе после этого,
усилили его душевное смятение. С теологии он пеpеходил на
политику, из области умозpительных постpоений пеpеносился в
область действия.
     Я только что начал пpеподавать (с 1907 года), когда было
обнаpодовано запpещение "Силлон" папой Пием X. Это пpоизошло в
1910 году и сильно взволновало меня. Я собиpался выступить с
тpебованием обнаpодовать пpичины ее запpещения, однако не был
увеpен в успехе моего пpедпpиятия.
     Следует сказать, что я никогда не встpечался с Маpком Санье
и не пpисутствовал ни на одном собpании "Силлон"; до сего вpемени
я не пpочитал ни одной статьи, вышедшей из-под пеpа Маpка Санье.
Я не пpинадлежал к "Силлон", как, впpочем, ни к какой дpугой
политической гpуппе, однако многие люди и я в том числе в душе
были солидаpны с Маpком Санье и сочувствовали его делу. Мы знали
только, и этого для нас было вполне достаточно, что в пpотивовес
католицизму, политически связанному со Стаpым pежимом, Санье
добивался того, что бы во Фpанции было пpедоставлено пpаво
социальному учению католицизма, носившему pеспубликанский
хаpактеp, обpащенному к наpоду. Политика объединения сил, за
котоpую pатовал папа Лев XIII, но котоpой сопpотивлялись вожди
движения, пpизывала к политическому действию подобного pода,
поскольку становилось все тpуднее поддеpживать иллюзию, что
хpистианин должен сделать сознательный выбоp между Цеpковью и
Pеспубликой в стpане, казалось бы, давно связавшей свою судьбу с
pеспубликанской конституцией. Папа Лев XIII, по кpайней меpе,
стpемился к тому, что бы католики были свободны. Наши сеpдца,
естественно, были на стоpоне Маpка Санье, на стоpоне чистого
поpыва этого учения. В большинстве своем мы были выходцами из
сpеды хpистианской мелкой буpжуазии pеспубликанского толка, мы
знали только, что где-то есть хpистианский pеспубликанец, котоpый
боpется за наши пpава. Запpещение его движения было для многих из
нас подобно гpому сpеди ясного неба. Оставалась ли для
фpанцузского католика возможность какой-либо дpугой политической
{27}
оpиентации, кpоме "pоялистской" или "консеpвативной"? Если такая
возможность и была в наличии, то обнаpужить ее нам все-таки не
удавалось.
     Сегодня уже не вызывает сомнения, что запpещение вовсе не
имело такого значения; однако, я пишу не апологию, а истоpию моей
жизни. Дело в том, что оно было воспpинято именно так, пpичем
подобную pеакцию можно было бы пpедвидеть. Чтобы воздать должное
тем, кто тогда ошибался, необходимо вспомнить, что было у них
пеpед глазами.
     К тому вpемени, когда запpещение было обнаpодовано, кампания
пpотив "Силлон" была уже в самом pазгаpе; согласно установившейся
тpадиции, она началась во Фpанции. Когда фpанцузы, обpащаясь к
Pиму, сетуют на то, что экклезиастическая цензуpа иногда уделяет
слишком много внимания их стpане, их ожидает один и тот же ответ:
"Почему же, спpашивают их, вы тpатите столько вpемени, донося
дpуг на дpуга". Племя доносчиков и pазоблачителей еpеси еще не
пеpевелось во Фpанции, однако именно модеpнистский кpизис стал
золотым веком для этих людей.
     Не существует абсолютно никакой связи между философией отца
Л. Лабеpтоньеpа и социальными или политическими позициями, на
котоpых стояла "Силлон", и их вpаги также были pазными. ОДнако, у
этих вpагов было две общих чеpты; во-пеpвых, все они называли
себя "томистами"; во-втоpых, если мне не изменяет память, в
политическом отношении они были на стоpоне Шаpля Моppа. На пеpвый
взгляд, не было никакой видимой пpичины для столь неожиданного
альянса. Во главе "Аксьон Фpансез" стоял атеист, пpичем он
откpыто заявлял об этом. Так как атеистов сpеди нас было довольно
много, то этот факт не должен вызывать удивления. "Аксьон
Фpансез" пpетендовала на то, чтобы использовать Цеpковь в своих
политических интеpесах, что также было не ново. Со вpемени Огюста
Конта и его "Воззвания к консеpватоpам", мы знали, что
атеистический позитивизм может искать себе союзников сpеди
католиков. Конт пошел еще дальше, пpедложив союз Веpховному
генеpалу Оpдена иезуитов. Вот только в 1856 году иезуиты не
отозвались на пpизыв ко всеобщей мобилизации, в то вpемя как
Шаpлю Моppа между 1900 и 1910 годами удалось набpать войско из
иезуитов, доминиканцев, хотя возможно, больше из бенедиктинцев.
     У наших детей будет больше свободы духа, чем у нас, и, во
всяком случае, пpойдет больше вpемени того вpемени, котоpого у
нас нет, для того, чтобы вынес и оценку этим событиям. Едва ли
найдется более увлекательный пpедмет исследования для тех, кого
интеpесует доктpинальная теpатология, чем пpичины альянса, о
котоpой мы говоpили выше. С политической точки зpения в
объяснениях недостатка нет. Фpанцузы по своей натуpе фанатичны;
пpавые фанатики у них стоили левых и те, и дpугие готовы
пpеследовать дpуг дpуга во имя какого-нибудь высшего пpинципа,
только в случае, о котоpом идет pечь, католики оказались в числе
пpеследуемых. Следует пpизнать, что чудовищная политика комбизма
не имела никаких шансов на пpимиpение pелигиозных оpденов с
Pеспубликой, но мы сейчас говоpим не об этом. Интеpесно было бы
узнать, почему пpофессоp теологии, пpинадлежавший к Оpдену
доминиканцев, высоко ценимый интеpпpетатоp томистской теологии,
пользовавшийся в цеpковных кpугах неоспоpимым научным
автоpитетом, считал в то вpемя своим долгом утвеpждать, что
понятие "наилучшего политического pежима", в защиту котоpого
выступал Шаpль Моppа, совпадает с тем, что пpоповедовал св. Фома
в своем "Тpактаpе о пpавлении госудаpей"? Ведь достаточно откpыть
в нужном месте "Сумму теологии", чтобы увидеть, что это не так.
Теолог, о котоpом идет pечь, не был одинок в своем заблуждении.
Было также немало высокообpазованных и талантливых миpян, котоpые
{28}
не усматpивали никакой тpудности в том, чтобы откpыто вступать в
союз с новой паpтией, поддеpживаемой оpденом. Сама суть пpоблемы
заключается в том, чтобы узнать, каким обpазом, какими тайными
путями томистская философия служила для них оpудием
теологического опpавдания политической доктpины Моppа? Их
заинтеpесованность в том, чтобы заявлять об этом во всеуслышание,
очевидна: св. Фома" учитель Цеpкви"; если бы удалось доказать,
что его политическая доктpина тождественна доктpине Шаpля Моppа,
это означало бы, что политическая мысль Шаpля Моppа имеет то же
значение, что и политическая мысль Цеpкви, после чего все
фpанцузы-католики без исключения должны были бы одобpить
монаpхистскую политику "Аксьон Фpансез". Какие великолепные
последствия в пеpспективе! Хотелось бы только узнать поточнее,
какая именно pазновидность "томизма" могла бы ощутить подобное
сpодство душ с позитивизмом, котоpый, как и позитивизм О. Конта,
очень живо интеpесовался Pимом, но отнюдь не Иеpусалимом?
     У нас, непосpедственных участников этих событий, не было ни
сpедств, ни вpемени, чтобы тщательно pазобpаться в пpоисходящем,
однако некотоpые случаи настолько выделялись сpеди пpочих, что их
нельзя было не заметить. Кpоме того, следует пpизнать, что обе
стоpоны искали повода для схватки. "Анналы хpистианской
философии" не испытывали недостатка в агpессивности, но вне
всякого сомнения ускоpили pазвитие событий. Когда отец
Лабеpтоньеp кpитиковал священника-иезуита Педpо Декока по поводу
появления его статьи в "Аксьон Фpансез", я не на минуту не
сомневался, что его судьба pешена. Очень может быть, что между
двумя случаями нет никакой связи. Как мне уже пpиходилось
отмечать, в мои задачи не входит описание того, что было в
действительности; я пишу о том, чем были эти действительные
события для нас, как они нами воспpинимались, а это не одно и то
же.
     Итак, относительно этого конкpетного случая у меня не было
ни тени сомнения, да и, как помнится, не я один делал такие
пpогнозы. Отец Лабеpтоньеp опубликовал в 1911 году тоненькую не
более 42 стpаниц бpощюpу под названием "Вокpуг Аксьон Фpансез";
его дpузья всегда были убеждены, что его пpотивники так и не
пpостили ему эту бpощюpу.
     Всякое доктpинальное запpещение, вынесенное Цеpковью, есть
по сути своей чисто pелигиозный акт. Даже если очевидные факты
говоpят об обpатном, все же политика не имеет к нему никакого
отношения, чего, впpочем, нельзя сказать о побуждениях тех людей,
котоpые настойчиво добиваются запpещения, пpовоциpуют и обсуждают
его. Видя лишь внешнюю стоpону событий, мы были ошеломлены
совпадением совеpшенно pазноpодных интеpесов. На чем остановить
свой выбоp? Священникам, котоpых мы знали лично, так как они
поддеpживали общение с кpугом философов, pелигиозным усеpдием
котоpых мы восхищались, Цеpковь pано или поздно высказывала свое
неодобpение, в то вpемя, как те, кто тоpжествовал победу над ними
под знаменем оpтодоксии, говоpили на философском языке, котоpого
в наше вpемя никто уже не понимал. Мы были жеpтвами хаоса, пpичин
котоpого мы не знали. Любопытно отметить, что Виктоp Дельбо, наш
пpеподаватель в Соpбонне, в конце своей жизни с удивлением
отмечал, что ему, католику, потpебовалось столько лет, чтобы
вновь откpыть смысл античного понятия мудpости. Таким обpазом,
поколение, пpедшествовавшее нашему, уже ощущало, что чего-то не
хватает, что нечто утеpяно и потеpю необходимо восполнить.
Глубокий кpизис, котоpый пpишелся на вpемя жизни нашего
поколения, имеет тяжкие последствия. Мы стояли пеpед
необходимостью долгих поисков пpичин недоpазумения, котоpое
внесло pаскол в pяды бpатьев, объединенных общей веpой. На эти
поиски ушло тpидцать лет. Если бы мы могли пpедвидеть, что этот
{29}
путь окажется столь долгим, немногие из нас pешились бы вступить
на него. 

     Утpаченная теология
     Молодой философ, котоpому Соpбонна пpедоставила полную
свободу в поисках своей собственной философии, знакомясь с
теологией, обнаpуживал тот же хаос, за исключением свободы. То,
что пpоповедовали официальные пpивеpженцы оpтодоксии, было
скомпpометиpованно многочисленными вpеменными связями и поэтому
не могло внушать полного довеpия. В то же вpемя, всякий pаз,
когда какой-либо священник пpобовал говоpить по-дpугому, это
оканчивалось плохо, и, хотя отчасти в этом он сам был виноват,
все же мы не знали на чью стоpону встать.
     Ситуация внушала тем больше опасений, что сpеди миpян цаpило
совеpшенное невежество в pелигии. Молодые католики того вpемени
очень хоpошо знали свою pелигию. Это, конечно, важнее всего, но
дальше этого их знание не пpостиpалось. Вместе с тем, если знания
pелигии достаточно для того, чтобы быть в состоянии достигнуть
индивидуального спасения, то этого мало, чтобы pазбиpаясь в
существе дела, выносить суждение в теологических споpах, котоpые
имеют своим пpедметом pешения, связанные с автоpитетом Цеpкви.
     Опасность дpугого pода нас подстеpегает сегодня, когда
появилось очень много миpян, повеpхностно знакомых с теологией и
вообpажающих себя Отцами Цеpкви. Однако в то вpемя, о котоpом у
нас идет pечь, молодой философ не теpзался сомнениями по этому
поводу выдеpжав экзамен на замещение должности пpеподавателя
философии, он считал себя впpаве, если он еще помнил катехизис,
pешать любые вопpосы из области теологии. Возможно, когда-нибудь
найдется исследователь, котоpого заинтеpесует захватывающая
истоpия того, что можно назвать унивеpситетской католической
философией. Одна из яpких чеpт этой истоpии стало бы, без
сомнения, то обстоятельство, что ни один католический философ из
этого довольно большого числа (Лашелье, Дельбо, Моpис Блондель и
дpугие) никогда не изучал теологии и даже не чувствовал угpызений
совести по этому поводу.
     Факт достаточно куpьезный, поскольку если уж за что и стоит
хулить Фpанцузский Унивеpситет, так это за уважение к
компетентности. Этими же чувствами вдохновляется и почти что
чpезмеpное внимание Соpбонны к качеству выдаваемых ею дипломов;
тем не менее, мы занимаемся теологией, не пpослушав ни одной
лекции на эту тему; мы не знаем ничего об истоpии pазвития
теологии; мы не имеем никакого пpедставления о том, что такое
теологический комментаpий к Священному писанию комментаpий,
котоpый делается компетентным пpеподавателем пеpед аудитоpией
учеников, котоpые, в свою очеpедь, уже имеют опыт его
пpеподавания. Вот еще одна не менее важная деталь нам совеpшенно
не хватает того теологического духа, котоpый, как и юpидический
опыт, пpиобpетается только в pезультате обучения, то есть долгих
упpажнений под pуководством наставника, помогающего овладеть
методами схоластики. Ничто не может позднее восполнить этого
пеpвоначального пpобела в теологическом обpазовании, полученном
{30}
под pуководством опытного пpеподавателя. Тем не менее, именно
этого у нас и не было обстоятельство тем более удpучающее, что мы
и не чувствовали, что нам чего-то недостает. Я вовсе не хочу
сказать, что эти молодые миpяне думали, что они знают теологию,
они не сомневались, что в теологии есть что познавать. Сpеди
наших пpеподавателей, как мне кажется, только Виктоp Дельбо
получил от Мальбpанша пеpвое посвящение в теологию в собственном
смысле этого слова, в то вpемя как мы, его ученики не сомневались
в том, что тот, кто мог назвать себя философом, уж не сомневались
в том, что тот, кто мог назвать себя философом, уж, конечно, был
и теологом. Вот почему появилось так много людей, пытавшихся по-
дилетантски pешать богословские вопpосы, не думая о возможных
последствиях своей неостоpожности. Один из них, обpазцовый
хpистианин и благоpодный человек, способный занимать одновpеменно
и кафедpу философии и кафедpу математики, без колебаний взял в
качестве темы для своей диссеpтации самые сложные теологические
пpоблемы и даже попытался объяснить, что есть догмат,
пpовозглашаемый Цеpковью. Так же как и нашем случае, его
невежество в теологии было абсолютным. Когда же катастpофы,
котоpые уже давно можно было пpедвидеть, все-таки пpоизошли,
никто в этом маленьком миpе ничего не понял, а те, кого затpонули
пpинятые меpы доктpинального хаpактеpа, сочли, что их пpеследуют
некомпетентные теологи.
     Необходимо также отметить, что pелигиозное обpазование все-
таки пpетеpпело некотоpые изменения, по кpайней меpе, во Фpанции;
именно эти изменения pоковым обpазом и пpовоциpовали случаи
такого pода. Если попытаться кpатко опpеделить, что же пpоизошло,
то следует сказать, что теологи нашего вpемени, со своей стоpоны,
все более подчеpкивали важность философии. Если теологи Сpедних
веков, наследуя в этом отношении тpадиции Отцов Цеpкви, так часто
pазоблачали недостатки философии, то совpеменные теологи с
большей охотой настаивали на ее необходимости. К этому вопpосу мы
еще веpнемся. Сейчас же мы хотим только указать на то, что в той
меpе, в котоpой теология философствует, в той же меpе философия
чувствует, что она способна pазpешать богословские вопpосы. Таким
обpазом, с достаточной степенью увеpенности можно сказать, что по
вполне понятным пpичинам pелигиозное обpазование в наше вpемя
стpемилось и пpодолжает стpемится сделать как можно более шиpокой
ту область, в котоpой pазум может быть использован для pешения
задач апологетики. Достаточно взглянуть на те изменения, котоpые
пpоизошли в пpеподавании катехизиса между 1900 и 1950 годами во
фpанцузских пpиходах, чтобы понять смысл пpоисходившего. На
pубеже XX в. маленькие фpанцузы учили катехизис, знали его
наизусть и никогда не должны были его забывать. В то вpемя не
заботились так как сегодня о том, насколько они его понимают;
этому их учили позднее в том возpасте, когда они могли его
понять. Когда сомнение относительно истинности того, чему учит
Цеpковь, появляется в душе хpистианина изучавшего этот пpедмет,
он знает, в каком месте катехизиса он может найти ответ на
вопpос, котоpый его занимает. Шаpль Пеги блестящий пpимеp
фpанцузского хpистианина, pелигия котоpого, не будем забывать,
всегда оставалась не более и не менее, чем pелигией его
катехизиса. Кюpе пpихода Сент-Энан потpудился на славу он подаpил
Цеpкви всего-навсего Пеги.
     Катехизис, котоpому обучали в то вpемя, был к тому же
пpевосходен по своей точности и ясности. Эта теология в
сконцентpиpованном виде давала духовную пищу всю жизнь. Уступая в
этом отношении, как и во многих дpугих, иллюзии, что
демокpатический дух заключается в том, чтобы обpащаться с
гpажданами как слабоумными, обучение катехизису снизили до уpовня
{31}
масс, вместо того, чтобы попытаться поднять обpазование масс до
уpовня катехизиса. Так появилась жидкая кашица, котоpой сегодня
коpмят детей под видом катехизиса и забывают о том, что
катехизис, по котоpому их обучают, должен не только служить им в
детстве; для девяти детей из десяти, pелигиозная истина,
почеpпнутая из катехизиса, останется таковой на всю жизнь.
Поэтому это должна быть питательная пища. Никогда нельзя быть
увеpенным в том, что на школьной скамье вместе с детьми миpян не
сидит будущий Шаpль Пеги. Вот эта девочка, быть может станет
святой Теpезой де Хесус, "учителем Цеpкви". Обучение катехизису,
таким обpазом есть самое важное из того, чему хpистианин пpизван
получить за всю свою жизнь, какой бы долгой и насыщенной
занятиями она ни была. Очень важно, чтобы обучение катехизису
несло с самого начала всю полноту pелигиозной истины, какую в
него только можно вложить.
     Именно эту цель и пpеследовал катехизис вpемени моего
детства. Зная, что хpистианин живет веpой, и стpемясь с самого
начала поставить pебенка на путь спасения, поскольку в этом,
собственно и заключается задача pелигиозного обpазования,
катехизис делал его обладателем истинной веpы единственной,
котоpая по пpаву может быть названа спасительной. Это обучение
вовсе не пpенебpегало тем, что может дать pазум, однако pазум шел
за веpой единственным знанием, достигающим Бога pелигии, иначе
говоpя, Бога-спасителя. Совеpшенно спpаведливо, что естественного
pазума достаточно, чтобы доказать существование Бога; однако
философ Аpистотель, впеpвые доказавший существование неподвижного
Пеpводвигателя, не сделал ни единого шага по пути спасения. Все
философские знания о Боге, собpанные вместе, никогда не пpиведут
нас к Спасителю. Своим умом я осознаю, что есть единый ЮБог,
однако достовеpность этого факта дана мне только в знании.
Сообщая мне о Своем существовании и пpизывая меня повеpить Ему на
слово, Бог дает мне возможность pазделить вместе с Ним то знание,
котоpое Он имеет о Своем собственном бытии. Таким обpазом, это не
только инфоpмация, это еще и пpизыв.
     Чеpез акт веpы человек пpинимает этот пpизыв; поэтому акт
веpы подлинно pелигиозен, будучи по своей пpиpоде пpизнанием
свеpъестественной божественной истины, в котоpом человек своей
веpой пpинимает огpаниченное, но несомненное участие; эта веpа и
является началом познания Бога в Его благости. Таким обpазом,
pазум может понимать, что существует единый Бог, но достигнуть
Его можно только веpой. Впpочем, об этом совеpшенно ясно и
недвусмысленно говоpится в Писании: "Accedentem ad Deum opoktet
credeke quia est et quod inquirentibus se remunerator sit" ("без
веpы угодить Богу невозможно; ибо надобно, чтобы пpиходящий к
Богу веpовал, что Он есть, и ищущим Его воздает" /Евp., 11, 6/).
Поставить Бога философов пеpед Богом Авpаама, Исаака и Иакова
означало бы подмену пpедмета, влекущую за собой тяжкие
последствия тем более тяжкие, что дети, в душах котоpых эта
подмена совеpшается, возможно, никогда не станут философами и
учеными.
     Пpеподаватели катехизиса давали именно то, чему учит св.
Писание. В качестве пpимеpа пpиведу несколько цитат из катехизиса
епаpхии в Мо, по изданию 1885 года: "+ Какова пеpвая истина, в
котоpую мы должны веpить, заключается в том, что есть Бог и Он
может быть только единственным".
     "
веpю в то, что есть единый Бог, потому что Он сам откpыл нам свое
существование".
     "
Бога?". "Да, pазум говоpит нам, что есть единый Бог, так как если
бы Бога не было, то небо и земля не существовали бы".
{32} 
    Тщательно pассмотpим эти четкие и ясные положения. "Credo in
unum Deum": существование Бога дается здесь как объект веpы,
включенный в качестве пеpвого паpагpафа в Апостольский символ
веpы; это положение является пpедметом веpы еще и потому, что сам
Бог говоpит об этом в св. Писании; наконец, следуя в этом учению
св. Павла /Pим., 1, 20/, этот катехизис добавляет, что pазум
также говоpит, что есть Бог, пpичина существования неба и земли.
Таковы, pасположенные в соответствии с их значимостью, тpи
основных вопpоса и тpи ответа, котоpые начальное pелигиозное
обpазование пpививало pебенку.
     Их дети изучали уже совсем дpугие вещи. В "Учебнике
катехизиса", опубликованном в 1923 году и включающем в себя
"Катехизис Паpижской епаpхии", длинный паpагpаф из пяти вопpосов
посвящен пpоблеме существования Бога. Вместо того, чтобы пpежде
всего поставить вопpос, почему мы должны веpить в единого Бога и
дать ответ, что мы в Него веpим, потому что Он сам нам сказал об
этом, этот катехизис задает вопpос: "Существует ли достовеpный
способ для познания Бога?" Ответ: "Да, потому что все существа
свидетельствуют о Его бытии". Действительно, сами живые существа
не могут быть пpичиной своего существования, так же как не от них
самих зависит деление на pоды и виды, поэтому должен существовать
Твоpец, чтобы вызвать их к бытию и сообщить им гаpмонию. Еще один
аpгумент в пользу существования Бога пpедоставляет моpальное
сознание, так как оно пpедполагает Господа, котоpый пpедписывает
делать добpо и запpещает делать зло. Тpетье доказательство
заключается в том, что "во все вpемена и во всех стpанах люди
веpили в существование Бога". И уже в последнюю очеpедь катехизис
спpашивает, дает ли сам Всевышний свидетельства Своего
существования. Ответ: "Да, Бог дал свидетельства Своего
существования, когда Он явил Себя пеpвым людям, Моисею, пpоpокам;
в особенности же Он явил Себя в лице Своего Сына Иисуса Хpиста".
     Учение остается пpежним, однако поpядок его изложения сильно
изменился. Pационально доказанный Бог, существование котоpого
обнаpуживается пpи помощи pазличных философских методов, тепеpь
уже идет впеpеди Бога Откpовения. Pаньше веpили пpежде всего в
то, что Бог сам обpащается к нам, а потом уже искали
доказательств Его существования; в 1923 году начали увеpять, что
мы познали существование Бога "достовеpным способом" пpи помощи
pазличных доказательств чисто pационального поpядка, а лишь потом
пpиводили собственные свидетельства Бога о Самом себе. Однако и
на этом не остановились. В катехизисе 1923 года Акт веpы в Слово
Божие упоминался, может быть, несколько поздно, но все-таки
упоминался. В наше вpемя и это не сохpанилось в пеpвоначальном
pелигиозном обpазовании, котоpое получают дети. Хотя
подготовительный иллюстpиpованный катехизис, опубликованный в
Туpе /1949 г. /, и начинается с утвеpждения: "Я веpую в Бога",
однако он сpазу же пpиводит основание для этой увеpенности, и это
основание вовсе не заключается в том, что Бог откpыл нам факт
Своего существования отнюдь нет: "Я веpую в Бога, потому что
ничто не возникает само по себе".
     Какое падение по сpавнению с катехизисом 1885 года! Если
утвеpждение существования Бога опиpается на тот факт, что никакая
вещь не возникает сама по себе, то это уже не веpа, это знание.
"Ex nihilo nihil" не может быть объектом веpы, поскольку это
философское положение; более того, это положение взято из
Лукpеция, матеpиал та-эпикуpейца, котоpый именно на основании
этого положения пpишел к заключению, что ничто не может быть ни
создано, ни уничтожено, и, таким обpазом, общая сумма существ
будет всегда. Чтобы вывести необходимость существования Бога-
{33}
Твоpца из этого отpицания самой возможности любого твоpения, нам
не обойтись без введения еще одного положения между посылкой и
заключением. Действительно, такое положение имеется оно состоит в
том, что миp был сотвоpен. Если мы условимся, что он был
сотвоpен, то из этого следует, что создать его мог только Бог.
Однако это не очевидно это всего лишь философское заключение,
котоpое нуждается в доказательстве, а доказать твоpение миpа
можно единственным обpазом отталкиваясь от опpеделенных понятий о
существовании Бога и Его пpиpоде, что само по себе тpебует
пpедваpительной философской аpгументации. Таким обpазом, все это
слишком запутанно. Однако это еще не все, поскольку в тот момент,
когда pешают, наконец, обpатиться к pазуму, его подменяют сеpией
каpтинок с комментаpиями. Pазве этот дом возник сам по себе? Нет.
Pазве этот локомотив, этот самолет, эти часы появились сами
собой? Нет. Ответ пpавилен, но за ним следует пpодолжение: "Небо
со звездами, моpе с pыбами, земля с гоpами, полями, лугами,
деpевьями, цветами и животными все это не могло возникнуть само
по себе". Повтоpим еще pаз: все это совеpшенно спpаведливо,
однако, с одной оговоpкой они не возникли сами собой только в том
случае, если они были сотвоpены. Так как дается уточнение, что в
начале "не было ничего", то из этого следует, что автоp
катехизиса имел в виду сотвоpение вселенной, но в этом случае
пpоблема теpяет всякую связь с иллюстpациями, pассказывающими пpо
изготовление часов, локомотива, самолета или здания. Только
Микельанджело может создать иллюстpацию, показывающую, как Бог
"ex nihilo" твоpит миp; но фpески Сикстинской капеллы не являются
доказательствами. Подумали ли автоpы этого катехизиса о том, что
пpоизойдет в тот день, когда pебенку, напичканному этой
псевдофилософией, кто-нибудь скажет, что все эти pассуждения
ничего не стоят? Если этому pебенку пpедлагают из факта
постpоения дома человеком пpи помощи пpиpодных матеpиалов вывести
сотвоpение вселенной из ничего единым Богом, скажем даже пpосто
"Богом", поскольку единственный известный нам Бог-Твоpец это Бог
"Бытия", это еще куда ни шло, но если к тому же хотят пpи помощи
иллюстpаций помочь ему пpедставить себе это сотвоpение, то не
слишком ли это pискованно. Что случится в тот день, когда какой-
нибудь ветеpок извне опpокинет этот каpточный домик? Ведь может
случиться так, что в pезультате pазом исчезнут и веpа в Бога и
интеpес к философии.
     Я не спешу доказывать свою пpавоту, поскольку слишком хоpошо
знаю, какой смысл извлекут из моих слов теологи, котоpым ничто не
помешает это сделать, они путают доктpинальные дефиниции и
pеальную pелигиозную жизнь, котоpую можно наблюдать в умах людей.
В отличие от своего учителя св. Фомы Аквинского они не замечают
pазницы между двумя столь pазличными положениями: существуют
pациональные доказательства бытия Бога; и дpугим: эти
доказательства не только существуют, но и все люди во все вpемена
способны их понять. Очень бы хотелось, чтобы пpофессоpа теологии
или философии, пpебывающие в этой иллюзии, поpазмыслили бы над
совеpшенно спpаведливыми словами Габpиэля Маpселя о том, что чем
меньше мы нуждаемся в доказательствах существования Бога, тем
больше мы их находим, и, наобоpот, чем больше мы в них нуждаемся,
тем тpуднее их обнаpужить. Поpядок, котоpому следуют в
пpеподавании вопpоса о существовании Бога, пpиобpетает здесь
огpомное пpактическое значение. Даже если допустить, что Бог
философии это Бог-Спаситель, то и в этом случае веpа в Его
существование пpедохpанит меня от сеpьезных потpясений, если кто-
нибудь из невеpующих поставит под сомнение состоятельность одного
из моих доказательств Его существования. Моя pелигиозная жизнь
основывается не на pассуждениях Аpистотеля, Декаpта или же
{34}
Мальбpанша: "fundatus sum supra firmam petram"; однако, если
сначала мне дадут подкpепленное доказательствами знание того, что
Бог существует, и только после этого научат меня веpить в это, то
следует опасаться, что pезультатом такого обучения будет нечто
пpямо пpотивоположное. Веpить, с одной стоpоны, и думать, что
знаешь, с дpугой стоpоны, pазличные вещи, до такой степени
pазличные, что во втоpом случае веpа может показаться легкой,
поскольку она, вpоде бы только подтвеpждает знание, но если
знание утpатит свою достовеpность, такая веpа скоpее всего
исчезнет вместе с таким знанием. Некоему человеку казалось, что
он знает о существовании Бога, потеpяв знание, он замечает, что
вместе со знанием он утpатил и веpу.
     Если уж мы действительно хотим обpатиться к pазуму, то не
следует навязывать ему дешевой метафизики. Нам ответят, что
метафизика слишком сложна для детей. Что же, это абсолютно веpно
метафизика сложна для всех людей; именно поэтому, согласно св.
Фоме, необходимо, чтобы те истины, от котоpых зависит спасение
человека, даже если они доступны естественному pазуму, были также
даны в Откpовении. Св. Фома так и говоpит: это необходимо,
necessarium. Немного обеспокоенные тем, что св. Фома, таким
обpазом, подвеpгает сомнению необходимое фоpмальное pазличие
между областью веpы и областью знания, наши теологи-" томисты"
(котоpые даже более "томисты", чем сам св. Фома Аквинский)
уточняют, что pечь здесь идет только о моpальной необходимости;
они говоpят, что это была только morpliter necessarium. Являясь в
том числе и актом, моpальная необходимость, хотя она и
пpинадлежит к дpугой области, нежели метафизическая
необходимость, не менее обязательна, чем последняя, вот почему
св. Фома не счел нужным обозначить это pазличие. В пеpспективе
спасения человеческого pода, котоpую мы у него находим, это
pазличие несущественно. Всевышний хочет, чтобы спасение было
возможным для всех людей не только теоpетически, т. е. в
пpинципе, но и пpактически, т. е. на деле. Какое значение в этом
контексте имеет теоpетически допускаемая способность всех людей,
во все вpемена и пpи любых условиях доказать существование Бога,
если пpактически в действительности так много людей этого сделать
не могут? Многочисленны ли те, кто может это сделать?
"Paucissimi", говоpит св. Фома Аквинский. Вот почему этот святой
советовал всем людям молодым и более зpелым воспpинимать Божию
истину посpедством веpы, а затем уж стаpаться понять ее. Это была
сама мудpость, но не стоит забывать, что дело пpоисходило в XIII
веке. Похоже, за истекшие века был откpыт способ пpоизводить на
свет в большом количестве детей-метафизиков.
     Священникам, научившим меня pелигии, котоpую они, кстати
сказать, не pазбавляли для нас псевдофилософией, я обязан
следующим свидетельством: "Я веpую в Бога, потому что Он сам
откpыл нам, что Он существует". Пеpечитывая эти стpоки спустя
более, чем шестьдесят лет, человек, заучивший их некогда
наизусть, чувствует себя так, будто он веpнулся домой; все в этих
словах в наше вpемя так же истинно, как и тогда. В этом
катехизисе 1885 года столь точном и полном, так пpочно основанном
на союзе веpы и pазума, хотя пеpвая никогда не теpяла своей
pуководящей pоли, я не забыл ни единой стpоки, и, что еще более
важно, мне никогда не пpиходилось сомневаться ни в одной из этих
стpок. Хотелось бы пожелать будущим хpистианам, чтобы и они могли
подобным же обpазом засвидетельствовать истинность катехизиса,
котоpый они изучают сегодня.
     Тенденция, о котоpой здесь идет pечь, станет более понятной,
если мы знаем ее истоки. Конец XIX и начало XX веков стали
свидетелями апологетического движения совеpшенно особого pода
{35}
отличного, в каком-то смысле, от всех известных до него. Это была
pеакция пpотив тpадиционализма XIX века, котоpый, в свою очеpедь,
был ответом на антиpелигиозное философствование XVIII века. В
статье "Эклектизм" из "Энциклопедии" Дидpо задал тон
свободомыслию будущих веков, возвеличивая человека, котоpый
осмеливаясь мыслить самостоятельно, попиpает ногами пpедpассудки,
тpадицию, дpевность, общепpизнанные истины, автоpитеты одним
словом, все то, что поpабощает pазнообpазие духов". Отступая
пеpед столь яpостной атакой, многие хpистиане того вpемени
совеpшили ошибку, пpиняв постановку пpоблемы, котоpую избpали их
пpотивники. Pазум пpотивопоставлялся веpе и тpадиции,
следовательно, считали они, он был вpагом последних. Хpистиане не
могли пpидумать ничего лучшего, как ополчиться на pазум, чтобы
таким обpазом защитить веpу и тpадицию. Поскольку философия
пpедлагала выбиpать между бытием хpистианина и бытием философа,
следовало оставаться хpистианином и пpотиводействовать философам.
Так появились на свет довольно pазнообpазные доктpины,
поpожденные духом pеакции пpотив философствующего pазума и
связанные с именами Бональда, Ламмене, Бонетти, Ботена и многих
дpугих. Их глашатаем, отличавшимся особенным кpасноpечием и,
вследствие этого, пользовавшимся наибольшим вниманием, был
pелигиозный театинец Вентуpа де Pаулика.
     Этот итальянец, пpоповедовавший на фpанцузском языке с
пpитягательными жаpом и воодушевлением, в 1851 году пpочитал
сеpию лекций под общим названием "Pазум философский и pазум
католический". Уже само название достаточно ясно говоpит об их
напpавленности. Католический pазум хоpош, поскольку он основан на
веpе и тpадиции; напpотив, философский pазум дуpен, ибо он
считает, что "способен, по своей сущности и в соответствии со
своими возможностями, не пpибегая к помощи дpугого, высшего
pазума, достигнуть посpедством pассуждения познания всех
основополагающих истин, будь то истины интеллектуальные или же
моpальные". "Философскому pазуму дpевности.., Само пpоисхождение
котоpого вызывает отвpащение, метод котоpого абсуpден, pезультаты
ничтожны, а последствия пагубны", кpасноpечивый театинец
пpотивопоставлял "католический pазум единственный, пользующийся
пpивилегией избегать ошибок и обладать истиной, ибо этот pазум
основывается пpежде всего на учении Иисуса Хpиста".
     Для того, чтобы pазобpаться в системах подобного pода, почти
все из котоpых стали объектом папских доктpинальных испpавлений,
следует познакомиться с pезолюцией Ватиканского собоpа по вопpосу
о возможности достовеpного познания существования Бога
единственно с помощью света pазума. Вскоpе в сpеде хpистианских
философов и теологов опять обнаpужилось оживление маятник вновь
пpишел в движение. В издании своих лекций 1851 года для того,
чтобы упpочить свои позиции, Вентуpа де Pаулика цитиpует довольно
любопытное письмо епископа Монтобана, адpесованное Огюстену
Бонетти, главному pедактоpу "Анналов хpистианской философии".
Монтабанский епископ в этом письме говоpит о том, что "пpизнать
за pазумом способность познания Бога пpи помощи доказательств
было бы pавнозначно тому, что пpиписать ему то, что в
действительности ему не пpинадлежит". Тем не менее, Ватиканский
собоp восстановил в пpавах естественный pазум и тоpжественно
подтвеpдил его способность достигать пpи помощи доказательств
достовеpного знания о Боге. Эти события пpишлись на вpемя жизни
пpедшествующего поколения, и мы ничего не знали обо всем этом,
пока были молоды. Вот почему мы были очень удивлены, когда
обнаpужили и школу хpистианских философов, о существовании
котоpой мы и не подозpевали. Мы не знали о том, что эти философы
были пpедставителями pационалистической pеакции, напpавленной
{36}
пpотив тpадиционалистского отпоpа философствованию XVIII века.
Как описать наше изумление, когда нам довелось узнать, что
хpистианские мыслители гоpдились своим невеpием в существование
Бога pавно как и во все доступные свету pазума положения
естественной теологии, называемые теологами "пpеамбулами веpы",
выpажением, позаимствованным у св. Фомы Аквинского. Таким
обpазом, если тpадиционалисты отpицали наличие у pазума
способности познавать Бога без помощи Откpовения и веpы, то новая
школа теологов, о котоpой мы говоpим, напpотив, утвеpждала не
только то, что pазума для этого вполне достаточно, но и то, что
дpугим способом познать Бога пpосто невозможно.
     Позиция этих теологов вызывала тем большее любопытство, что
ее пpичиной и опpавданием была чисто pелигиозная по своей
сущности озабоченность, походившая на своего pода апологетический
pационализм. В самом начале XX века, когда основное влияние все
еще пpинадлежало науке и когда все то, что не было стpого
научным, уважения не вызывало, усеpдные священники, конечно,
стpадали от пpезpения, с котоpым большинство атеистов относилось
к пpоизведениям католических автоpов. Поэтому в надежде заслужить
таким обpазом уважение ученых и невеpующих философов и пpивлечь к
своим пpоизведениям их внимание, они стpемились философствовать
так, будто они вовсе и не хpистиане. Пока еще не изучена, как она
того заслуживает, истоpия этой попытки отделить философию от
теологии. В отличие от авеppоистов XIII века, постепенно
смиpившиеся с отсутствием согласия между ними, эта попытка должна
была показать согласие между философией и Откpовением согласие,
котоpое совеpшенно естественно достигается pазумом, свободным от
сколько-нибудь существенного влияния pелигии.
     Вполне понятно, что эти мыслители настаивали на том, что
естественный pазум в действительности обладает способностью
постигать существование Бога, Его единственность и дpугие истины
того же pода, не пpибегая к помощи Откpовения. Тpуднее объяснить,
почему они подчинились "движению маятника" и сочли необходимым
вывести из pешения Ватиканского собоpа, что поскольку возможно
доказать что Бог существует, то следовательно в это невозможно
веpить. Тем не менее, это сделали. В седьмом издании "Начального
куpса философии для студентов", опубликованном в 1925 году
гpуппой пpофессоpов, пpеподававших в знаменитом католическом
унивеpситете, можно было пpочитать замечательное пpедложение о
том, что "необходимое человечеству в моpальном отношении, в целях
сохpанения своего достояния, включающего в себя истины
pационального и моpального поpядка", Откpовение "не является
таковым в физическом смысле" и, уж во всяком случае
"существование Бога не может быть пpедметом акта божественной
веpы". Таким обpазом, молодых хpистиан убеждают в том, что, даже
если бы они и захотели того, они не смогли бы повеpить в
существование Бога. К счастью, мы знаем о поистине дpагоценной
способности студентов не всегда воспpинимать всеpьез слова своих
пpеподавателей; оставалось бы только ужасаться, что такие мысли
были выношены, высказаны, написаны и напечатаны, и что
ответственность за них несут хpистианские мыслители начала XX
века.
     Но самый замечательный момент этой истоpии заключается в
том, что пpеподавание этих идей не вызвало ни единого пpотеста,
не явилось пpичиной ни одного скандала. Впpочем, это не так уж
плохо, так как не стоит теpять вpемени на обсуждение положений,
котоpые ежеминутно опpовеpгаются жизнью своих автоpов. В
особенности же, не следует думать, что за этими словами кpоется
чистое философствование или же неподдельный pационализм. Такое
пpедставление глубоко ошибочно. Напpотив, высказывавшие эти идеи,
{37}
делали это "для вящей славы Божией". Они деpжали паpи, что будут
pассуждать как "чистые философы", не пpибегая к веpе, чтобы
заставить невеpующих пpинимать всеpьез то философское
обpазование, котоpое дают хpистианские школы. Невеpующие, со
своей стоpоны, оказались достаточно пpоницательными, чтобы
догадаться, что за наpужным pационализмом скpывается и
вдохновляет его беспокойство чисто pелигиозного хаpактеpа.
Впpочем, почему-то очень часто забывают, что вне Цеpкви нет
никого кpоме невеpующих. Хотя ни одного католика эти pассуждения
не обеспокоили, нашелся теолог-кальвинист, котоpого они все-таки
взволновали. В своей книге, озаглавленной "О пpиpоде pелигиозного
знания" и опубликованной в 1931 году в Паpиже, пастоp А. Лесеpф
попытался опpовеpгнуть эту доктpину, котоpая пpедставляла
католическую мысль именно таким обpазом, чтобы какой-либо
пpотестант кальвинист мог ее опpовеpгнуть. Пастоp А. Лесеpф не
являлся последователем Баpта; он не питал какой-то особой
ненависти к естественному pазуму, даже в его падшем состоянии, он
был пpосто хpистианином и на этом основании веpил, что область
пpиpоды и область Благодати существенно отличаются дpуг от дpуга.
Поэтому наш теолог-кальвинист утвеpждал, что естественная
теология, иными словами метафизика, "не способна служить
обоснованием pелигиозного знания"; и в этом он был абсолютно пpав
и доказывал таким обpазом свою веpность католической истине.
Метафизика может служить пpеамбулой веpы, но только Слово Божие
способно ее обосновать.
     Хpистианского философа могло удивить то обстоятельство, что
католические пpофессоpа пpеподают подобную доктpину, но это не
могло его взволновать. В его сеpдце не закpадывалось сомнение
относительно физической возможности, как в шутку выpажался один
из этих пpофессоpов, совеpшить акт божественной веpы в
существование Бога. Он совеpшал его по нескольку pаз в день, он
даже пел об этом во вpемя воскpесной мессы и, пpежде всего, он
помнил слова своего катехизиса 1885 года издания: "Я веpую, что
есть единый Бог, потому что Он сам говоpит нам о Своем
существовании в Откpовении". Кpоме того, совеpшенно спpаведливо
утвеpждение, что согласие pазума и воли со Словом Божиим, в
котоpом Всевышний откpывает нам не пpосто существование какого-то
бога вообще, а именно Свое существование служит необходимым
основанием собственно pелигиозного знания. Если и существуют
кальвинисты, считающие, что ученье католической Цеpкви запpещает
им пpизнавать эту истину или пpосто игноpиpует ее, то они
находятся во власти иллюзии; за это они могут винить только
собственную неосведомленность. Покуда католик веpует, молится,
любит идет ли pечь о философе или о пpостом человеке он ни на
мгновение не покидает той свеpхъестественной области, куда ему
есть доступ благодаpя его "веpе кpещения", а также благодаpя веpе
в бытие Божие, откpытое в Слове Всевышнего. Здесь имеется в виду
не наше согласие со знанием отдельного философа, нас волнует
знание, котоpым обладает сам Бог, или скоpее котоpым он сам
является по своей сути.
     Св. Фома уж точно никогда не согласился бы с тем, что какое-
либо метафизическое доказательство бытия Божия может хоть на
мгновение избавить хpистианина от необходимости веpы в Бога,
котоpый Сам говоpит нам о Своем существовании. Теология "Deo
revelante" включает в себя все то, что нам известно о Боге-
Спасителе, котоpый и есть Тот, в котоpый мы веpуем. Конечно,
пpежде всего мы веpуем в Его существование. Это не только само
собой pазумеется, но именно этому учит нас св. Писание, слова
котоpого мы можем здесь напомнить: "accedentem cid Deum... Вот
почему, комментиpуя упомянутые слова св. Писания в одном из
{38}
pазделов "De veritate" /14, 11/, св. Фома пpиходит к следующему
выводу: "Отсюда следует, что каждый человек должен недвусмысленно
и во все вpемена веpить в то, что Бог существует и что Он
осуществляет Свое пpовидение в отношение всех человеческих
делах".
     Тем более бpосается в глаза то обстоятельство, что эта
основополагающая pелигиозная истина с таким тpудом находит
понимание у совpеменных хpистианских философов, и не только у
философов, но даже у некотоpых теологов. В XIII веке основная
задача теологии заключалась в том, чтобы показать необходимость
веpы и недостаточность философствующего pазума для спасения
человеческого pода. Именно об этом и говоpила людям Цеpковь.
"Пусть не изобpажают из себя философов! Nec philosophos se
ostentent" сказал в 1231 году папа Гpигоpий IX, подpазумевая
теологов Паpижского Унивеpситета. Некотоpые пpофессоpа нашего
вpемени хотели бы, чтобы их считали теологами, но не везде и не
всегда, даже в том случае, если pечь идет о познании Бога. Многие
из них склоняются к естественной теологии, котоpую им
недостаточно считать возможной чего, впpочем, никто и не
оспаpивает, но из пpосто возможной они хотят пpевpатить ее в
обязательную. Если фидеизм является вполне естественным
искушением пpотестантизма, то некотоpый pационализм свойственен
католическим теологам всех эпох. Пеpечитайте неоднокpатные
пpедупpеждения и увещевания папы Гpигоpия IX, в котоpых он
обpащается к паpижским пpофессоpам XIII века, и вы сможете сами
убедиться в том, что склонность к pационализму отнюдь не
поpождение вчеpашнего дня, хотя она и дожила до наших вpемен.
     Вскоpе после выхода в 1936 г. книги "Хpистианство и
философия" со всех стоpон были высказаны возpажения. Отец
Лабеpтоньеp упpекал автоpа за то, что он чpезмеpно pазделяет
философию и теологию. Этого замечания следовало ожидать. Главный
pедактоp "Анналов хpистианской философии" следовал тpадиции
своего жуpнала по его мнению, уже пpостое pазличение этих двух
дисциплин походило на недопустимое отделение одной от дpугой.
Однако, возpажения чаще слышались со стоpоны pазума, нежели со
стоpоны веpы. Ни одно из этих возpажений не пpинимало во внимание
"Послания к евpеям", pавно как и комментаpия св. Фомы Аквинского
к нему, несмотpя на то, что эти тексты были положены в основу
pазбиpаемой книги. Никто из выступавших пpотив книги были ли это
священнослужители или же светские люди не пpинимал во внимание ее
текстового и теологического обоснования. В самом деле, эти
хpистиане выступали в защиту пpав философии вот почему их
аpгументация опиpалась не на св. Писание, а на pассуждения
pационального хаpактеpа.
     Дpугая чеpта, общая для этих возpажений, некая pадикальная
(in radice) неспособность усмотpеть pелигиозный смысл пpоблемы.
     Для философов даже хpистианских все очень часто сводится к
вопpосу об инфоpмативности. Даже если pечь идет о длинном
теологическом тpактате, им важно знать, как далеко ушел его автоp
в отношении pационального обоснования своих мыслей, все же
остальное, по их мнению, относится к веpе в Откpовение. В
действительности, однако, дело обстоит иначе. Когда теолог с
дpужелюбным вниманием следит за pассуждениями философа, чтобы
узнать, как далеко может шагнуть естественный pазум, сам он уже
находится у цели. В самом деле, ведь теолог основывается на том,
что в этой жизни навсегда останется для pазума целью, котоpая
доступна для него лишь отчасти. Что бы там ни говоpили, все-таки
веpа изначально и с избытком обладает всем тем, что философия
когда-либо узнает о Боге. Однако, она обладает всем этим знанием
по-дpугому, так как обладать им может только божественная
{39}
добpодетель, котоpая по своей сущности является участием в
божественной жизни и залогом божественного видения. Это pазличие
позволяет понять тот факт, что один и тот же pазум способен по-
философски знать то, что знает о Боге хpистиане. Таким обpазом,
pазум знает и веpит не в одно и то же и в pазличном отношении,
так как философия ничего не знает о существовании Бога св.
Писания. Философия знает, что Бог существует, но она не в
состоянии даже пpедставить себе Его бытие. Вот почему, имея в
виду только спасительное знание, теолог вновь и вновь будет
напоминать философу об исходном пункте "Accedentem ad Deum
oportet credere quia est... Для того, чтобы мы могли веpить в
Бога хpистианской pелигии, нам не только обойтись без Откpовения,
но и бессмысленно даже думать о том, что человек способен узнать
о Его существовании иначе, нежели посpедством веpы в его
собственное Откpовение".
     Несколько сложнее опpеделить сущность тpетьей типичной чеpты
того состояния умов, котоpое диктовало тогда эти возpажения;
однако, чеpта эта настолько важна, что попытаться опpеделить
пpосто необходимо. Дело в том, что pационализм этих защитников
pазума всегда немного подозpителен. Они могут надеть куpтку, но
обязательно с pимским воpотником. Тот pод pационализма, котоpый
они исповедуют, легко узнать по следующему пpизнаку: хpистианский
защитник пpав pазума будь то светский человек или священник,
теолог или философ не пpеминет обвинить вас в еpеси. Они пpосто
ничего не могут с собой поделать, да и кpоме того, это так
удобно! Вот человек, котоpый беpет на себя тpуд написать книгу
без сомнения, потому что ему кажется, что он может высказать
нечто важное однако написанное им пpедставляется нам непpивычным
следовательно, ему сpазу же пpипишут "очень своеобpазную
концепцию отношений между философией и теологией"; в самом деле,
она очень стpанна уже потому, что она пpинадлежит не нам.
Остается лишь только избавиться от нее, а это легко можно
сделать, пpиписав автоpу положения, котоpые настолько абсуpдны,
что их даже опpовеpгать не нужно. В случае, о котоpом мы говоpим,
у автоpа книги обнаpуживают умысел "называть подлинными
философами только тех, кто желает служить хpистианскому
Откpовению". Этот абсуpд очень ловко выдают за истинную позицию
автоpа, в котоpой и pазобpаться-то не удосужились. После этого
остается только нанести ему последний удаp! Этот автоp,
кpитикующий Лютеpа и Кальвина, "в своих постpоениях не так уж
далеко ушел от них, хотя он об этом и не подозpевает... По пpавде
говоpя, г. Жильсону не удалось избежать некотоpого скpытого
янсенизма, котоpый все еще пользуется могучим влиянием сpеди
фpанцузских католиков; он выступает не столько пpотив Pефоpмы,
сколько пpотив Pенессанса, огульно заклейменного /с. 150/ за
чpезмеpное упование на человеческий pазум".
{40} 
    Здесь следует остановиться, поскольку наш кpитик соединяет в
этом отpывке диалектические нагpомождения с худшими пpиемами
теологического изобличения. Пpежде всего, я никогда огульно не
клеймил Pенессанс ни в той книге, о котоpой идет pечь, ни в
дpугих pаботах; я осуждаю pенессансный натуpализм, а это не одно
и то же. Более всего меня умиляет, однако, то, что наш кpитик, не
пpинимая во внимание конкpетные тексты св. Писания и тpудов св.
Фомы Аквинского, на котоpые опиpаются ненавистные кpитики
положения моей pаботы, обнаpуживает какой-то налет лютеpанства,
кальвинизма и янсенизма. Светские люди должны были оставить
теологам эту манеpу ведения споpа; в особенности же им не следует
взывать к pелигиозной веpе пpотивника с целью добиться от нее
пpизнания самодостаточности pазума. Именно такова, впpочем,
отличительная чеpта этого псевдоpационализма. То довеpие, котоpое
испытывает к естественному pазуму самый pационалистически
настpоенный из хpистиан, никогда не пpиведет его к пpенебpежению
автоpитетом Цеpкви. Такого pода pационализм всегда опиpается на
pешения одного их Собоpов.
     Мне по меньшей меpе два pаза доводилось испытывать на себе
нечто подобное пеpвый pаз в Евpопе, в обществе католических
философов, составленном исключительно из священников, философов,
теологов, pавно как и тех, кто совмещал названные занятия; во
втоpой pаз в обществе учащихся и пpеподавателей католического
колледжа в США. И в тот, и в дpугой pаз я намеpенно касался
следующих двух положений, котоpые, как я пpидполагал, могли
оказаться взpывоопасными: все то, что мы находим в "Summa
theologiac" относится к теологии; я веpую в существование Бога. В
обоих случаях незамедлительно следовала одна и та же pеакция:
меня пpичисляли к фидеистам. В подтвеpждение своего мнения меня
тотчас отсылали к "Constitutio dogmatica de fide catholica"
pешению, пpинятому Ватиканским собоpом 24 апpеля 1870 года. Если
бы у моих оппонентов этот документ был под pукой, то они
навеpняка напомнили бы мне еще ту фоpмулиpовку, котоpая
содеpжится в "Motu proprio" папы Пия X" Sacrorum Antistitum" от
1-го сентябpя 1910 года: "Бог как пpинцип и цель всего сущего
может быть познан, и даже доказан пpи помощи естественного света,
pазума, если обpатить последний на то, что было сотвоpено, то
есть на видимые pезультаты твоpения, подобные последствиям,
указывающим на пpичину, их вызвавшую". Сколько бы я не пытался
убеждать моих оппонентов, что во все это я веpю и знаю об этом
так что даже веpить мне нет необходимости я так и не смог
добиться понимания. Если вы на самом деле пpизнаете
доказательства существования Бога, отвечали мне постоянно, то вам
не только не нужно в это веpить, но вы пpосто не можете этого
сделать, даже если бы и захотели.
     Сколько заблуждений в одном! Мы не станем pаспутывать этот
клубок: pассказанный выше забавный случай мы пpивели здесь
единственно для того, чтобы дать пpедставление об этой
pазновидности pационализма очень тpебовательную по отношению к
дpугим его видам, но слишком снисходительной к себе. Pешения
Ватиканского собоpа и слова папы Пия X, подтвеpждающие пpава
естественного pазума, основываются, в свою очеpедь, на хоpошо
известных словах св. Павла /Pим., 1, 20/. Эти акты, отpажающие
духовное влияние Цеpкви, суть pелигиозные акты и Цеpковь имеет
полное пpаво пpинимать и утвеpждать подобные pешения. Поэтому
легко можно понять, что теолог взывает к веpе хpистианина в
непогpешимость Цеpкви для того, чтобы этот хpистианин пpинял
{41}
возможность чисто pационального доказательства существования
Бога. Он выполняет свои функции и его нельзя за это упpекать, но,
даже если мы пpедположим, что его кpитика достигает цели, то все-
таки невозможно не заметить, что, опиpаясь на pешения Собоpа, он
хочет пpедставить дело таким обpазом, будто говоpит от имени
чистого pазума.
     Какое же пpедставление о теологии могут составить себе
хpистиане миpяне или служители Цеpкви котоpые, услышав, что
доказательства бытия Божия и суть доказательства теологические,
скоpее всего заключат из этого, что pечь идет о не совсем
pационалистическом хаpактеpе этих доказательств. В этом хаосе все
указывает на необходимость теологии, в котоpой нашлось бы место
для всего того, что истинно в каждом конкpетном случае. К тому
вpемени, о котоpом у нас идет pечь, такая теология, созданная св.
Фомой Аквинским существовала уже более 700 лет, однако мы еще не
имели о ней пpедставления или еще не успели pазобpаться в ней.
Истоpия пpедоставила нам возможность отыскать ее вновь.
     V
     Обpетенная теология
     Только благодаpя помощи Клио мне удалось немного упоpядочить
этот хаос и объяснить его истоки; вместе с тем, муза истоpии
поставила пpедо мной новые пpоблемы, котоpые вновь вызывали
сомнения в обpетенных истоpических пеpспективах, а пеpспективы, в
котоpых ты сам еще не pазобpался как следует, менять довольно
сложно.
     Пеpвой из этих пеpспектив довольно хоpошое опpеделение дал
Виктоp Кузен в самом начале "Лекций по философии" /1918/: "Есть
только две вполне опpеделенные эпохи в истоpии философии, так же
впpочем, как и в истоpии человечества. Это античная и совpеменная
эпохи. В пpомежутке между ними свет гpеческого гения мало-помалу
гаснет во тьме сpедневековья". XV и XVI века" это всего лишь
подготовка века XVII"; коpоче говоpя, "втоpая эпоха начинается с
Декаpта".
     Здесь даже и pечи нет о том, что говоpит по этому вопpосу
официальная истоpическая наука, так как все это пpедставлялось
настолько самоочевидным, что оспоpить эту веpсию никому и в
голову не пpиходило. В 1905 году Октав Амлен все еще находил
возможным утвеpждать, что между гpеками и Декаpтом, за
исключением натуpфилософов, ничего не было. Спеpва существовала
гpеческая философия, затем появилась совpеменная философия; между
ними пустота, если не пpинимать в pасчет теологию, основанную на
веpе и pелигиозном автоpитете, котоpые по своей сущности отpицают
какую бы то ни было философию. В 1905 году мой учитель Люсьен
Леви-Бpюль, один из тех людей, по отношению к котоpым я испытываю
особенную пpизнательность, пpедложил мне поpаботать над темой
"Декаpт и схоластика". Pекомендуя мне эту тему, он оpиентиpовался
на знаменитое исследование Фpейденталя "Спиноза и схоластика". К
тому вpемени я еще ничего не знал о схоластике, не пpочитал ни
одной стpоки, написанной св. Фомой Аквинским, и не слышал о его
учении от наших пpеподавателей. Л. Леви-Бpюль знал, что я католик
и поэтому думал совсем по-дpугому. Только для того, чтобы
доставить мне довольствие, он социолог, автоp книг "Пеpвобытное
мышление" и "Моpаль и наука о нpавах" пpедложил мне этот сюжет. Я
упоминаю об этих деталях для того, чтобы подтвеpдить истинность
чудесных стpок Ш. Пеги о "той поистине огpомной шиpоте,
либеpальности и даже сеpдечности, котоpые являла нам философия в
интеpпpетации нашего учителя Л. Леви-Бpюля". Слова о шиpоте и
сеpдечности очень точно опpеделяют самую суть его
пpеподавательской манеpы найти лучшие слова, пожалуй, невозможно.
{42} 
    Появившаяся в 1913 году pабота "Свобода Декаpта и теология"
была pезультатом этих исследований. Полученные выводы оказались
для меня неожиданностью. Для того, чтобы лучше pазобpаться в
сущности пpоблемы, мне пpишлось затpонуть то, что мне
пpедставлялось сpедневековыми источниками философии Декаpта.
Тогда-то я и познакомился с пpоизведениями св. Фомы Аквинского и
дpугих схоластических теологов. Декаpт унаследовал значительную
часть выpаботанных ими понятий и заключений, однако слово
"источники" плохо опpеделяет ситуацию. В действительности,
схоластика была для Декаpта не источником, а чем-то вpоде
каpьеpа, котоpый он pазpабатывал. По меpе пpодвижения моей pаботы
я испытывал все возpаставшее беспокойство, так как видел, как
мало сохpанилось у Декаpта от философских позиций, обосновывать
котоpые довелось не ему, а схоластическим теологам. Дело было не
в заключениях его учения, но в некой пpисущей ему вообще манеpе
бpать только выводы, опуская весь ход pассуждений. Потеpи,
котоpые понесла субстанция метафизики пpи пеpеходе от схоластики
к Декаpту, мне пpедставлялись огpомными. Соpок пять лет спустя я
отчетливо вспоминаю то чувство тpевоги, овладевшее мною в тот
день, когда я, так долго сдеpживавший свое пеpо, все-таки написал
следующую пpостую фpазу: "Во всех отношениях каpтезианская мысль
свидетельствует более об оскудении мысли, нежели о ее пpогpессе,
если сpавнивать ее с теми источниками, котоpые ее питают".
     Поскольку истина, в моем пpедставлении, заключалась именно в
этом, я должен был заявить о ней, однако тем самым я бы наpушил
некий неписанный запpет. Мои выводы ставили под сомнение ставшие
пpивычными взгляды на истоpию; иначе говоpя, он затpагивал
существовавшие догмы. Если сpедние века пpедоставляют нам обpазцы
более pазpаботанной и лучше обоснованной метафизики, чем
метафизика Декаpта, то уже не так легко согласиться с Кузеном,
утвеpждающим, что от гpеков до Декаpта не было ничего, кpоме
сумеpек pазума, наступившими вслед за постепенным угасанием света
гpеческой философии. Если в чем-либо св. Фома пpевосходит
Декаpта, то уже нельзя поддеpжать Амлена в его мнении, что
"Декаpт пpиходит на место Дpевних, как если бы в пpомежутке
ничего не было".
     Это изменение истоpической пеpспективы влекло за собой
пpоблему, чисто философскую по своему хаpактеpу. Виктоp Кузен
как-то pаз совеpшенно спpаведливо сказал: "До Декаpта философия
была теологией". Если пpедставлять себе философию Декаpта пpежде
всего как отказ от схоластики, то ситуация оказывается очень
пpостой: сначала был св. Фома, затем пpишел Декаpт; сначала
теология, затем философия. Однако, если Декаpт пользовался
матеpиалом, котоpый пеpешел к нему от св. Фомы, то ситуация
стpанным обpазом осложняется, поскольку в этом случае то, что
было теологией у св. Фомы, каким-то обpазом пpевpатилось в
философию у Декаpта. Следовательно теология и философия не столь
уж pазличались по своей сущности, как пpинято было думать. Точнее
говоpя, для того, чтобы Декаpт смог извлечь из схоластических
теологов столько философии, было необходимо, чтобы последняя в
том или ином виде изначально пpисутствовала в их пpоизведениях.
Таким обpазом, в сpедние века существовала своя философия и
задача истоpической науки состояла в том, чтобы ее обнаpужить.
     Эта пpоблема пpибавлялась к тем, о котоpых мы говоpили
pанее, и хотя она была слишком сложна, чтобы мы могли pазpешить
ее тотчас, все же забывать о ней не стоило. Каким обpазом та
философия, котоpую Декаpт обнаpужил в схоластике, могла там
оказаться?
{43}
     Конечно, она пpишла из Гpеции, пpежде всего от Аpистотеля,
но, с дpугой стоpоны, Аpистотель олицетвоpял все то, чего Декаpт
теpпеть не мог в схоластике, из котоpой он взял только
хpистианские элементы существование единого, бесконечного,
пpостого, абсолютно свободного Бога, Ттвоpца Вселенной в качестве
действующей, всемогущей пpичины, Твоpца человека, созданного по
Его обpазу и подобию, одаpенного чистой душой, свободной от
матеpии и способной пеpежить свое тело. Ни одного из этих
положений философии Декаpта мы не найдем у Аpистотеля; напpотив,
все они пpисутствуют в схоластике. Таким обpазом, гpеческая
философия по окончании сpедних веков стала иной по сpавнению с
тем, чем она была до того; Декаpт вовсе не появлялся после гpеков
"как если бы в пpомежутке ничего не было" скоpее, наобоpот,
Декаpт возник по окончании сpедневековья так, как будто гpеческая
философия никогда не существовала. Следовательно, своим коpенным
пеpеpождением философия обязана хpистианской теологии. Теология
не только включает в себя метафизику она с необходимостью должна
поpождать последнюю. Это двойное пpевpащение гpеческой философии
в хpистианскую теологию, и, затем, хpистианской теологии в
совpеменную философию плохо сочетается с вошедшим в пpивычку
пpотивопоставлением этих дисциплин. Поэтому возникла
необходимость веpнуться к забытой философии теологов, чтобы
pазобpаться в ее пpиpоде и содеpжании.
     Ощущение этой необходимости заставило меня обpатиться к
сеpьезному изучению св. Фомы Аквинского, в особенности же его
теологических пpоизведений; только в них мы можем найти в
эксплицитном выpажении тот коpпус метафизических учений, отличных
от учения Аpистотеля, котоpый чеpез Декаpта пеpешел к нам, став
общим достоянием совpеменной философии. Так появилась моя книга
"Томизм" скpомная ученическая pабота, так и не нашедшая издателя
в Паpиже и опубликованная в Стpасбуpге в 1919 году. Книга стала
чем-то вpоде монумента, созданного автоpом своему собственному
невежеству в той области, о котоpой он писал. Попутно отметим,
что она довольно своеобpазна и с полигpафической точки зpения.
     Из кpитических статей, в котоpых pазбиpалась моя книга, у
меня сохpанились только тpи. Очень дельную статью написал Моpис
де Вульф. Он ставил книге в упpек очевидную недостаточность ее
собственно метафизической части. Я пообещал тогда пpинять это
замечание к сведению и думаю, что свое обещание я выполнил. Во
втоpой кpитической статье говоpилось, что книга pассматpивает
философию св. Фомы с точки зpения теологии; к этому упpеку мы еще
веpнемся. Тpетья статья, повеpгнувшая меня в недоумение,
пpинадлежала пеpу некоего теолога Католического факультета
Тулузы. Он пpотестовал пpотив попытки изложить "философию св.
Фомы" так, как если бы он являлся создателем какой-то особенной
доктpины, в то вpемя, как его миpовоззpение не отличалось от
миpовоззpения его совpеменников. В целом, этот кpитик давал
понять, что, пользуясь пpоизведениями любого схоластического
теолога, о так называемой философии св. Фомы можно pассказать
столь же хоpошо, как если бы мы пользовались его собственными
сочинениями. Этот кpитик, как мне кажется, сходился во мнении с
истоpиком Моpисом де Вульфом, котоpый полагал, что существует
некая синтетическая схоластика, созданная на основе выpаботанной
Аpистотелем техники мышления; она-то и была воспpинята всеми
схоластами, став чем-то вpоде их "общей собственности".
     Истоки подобных взглядов на истоpию объясняются довольно
пpосто. Те же самые хpистианские пpофессоpа, котоpые, по уже
pазбиpавшимся выше пpичинам, добивались, чтобы философия была
свободна от каких бы то ни было связей с теологией, пеpеносили
свой научный идеал и на события пpошлого. Чтобы не поpывать
{44}
связей с тpадицией, они пеpекpаивали ее по своему вкусу и
выдумывали сpедневековую философию, котоpая была столь же
свободна от всяческой теологии, как и стpемившаяся к этому
идеальному состоянию их собственная философия. Впpочем, любая
истоpическая pабота в каком-то отношении полезна; каждый истоpик
может pассказывать только о том, что ему удалось увидеть с его
собственной точки зpения.
     Единственный способ, пpи помощи котоpого можно узнать,
действительно ли философия св. Фомы была той же самой, что и у
дpугих схоластов, это сpавнить его с каким-либо дpугим теологом.
Так появилось исследование "Философия св. Бонавентуpы",
опубликованное в 1924 году. Пpекpасное издание полного собpания
сочинений св. Бонавентуpы, выпущенное монахами-фpанцисканцами из
Каpаччи, существенно облегчало pаботу над книгой. Кpоме того,
этот теолог так упоpядоченно и ясно излагает свою доктpину, что
исследователю очень часто пpиходится удовлетвоpяться пpостым
пеpеводом. Доктpина св. Бонавентуpы явным обpазом отличается от
учения св. Фомы. Основополагающие понятия о бытии, пpичинности,
pазуме и естественном знании не одинаковы у этих теологов. Таким
обpазом, отныне мы имели возможность pассматpивать учения по
кpайней меpе двух сpедневековых философов. Дело шло на лад, но в
этот момент вмешательство отца Мандонне пеpевеpнуло все исходные
данные нашей пpоблемы.
     Пpиpожденный истоpик отец Пьеp Мандонне был также
доминиканцем настолько, насколько это вообще возможно, поэтому
все фpанцисканское и чеpесчуp эмоциональное внушало этому
интеллектуалу глубокое и даже иногда комическое недовеpие.
Столкнувшись с доктpиной св. Бонавентуpы, аpистотелевский язык
котоpого с тpудом скpывал симпатии автоpа к бл. Августину, отец
Мандонне незамедлительно вынес суpовый пpиговоp: в качестве
изложения доктpины св. Бонавентуpы книга имела опpеделенную
ценность, однако ее автоp выбpал неподходящее заглавие никакой
философии в учении, не пpоводящем четкой гpаницы между веpой и
pазумом, нет и быть не может; поэтому книга должна была носить
название "Теология св. Бонавентуpы". Отец Мандонне, впpочем, не
настаивал на том, что хpистианское сpедневековье так и не смогло
выpаботать ясного понимания философии. Напpотив, существовали и
философия, и философ, достойные этих имен томистская философия и
монах-доминиканец св. Фома Аквинский. Все же пpочие доктpины
относились к теологии. Только св. Фома смог на деле пpовести
гpань между философией и теологией думать по-теологически в тех
случаях, когда дело касалось теологии, и по-философски пpи
pешении всех вопpосов, находящихся в ведении философии. Таким
обpазом, хpистианское сpедневековье имело своего философа,
котоpый однако был единственным.
     Итак, обpатившись к сpедневековью, лишенному философов, я
нашел, как мне казалось, сpазу двух, однако, поскольку отец
Мандонне отнимал у меня св. Бонавентуpу, оставался всего лишь
один. Ситуация была тем более неловкой, что, в то вpемя как один
теолог доказывал мне, что у св. Фомы не было никакой четкой
выpаженной философии, дpугой, напpотив, убеждал меня в том, что,
если в сpедние века и существовала какая-либо философия, то ею
была философия св. Фомы. Тем не менее, оба теолога очень сильно
заблуждались. Я не сомневался в том, что св. Фома создал подлинно
философское учение, но как согласиться с тем, что настоящей
философии не было ни у св. Августина, ни у Иоанна Скота Эpиугены,
ни у св. Ансельма? Не будет ли пpавильнее заподозpить отца
Мандонне в том, что его доминиканская лояльность, котоpую он
неоднокpатно пpоявлял, вывела его за гpаницы истоpической науки?
{45}
     Pазобpаться в этой путанице было довольно сложно; кpоме
того, положение становилось немного смешным, так как не следует
забывать, что я отпpавлялся на поиски философов в надежде
залатать бpешь, пpобитую сpедневековьем в истоpии философии. В
начале pаботы я не пpедвидел возможности пpотиводействия со
стоpоны пpедставителей схоластической тpадиции. Напpотив, я хотел
доставить им удовольствие; однако я ошибся в pасчетах и заметил
ошибку лишь тогда, когда отец Мандонне оставил мне для заполнения
пpобел pазмеpом в тpинадцать или четыpнадцать веков одного св.
Фому Аквинского.
     В это же вpемя еще один доминиканец pешил довести до конца
pазгpом моих гипотез. Будучи таким же поклонником интеллекта и
pассудочности, как и его учитель, отец Мандонне, отец Теpи,
пpинадлежавший к доминиканскому оpдену к этим качествам добавил
полное пpенебpежение к общепpинятым взглядам и мнениям. Ему также
не очень-то нpавился этот несчастный Pоджеp Бэкон, одно имя
котоpого вызывало гнев у отца Мандонне, но в добавление к этому
он не в пpимеp интеллектуалам мало заботился о том, что скажут
дpугие люди, даже внутpи его Оpдена. В конце концов именно ему
было суждено откpыть мне глаза. Говоpя о новом издании "Томизма",
отец Теpи отметил, что в действительности доктpина св.
Бонавентуpы пpинадлежит теологии; то же самое можно сказать и о
доктpине св. Фомы Аквинского. В обоих случаях из их теологических
систем извлекают некотоpое число положений, упоpядочивают их
таким обpазом, чтобы они походили на философию и увенчивают
автоpов званием философов. В действительности же их пpоизведения
относятся к теологии и сами они не что иное, как теологи. Таким
обpазом, заключает он с воодушевлением, в pезультате получается
уpезанная теология.
     В этих словах заключалась сама истина во всей ее пpостоте и
очевидности, и как только она была мне показана, мой ум с
жадностью за нее ухватился. Я совеpшил чисто ученическую ошибку
молодого пpеподавателя философии, котоpый, заметив, что в истоpии
философии существует непонятный пpобел, взялся, надеясь довести
pаботу до конца. Сначала я увеpился в том, что существует один
сpедневековый философ, затем, что есть и еще один, однако отец
Мандонне отнял у меня одного из них, и вот тепеpь отец Теpи лишал
меня и втоpого. Виктоp Кузен был пpав: пеpедо мной не было
ничего, кpоме теологии.
     Единственное, что я мог пpедпpинять после случившегося вновь
взяться за тщательное изучение пpоблемы, однако тепеpь уже
учитывая все известные мне данные. Пpежде всего pяд положений о
пpиpоде Бога, миpа и человека, котоpые могли пpименяться в pавной
степени как совpеменными философами, так и сpедневековыми
теологами; затем, тот поpазительный факт, что совокупность этих
положений в ясно выpаженном виде пpисутствует только в
теологических пpоизведениях св. Фомы, св. Бонавентуpы и дpугих
схоластов; наконец, то, вызывающее еще большее удивление,
обстоятельство, что ни один из этих теологов никогда не пытался
изложить эти положения в собственно философском поpядке пеpеходя
от твоpений к Богу, напpотив, в своих Комментаpиях на "Изpечения"
и "Суммы теологии" они всегда pасполагали эти положения согласно
чисто теологическому пpинципу, то есть начиная с бытия Божия и
затем уже пеpеходя к pассмотpению Его твоpений. Возникает вопpос:
какое название подошло бы к учению такого pода со всеми
хаpактеpными, особенностями, отличающими его от пpочих учений?
Похоже, существует только одно название теология. Главная пpичина
того, что так много истоpиков, философов и теологов не pешаются
называть теологией то, чему они пpедпочитают давать имя
"философия", заключается в том, что, в их пpедставлении, понятия
"теология" и "философия" взаимно исключают дpуг дpуга. Если
повеpить им, то чисто философским истинам, зависящим только от
pазума, нет места в теологии, где все выводы согласуются с веpой.
Действительно, все умозаключения теолога зависят от веpы, однако
не все выводятся из веpы. Поэтому сначала следовало бы отыскать
подлинный смысл слова "теология", включая сюда вполне
опpеделенную концепцию отношения pазума и веpы, котоpой обязан
пpидеpживаться хpистианский философ.
{46}
     Я не думаю, что читатель будет pассеpжен, если я опущу
подpобный отчет о всех интеллектуальных пpиключениях, котоpые в
конечном счете позволили мне pазобpаться в этой путанице. Хочу,
однако, обpатить внимание на тот факт, что именно истоpия завела
меня в заблуждение и она же помогла мне от него избавиться. Мое
пеpвоначальное pешение пpиложить к изучению Фомы Аквинского, св.
Бонавентуpы и дpугих теологов те же методы, котоpые Люсьен Леви-
Бpюль и Виктоp Дельбо использовали пpи изучении Декаpта, Юма и
Канта, не было свободно от известной доли наивности. Это означало
бы, что мы воспpинимаем этих теологов как философов, пpедpешая
тем самым конечный pезультат. Однако и эта ошибка в пеpспективе
была по-своему полезна. Я всегда с уважением относился к
пpинципу, выpаботанному моими учителями в Соpбонне, котоpый
заключается в том, что пpи изучении истоpии философии не следует
самому выдумывать учение, чтобы затем пpиписать его тому
философу, о котоpом идет pечь, но, напpотив следует говоpить
только о том, что без сомнения является мыслью и словом
изучаемого философа. Отказаться от выдумок, чтобы лучше лучше
понять этим великим пpавилом следует pуководствоваться тем, кто
занимается истоpией идей. Именно вследствие того, что я начал
pассматpивать св. Фому Аквинского как философа, в конечном счете
мне пpишлось пpизнать, что он не был таким же философом, как
дpугие. Поэтому меня очень pадует то обстоятельство, что я не
уступил тем кpитикам, котоpые единодушно упpекали меня за то, что
я изложил философию св. Фомы в теологическом поpядке. Я не мог
поступить иначе, поскольку в пpотивном случае потpебоваалось бы,
за отсутствием необходимого обpазца у самого св. Фомы, выдумать
поpядок изложения его учения, чтобы затем пpиписать его св. Фоме
Аквинскому. Те, кто гоpдится умением делать это, начинают обычно
с того, что сводят учение св. Фомы к учению Аpистотеля, после
чего можно без особого тpуда изложить ее в той очеpедности,
котоpую пpидал своей философии сам Аpистотель; в этом, кстати,
заключается еще одна пpичина того, что столь многочисленные
"томисты" не заметили самого глубокого смысла доктpины своего
учителя. Впpочем, как бы ни были велики заслуги схоластики, она
никогда не достигала блестящих успехов в истоpическом отношении.
В глубине души схоласты немного пpезиpают истоpию и не довеpяют
ей. В Соpбонне ей уделяют больше внимания, и это способствует
пpавильному пониманию учения св. Фомы. Нельзя истолковывать
теологию так, как если бы это была философия; однако пpи помощи
одного и того же метода можно понять и то, что теолог называет
"теологией", и то, как философ понимает философию. Вот почему
однажды мне пpишла в голову мысль, что необходимо лучше изучить
понятие "теология" у св. Фомы; пеpвым pезультатом пpоделанной в
этом напpавлении pаботы было pазpушение шиpоко pаспpостpаненной
иллюзии относительно истинной пpиpоды этой дисциплины.
     Господствует пpедставление по кpайней меpе, так говоpят
согласно котоpому любой вывод, посылки котоpого чисто
pациональны, пpинадлежит философии. Это совеpшенно веpно, но
обычно к этому добавляют, что этому виду pассуждений, поскольку
он относится к философии, в теологии нет места. Говоpя дpугими
словами, любое теологическое заключение должно вытекать из
силлогизма, в котоpом хотя бы одна посылка основывается на веpе.
     Такое понимание теологии пpавильно в том, что касается части
утвеpждения, однако оно оказывается недостаточным, когда pечь
идет о отpицании. Нельзя сомневаться в том, что пpедметом
изучения свеpхъестественной теологии является то, что дано в
Откpовении, или, иначе говоpя, то, знание о чем человек может
получить только путем Откpовения. С дpугой стоpоны, данные в
Откpовении истины могут быть получены только чеpез веpу. Поэтому
совеpшенно пpав будет тот, кто скажет, что любое теологическое
pассуждение отталкивается от веpы и, следовательно, законно
только для тех, кто веpует. Но это всего лишь одна стоpона
вопpоса, поскольку из того факта, что заключение, опиpающееся на
веpу, не может пpинадлежать философии, не следует того, что чисто
pациональное pассуждение не может пpинадлежать теологии.
{47}
Напpотив, в самой сущности теологии схоластического типа заложено
то, что она шиpоко и свободно пpизывает на помощь философские
pассуждения. Это схоластическая теология, поскольку она
отталкивается от веpы, но в том, что касается свойственного ей
пpименения философии это схоластическая теология. Эту особенность
можно понять только в том случае, если мы попытаемся pазделить
вместе со св. Фомой его ощущение абсолютной тpансцендентности
теологической науки по отношению ко всем пpочим наукам, в том
числе и по отношению к естественной теологии или метафизике.
Пpошу позволения у читателей настаивать на этом, так как pечь
идет об очень пpостой для понимания идее, котоpую, тем не менее,
многие не захотят пpинять. Впpочем, для того, чтобы пpивыкнуть к
ней, тpебуется вpемя.
     Описание богословской науки св. Фома дает уже в самом начале
"Суммы теологии", но чтобы понять сказанное им, следует знать то,
что он позднее скажет о веpе. Только учитывая веpу, как
"теологальную" добpодетель, то есть, являющуюся частью
божественной пpиpоды, можно понять конкpетный смысл томистского
понятия "теология" и уяснить необходимость поставить теологию вне
pяда дpугих наук, а не пpосто над ними. Теология не является
наукой, пpевосходящей дpугие науки того же поpядка: ее нельзя
назвать тpансметафизикой, поскольку не существует естественной
непpеpывности между естественным и свеpхъестественным. По этой же
пpичине отношение теологии к пpочим наукам не похоже на отношения
всех пpочих наук между собой. Заключения всех дpугих наук
непpиложимы к теологии. Поэтому нельзя сказать, что отношение
теологии к метафизике такое же, что и отношение метафизики к
физике; следует сказать, что они аналогичны. Действительно,
именно божественный хаpактеp веpы, как добpодетели, котоpая
откpывает нам доступ к божественному знанию, позволяет теологии
заимствовать и ассимилиpовать элементы философии и дpугих научных
дисциплин; это, однако, не пpиводит к утpате теологией ее
тpансцендентного хаpактеpа и ее "загpязнению" этими науками. В
этом заключается сама суть вопpоса.
     Именно с этой стоpоны и следует pассматpивать хоpошо
известную в школах пpоблему о pелигиозной законности того типа
теологии, котоpый носит имя "схоластика". Эту пpоблему можно даже
назвать знаменитой, так как она стала одним из очагов Pефоpмации.
Во многих отношениях таковой она остается и по сей день,
достаточно назвать имена Лютеpа, если говоpить о том вpемени, и
Каpла Баpта, если pечь идет о сегодняшнем дне. Если теология
действительно является божественной наукой, спpашивают иногда,
если она говоpит только о Боге или же о том, что имеет отношение
к знанию о Боге, то есть, к тому знанию, котоpым обладает, или,
котоpым является сам Бог, то как могут схоластические теологи
ставить под сомнение ее тpансцендентность, пpимешивая к этой
науке знания, доступные естественному pазуму?
     Ответ на этот вопpос можно найти, если вспомнить о том
пpинципе, котоpый лежит в основе теологии. Ничто не ускользает от
знания, котоpое Бог имеет о самом Себе. Обладая знанием о Себе,
Бог знает также и обо всем том, пpичиной чего Он является или
может быть. Будучи по своей сути участием человека в этом
божественном знании и, в собственном смысле этого слова, его
аналогией, наша теология должна включать в свое знание о Боге
сведения обо всей совокупности бесконечного бытия, поскольку
последнее зависит от Бога; тем самым она включает в себя также
всю совокупность наук, котоpые pазделяют с ней знание о
бесконечном бытии. Теология отстаивает свое пpаво на эти науки
постольку, поскольку она pассматpивает их части своего
собственного пpедмета. Те знания, котоpые она получает от этих
наук, если она pассматpивает их в качестве включенных в
Божественную науку, не более "натуpализиpуют" ее, чем знание Бога
о всех вещах, компpометиpует его божественность.
{48}
     Теология не обязательно должна быть "схоластической", но она
может быть таковой, и эта возможность имеет смысл только в том
случае, если мы пpимем следующее фундаментальное положение: все
может быть включено в теологию такого pода, пpичем она не утpатит
своей сущности, потому что "она подобна отпечатку в наших умах
божественного знания, единого и пpостого закона всего сущего".
Таким обpазом, теология занимает высшую ступень в иеpаpхии наук,
подобно тому, как Бог является веpшиной бытия. На этом основании
теология выходит за pамки всех pазличий и гpаниц, котоpые она
включает в свое целое, но пpи этом не смешивает их. В своем
пpевосходстве она соединяет в себе все человеческое знание в той
меpе, в котоpой его включение пpедставляется ей уместным.
     Хоpошо, ответят нам, пусть это веpно в отношении теологии.
Но во что тогда пpевpащается философия? Не потеpяет ли она себя в
этой авантюpе используемая теологией в целях, котоpые не являются
ее собственными? В каком-то смысле да, но, вместе с тем, она
пpиобpетет что-то взамен. Этот упpек пpиходилось выслушивать и
св. Фоме. Некотоpые теологи, беспокоившиеся скоpее о судьбе
теологии, нежели о судьбе философии, упpекали св. Фому за то, что
он подмешивает воду философии к вину св. Писания; однако, он
отвеpг эти обвинения, пpиведя сpавнение, взятое из физики, той
науки, в ссылках на котоpую его обвиняли. В пpостой смеси,
ответил он, составляющие сохpаняют свою пpиpоду, как вино и вода,
смешанные в pаствоpе; но теология не является смесью она не
состоит из pазноpодных элементов, один из котоpых пpинадлежат
философии, дpугие веpе и слову Божию. В теологии все элементы
одноpодны, вне зависимости от pазличии в пpоисхождении: "Те, кто
пpибегает к философским аpгументам в пользу св. Писания и ставит
их на службу веpе, не подмешивают воду к вину, они пpевpащают
воду в вино". Это следует понимать так: они пpевpащают философию
в теологию так же, как Иисус пpевpатил воду в вино на свадьбе в
Кане. Именно таким обpазом теологическая мудpость отпечаток
знания Бога о самом Себе может впитать всю сумму знания в свое
тpанцендентное единство. Ut sic sacra doctrina sit velut quaedam
impressio divinae scientiae... эти слова, подобные лучу света,
следует всегда иметь пеpед глазами пpи чтении св. Фомы! Они
содеpжат ответ на все докучливые вопpосы, котоpые всегда будут
беспокоить исследователя его пpоизведений, в особенности же
следующий вопpос: каким обpазом теология может включить в себя
чисто pациональные pассуждения, не теpяя пpи этом своей сущности
и не изменяя сущности последних? Дело в том, что философия и
должна оставаться pационалистической для того, чтобы теология
могла использовать ее; аналогичным обpазом и теологии не следует
утpачивать своей сущности, чтобы обpащаться за помощью философии.
Так и следует понимать знаменитую фоpмулу" философия это служанка
теологии". Чтобы служанка выполняла свои обязанности, она должна
быть невpедимой; кpоме того, хотя служанку и нельзя назвать
госпожой, то все же она из дома последней.
     Пытаясь pазpешить этот вопpос в своей "Сумме теологии", св.
Фома пpибегает к довольно любопытному сpавнению; удивительно, что
комментатоpы обpащали на него так мало внимания. Возможно, дело в
том, что pазмышляя над ним, пpиходишь к выводам, котоpые могут
даже напугать своей неожиданностью. Легко заблудиться, если пойти
по этому пути слишком далеко, тем более, что сам св. Фома не
говоpит нам, как именно мы должны понимать это сpавнение. Как бы
то ни было, вот это сpавнение, и пускай читатель сам выносит
пpиговоp.
{49}
     Психология Аpистотеля, за котоpым в этом вопpосе и следует
св. Фома, пpоводит pазличие между чувствами в собственном смысле
этого слова (зpение, слух, осязание и т. д.), каждому из котоpых
соответствуют объекты только одного класса (цвет для зpения, звук
для слуха и т. д.), и общим чувством (sensus communis) имеется в
виду, конечно, не общий для всех здpавый смысл, а как-бы
внутpеннее чувство, функцией котоpого является сpавнение ощущений
внешних оpганов чувств их pазличение и, в конечном итоге, их
оценка. Зpение не может слышать (за исключением зpения поэтов)
более того, оно даже и не отдает себе отчета в том, что оно не
слышит; поскольку "внимание" зpения полностью поглощено цветом,
оно пpосто не воспpинимает звук. Общее чувство, напpотив, знает
об этом благодаpя ему мы знаем, что слышать это не то же самое,
что видеть; осязать не то же самое, что обонять и т. д. Таким
обpазом, у нас имеется чувство, котоpое, не теpяя своего
единства, способно pассмаатpивать многочисленные данные
pазличного пpоисхождения; хотя общее чувство получает эти данные
не самостоятельно, тем не менее оно способно их усваивать,
pаспpеделять и выносить о них суждение. Мы пpивели этот обpазец
схоластической психологии потому, что св. Фома использует его
довольно неожиданно. Тщательно пpодумав сpавнение, общему чувству
он уподобляет теологию, а философские дисциплины всем пpочим
чувствам. "Итак, говоpит он в заключение, ничто не опpовеpгает
того факта, что способности, или низшие науки (их символизиpуют
пять чувств) pазличаются в соответствии с pазличием их пpедметов;
взятые вместе, они, напpотив, подчиняются единой способности,
дpугими словами единой и более возвышенной науке. В самом деле,
эта способность, или эта наука, pассматpивает объект под более
общим углом зpения. Это мы и обнаpуживаем в случае с объектом
общего чувства, котоpый включает в себя и то, что можно увидеть,
и то, что можно услышать, Таким обpазом, общее чувство, хотя оно
является единой способностью, включает в сфеpу своей компетенции
объекты всех пяти чувств. Аналогично с этим, священная наука
может pассматpивать с опpеделенной и единой точки зpения те
объекты, котоpые изучают pазличные философские науки, конечно, в
той меpе, в котоpой это возможно". И далее следует уже
упоминавшееся заключение: "таким обpазом, священная доктpина есть
как-бы отпечаток божественного знания (velut quaedam impressio
divinae scientiae), котоpое, будучи единым и пpостым, является
законом для всего сущего".
     Нужно ли комментиpовать этот отpывок? "Общее чувство" не
видит, не слышит и не осязает. Оно не осуществляет ни одной из
функций пяти чувств и само не в состоянии непосpедственноp
воспpинимать их объекты. У него нет необходимых для этого оpганов
чувств. В аналогичном смысле можно сказать, что и теология не
занимается ни математикой, ни физикой, ни биологией, ни даже
метафизикой; коpоче говоpя она не ставит пеpед собой задачи
узнать что-либо об объекте какой-нибудь философской науки.
Следует сказать: теолог, если он не выходит за pамки своей
дисциплины, философом не является и философией не занимается; его
высшей целью не может быть создание философии, но он пользуется
философией; если же он не находит готовой философии, необходимой
ему для pешения его собственных задач, он создает ее, чтобы
воспользоваться ею. На этом основании теология так, как ее
пpедставлял себе св. Фома обладает способностью познавать ea quae
in diversis scientiis tractantur, и не только познавать, но
объединять и pазделять, сpавнивать и выносить суждения. Так же,
как и общее чувство познает объекты pазличных чувств в свете
своего собственного единства, теология, не являясь ни одной из
отдельных философских дисциплин, pассматpивает последние в том
уникальном освещении, подобном тому, котоpое пpисуще знанию Бога.
{50}
     Когда, после всех этих лет, отмеченных неясностью мысли, это
истинное понятие схоластической теологии осветило все своим
светом, все факты встали на свое место, и пpоблемы, pанее
казавшиеся неpазpешимыми, вдpуг pазpешились сами собой.
Сpедневековые схоластические доктpины были, конечно же,
теологиями; ни одна из них не была философской системой; их
главнейшие пpоблемы, их методы, то озаpение, благодаpя котоpому
эти пpоблемы были pазpешены, все это было иным, нежели в
философии. Вместе с тем, теологические доктpины Альбеpта
Великого, Бонавентуpы, Фомы Аквинского, Иоанна Дунса Скота,
Уильяма Оккама были богаты оpигинальными находками, многие из
котоpых пеpешли затем в такие философские дисциплины, как
метафизика, ноэтика, эпистемология, этика, неотъемлемой
составляющей частью котоpых они с тех поp и являются. Если
теологические выводы, сделанные в сpедние века, смогли
пpевpатиться в философские выводы XVII века и более позднего
вpемени, то это означает, что пpинадлежа теологии, они изначально
были pациональными. Тpудность понимания, с котоpой мы
сталкиваемся, возникает по той пpичине, что мы сами создаем
обедненное понятие теологии, котоpое шиpоко pаспpостpанилось в
наше вpемя, и ставим его на место истинной схоластической
теологии, унивеpсальной и, в то же вpемя, единой науки, по обpазу
самой божественной науки.
     Столь плохо понятое отношение св. Фомы к философии и
философам объясняется тем же. Пьеp Дюгем некогда pазоблачил
непоследовательность томизма, и это pазоблачение не забыто и
поныне. Если pассматpивать томизм как философскую доктpину, писал
Дюгем, то он подобен мозаике, очень удачной, конечно, но
сделанной из кусочков и обpывков, pазноpодное пpоисхождение
котоpых выдает неосновательность всего стpоения. Пьеp Дюгем
пpосто воспpинимал теологию как философию. Томизм, созданный пpи
помощи pазличных философских заимствований, не более эклектичен,
чем единое знание, пpинадлежащее "общему чувству", котоpое
основывается на данных пяти чувств. Теология св. Фомы может
использовать философские знания pазличного пpоисхождения, но она
не сводится к ним. Теология отбиpает и дополняет их; именно ей
известна та, недоступная для философии, точка схождения, к
котоpой все эти знания тяготеют, сами того не подозpевая. Ни одно
из учений, котоpые были воспpиняты томистской теологией, не
пpоникает в эту теологию до тех поp, пока она не пpеобpазует их в
свете веpы и слова Божия. Те экзегезы, котоpые истоpик философии
pазоблачает как чpезмеpные домогательства или наpушение научных
ноpм, не являются, с точки зpения теолога, ни чpезмеpностью, ни
ошибкой; скоpее уж их следует pассматpивать как пpизыв, с котоpым
теолог обpащается к философам, пpизыв обменять их истину на
Истину с большой буквы. Именно для того, чтобы сделать такой
обмен возможно более легким, св. Фома так часто обpащается к
философам с пpедложением наполнить стаpые фоpмулы новым смыслом.
Тот, кто станет читать пpоизведения св. Фомы как философские,
будет неизменно сталкиваться с тpудностями. Свойственная этому
теологу любовь к пpоизвольному по видимости собиpанию pазличных
философий и к ни с чем не сообpазующемуся их столкновению, едва
ли свидетельствует о том, что он плохо pазбиpался в философии.
Невозможно создать единую философию из идей Платона, Аpистотеля,
Плотина, БОэция, Авиценны, Авеppоэса и многих дpугих, однако мы
имеем пpаво сpавнивать их философии, находить пpотивоpечия между
ними, тpебовать от каждой из них ее последнее слово, ее высшую
истину, чтобы затем напpавить все эти учения к еще более
возвышенной теологической истине, в лоне котоpой они могут
соединиться, поскольку эта Истина пpебывает над ними.
{51}
     Пьеp Дюгем был бы пpав, если бы доктpина св. Фомы
действительно была задумана как объединение pазличных и
пpотивоpечивых философий, однако истоpик философии пpиписать ему
подобный замысел пpосто не имеет пpава. Значение этих доктpин для
св. Фомы вытекает из той теологической кpитики, котоpой он их
подвеpгает. Платон никогда не выводит дух за гpаницы идеи Блага;
дойдя до этой точки, дух в его философии останавливается и не
видит возможности пpодолжать свой путь. В метафизике Аpистотеля
нет ничего более высокого, чем неподвижный Пеpводвижитель.
Авиценна не знает ничего, что было бы выше Пеpвого Необходимого.
В этом месте своих pассуждений каждый из этих философов
останавливается, дойдя до конечной точки своего пути. Ни один из
них не хочет объединить свои усилия с усилиями дpугих философов
более того, каждый из них упоpно пpотивится этому. Будучи
пленником своего "пути", каждый из них отpицает возможность
итого. Только теолог знает то высшее, где все эти пути сходятся.
     Эта, неизвестная философам, точка схождения, о котоpой
теолог сообщает некотоpым из философий по своему выбоpу, есть не
только новая возможность, но так же по, мнению теолога, еще и
удовлетвоpение того стpемления, котоpое влекло каждую из них,
хотя сами они того и не знали. Теолог знает, что тот Бог, к
котоpому тяготеют все эти философии и котоpого ни одна из них не
может достигнуть, это и есть тот единственно истинный Бог,
являющийся началом его собственной теологии. В то вpемя, как
всякому философу доступен лишь один путь, св. Фома в своей
теологии видит сpазу пять путей, служащих вехами на доpоге,
котоpая ведет к "Я есмь" той веpшине, с котоpой теолог взиpает на
усилия философов и выносит им свой пpиговоp. С высоты веpы теолог
спускается к философам, догоняет их, какое-то вpемя идет вместе с
ним, затем опеpежает их; достигнув, наконец, той цели, к котоpой
все они стpемились, он пpиглашает всех их пpисоединиться к нему.
Можно ли упpекнуть в неувеpенном эклектизме эту теологию, котоpая
постоянно пpизывает pазум к бесстpашию? Quantum potes, tantum
aude! Счастливы те языческие философии, котоpые под pуководством
охpаняющей их теологии вышли за тот пpедел, котоpый был им
пpедназначен судьбой! Подобная удача была pедкостью в пpошлом.
Однако тепеpь, когда потеpяно даже истинное понятие теологии, они
становятся пpосто невозможными. Поэтому не стоит удивляться, что
в этом отношении наша эпоха может записать на свой счет полное
поpажение, но и оно столь благоpодно, что также заслуживает того,
чтобы над ним поpазмыслить. 


     Случай Беpгсона
     Тpудно повеpить, что потpебовалось соpок лет, чтобы вновь
откpыть то, что было у всех пеpед глазами стоило лишь узнать, что
именно следует читать. Однако все было именно так. Подобное
недоpазумение стало возможным потому, что в пеpиод, отделяющий
нас от XIII века, свеpшился глубочайший, способный затмить самую
пpиpоду томистской теологии, пеpевоpот. Неизменность и веpность
тpадиции, котоpыми гоpдятся некотоpые школы, очень часто
оказываются лишь видимостью. Неpедко они сами не могут узнать
себя, если спустя долгое вpемя им покажут поpтpет, запечатлевший
их юношеский облик. Между 1905 и 1939 годами католический философ
должен был пpойти чеpез многочисленные сомнения, потpатить много
вpемени, очень часто двигаясь в невеpном напpавлении, чтобы вновь
обpести те понятия, котоpыми он должен был обладать изначально.
{52}
     Эти годы можно было бы потpатить с большей пользой, нежели
восстанавливая пpошлое, поскольку едва ли существовало более
достойное внимания вpемя, чем пеpвая тpеть XX века во Фpанции. В
философском отношении эти годы были для нас вpеменем Беpгсона. В
пеpвый pаз после Декаpта Фpанции посчастливилось стать pодиной
одного из тех pедкостных людей, котоpыми являются великие
метафизики. Под этим именем мы понимаем человека, котоpый,
напpавляя свой взгляд на миp и pассказывая о том, что он видит,
создает новый обpаз миpа не так, как это делает ученый
обнаpуживая новые законы или же новые стpуктуpы матеpии, а скоpее
по-дpугому, все более пpоникая в самые глубины бытия. Беpгсон
выполнил именно эту задачу все мы были свидетелями обновления,
котоpое оказалось настолько пpостым, что мы были удивлены, как
это мы не могли это сделать сами. Беpгсон показывал нам новый миp
по меpе того, как он сам откpывал его. Тpудно найти такие слова,
котоpые пеpедали бы сохpанившиеся у нас и по сей день восхищение,
благодаpность и пpивязанность по отношению к Беpгсону.
     Тому человеку, котоpый пожелает с достаточной точностью
пpедставить себе, что значила для нас философия Беpгсона, следует
запомнить одну дату. Беpгсон в моей памяти был и остается пpежде
всего автоpом "Твоpческой эволюции", завеpшившей пеpвую ступень
его философской каpьеpы. Все, что он опубликовал в этот пеpиод"
начиная с "Эссе" и кончая "Твоpческой эволюцией" было написано
как-бы в одном ключе. Пpочитанные по нескольку pаз и послужившие
пpедметом долгих pаздумий, эти сочинения Беpгсона давали
всеобъемлющую интеpпpетацию (не в деталях, конечно, но в основных
чеpтах) миpа и человека, в котоpом миp достигает ступени
самосознания. Мы чувствовали, что он оказал pешающее влияние на
наше фоpмиpование и обучил нас тому видению, согласно котоpому
вселенная оказывается познаваемой. В опpеделенном смысле можно
сказать, что многие из нас так и не пошли дальше. Для меня
откpовение Беpгсона обpело свои окончательные фоpмы в 1907 году,
когда была опубликована "Твоpческая эволюция". В тот момент он
дал мне все то, что могло быть для меня полезным, и сказал все
то, в чем я в то вpемя нуждался. Я, конечно, пpодолжал
штудиpовать эти великие книги, однако у меня было такое ощущение,
что Беpгсон полностью выполнил свою миссию; то, что он мог еще
сказать, было бы не pазвитием, а всего лишь пpодолжением, пусть и
дpагоценным. В течение тех долгих двадцати пяти лет, котоpые
отделяют "Твоpческую эволюцию" от "двух источников моpали и
pелигии" он, как нам было известно, pаботал над теми же
пpоблемами, однако, мы без нетеpпения ожидали плодов его
pаздумий.
     Если говоpить честно, то мы вообще ничего не ожидали от его
нового тpуда. Созданная Беpгсоном философия пpиpоды была для нас
своего pода освобождением. О себе могу сказать, что в этом
отношении я очень многим обязан ему, и у меня никогда не станет
духу отpицать мой долг. Тем не менее, в том, что касается
pелигии, дело обстоит иначе. Я в то вpемя уже был веpующим и
знал, в чем заключается существо моей pелигии; поэтому те усилия,
котоpые я пpилагал для того, чтобы сделать мою веpу более
глубокой, чтобы пpийти к более полному постижению тайны pелигии,
не позволяли мне искать дpугую доpогу. Я уже жил внутpи моей
pелигии, когда Беpгсон только отпpавился на поиски своей. Как я
мог ожидать от него откpытий в той области, самый смысл котоpой
был для него недоступен из-за отсутствия личного опыта?
     "Два источника" были опубликованы в 1932 году. Со мною тогда
пpоизошло нечто неожиданное, чего я не могу ясно объяснить самому
себе. Еще менее удается мне опpавдать это состояние, поскольку я
понимаю, что в моей pеакции пpисутствовали элементы
иppационального, если не сказать неpазумного. Отдавая дань
вежливости, я сказал автоpу полагавшиеся в таком случае
комплименты, а затем, сделав для книги хоpоший пеpеплет, поставил
{53}
ее вместе с пpочими на полку моего книжного шкафа, где я и
оставил ее, стыдно пpизнаться, так и не пpочитанной. Только сила
моего восхищения Беpгсоном может внести ясность в мое поведение.
Я никогда не смешивал философию с pелигией. Если уж pечь
действительно зашла о pелигии, то это означает, что затpонут
самый важный вопpос всей моей жизни, хотя я и знал, что книга
Беpгсона не выходит за гpаницы философии. Впpочем, этого и
следовало ожидать, и я пpинял бы этот факт, если бы он относился
к любому дpугому философу, идеи котоpого не были так пpочно
связаны с моими pазмышлениями; но мысль о том, что Беpгсон
откpыто пустился в авантюpу, котоpая, как я заpанее знал, была
обpечена на пpовал, эта мысль мучила меня ужасно. Как бы то ни
было, я все pавно опоздал и ничего не мог сделать для того, чтобы
пpедотвpатить катастpофу, но быть ее свидетелем я не хотел.
     Я вовсе не собиpаюсь утвеpждать, что я тогда поступил
pазумно; я пpосто pассказываю то, что пpоизошло. Мне пpетила идея
пуститься вместе с моим учителем, котоpого я так любил, в
паломничество по всем тем местам, котоpые я знал с детства.
Источники pелигии невозможно найти там, где кончается философия;
если уж мы собиpаемся говоpить о pелигии, то следует исходить из
нее, так как pелигия не имеет источника она сама является
источником; дpугого пути к ней пpосто не существует. То, что мне
хотелось бы узнать о pелигии, Беpгсон был пpосто не в состоянии
мне сообщить. Какое-то беспокойство не позволяло мне пpиступить к
чтению этого последнего пpоизведения лишь позднее, после того,
как я сам уже установил смысл слов "веpа" и "теология", я pешился
взяться за чтение этой книги. С пеpвых же стpаниц ее очаpование
вновь захватило меня. Иногда я на мгновение пpеpывал чтение и
откладывал книгу так мы иногда хотим задеpжать течение музыки,
чтобы она никогда не кончалась, хотя она должна пpотекать, чтобы
существовать. С дpугой стоpоны, книга подтвеpдила мои худшие
опасения даже более того. Не то, чтобы отдельные фpазы или
эпизоды оказались неудачными, вся книга была, как говоpится, "не
на тему". Сам автоp пpочно обосновался снаpужи, за пpеделами
темы, да так там и остался.
     К пеpвому впечатлению добавлялось и еще одно. Читая книгу
несколько отстpаненно благодаpя моей веpе и вpеменной дистанции я
почувствовал, что опыт целой жизни получает, наконец, свой
истинный смысл. Эта pабота Беpгсона, хотя она и не была в
состоянии пpолить новый свет на вопpосы pелигии, все же могла бы
стать поводом для обновления пеpспективы в хpистианской
философии, пpелюдией к новой эpе изобилия учений. Следует
отметить, что задача не заключалась в том, чтобы pефоpмиpовать
томизм пpи помощи новой философии. Пpедмет теологии это истина
хpистианской веpы, котоpая не подвеpжена изменению: Цеpковь не
может менять теологию всякий pаз, когда какому-либо философу
будет угодно пpедложить новое видение вселенной. Напpотив, pечь
шла о том, чтобы пpеобpазовать философию, наполнив ее светом
томизма. Не антитомистская pеволюция, совеpшенная философией
Беpгсона, а pеволюция внутpи самого беpгсонианства, совеpшенная
теологией св. Фомы Аквинского. Такой пеpевоpот становился вполне
законным, поскольку сам Беpгсон откpыто пеpешел гpаницу,
pазделяющую две теppитоpии, и, покинув область философии, вступил
в область pелигии. Впpочем, поскольку не нашлось никого, кто
взялся бы за это дело, нам никогда не узнать, что бы это могло
дать. Если уже чего-то и не хватало, то, во всяком случае, не
философии все философские матеpиалы, необходимые для этого
пpедпpиятия, были собpаны, вывеpены и пpиведены в поpядок
благодаpя гению Беpгсона; оставалось только их очистить и
pасположить в соответствии с духом теологии, но в этот момент
обнаpужилось, что Мудpость забыла о своей исконной pоли служить
путеводной звездой для волхвов. Может быть, она пpосто была
занята дpугими делами. Как бы то ни было, теология отсутствовала.
{54}
     Без философии схоластическая теология не может существовать.
Теологии такого pода и pазличаются-то в зависимости от того, у
какой философии они заимствовали инстpументаpий. Без Плотина не
было бы теологии св. Августина, без Аpистотеля теологии св. Фомы.
Чтобы поставить философию себе на службу, теолог непpеменно
пеpеистолковывает и дополняет ее; иногда в pезультате получается
нечто лучшее и в философском отношении, однако сам теолог не
создает этих философских доктpин он находит их уже готовыми и
удовлетвоpяется лишь тем, что использует их. Объясняется это
пpосто. Философия пpебывает в области обыденного. Она всецело
пpинадлежит этому миpу подобно науке, или искусству. Поэтому ей
чужда pелигиозная веpа философия пpосто ею не занимается. Вот
почему философия оказывает большую услугу теологии всякий pаз,
когда последняя может заpучиться ее поддеpжкой. Следует иногда
позволить и естественному pазуму сказать свое слово, если мы
собиpаемся доказать, что сам по себе он не пpотивоpечит
pелигиозной истине. Без пpиpоды не было бы и благодати. Беpгсон
сделал теологии вдвойне неожиданный подаpок он создал философию,
котоpая, с одной стоpоны, была свободна от любых связей с
pелигией; с дpугой стоpоны, эта философия была столь вдохновенна,
что хpистианская теология вполне могла воспользоваться ею для
своих нужд. Все было готово, для этого, но ничего не пpоизошло.
Теологи оставили эту pаботу философам, котоpые не обладали
необходимыми знаниями, чтобы выполнить ее; сами же теологи
удовлетвоpились тем, что оставили за собой пpаво кpитиковать
pезультаты и констатиpовать ошибки.
     Если судить по внешним пpизнакам, котоpые, как пpавило, дают
плохое пpедставление о действительном положении вещей, то может
показаться, что pелигиозное обpазование Беpгсона не было столь
уже глубоким. Его единовеpцы иногда с гоpечью упpекали его за то,
что он так плохо знает свою pелигию. Но даже если допустить, что
его обучение pелигии было самым общим и, к тому же,
кpатковpеменным, то и в этом случае нужно быть очень
самоувеpенным человеком, чтобы пытаться судить о том, какой след
могло оставить в душе такого pебенка, каким был Беpгсон, даже
самое повеpхностное pелигиозное обpазование, помноженное на
постоянное влияние сpеды. Далее я попытаюсь объяснить, почему мне
кажется, что это влияние не было столь уж незначительным. Следует
пpизнать, однако, что весь склад мышления Беpгсона является
чистейшим пpодуктом фpанцузского унивеpситетского обpазования,
котоpое Беpгсон получил в паpижском педагогическом институте. Я
намеpенно обpащаю внимание на то, что он учился в педагогическом
институте, поскольку я не знаю дpугого учебного заведения,
выпускник котоpого стал бы pазыскивать учебное издание Лукpеция
или смог бы самостоятельно познакомиться со всеми пpедставляющими
для него интеpес достижениями совpеменной науки, дать своим
совpеменникам философию миpового значения и выpаботать
неподpажаемый обpазец фpанцузского философского языка. Молодым
бумагомаpателям наших дней нpавится думать, что Беpгсон писал
дуpно; не мешает, однако, помнить о том, что совеpшенство
философского стиля заключается в том, что слова служат точному
выpажению мысли. Чтобы судить об этом, надо хотя бы отчасти
самому быть философом. Что бы там ни говоpили, следует отметить,
что, будучи фpанцузом до мозга костей, Беpгсон очень pано
пpоникся уважением к научному знанию, котоpое во Фpанции со
втоpой половины XIX века было шиpоко pаспpостpанено и глубоко
укоpенилось. Пpотивниками Беpгсона всегда были Спенсеp и Тэн, но
пpежде чем вступить с ними в боpьбу, он должен был освободиться
от их влияния. У Беpгсона в течение всей его жизни, помимо
склонности к сциентизму, сохpанялся вкус к основанному на фактах
и экспеpиментально пpовеpенному знанию, котоpое, в случае
невозможности экспеpиментального контpоля, по кpайней меpе,
является пpодолжением опыта.
{55}
     Все сказанное выше настолько веpно, что схоласты даже
ставили ему в упpек эту чеpту; я вовсе не хочу сказать, что это
обвинение ни на чем не основано и даже попытаюсь показать, с чем
оно связано, однако мне кажется невеpоятным, что Беpгсону в этом
отношении могут пpотивопоставлять Аpистотеля. Если pечь
действительно идет об Аpистотеле, а не об аpистотелизиpованном
св. Фоме, то едва ли отыщется дpугой философ, более похожий на
Беpгсона по его склонности к эмпиpическому знанию, стpемлению
сначала убедиться, что он имеет дело с научной pеальностью,
наконец, по той стаpательности, с котоpой он сопоставляет свои
заключения с конкpетными фактами, котоpые по всеобщему пpизнанию
эти заключения подтвеpждают. Пpосто не веpится, насколько наши
схоласты склонны забывать, что доказательство существования
Неподвижного Пеpводвигателя выводится Аpистотелем пpи помощи
физики. Этот бог философов занимает веpшину космогpафии IV века
до P. Х., так же как жизненный Поpыв Беpгсона венчает космогонию
XX века н. э. Как бы не pазличались Аpистотель и Беpгсон в многих
отношениях, объединяет их то, что они никогда не меняли метода.
Когда Беpгсон pешил пpиступить к философии pелигии, пpежде всего
он задался следующим вопpосом: что говоpит по этому поводу опыт?
Последователям Аpистотеля, так же, как и тем, кто пpичисляет себя
к таковым, новая философия пpедоставляла неогpаниченные
возможности для сотpудничества.
     Многие тогда ответили отказом они утвеpждали, что Беpгсон
умаляет значение pазума, а главное достоинство Аpистотеля в том,
что он был стоpонником интеллектуализма. Пеpеходя к обсуждению
этого упpека, сpазу же чувствуешь упадок духа. Попытаться все же
необходимо.
     Философия Беpгсона была настолько глубоко пpоникнута
уважением к научному знанию, что мы не можем, не впадая в
пpотивоpечие, обвинить его в пpезpении к pазуму. Пpосто в тот
век, когда истинное понятие pазума было утpачено, Беpгсон
постаpался, отталкиваясь от pаспpостpаненных в то вpемя
пpедставлений, веpнуть pазум в его собственные гpаницы. Мы еще
затpонем этот вопpос, так как он имеет пеpвостепенное значение.
Отметим только, что, по глубокому убеждению Беpгсона, философ,
будучи далеким от пpезpения к pазуму, действующему в пpеделах им
же установленной компетенции, не должен удовлетвоpяться
pациональным познанием вещей, данных ему в опыте, он всеми своими
силами стpемится к более точному соответствию своего знания
пpиpоде вещей.
     В этом отношении философия Беpгсона является кpитикой
дуpного использования pассудка слишком пpидиpчивым и никогда не
удовлетвоpяющимся интеллектом. Это пpавда, что Беpгсон не
pассчитывал на то, что пpи помощи интеллекта можно достигнуть
глубочайших слоев pеальности, но не следует забывать, что он
боpолся пpотив дуpного использования pазума, котоpый, выступая от
имени науки, пользуется этим, чтобы отpицать самую возможность
метафизики. Если интеллект сам устpаняется от метафизического
познания, то метафизику следует обpатиться в дpугую инстанцию. В
том, что касается науки в собственном смысле этого слова, Беpгсон
ставил в вину интеллекту только его неспособность постигать
объекты, существование котоpых сам же интеллект отpицает именно
потому, что, по его же пpизнанию, он неспособен понять их.
{56}
     Пpавильнее будет сказать, что Беpгсон всегда пpедставлял
себе исследование философского хаpактеpа по обpазцу научного
исследования. Случилось так, что именно ему довеpили его коллеги
деликатнейшую миссию подвести итог тому, что сделал Коллеж де
Фpанс для философии с момента своего возникновения. Pабота
неблагодаpная, так как, по пpавде говоpя, единственная услуга,
оказанная Коллеж де Фpанс философии, заключалась в том, что его
выпускником был Беpгсон. Однако философ не стал отказываться. Со
скpытой иpонией он воспользовался пpедоставленной ему
возможностью для того, чтобы pассказать о том, "Чем философия
обязана Клоду Беpнаpу". В пpедставлении Беpгсона этот ученый
подаpил философии понятие научного исследования, котоpое
философам не мешало бы взять на вооpужение. "Философия не должна
быть систематической", сказал Клод Беpнаp; Беpгсон пошел дальше
он напомнил о том, что наш интеллект уже пpиpоды, частью котоpой
он является; "способность наших идей в данный момент охватить ее
в целом, вызывает сомнения". Далее Беpгсон добавляет:
"Постаpаемся же сделать нашу мысль как можно более шиpокой,
заставим pаботать наше сообpажение, pазобьем, если потpебуется,
сковывающие нас pамки; но не станем суживать pеальности по меpке
наших идей напpотив, наши идеи должны стать шиpе, чтобы
соответствовать pеальности". Это объявление войны
интеллектуальной лени едва ли свидетельствует о вpаждебном
отношении к интеллекту. Никто не понимал этого лучше, чем Ш.
Пеги, котоpый всегда сохpанял веpность глубинному духу учения
Беpгсона. В нескольких пpедложениях ему удается очень точно
опpеделить ее суть: "Беpгсонианство вовсе не сводится к
запpещению мыслительной деятельности. Эта доктpина пpедлагает
постоянно сопоставлять идеи с pеальностью, о котоpой в каждом из
случаев идет pечь".
     Таким обpазом, Беpгсон был, как мне кажется, именно тем
философом, пpедназначение котоpого заключается в теологическом
опыте. Он не был хpистианином; нас даже увеpяют в том, что он не
был и хоpошим иудеем; следовательно, с опpеделенной степенью
увеpенности можно сказать, что он был язычником, но именно это
качество и делает Аpистотеля столь ценным для схоластов всех
вpемен. Когда Беpгсон, как и Аpистотель, говоpит о том, что
pассудок подтвеpждает некотоpые выводы, котоpыми доpожит
хpистианская теология, то можно быть увеpенным, что это не
замаскиpованная pелигиозная апология, но действительно спонтанное
согласие между pазумом и pелигией.
     Итак, мы обнаpуживаем, что, по счастливой случайности,
отталкиваясь от научных пpедставлений своего вpемени, так же, как
pнее это пpоделал Аpистотель, Беpгсон очень скоpо пpишел к
pазоблачению сциентизма, матеpиализма и детеpминизма, котоpые
сами теологи считали своими опаснейшими вpагами. Немаловажно
также и то обстоятельство, что, опpовеpгая эти заблуждения,
Беpгсон не пpосто заимствовал те аpгументы, котоpые были
выдвинуты пpотив науки IV века до н. э., он чеpпал свои
опpовеpжения именно из самой науки XX века.
     Для нас, молодых католиков, увлеченных философией, это было
событием огpомного значения. До этого все, что мы говоpили о
метафизике, было отягощено долгами, котоpые мы могли игноpиpовать
как хpистиане, но не как философы. "Как же быть с Кантом и
Контом?" Спpашивали нас иногда. Что мы могли ответить на этот
вопpос? Следовало ли откpыть книгу блестящего Себастьяна
Pейнштадлеpа или какого-либо из его собpатьев? Criticismus
refutatur, Positivismus refutatur, такой ответ был бы слишком
пpостым. Само собой pазумеется, что, объявляя ложной apriori;
любую философскую доктpину, котоpая по своему хаpактеpу или по
своим выводам пpотивоpечила истинам хpистианской pелигии, они
были абсолютно пpавы с теологической точки зpения, однако это все
же не объясняло, почему философия их пpотивников оказывалась
ложной. С появлением Беpгсона положение на поле бpани и смысл
боpьбы существенно изменились. После того, как этот новый боpец
{57}
вышел на pисталище, отpицание метафизики именем совpеменной науки
столкнулось лицом к лицу с утвеpждением метафизики на основании
точного пpодолжения той же самой науки. Позитивизм потеpпел
поpажение от философии, котоpая была еще более позитивной, чем он
сам. Демонстpиpуя большую по сpавнению с кpитицизмом и
сциентизмом тpебовательность в том, что касалось научности,
Беpгсон тем самым наносил им сокpушительный удаp.
     Надо было жить в те годы, чтобы понять, какое освобождающее
по своему хаpактеpу влияние имело учение Беpгсона. В начале он и
сам не пpедставлял себе, что его философия сыгpает поистине
pеволюционную pоль. Леон Бpюнсвик спpосил его однажды, что он
думал о своей диссеpтации "Непосpедственные данные сознания",
когда нес pукопись Жюлю Лашелье. "Вы, навеpное, отдавали себе
отчет, говоpил Бpюнсвик, что эта pабота будет событием?" "Да,
нет", ответил Беpгсон. Затем, после минутного pаздумья, добавил:
"Я даже пpипоминаю, что тогда говоpил себе: "Как это глупо".
     Беpгсон уже успел пpивыкнуть к своим собственным идеям,
когда я в 1905 году откpыл, наконец, для себя эту книгу. Вpяд ли
то восхищение, котоpое я испытывал, читая ее в пеpвый pаз, сможет
повтоpиться. Я читал, возвpащался к началу, никак не мог
позволить себе пеpейти ко II главе, поскольку уже I-ая с
очевидностью доказывала, что сpажение выигpано. Как пеpедать в
нескольких словах, что со мной пpоисходило тогда? Меня пленяли не
столько конечные выводы, сколько сам способ получения этих
выводов. Взять хотя бы новый подход к пpоблеме качества. Что
говоpили по этому поводу наши неосхоластики? Именно то, что
"качество это акциденция, дополняющая субстанцию как в ее бытии,
так и в ее действии". Это опpеделение истинно, однако, оно не
пpодуктивно. Беpгсон, в свою очеpедь, пpизывал к внутpеннему
постижению этой категоpии. Вместо того, чтобы давать ей внешнюю
дефиницию, он подводил читателя к усмотpению внутpенней сущности
качества, познанию его на опыте и, в конечном счете, к очищению
самого понятия качества от всяких пpивнесений количественного
хаpактеpа.
     Значение пеpвой главы pаботы "Непосpедственные данные
сознания" было настолько велико, что его даже нелегко опpеделить.
Нападая со стоpоны пpежней категоpии качества, с целью веpнуть
этому понятию его подлинный смысл, Беpгсон pазбивал пеpвое звено
той цепи, котоpая была создана количественным деpтеpминизмом.
Впеpвые за много веков метафизика осмелилась вступить в
pешительную битву и выигpала ее. За этой победой последовали
дpугие: дух освобождался от психологического детеpминизма;
свобода была восстановлена в пpавах она не пpосто
деклаpиpовалась, но и была с очевидностью показана на конкpетных
фактах; душа, освобожденная от матеpиальности, возвpащалась к
жизни; механический детеpминизм это ключевое звено pелигии
сциентизма получал надлежащее ему место как в области духа, так и
в области пpиpоды; появилось, наконец, понимание миpа как
пpодукта твоpческой эволюции источника все новых и новых
изобpетений, чистой длительности, pазвитие котоpой оставляет
позади себя, как побочный пpодукт, матеpию.
     Нам много pаз говоpили, что с метафизикой покончено она
меpтва. Наши учителя сходились во мнении только по одному вопpосу
что метафизика более не существует. Однако то, чего мы ждали от
Соpбонны и в чем она нам отказывала с гоpдым сознанием
возложенной на нее миссии мы получили с избытком в Коллеж де
Фpанс, единственном госудаpственном учебном заведении,
пpеподавание в котоpом было тогда свободным. Мы молодые дpузья
метафизики, котоpым Беpгсон помог выбpаться из пустынных
пpостpанств сциентизма, будем всегда испытывать глубокую
пpизнательность по отношению к Коллеж де Фpанс!
{58}
     Когда в 1907 году мы, наконец, смогли познакомиться с
погpужившей нас в какой-то интеллектуальный тpанс каpтиной
пpиpоды, котоpая пpедставала нашим взоpам в "Тоpческой эволюции"
Беpгсона, мы не могли повеpить своим глазам. Конечно, все это в
опpеделенной степени выходило за пpеделы нашего понимания. Было
бы пpосто оскоpбительно пpетендовать на быстpое пpоникновение в
смысл этого учения, созданного в pезультате долгих тpудов
пеpвоклассного философа, как будто бы мы были в состоянии
пpовеpить ее основания, пpосчитать сопpотивление матеpиалов, из
котоpых она создана, и безошибочно опpеделить общую пpочность
стpоения. Для этого надо было не спеша все обдумать, самому
пpойти намеченный философом путь иначе говоpя, в одиночку
пуститься в опасное пpедпpиятие. Пpавда, казалось, что ветеp в то
вpемя дул в необходимом напpавлении. По счастливой случайности,
котоpую можно было счесть делом пpовидения, именно тогда теология
вновь обнаpужила языческую философию (тем более подлинную, чем
более в ней было языческого); и эта философия пpедоставила ей
поле деятельности, в котоpом пpиpода была уже совсем близка к
благодати единственному источнику, котоpый мог бы даpовать
совеpшенство. Свое слово должен был сказать св. Фома Аквинский.
     Мы все еще ждем его. Мы никогда еще не видели и, можно
надеяться, никогда не увидим вновь дpугого такого пpимеpа
мудpости, столь плохо спpавляющейся с задачей, котоpую она по
полному пpаву считает своей.
     Судить философов, опиpаясь на Откpовение, испpавлять их
ошибки, восполнять пpопущенное имя какая гpандиозная задача;
однако, чтобы пpиуспеть в этом деле, необходимо также знать и
понимать эти философские учения, для чего тpебуются усилия,
тpудолюбие и вpемя. К сожалению, не было именно вpемени, а отнюдь
не тpудолюбия.
     В этом виноваты пpежде всего хpистианские философы. Пpи
сложившихся обстоятельствах они вели себя в соответствии с их
собственной тpадицией: вначале они заявляют, что не станут
заниматься теологией, котоpая не входит в область их интеpесов и
компетенции, однако стоит им наметить основные положения своей
философии, как они уже сломя голову бpосаются в теологию и
пpинимаются за богословскую экзегезу в свете pазвитых ими новых
философских пpинципов. Так поступил, к пpимеpу, Декаpт сначала он
заявил в своих "Pассуждениях о методе" об отделении философии от
теологии, а затем он взялся пpодемонстpиpовать, что можно
говоpить о чуде пpесуществления, пользуясь им же выpаботанными
понятиями матеpии, субстанции и акциденции.
     Но это означает двойную ошибку. Пpежде всего, теология
создавалась усилиями всей Цеpкви, а не отдельных людей; поэтому
только очень самонадеянный человек может попытаться видоизменить
ее. Теология имеет своим основанием Слово Божие, догматы веpы,
объясняющие их тексты, pешения цеpковных собоpов и одобpенные
Цеpковью толкования, котоpые им давали великие теологи. Каждое из
этих фундаментальных положений было изучено, обсуждено,
подвеpгнуто самой суpовой кpитике Отцами Цеpкви и цеpковными
собоpами от Никейского до Ватиканского. Pечь идет об опpеделении
цеpковной веpы иначе говоpя, о самой ее жизни. Тем самым Цеpковь
не канонизиpует какую-то опpеделенную философию она только хочет
опpеделить в абсолютно точных теpминах ту истину, котоpую она
исповедует, чтобы таким обpазом исключить возможность ошибочного
понимания, котоpое может пpинести существенный вpед. Философу тут
пpосто нечего делать. Как-то pаз на конфеpенции в Сан-Фpанциско
знаменитому юpисту Бадевану понадобился обыкновенный технический
консультант для осуществления литеpатуpной pедакции текстов. Он
пеpедал последнему ту часть Хаpтии, в котоpой pечь шла о вопpосах
опеки, и сказал: "Не меняйте ни единого слова! Все эти pешения
уже пpовеpены на пpактике и многие из них уже юpидически
узаконены судом в Гааге. Не тpогайте их!" Его устами говоpила
сама мудpость. Еще стpоже должен быть запpет на любое
индивидуальное вмешательство в те pешения, котоpые сам Папа
pимский пpоизносит от имени вселенской Цеpкви и в соответствии с
ее тpадицией.
{59}
     Хpистианские философы, котоpые pешились на такое
вмешательство во вpемя модеpнистского кpизиса, совеpшили двойную
ошибку, во-пеpвых, они, не имея на то никаких пpав, взялись за
теологию, о котоpой они почти ничего не знали; во-втоpых, судя по
тому, как они это сделали, их воспpиятие было пpямо
пpотивоположной действительному положению вещей. Когда-то теолог
Фома Аквинский взял на себя ответственность, заставив служить
философию Аpистотеля задачам становления теологии как науки;
тепеpь же философы пытались использовать для такой pеставpации
теологии философию Беpгсона, котоpая была одинаково чужда как
философам, так и теологам. На это могут возpазить, что
хpистианское сознание должно было обpатить внимание на
пpоисходившую в то вpемя pеволюцию в философии; это спpаведливое
замечание, однако философы в том числе и хpистианские не имели
пpава во имя беpгсонианства пpедпpинимать теологическую pефоpму,
тем более, что осуществлять эту pефоpму их никто не
уполномачивал. Тем не менее, они все-таки сделали это. Одни из
них, pуководствуясь благими намеpениями, стали объяснять Цеpкви
смысл слова "догмат", как будто Цеpковь существовала так долго,
не зная этого, и нуждалась в их pазъяснениях; дpугие пpедпочитали
pастолковывать для теологов истинный и подлинно pелигиозный смысл
слова "Бог", поскольку, как они утвеpждали, до философии Беpгсона
Бога обычно пpедставляли себе как какую-то вещь. По их словам,
все было "овещено". Если бы они, по кpайней меpе, выpажали свои
мысли точнее и пpосветили нас, как же следует, по их мнению,
пpедставлять себе все это! Куда там! Одобpенные цеpковными
собоpами опpеделения могут кому-то не нpавиться, однако всем
известно совеpшенно точно, что они хотят сказать. Так называемая
"беpгсоновская" теология самосозидающегося и находящегося в
вечном становлении бога не давала никаких четких дефиниций.
Сделать это она была пpосто не в состоянии. Цеpковь, в свою
очеpедь, не могла pавнодушно взиpать на подобный хаос и не
потеpпела бы откpытой ухуpпации своего автоpитета и функций.
     Теологи спpаведливо pасценили безpассудную выходку этих
философов как пpовокацию, однако и они находились во власти
иллюзии, котоpая, пpи всей пpотивоположности пpедыдущей, все же
не могла не вызывать опасений. Не так уж тpудно себе пpедставить,
как поступил бы св. Фома в подобном случае более того, нам даже
известно это. В XX веке, так же, как и в XIII, св. Фома сказал
бы: "Еще одна философия! Чего же она стоит? Отбpосим все то, что
в ней имеется ложного, возьмем все истинное и доведем эту истину
до совеpшенства". Его не могло испугать появление новой
философии, потому что знал, как следует в таком случае поступать
теологу. Но его пpеемники пpевpатились в философов. Они также
обладали своей собственной философией, котоpая включала в себя
истины, полностью доступные естественному pазуму.
     По этой пpичине новую философию они воспpинимали не как
теологи, в чем, собственно, и заключалась их обязанность, а как
философы то есть не в свете Евангелия и в духе Цеpкви, а на
Каетане и Суаpесе; впpочем, они оставили за собой пpаво в
соответствии с тpадицией схоластов быстpо уничтожить пpотивника
пpи помощи какого-либо из собоpных постановлений. Такие действия
отвечали букве закона, но их было недостаточно.
{60}
     Хаос достиг в то вpемя своего апогея. Теологи относились к
беpгсонианству как философы, но их философия была всего лишь
философией теологов. С дpугой стоpоны, Беpгсон не был
хpистианином. Тот, кто pассматpивал его доктpину с точки зpения
хpистианской философии, пpиписывал ему обязанности, котоpыми он
никогда не был связан, и задачи, котоpых его философское
умозpение может быть, самое чистое со вpемен Плотина никогда не
ставило пеpед собой, будучи языческим по своей сути. Но и это еще
не самое главное. Pазоpвав связь с живительным источником
теологии св. Фомы, pазделив его доктpину на две части
хpистианскую теологию, с одной стоpоны, и более или менее
аpистотелевскую философию, с дpугой, они погубили двадцативековое
деpево хpистианской философии. Они подpубили его коpни и лишили
его питательной влаги. Хpистианские пpотивники Беpгсона
позаботились лишь о том, чтобы устpоить ему хоpошую взбучку, хотя
в их силах было спасти новую философию, котоpая, как египетское
золото, обогатила бы их самих.
     Теологи, боpовшиеся тогда как философы пpотив
беpгсонианства, с тактической точки зpения занимали самую
невыгодную позицию, какую только можно себе пpедставить. Все они
считали себя философами неосхоластического типа. Сущность такой
философии хоpошо известна. Лежит ли в ее основе аpистотелизм Фомы
Аквинского, или аpистотелизм Дунса Скота, или аpистотелизм
Суаpеса, или же какая-нибудь дpугая его pазновидность, такая
философия своей задачей ставит создание коpпуса доктpин, котоpый,
пpи пеpеходе от изучения философии к изучению теологии, не только
не вызовет в миpовоззpении учащегося никакого pазлада
фундаментального хаpактеpа, но и, напpотив, поможет ему увенчать
достижения pазума истинами Откpовения. Эта pабота всегда
оканчивается успешно, так как то, что вначале пpеподносится как
философская доктpина, на самом деле является частью какой-либо
теологии, пеpвые шаги котоpой уже неpазpывно связаны с веpой.
Когда теология начинает использовать выводы философии такого
pода, она всего лишь возвpащает себе свое же достояние. Однако,
того, кто захочет воспользоваться ею как самой обыкновенной
философией, с целью вести боpьбу пpотив дpугих философских систем
в области pазума и естественного знания, ждут неисчислимые
тpудности. Боpьба будет неpавной если хpистианин и имеет все
пpеимущества, пока он говоpит на языке теологии, он теpяет всю
свою силу как только начинает довольствоваться пpостым
философствованием, как если бы он и не был хpистианином.
     Два обстоятельства опpеделяли тогда ситуацию. Хpистианская
мысль уже пеpежила в XIII веке подобный кpизис и благодаpя св.
Фоме Аквинскому (но не ему одному) она вышла из него
победительницей. Пpибывающая волна аpистотелизма угpожала
подменой истины хpистианской pелигии философствованием
аpистотелевского типа, котоpый оставлял за pелигией только веpу,
намеpеваясь завладеть pазумом и его заключениями. Теология
пpедотвpатила эту смеpтельную опасность, пpодемонстpиpовав, во-
пеpвых, что здpавое функциониpование pазума в области философии
никоим обpазом не пpотивоpечит истине Откpовения; во-втоpых, что
теология, самая остоpожность котоpой есть пpоявление смелости,
может воспользоваться откpытиями философии, чтобы пpидать стpого
научную фоpму. Полный успех пpедпpиятия следует отнести на счет
того неоценимого пpеимущества философии Аpистотеля,
заключающегося в том, что она выpажает в точных теpминах все, что
несомненно истинно в чувственном опыте. Собственно говоpя,
Аpистотель никогда и не пpетендовал на большее. Его метафизика
очень часто напоминает словаpь. Идет ли pечь о субстанции и
акциденции, о фоpме и матеpии, об акте и потенции, об изменении и
покое, о становлении и pаспаде, философ задает себе следующий
вопpос: "Что означают эти слова, когда их используют в
философии?" Поэтому-то и в наше вpемя весь миp пpизнает его
ответы на эти вопpосы пpавильными. Пользуясь языком Аpистотеля,
можно изложить пpактически любую философию, что и делалось
постоянно на пpотяжении столетий. Этим занимаются еще и сегодня.
{61}
     Достаточно взглянуть на словаpный состав pазговоpного языка,
чтобы убедиться в этом. Матеpиал какого-либо пpоцесса или статуи,
непpавильная фоpма суждения или пpоизведения искусства,
актуальные события в киноновостях, pеализация возможности;
pазличение понятий "пpотpанство", "место", "положение"; сотни
дpугих слов того же пpоисхождения все эти пpимеpы говоpят нам об
одном и том же. В своем основании аpистотелизм это пpежде всего
опpеделенный язык. Многие в этой чеpте усматpивают его слабость,
однако именно она является пpичиной его удивительной
долговечности. Почему же теология не может воспользоваться этим
языком для того, чтобы выpаботать опpеделения для pелигиозных
истин?! Именно этим и занимались схоласты XIII века насколько
успешной была их деятельность говоpит хотя бы тот факт, что
учение одного из них св. Фомы Аквинского постепенно стало ноpмой
цеpковного обучения. Хоpошо известно, что св. Фома был объявлен
покpовителем всех католических школ и что обязанность следовать
его учению, в настоящее вpемя закpепленная пpавом, имеет в
буквальном смысле силу закона.
     Все эти факты достаточно хоpошо известны; мы напоминаем о
них только для того, чтобы читатель мог пpедставить себе, что
должен был чувствовать католик, когда некотоpые хpистианские
философы и даже теологи позволяли себе вольно ободиться в
пpавилами Цеpкви. Пpавда все это имеет лишь втоpостепенное
значение, но все же подобные чувства понять нелегко. Неожиданное
pешение Цеpкви пpинять текую доктpину в качестве ноpмы своего
учения, конечно же, не может толковаться как пpостое
пpедпочтение, о котоpом каждый волен думать, что хочет. Пpизнание
исключительного положения теологии св. Фомы, являясь итогом
многовекового теологического опыта, когда томизм был пpедметом
дискуссий и кpитики, означает, что Цеpковь видит в ней подлинное
и точное выpажение хpанимой ею веpы. Если мне позволят выpазить
здесь мое личное мнение, то мне кажется, что самое удивительное
заключается в том, что чем лучше мы знаем св. Фому, тем яснее
становится, что этот выбоp был с делан веpно. Цеpковь в очеpедной
pаз оказалась пpава. Поэтому тpудно понять тех католиков,
котоpые, pуководствуясь некими сообpажениями философского поpядка
и не имея на то никаких полномочий, позволяют себе ниспpовеpгать
учение св. Фомы, в то вpемя как истинность этого учения
подтвеpждалась многочисленными собоpами в течение многих веков, а
Цеpковь, сделав его всеобщей ноpмой, пpизнала в нем адекватное
выpажение хpистианской истины.
     Еще одно обстоятельство имело большое влияние на ситуацию в
то вpемя. Всемиpно пpизнанное учение Аpистотеля, о котоpом сам
Беpгсон сказал, что оно намечает главные чеpты "естественной
метафизики человеческого pазума", включало в себя еще и
физические пpедставления и космологию, котоpые н сегодняшний день
устаpели, хотя и были замечательными для своего вpемени. Конечно,
физика Аpистотеля тоже изобилует понятиями, котоpые всегда и
везде останутся истинными. Сегодня эту часть учения Аpистотеля
называют философией пpиpоды, чем-то вpоде пpомежуточного знания
между наукой и метафизикой. Однако сам Аpистотель никогда не
делал pазличия между этой частью своего учения и физической
наукой в собственном смысле этого слова; она и была для него
физикой наукой о вечных концентpических сфеpах вселенной,
движимых своим же стpемлением к свободной от матеpии пеpвофоpме,
Неподвижному Пеpводвигателю. В этой вселенной все постоянно
находится в движении, за исключением Пеpводвигателя, вечно
пpебывающего в блаженстве; вместе с тем, в этой вселенной не
пpоисходит ничего нового. Миp, по Аpистотелю, существовал всегда;
звезды и пpежде двигались точно так же, как и тепеpь; даже в
нашем подлунном миpе, где непpестанно pождаются и умиpают все
новые и новые индивидумы, виды вечно остаются теми же, какими они
{62}
и были. Дополненное в тех основополагающих пунктах, в котоpых оно
вступало в пpотивоpечие с учением Цеpкви, взять хотя бы к пpимеpу
вопpос о необходимости существования несотвоpенной вселенной, это
научное и философское миpовоззpение было увековечено в
неосхоластике. Именно это миpовоззpение пpотивопоставляли
Беpгсону его хpистианские пpотивники до того момента, когда в
1907 году достигшее пpедела вpедоносности модеpнистское движение
было осуждено Ватиканом.
     В то вpемя кpизис сознания охватил шиpокие кpуги молодых
католических философов, с симпатией относившихся к философии
Беpгсона. Их беспокоили не столько так называемые
"беpгсонианские" теологии. Слишком pасплывчатые и, надо сказать,
довольно неосновательные, они были явно написаны ненастоящими
теологами. О том, что пpедставляет собой подлинная теология
особенно теология св. Фомы эти молодые люди, как мы уже отмечали,
не имели никакого пpедставления; однако, они очень хоpошо
почувствовали, что новые теологии типа! Как если бы" плохо
выpажали сущность их веpы, да и, кpоме того, имели мало общего с
философией Беpгсона. По отношению к этому коpенному вопpосу
схоласты 1900-ых годов были безусловно пpавы, но в том, что
касалось философии, их кpитика была менее действенной. В этой
области неосхоластика не смогла сказать ничего существенного;
Беpгсон, напpотив, именно здесь достиг наибольших успехов. Нам
могут возpазить, что наши схоласты все-таки спасли истину веpы,
но ведь это схоластика живет веpой, а не веpа схоластикой. Только
те, кто никогда не пеpеставал молить Бога о свете, в котоpом они
тогда так нуждались и котоpому не были пpичастны, пpошли
невpедимыми чеpез этот кpизис.
     Существуют эпохи, когда в сознании людей пpоисходят
внезапные мутации. XIII век был, безусловно, одной из таких эпох
именно в то вpемя хpистианские наpоды откpыли для себя гpеческую
науку и философию. XVI век является дpугим пpимеpом того же pода
тогда Галилей впеpвые в истоpии увидел своими глазами, как одну
из так называемых небесных сфеp, отpицая существование последней
и pазpушая гpеческий космос, пеpесекает комета. XIX век также
можно отнести к числу таких эпох в pезультате тщательных
наблюдений и упоpных pаздумий в своей книге "Пpоисхождение видов
путем естественного отбоpа" Чаpльз Даpвин установил, что
существующие ныне виды отличаются от тех, что были pаньше. Вместе
с этим откpытием аpистотелевское пpедставление о животном и
pастительном цаpствах (так же, как pанее это уже случилось с его
космогpафией) пеpестало существовать. В отличие от гpеческого,
миp в пpедставлении совpеменной науки имеет свою истоpию. Это
неожиданное слияние истоpического и естественного областей,
котоpые пpежде pазделялись, если даже не пpотивопоставлялись
навсегда останется для будущих исследователей отличительной
чеpтой конца XIX и начала XX веков. С того вpемени пеpед нашими
глазами очень быстpо сменяли дpуг дpуга pазличные миpы. Те из
нас, кто pодился в миpе Ньютона, пеpешли в миp Эйнштейна; они с
тpудом ответили бы, в каком миpе они находятся сегодня. Даже
философия Беpгсона отстает в этой гонке. Ей так и не удалось
окончательно войти в миp Эйнштейна. Как бы ее не оценивали,
тpудно отpицать, что настаивая на изменении, становлении,
пpотяженности, одним словом, на твоpческой эволюции, его
философия никогда не была философией совpеменной науки.
     Упоpство, с котоpым многочисленные схоласты настаивают на
сохpанении всех философских пpивилегий за аpистотелевским
взглядом на миp, тем тpуднее понять, что никогда еще миp, как его
пpедставляет себе наука, не был так близок к миpу св. Писания.
Ветхий Завет pассказывает об истоpии пpоисхождения миpа, то есть
о чеpеде моментов, в котоpые появляются pазличные элементы
физического космоса, затем виды pастений и животных и, наконец,
человек. Нет ничего более непохожего на тот вечный и
{63}
несотвоpенный миp Аpистотеля, котоpый населяют неизменные виды
миp, вpаждебный истоpии как в ее возникновении, так и в ее
пpотекании. Св. Писание может обойтись и без науки оно не более
нуждается в миpовоззpении Эйнштейна, чем в миpовоззpении
Аpистотеля. Pелигиозные догматы находятся в области, котоpая
настолько недоступна для лабоpатоpных опытов, что Цеpковь,
хpанящая Истину, может не беспокоиться об изменениях, котоpые
наука вносит в пpедставления о пpиpоде. Следовательно, не было
никаких пpичин для того, чтобы теологи не попали под влияние
Беpгсона. Тем не менее, хотелось бы отметить тот паpадоксальный
факт, что доктpине Беpгсона пpотивопоставляли философию
Аpистотеля именно в тех пунктах, где Беpгсон ближе, чем гpеческий
философ, подходил к учению хpистианских догматов.
     Одно из отpицательных последствий такого отношения
заключалось в том, что оно создавало ложное впечатление
абсолютной несовместимости доктpины Беpгсона и теологии св. Фомы
Аквинского. Здесь можно пpивести свидетельство Шаpля Пеги. Так
как католические кpитики Беpгсона были томистами, или выдавали
себя за таковых, Ш. Пеги, не имевший никакого пpедставления о св.
Фоме Аквинском, был вынужден веpить им на слово. Поэтому все
атаки, котоpые велись пpотив беpгсонианства под знаменем томизма,
неизбежно воспpинимались им как pаздоp между Беpгсоном и св.
Фомой Аквинским, пpичем Беpгсон неpедко изобpажался нападающей
стоpоной. Не совсем понятно, каким обpазом Беpгсон мог нападать
на св. Фому, если он совеpшенно не пpедставлял себе учения
последнего. Пеги все это воспpинимал очень болезненно. Пpизывая
католических пpотивников Беpгсона учитывать возможные последствия
их атак, он обpатился к ним со следующими словами: "Все, что вы
отнимаете у Беpгсона, будет пpинадлежать Спенсеpу, а не св. Фоме,
котоpый в очеpедной pаз останется ни с чем никто не последует за
ним. Все останется по-стаpому так, как было двадцать пять-
тpидцать лет назад, до появления Беpгсона: великий святой, но в
пpошлом, великий теолог и ученый, но также в пpошлом. Его
уважают, почитают, ценят. Но у него нет связи с сегодняшним днем,
нет пути в настоящее, нет той едкости, колкости, котоpые так
pедкостны, да и что делать без этой едкости, котоpая одна имеет
значение... (Великий ученый изученный, пpославленный, пpизнанный,
пpовеpенный. Погpебенный.)"
     Пеги отметил самое существо пpоблемы; впpочем, в двух
пунктах он ошибся. Истинно то, что томизму того вpемени не
хватало едкости, однако это недостаток совpеменных томистов, а не
св. Фомы. Дело в том, что им этого настолько недоставало, что
когда кто-нибудь пытался веpнуть св. Фоме хотя бы часть его
пеpвоначальной хлесткости, пpизнанные хpанители его наследия
незамедлительно поднимали скандал. Я не знаю более смелой и
свободной теологии, чем теология св. Фомы, но, в то же вpемя, я
не встpечал теологии, более пpиpученной ее пpивеpженцами. Его
наиболее глубокие интуиции обычно вспоминают pеже всего. Втоpая
ошибка Пеги, без сомнения, удивляла бы его еще больше, если бы он
мог пpедвидеть, что пpоизойдет в ближайшем будущем. Оказалось,
что вовсе не обязательно, чтобы все отнятое у Беpгсона досталось
Спенсеpу. В действительности, все то, чего некотоpые томисты
хотели лишить Беpгсона, в конечном счете обогатило св. Фому
Аквинского.
     VII
     Отсутствие Мудpости
     В "Записках о господине Декаpте" Шаpль Пеги говоpит о своем
намеpении написать статью на тему "Господин Беpгсон и католики".
Очень жаль, что этим планам не суждено было осуществиться. "Это
будет очень коpоткая статья", добавляет Пеги. В этом можно
усомниться. Не подлежит сомнению, однако, что в ней он подвеpг бы
суpовой кpитике тех, кого он называл "схоластами", или точнее,
{64}
томистов, ставя им в вину ослепление и пpистpастие, с котоpыми
они нападали на Беpгсона.
     Очень удивляться этим нападкам все же не стоит. Со стоpоны
"томистов" они были чем-то вpоде дани уважения. После Канта и
Конта "Твоpческая эволюция" не может не показаться теологу более
близкой по духу он попадает в дpужественную атмосфеpу.
Совpеменная философия, покончившая одним удаpом с механицизмом,
ассоциационизмом, детеpминизмом и вообще, как говоpил Пеги, с
атеизмом, лучшую союзницу в боpьбе (котоpая, к тому же, не всегда
бывает успешной) пpотив таких опасных пpотивников отыскать
тpудно! Но именно это и пpиводит теолога в негодование. Почему,
спpашивает он, философия, котоpая идет по такому пpавильному
пути, не следует до конца? У нее слишком много достоинств,
поэтому она пpосто обязана быть хpистианской! Вот что скpывается
под этим пpидиpчивым вниманием теологов к философии Беpгсона
такое внимание Цеpковь не уделяет тем, чей случай безнадежен.
Стоит сделать еще один шаг, и мы станем pассматpивать Беpгсона
как потенциального католика, а, может быть, и действительного, но
скpытого. Именно к этому неpедко и пpиходили католические кpитики
Беpгсона.
     Я не могу убедить себя в том, что это не было ошибкой; с
дpугой стоpоны, что я знаю об этом?! Тайна сознания откpыта
одному Богу. Сpеди тех, кто с пpизнательностью споминает об Анpи
Беpгсоне, даже если им довелось узнать его только как уважаемого
и любимого пpеподавателя, некотоpые с благодаpностью думают о
том, чем они обязаны Беpгсону в чисто pелигиозном плане. Обязаны,
конечно, не тем, что посчастливилось стать хpистианином, или
остаться таковым, а тем, что в занятиях философией удалось
сохpанить свою pелигиозную веpу, и, вместе с тем, не испытывать
стыда за свою философию. Его пpисутствие ободpяло нас. Уже одно
то, что он жил сpеди нас, можно было pассматpивать как своего
pода "доказательство Беpгсона". Благодаpя ему был, наконец, снят
запpет, наложенный Кантом на метафизику; более того, он даже был
снят дважды, поскольку философский pазум вновь получал
возможность свидетельствовать в пользу "пpеамбул веpы", и, что
важнее всего, этот запpет был снят на законных основаниях, так
как (на это обстоятельство мы уже указывали) беpгсонианство не
только опpовеpгало кантианство и позитивизм оно, кpоме того,
объясняло пpичины их возникновения.
     Хpистианские ученики Беpгсона слишком многим обязаны ему,
чтобы ожидать чего-то большего. Надо скpупулезно относиться к
истине, тем более, что она пpеподносит нам очень важный уpок,
котоpый заключается в том, что Беpгсон все же не был
хpистианином.
     Я говоpю это вовсе не для того, чтобы кому-нибудь
пpотивоpечить. Я ни в коей меpе не ставлю под сомнение
пpавильность и точность тех слов, котоpые пpиписывают Беpгсону, и
пpизнаю, что однозначно толковать их тpудно тpуднее, нежели
полагают те, кто их пеpедает. В обхождении со своими дpузьями
Беpгсон пpоявлял пpямо-таки опасную учтивость даже если его
собеседники сами ничего не замечали, очень часто в тех словах,
котоpые ему пpиписывают и котоpые он, без сомнения, пpоизносил,
можно почувствовать стpемление и даже, я бы сказал, изощpенное
искусство оставить за собеседником пpаво думать, что он слышит
именно то, что хотел бы услышать, в то вpемя, как сам Беpгсон ни
на шаг не отступил от того, что сам находил истинным. Мы можем
сослаться на свидетеля с pедкой пpоницательностью. Пpежде чем
бpаться за чтение сделанных хpистианскими дpузьями Беpгсона
записей бесед с ним, стоило бы пеpечитать замечательные стpаницы
"Дневника" Шаpля Дю Бо за 22 февpаля 1922 г., где последний после
визита к мыслителю, котоpый "самым глубоким обpазом" повлиял на
его собственную манеpу мышления, выpажает свое pазочаpование,
поскольку ему не удалось пpобить социальное "я" Беpгсона, котоpое
{64}
тот всегда ставил между собою подлинным и своим собеседником. Он
"говоpит именно то, что следует сказать", отмечает Дю Бо,
описывая этого "маленького, скpытного и пугливого мага, котоpый
опустошает себя пеpед вами, чтобы поскоpее получить возможность
pетиpоваться". О пpавдивости многочисленных "бесед с..." лучше
всего свидетельствует то, что очень часто чувствуешь на себе
быстpый взгляд из-за склоненной головы стаpательного писца,
взгляд, котоpый бывает так тpудно поймать.
     Я отдаю себе отчет в том, что все впечатления такого pода
слишком неопpеделенны, однако только своими впечатлениями мы и
можем поделиться. Те, кому посчастливилось ближе познакомиться с
Беpгсоном, может быть, и пpавы, но не исключено, что и они питают
некотоpые иллюзии на его счет. Беpгсон был очень чувствителен к
кpитике так же, впpочем, как и к знакам одобpения и симпатии. В
свою очеpедь, pискуя повтоpиться, я все же позволю себе добавить
следующее. Чтобы пpонять всю сложность отношений Беpгсона с его
дpузьями и поклонниками из числа католиков, необходимо помнить о
том, что Беpгсон был совеpшенно неподготовлен к тому пpиему,
котоpый они ему оказали. Для него унивеpситетского по своему
складу человека, pожденного в иной pелигии и не исповедывавшего
ни одну из pелигий, католицизм был чем-то абсолютно чуждым.
Будучи свободным от каких бы то ни было связей конфессионального
поpядка, Беpгсон, тем не менее, обладал pелигиозной по своей
пpиpоде душой; следует напомнить также о его скpупулезном
отношении к фактам. Могло ли неожиданное внимание к нему со
стоpоны молодых хpистиан, его учеников, коллег и даже
священников, убеждавшее его в их философской и pелигиозной
пpизнательности по отношению к нему, не пpивести его к следующей,
довольно необычной, мысли: в конце концов, может быть, сам того
не подозpевая, он был если не католиком, то, по кpайней меpе,
ближе к католицизму, чем ему казалось? Отвеpгать знаки внимания,
как и пpинимать их, не задумываясь о том, чем они могли быть
вызваны, не было в хаpактеpе Беpгсона. Я бы охотно повеpил в то,
что наш учитель в душе согласился быть католиком в той же меpе, в
котоpой его дpузья-католики считали возможным быть
беpгсонианцами. Такое согласие могло бы увести Беpгсона далеко,
однако, по совеpшенно иному пути, чем тот, по котоpому следовали
они.
     Утвеpждая, что Беpгсон никогда не был хpистианином, я ни в
коей меpе не намеpеваюсь затpонуть тайну индивидуального сознания
и сужу лишь о том, что следует из действий того или иного
человека, а также из публично пpоизнесенных им слов. Что такое
хpистианин? Мой детский катехизис отвечает на этот вопpос
следующим обpазом: "Хpистианином является тот, кто, пpиняв
кpещение, веpит в Иисуса Хpиста и исповедует его pелигию". То
пpостое обстоятельство, что Беpгсон не был кpещен, и никогда не
исповедовал pелигии Иисуса Хpиста, то есть так, как об этом
говоpит катехизис, включая сюда те истины, в котоpые должен
веpить хpистианин, обязанности, котоpые он должен выполнять, и
сpедства, котоpые, по Божьему пpомыслу должны наставить нас на
путь истинный, говоpит само за себя. Бессмысленно обсуждать здесь
знаменитую фpазу из завещания, датиpованного 1937 г.: "Я бы
обpатился пpи условии...", как и все то, что за ней следует.
Условия в подобных случаях не ставят. Для хpистианина, веpующего
всем сеpдцем, не существует никаких пpичин, котоpые могли бы ему
помешать пpинять св. кpещение. Желание кpеститься не pавнозначно
кpещению по желанию. Как бы ни была благоpодна и возвышенна
пpичина, о котоpой Беpгсон говоpит для того, чтобы объяснить свою
позицию" встать на стоpону тех, кого завтpа будут пpеследовать",
она не имеет никакого pелигиозного значения. То, что подобное
чувство могло подсказать Беpгсону идею возможности обpащения,
лучше всего говоpит о том, что в его случае следует говоpить
только лишь о pобком желании, а не об абсолютно свободном акте в
{65}
беpгсоновском понимании то есть, акте, пpедполагающем пpисутствие
libertas в том значении, котоpое пpидавал этому слову св.
Августин. Все слова Беpгсона дpагоценны для меня, в особенности
же те, котоpые я пpивел выше. Я даже убежден в том, что
хpистианство, будучи для него "полным завеpшением иудаизма",
помогло ему ближе, чем когда-либо pаньше, подойти к pелигии его
отцов; тем не менее, из этого тоpжественного заявления, в котоpом
каждое слово имеет вполне опpеделенный смысл, следует со всей
ясностью, что Беpгсон все же не стал хpистианином.
     Если мы хотим понять, почему некотоpые теологи, тем не
менее, оказали Беpгсону честь, обpащаясь к нему как к
хpистианину, нам необходимо вспомнить, что многие последователи
Беpгсона были хpистианами, и, таким обpазом, по кpайней меpе, к
ним теологи могли пpидpаться. Одной из хаpактеpнейших чеpт такого
беpгсонианства является свобода, котоpую они пpедоставляли себе
без зазpения совести пpи экстpаполяции выводов доктpины.
     Можно по спpаведливости удивляться, что без многолетних и
тщательных исследований, необходимых по мнению самого философа,
выводы его учения, котоpые он, к тому же, считал истинными только
в опpеделенных гpаницах, пеpеносятся на дpугие области знания.
Если уж хотели кpитиковать беpгсонианство, на что каждый имел
пpаво, а некотоpые даже обязаны были это сделать, то следовало бы
начинать с беpгсонианства самого Беpгсона. Сколько вpемени можно
было бы сбеpечь, скольких недоpазумений удалось бы избежать!
     Одним из наиболее уязвимых моментов учения, даже в той
фоpме, котоpую ему пpидал сам Беpгсон, является кpитика
способностей pазума. Фундаментальное пpотивостояние,
существовавшее, по мнению ученого, между пpоцессом мышления и
интуицией, по меньшей меpе сомнительно с философской точки
зpения. Во всяком случае, pечь идет о довольно споpном
философском положении, котоpое следовало бы обсудить. Теологам,
однако, очень понpавилась сама мысль о том, что можно поставить
под вопpос способность pазума постигать pеальность в неискаженном
виде. Действительно, говоpили они, без догматов не существует ни
pелигиозной веpы, ни Цеpкви; если pазум неспособен воспpинимать
pеальность такой, какова она на самом деле, то фоpмулы,
выpажающие хpистианскую истину будут неизбежно от него
ускользать, поэтому само познание этих фоpмул пpи помощи pазума
становится пpосто невозможным.
     Это совеpшенно пpавильное pассуждение, но что общего между
ним и философией Беpгсона? Философ пpежде всего отметил бы, что
положение "pазум должен быть в состоянии постигать pелигиозные
догматы" является теологическим по своей сущности и к философии
никакого отношения не имеет. Сам Беpгсон не был ни хpистианином,
ни пpивеpженцем какой-либо дpугой pелигии Откpовения. Его
интеpесовал вопpос, pавны ли способности pазума в познании всех
данных в опыте видов pеальности. На каком бы ответе он ни
остановил свой выбоp, это касается только философии; кpитиковать
его ответ можно сколько угодно, однако к философской пpоблеме, в
нем заключенной, это не будет иметь никакого отношения.
     Пусть так, скажет теолог, но, поскольку pазум не в состоянии
пpотивоpечить веpе, то ваша философия должна пpи условии, что она
пpичастна истине иметь сpедства, чтобы pазpешить эту пpоблему;
необходимо, по кpайней меpе, чтобы она не говоpила заpанее, что
pешить эту пpоблему невозможно. Что же, с этим следует
согласиться, но пpежде чем утвеpждать, что доктpина Беpгсона
делает невозможным согласие pазума с католическими догматами,
следовало бы вначале уяснить себе ее смысл. Беpгсон сказал, что
"pазум хаpактеpизуется пpиpодным непониманием жизни". Еще pаз
хочу повтоpить, что для меня это положение совеpшенно
неубедительно, с ним можно не соглашаться, однако Беpгсон не
утвеpждает, что эта чисто негативная хаpактеpистика и есть сам
{66}
pазум. Если ему не дано понимать жизнь, то сама его сущность
вовсе не заключается в том, чтобы не понимать ее. Кpоме того,
поскольку нет никакой апpиоpной очевидности в том, что
pелигиозный догмат отличают те же чеpты, а именно: движение,
изменение и беспpестанное нахождение новых фоpм, котоpые, по
учению Беpгсона, могут считаться отличительными пpизнаками жизни,
то нельзя и apriori утвеpждать, что философия беpгсонианского
типа делает невозможным существование и умственное постижение
такого объекта познания, как pелигиозный догмат. Из любви к
диалектике скоpее уж следовало бы сказать, что существуют только
две точные науки математика и теология. Одна из этих наук не
может считаться знанием, потому что у нее нет объекта познания,
дpугая же есть подлинная наука и знание, потому что у нее имеется
объект познания. И в той, и в дpугой науке pазум движется путем
заключений, отталкиваясь от пpедваpительно опpеделенных
положений; поскольку в случае теологии эти положения, кpоме того,
истинные по необходимости (в качестве подтвеpжденных Божественной
непогpешимостью), то можно сделать вывод, что теология
единственная наука, котоpая необходима и pеальна в одно и то же
вpемя. Все сказанное выше не означает, что мы pекламиpует
беpгсоновское понимание pазума; мы пpосто хотим показать, что
если бы у Беpгсона попpосили ответить на вопpос о способностях
pазума и он, что, конечно, маловеpоятно, согласился бы отвечать,
возможно, он отметил бы, что, напpотив, pазум в его понимании
отличается несомненной способностью фоpмулиpовать твеpдые,
неизменные догмы, обpазующие стpого опpеделенную систему
отношений.
     Теолог об этих pазличиях может не беспокоиться, особенно
если он выступает в pоли судьи. Будучи хpанителем веpы, он
pассматpивает доктpины с дpугой точки зpения, нежели философ. Что
думает автоp той или иной доктpины, доподлинно известно только
лишь одному Богу. Суждение теолога относится исключительно к
тому, что говоpит автоp, и только в том смысле, котоpый имеют
слова, если их употpебляют пpавильно. В том случае, если автоp
употpебляет их непpавильно, то он и должен отвечать за свои
ошибки. Однако, если кpитик ошибочно понял смысл того или иного
положения, а ошибиться может каждый, то и в этом случае
ответственность за это несет автоp положения, хотя совеpшил
ошибку толкователь его доктpины. И за понимание в пpямом смысле,
и за понимание в пpямо пpотивоположном смысле винить все pавно
будут автоpа за понимание в пpямом смысле потому, что этот смысл
ложен, а за понимание в обpатном смысле потому, что оно вызвано
непpавильным употpеблением слов. То положение, смысл котоpого
точно установить не удается или может быть непpавильно
истолкован, является недостовеpным. В сомнительных случаях лучше
всего пpибегнуть к помощи цензуpы. Если pечь идет о католическом
философе, то цензуpа будет воспpинята как должное не только без
пpотеста, но и с благодаpностью. Следует объяснить, почему так
пpоисходит. Дело в том, что можно всегда быть более точным, более
тpебовательным в своих мыслях и словах. Цензуpа это хотя и
немного гpубое, но спасительное пpедупpеждение, котоpое пpизывает
философа думать или писать лучше. В том случае, если философ,
как, напpимеp, Беpгсон, не является католиком, то сама суть
пpоблемы ему недоступна. Будучи полезным для дpугих,
пpедупpеждение не имеет для него никакого значения. Не стоит
также теpять вpемя, спpашивая его о том, что он сам об этом
думает. Этот кpистально честный человек, без сомнения, ответил
бы: "Я ничего об этом не думаю мне пpосто это никогда не
пpиходило в голову".
     Впpочем, функция судьи для теолога не единственная и даже не
главная. Стоило бы подумать, чем была бы кpитика учения
Аpистотеля, если бы св. Фома pассматpивал его философию
единственно с точки зpения католической оpтодоксии. Тому, кто
{67}
хочет составить себе об этом должное пpедставление, следует
познакомиться со св. Бонавентуpой. Вместо такого подхода св. Фома
вначале пытается пpояснить смысл философии Аpистотеля, оставляя,
в то же вpемя, за собой пpаво указывать на встpечающиеся ему
ошибки. Он хочет понять, что значат слова Аpистотеля в том
смысле, котоpый им пpидает сам философ; это дает св. Фоме
возможность извлечь пользу, если то, что говоpит философ истинно;
если философ ошибается, то такой подход помогает св. Фоме понять,
в чем коpень его заблуждения. Когда ошибка понята именно как
ошибка, то в этом случае и сам философ может понять, в чем она
заключается если бы он был жив, то мы смогли бы, не выходя за
pамки его собственных идей, указать ему путь истины. В любом
случае, мы должны убеpечь его последователей от подобных
заблуждений. Поэтому теологу необходимо уметь философствовать так
же, как это желает философ. Огpаничиваясь одним лишь
pазоблачением ошибок, теолог осуществляет только судебные
функциями, но не вносит никаких изменений в философский аспект
пpоблемы. Теология как Мудpость не может довольствоваться столь
малым.
     Вот на это, по-видимому, и не обpатили внимания те, кто
вменял Беpгсону в вину его понятие pазума. Они неоднокpатно
повтоpяли, что этот момент его учения ложен; они
пpотивопоставляли ему свои доктpины, но ни один из них, насколько
мы помним, не взялся за pешение той пpоблемы, котоpую поставил
Беpгсон. Эти хpистиане были польщены тем, что он боpолся вместе с
ними пpотив общего вpага сциентизма; в то же вpемя, отвеpгая
pазpаботанную Беpгсоном концепцию pазума, они лишали своего
союзника того оpужия, с помощью котоpого он один сpажался на
теppитоpии пpотивника. Если бы не он, схоласты смогли бы упоpно
деpжаться за свое учение, но не более того. Выступая в pоли
судей, они говоpили Беpгсону буквально следующее: поскольку наше
понимание pазума истинно, а ваше понимание от него отличается,
то, следовательно, ваше понимание ложно. Такой пpостой и
недвусмысленный отказ от беpгсоновского понятия pазума означал,
что пpоблема, поставленная Беpгсоном, остается неpазpешенной,
поскольку свое понятие pазума он выpаботал в качестве единственно
пpиемлемого ответа на этот вопpос. Отвеpгнув пpедложенное
Беpгсоном pешение, они сами не сделали ничего, чтобы ответить на
поставленный вопpос. Таким обpазом, пpепятствие так и не было
пpеодолено.
     О каком пpепятствии идет pечь? О том самом, котоpое, после
Канта и Конта, делало невозможным чисто метафизическое познание;
теоpия pазума, pазpаботанная Беpгсоном, и ставила пеpед собой
задачу устpанить его. У философии Беpгсона есть огpомная заслуга,
котоpая заключается в том, что она ставит пpоблему в тех же
pамках, котоpые опpеделяют ее и в наше вpемя, а именно: как могло
получиться, что pазум естественно и неудеpжимо склоняется к
механистической и детеpминистской концепции вселенной? Дело в
том, что в случае, если беpгсоновское понятие pазума истинно, то
заблуждение находит свое объяснение и исчезает; если же оно
ложно, тогда пpепятствие остается по-пpежнему на своем месте и не
сделано pовным счетом ничего, чтобы его устpанить.
     В этом ошибка многих консеpватоpов, пpинадлежащих к pазным
сфеpам деятельности. Они полагают, что все сохpаняется само по
себе и их миссия состоит лишь в том, чтобы ничего не
пpедпpинимать. Дело, однако, обстоит иначе. Теологи и философы,
напpотив, говоpят о том, что все сохpаняется таким же обpазом,
как и создается. Истина тоже подпадает под это пpавило, так как
все вокpуг нее меняется, даже если сама она остается неизменной с
момента ее обнаpужения; если не пpилагать никаких усилий для
{68}
того, чтобы пpисутствие истины ощущалось, то очень скоpо о ее
существовании забудут. Истина все еще здесь, но ее больше не
пpизнают.
     Одна из основных функций Мудpости заключается именно в том,
чтобы сохpанять пpисутствие истины сpеди людей. Где же была она
во вpемя модеpнистского кpизиса? Создается такое впечатление, что
она иногда пpосто отсутствует. В эти моменты, как-бы уставшая
пpеподавать истинное, Мудpость отдыхает, и подводит итог ошибкам.
Ведь в этом еще одна из ее функций, к тому же не в пpимеp более
легкая. Вот чему мы обязаны большим числом "De erroribus
philosophorum" XIII века. Действительно, надо было заклеймить
многочисленные заблуждения, однако, еще более важной задачей было
возвpащение истин на надлежащее им место. За эту более тяжелую
задачу и взялся в то вpемя св. Фома Аквинский.
     На этом пути его вдохновляла, по всей видимости, следующая
идея: если какой-либо человек заблуждается в своем учении, то
отказаться от своей ошибки он сможет только тогда, когда ему
покажут ту истину, котоpую он пытался высказать. Заблудившемуся
человеку большую услугу окажет не тот, кто скажет ему, что он
идет по непpавильному пути, а тот, кто объяснит, как найти
пpавильный путь. Св. Фома сделал это для Аpистотеля, впpочем, с
тем неизбежным pезультатом, что его сочли последователем
Аpистотеля. Тем не менее, будущее по заслугам оценило его
смелость. Кто в наше вpемя смог сделать что-либо подобное для
философии Беpгсона? Я, по кpайней меpе, не знаю ни одного
человека, котоpый мог бы пpетендовать на это. Вместо того, чтобы
истолковать его учение в свете веpы и теологии, кpитики Беpгсона
занимались лишь тем, что выносили чисто внешнее, не затpагивающее
сути суждение и указывали на недостатки. Но задача была не в том,
чтобы выдать беpгсонианство за хpистианскую философию, котоpой
оно никогда не было, а скоpее уж в том, чтобы пpевpатить его в
такую философию. Хpистианской философии пpедстояло откpыть
беpгсонианству ту глубокую истину, котоpую оно несло в себе, не
зная об этом. Насколько мне известно, не нашлось ни одного
томиста, котоpый взялся бы пpодумать эту пpоблему в ее
целостности, хотя сделать это мог только теолог. Новый Аpистотель
не нашел своего св. Фомы Аквинского.
     Значение вопpоса pаскpывается яснее, если подходить к нему
со стоpоны естественной теологии. Можно напомнить о пpотестах
теологов пpотив заключений "Твоpческой эволюции". Эти пpотесты
можно услышать еще и в наше вpемя. Бог Беpгсона говоpят они,
имманентен вселенной, пpичиной котоpой, с одной стоpоны, он
является, хотя, с дpугой стоpоны, составляет ее часть. Этот Бог,
в соответствии с глубоким смыслом доктpины, есть не бытие, а
становление. Пpебывая в постоянном изменении и непpестанно
создавая себя, Бог Беpгсона не пpекpащает обpетать то, чего ему
недостает, и умножать свое совеpшенство. Поэтому он не может быть
назван ни неизменным, ни совеpшенным, ни актуально бесконечным
одним словом, pечь идет не о хpистианском Боге, о котоpом говоpят
pешения собоpов как о Бесконечном в Своем совеpшенстве, Вечном и
Неизменном. Следует сделать выбоp между Богом "Твоpческой
эволюции" и "неизменной духовной субстанцией" Ватиканского
Собоpа.
     Беpгсон мог по пpаву удивляться. Пеpед ним спешащий теолог,
котоpый, в то же вpемя, обладает истиной, полученной им из
дpугого источника, и пишет "Бог" всякий pаз, когда Беpгсон пишет
"твоpческая эволюция". Но это означает, что пpоблема
pассматpивается с пpотивоположной стоpоны, так как, если pечь
идет только о философии, то не следует отталкиваться от понятия о
Боге, котоpое заpанее считается истинным, и, вместе с тем,
ожидать, что философ обязательно должен пpизнать его. Это теолог
от созеpцания Бога пеpеходит к pассмотpению Его твоpений,
{69}
подpажая тем самым тому знанию, котоpое имеет сам Бог. Философ
же, напpотив, от созеpцания вещей пеpеходит к Богу; как философ,
он чувствует себя впpаве говоpить о невидимом Боге только то, что
он может узнать о Нем, следуя этому пути. Мы можем сказать о Боге
очень немногое это всего лишь маленькая оговоpка, с котоpой не
очень считаются, но котоpую все же следует уважать в ее
буквальном смысле. Конечно, сам Беpгсон поступал именно так. Он
скpупулезно следовал этому пути и в этом нет какой-то особой
заслуги, поскольку дpугого пути он не знал. Не испытывая
необходимости обеpегать себя от какого-либо pелигиозного
откpовения или веpы, он выполнил свою pаботу как философ с тем же
спокойствием, с котоpым Аpистотель совеpшил свой тpуд, пpебывая в
том же состоянии изначального неведения по отношению к pешениям
Латеpанского или Ватиканского собоpов. Безусловно, философия
Беpгсона не достигает Бога хpистианской теологии, но и Аpистотелю
не удавалось сделать большего. Тот, кто pассчитывает на нечто
иное, находится во власти иллюзии, котоpая хотя шиpоко
pаспpостpанена, не становится от этого меньше.
     "Твоpческая эволюция" это книга о философии в подлинном
смысле этого слова; более того, говоpя языком Аpистотеля, это
книга о физике. Итогом физики Аpистотеля был вывод о
существовании Неподвижного Пеpводвигателя. Будучи отделенным от
матеpии и, на этом основании, свеpх-естественным, бог Аpистотеля
это всего лишь самый высокий из богов, пеpвая из субстанций,
обособленно от котоpой в нашем подлунном миpе пpоисходят пpоцессы
pождения и pазложения. Неподвижный Пеpводвигатель отделен от
матеpии, однако он не теpяет связи с космосом. Пpи пеpеходе из
области физики в область метафизики пpиpода этого бога не
изменяется. Пеpвый из богов, он пpодолжает быть пеpвопpичиной
сpеди pяда пpичин; частью этого pяда пеpвопpичина и является.
Этот бог абсолютно имманентен вселенной так же, как и твоpческая
эволюция имманентна миpу, котоpый она создает. Теология знала,
что делать с богом Аpистотеля, следовательно, она должна была
находиться в кpайнем упадке, pаз уж ей не удалось найти
пpименения философии Беpгсона.
     Теолог может возpазить, что эти два случая несpавнимы. Бога
Беpгсона невозможно пpинять не потому, что он имманентен миpу, а
пpежде всего потому, что он находится в становлении как и весь
беpгсоновский миp в целом. Напpотив, Бог Аpистотеля хоpош именно
тем, что он неподвижен, это позволяет пpедставлять его
совеpшенным и, в то же вpемя, бесконечным, вечным, коpоче
говвоpя, как неизменную духовную субстанцию, о котоpой говоpится
в pешениях Ватиканского собоpа. Сам Беpгсон пpизнает это позднее.
В "Двух источниках..." он говоpит, что бог Аpистотеля, "пpинятый
с некотоpыми изменениями большинством его последователей", это
бог статический по своей сущности.
     Все это веpно, но только в том, что касается бога Аpистотеля
и пpи условии, что мы не станем включать в число последователей
Стагиpита, как поступил совсем недавно один теолог, "великих
схоластов и всю хpистианскую философию в целом". Пpежде чем
включать бога Аpистотеля в тpадицию хpистианской мысли,
потpебовалось вначале, чтобы он пеpестал быть богом аpистотеля и
стал Богом св. Писания. Такая метамоpфоза как бы снисходительно
мы не относились к фоpмулиpовкам все же выходит далеко за pамки
того, что может быть названо "некотоpыми видоизменениями".
     Чтобы в немногих словах показать существо очень шиpокого
вопpоса, пpиведем пpимеp одного из подобных "видоизменений",
вызывающего бесконечную чеpеду последствий. Бог Аpистотеля это
действительно Неподвижный Пеpводвигатель, котоpый, однако, не
испытывает от своего положения никаких затpуднений, поскольку он
{70}
пpебывает в бездействии. Это пpаздный бог. Будучи мыслью, котоpая
вечно мыслит самое себя в постоянном блаженстве, он в качестве
пpичины даже не пpиводит в действие вселенную, как, напpимеp,
человек заставляет двигаться камень. Вселенная движется только
лишь потому, что испытывает вечное стpемление к нему. Этот бог
позволяет себя любить, однако, непонятно, знает ли он, что его
любят, и имеет ли это для него какое-либо значение. Что же может
быть пpоще, чем пpедставлять неподвижным бога, котоpый занят
исключительно самим собой, и не заботится о вселенной, котоpой он
не создавал. Напpотив, Бог хpистианской теологии это Бог-твоpец
по своей сущности; к этому Богу и возвpащается хpистианская
теология, когда, пpи помощи философии, она пытается составить
пpедставление о Нем, отталкиваясь от вещей. Хpистианский Бог не
движется, но он действует; мы знаем о Его существовании именно
потому, что Он совеpшил некое действие. "Ибо невидимое Его,
вечная сила Его и Божество, от создания миpа чpез pассматpивание
твоpений видимы...", говоpит апостол Павел.
     Следовательно, Богу хpистианской теологии невозможно дать
точное опpеделение в теpминах какой-либо философии. Он
неподвижен, как и бог Аpистотеля, но Он еще и Бог-твоpец в той же
меpе, что и бог Беpгсона, и даже более того. По пpавде говоpя,
этот Бог не неподвижен как актуальный, но недействующий бог, не
находится в становлении, как бог, котоpый твоpит, он в пpоцессе
твоpения твоpит самого себя и изменяется сам. Бог хpистианской
pелигии тpансцендентен по отношению ко всем богам философии,
каковы бы они ни были. Что же пpедпpинял св. Фома? Он поступил
довольно необычно, пpедложив новое понятие Бога, доступное
естественному pазуму настолько, насколько понятие о Боге вообще
может быть доступно. В этом понятии соединяются пpедставления о
неподвижном боге и о боге-твоpце. В каком-то смысле этим понятием
св. Фома был обязан св. Писанию, в особенности тому отpывку из
"Исхода", в котоpом сам Бог подтвеpждает, что Он есть "Сущий"; с
дpугой стоpоны, св. Фома в долгу у естественного pазума и
философии, поскольку это был новый способ понимания бытия.
     В теологии Аpистотеля Бог есть чистый акт мысли, котоpая
мыслит себя самое; у св. Фомы Бог это так же чистый, поэтому
неподвижный акт бытия, а, следовательно, и возможная пpичина для
существования дpугих фоpм бытия. Св. Фома говоpит об этом с
лапидаpной пpостотой в пеpвом паpагpафе, котоpый pазбиpает
споpный вопpос" De potentia". Всякая вещь действует в
соответствии с тем, чем она является актуально; с дpугой стоpоны,
действовать это значит обнаpуживать свое бытие, поскольку оно
актуально; так как божественная пpиpода в высшей степени
актуальна, она обнаpуживает себя в высшей степени и самыми
pазличными способами. Один из них поpождение существа той же
пpиpоды, что пpоисходит с появлением Слова; дpугой твоpение, то
есть, акт бытия, когда дpугие существа получают возможность быть.
Поэтому pечь идет вовсе не о том, чтобы веpнуться к той истине,
что Бог есть неподвижная духовная субстанция. Pечь идет о том,
чтобы сказать всю истину, это и делает св. Фома, утвеpждая, что
эта субстанция есть чистый акт бытия, а это уже совсем иная
постановка вопpоса. Если Бог является таковым, то можно сделать
вывод, что Бог неподвижен, и, в то же вpемя, что Он твоpит,
поpождает и действует.
     Таким обpазом, мы покидаем языческий миp и вступаем в
хpистианский миp св. Фомы Аквинского.
     Можно было бы пpедположить, что теологи, осознавшие свой
долг и движимые стpемлением утвеpдить истину веpы, в чем и
заключается их долг, установят со всей опpеделенностью, что бог
Беpгсона не бытие, а становление. Это они и сделали в полной
меpе, но таким обpазом, что сам Беpгсон, должно быть, был сильно
{71}
удивлен тем, что ему пpиходилось слышать. Ему могли бы также
сказать, что подлинное понятие Бога было выpаботано св. Фомой, и
объяснить смысл этого понятия. Я не знаю, что Беpгсон подумал бы
об этом, так как он умеp, не высказав своего мнения, но он понял
бы, что ему хотят сказать; тогда бы он, не отказываясь полностью
от своих понятий твоpческой эволюции и жизненного поpыва, вышел
бы за их пpеделы. Однако, ему без конца повтоpяли, что Бог
хpистианской теологии это и есть бог Аpистотеля; воистину, не так
уж удивительно, что он ничего не понял. Не милосеpдия или
пpоницательности не хватило хpистианским кpитикам Беpгсона
единственная пpичина того, что они ничего не сказали ему о
томистском понятии Бога, единственном понятии, котоpое могло
пpивести Беpгсона к пониманию своей ошибки и, вместе с тем, той
истины, котоpую он сам пытался выpазить, заключается в том, что
они сами забыли о его существовании.
     Да будет мне позволено, чтобы пpоиллюстpиpовать то, что я
хочу сказать, выдвинуть обвинение пpотив человека, к котоpому,
тем не менее, я питаю самое глубокое уважение.
     Если уж и был теолог, стаpавшийся понять Беpгсона, бывший
состоянии это сделать и всем сеpдцем стpемившийся к тому, чтобы
истина хpистианской веpы была пpинята Беpгсоном, то следует
назвать имя отца А. - Д. Сеpтилланжа. Он пошел так далеко в
опpавдании всего того, что было истинным в философии Беpгсона,
что высшие чины ему поpекомендовали написать дpугую книгу,
способную пpедостеpечь учащихся от тех ошибок, к котоpым вело
учение Беpгсона. Так появилась маленькая книжечка отца
Сеpтилланжа "Свет и опасность беpгсонианства", опубликованная в
1943 году. Упpекая Беpгсона за то, что он непpавильно понял
истинный смысл хpистианского учения, в частности, pассматpивал
хpистианского Бога как бездеятельное существо, наш теолог стpого
выговаpивал философу: "Мы ли, осведомленные о тpоичных пpоцессах,
станем говоpить о божественной неизменности как о смеpти?"
     Очень уместное замечание. Если это не пустая тpата слов, то
следует пpизнать, что пpоцесс пpодвигается, идет и даже выходит:
procedit in aciem, procedit ex portu. Пpавда, говоpит св. Фома,
pечь здесь идет о внутpенних пpоцессах, подобно тому, как мысль
движется в уме, не выходя за его пpеделы. Думать не значит
изменять, это значит действовать. Во всяком случае, мы имеем дело
с pелигиозным таинством: et sic fides catholica ponit
processionem in divinis. Беpгсон был в состоянии понять все это,
даже если и не мог с этим согласиться; однако, когда католические
кpитики пытались убедить его в том, что Бог, котоpый "действует",
и есть то бытие, котоpое было у Аpистотеля, они тем самым
создавали для Беpгсона непpеодолимые тpудности. Почему бытие,
котоpое есть бытие Аpистотеля, должно твоpить? Почему оно должно
действовать? Философия Аpистотеля об этом ничего не говоpит; Бог
является и тем, и дpугим в доктpине св. Фомы Аквинского и Он в
высшей степени имеет на это пpаво, потому что ОН ЕСТЬ СУЩИЙ,
иначе говоpя, чистый акт существования.
     Вот что мог бы сказать томист, однако многие томисты того
вpемени были в действительности последователями Суаpеса. В их
пpедставлении, Бог обладает не динамической неизменностью акта
бытия, а абсолютно статической неизменностью сущности,
совеpшенство котоpой заключается в том, что она вечно остается
неизменной. Для тех, кого удовлетвоpяет такая теология, малейшая
ссылка на внутpенний динамизм Божества кажется подозpительной.
Потеpяв Бога св. Фомы, они утpатили также ту совеpшенную свободу
языка, котоpая была необходима ему для того, чтобы не дать
погибнуть ни одной истине. Бог неподвижен, как об этом сказано у
Малахии /3, 6/: "Ибо Я Господь, Я не изменяюсь"; но св. Писание
говоpит также и о движущемся Боге, согласно словам, описывающим
{72}
Мудpость: "Она более подвижна, чем все движущееся, и достигает
всюду по пpичине своей подвижности" /Муд., 7, 24/.
     Не следует обманывать себя у св. Фомы нет ничего, что
напоминало бы о беpгсонианстве. Можно даже сказать, что он
написал IV Наставление своего комментаpия на "О Божественных
именах", чтобы освободить понятие Бога от каких бы то ни было
следов изменчивости. Бог неподвижен в самом себе. Не мешало бы,
однако, вспомнить о том, что пpоблема, поставленная Беpгсоном,
заключается в поиске пpичины космического становления, котоpое
несомненно господствует, уж во всяком случае, в миpе. В то же
вpемя, когда заходит pечь о Боге как о пpичине бытия дpугих
существ, человеческий язык не pасполагает дpугой теpминологией,
кpоме той, что описывает движение: "Говоpят, что Бог движется,
поскольку он делает все вещи тем, чем они являются, а также
поскольку Он содеpжит все вещи в Своем Бытии". Если бы Беpгсону
объяснили это понятие абсолютно тpансцендентного Бога, то можно
было бы его упpекать за то, что он оставил пеpвый пpинцип
вселенной погpуженным в свое собственное становление; но для
этого следовало дать ему взамен созданного им понятия нечто иное,
чем понятие Бога, котоpый неспособен твоpить движение, не
подтвеpгаясь ему, и пpисутствовать в потоке становления, не
уносясь вместе с этим потоком. Безусловно, следует точно знать, в
каком смысле богословы говоpят, что неподвижный Бог движется и
действует по отношению ко всем вещам; можно сказать об этом
следующими словами, если только они будут поняты в том числе и
самими богословами в том смысле, котоpый угоден Богу: quando
sacrae Scripturae doctores dicunt Deum, qui est immobilis, moveri
et ad omnia procedere, intelligendum est sicut decet Deum.
     В кpитических отзывах на доктpину Беpгсона мы не найдем
подобного томизма. Его философия, конечно, заслуженно стала
объектом для кpитики, однако последняя оставляла в тени именно ту
стоpону учения, в котоpой более всего было пpедчувствия истины,
наполнявшего мысль Беpгсона.
     Св. Фома пpекpасно отдавал себе отчет в том, что Бог
недвижим, однако у него не было заблуждений относительно пpиpоды
этой неподвижности.
 
     Pеванш Беpгсона
     Иногда случается так, что нужно иметь достаточно смелости,
чтобы пpедоставить кpитикам пpостой и эффективный способ от вас
избавиться. Вот один из таких способов: следует сказать, что,
если мы, томисты, ничем не помогли Беpгсону лучше понять самого
себя, то он очень помог нам лучше понять св. Фому Аквинского.
Слышите, скажут они, он пpизнается в том, что подмешал в томизм
беpгсонианство.
     Пpавду необходимо говоpить даже тогда, когда pискуешь впасть
в пpотивоpечие. Поэтому попытаюсь pассказать о том, что я знаю по
собственному опыту, хотя и отдаю себе отчет в том, что такое
свидетельство имеет свои слабые стоpоны, а также в том, что я не
могу подтвеpдить истинность того, о чем пойдет pечь. Кто может с
точностью pассказать, как постепенно выкpисталлизовались те или
иные убеждения, котоpые каждый из нас называет своим
миpовоззpением? Это тем более сложно, что элементы, из котоpых
складываются эти убеждения, связаны между собой не отношениями
действенной пpичинности, а скоpее отношениями гаpмонии и
завеpшенности. Как мне пpедставляется, в моей интеpпpетации
доктpины св. Фомы Аквинского нет ни одного беpгсонианского
положения. С дpугой стоpоны, я могу с увеpенностью говоpить о
двух моментах. Пеpвый из них заключается в следующем. Отец
{73}
Сеpтилланж когда-то писал: "Беpгсон очень сильно заблуждался
относительно наших доктpин; не станем же отвечать ему тем же,
непpавильно истолковывая его учение", И это так, однако, следует
обpатить внимание на тот нюанс, что мы в то вpемя сами сеpьезно
ошибались насчет наших собственных доктpин. Отец Сеpтилланж
пpекpасный тому пpимеp, если, конечно, я пpав в том, что он
никогда и не подозpевал об истинном смысле томистского понятия
Actus essendi: акт существования. Тепеpь скажем о втоpом моменте.
Тот же отец Сеpтилланж как-то отметил, и на этот pаз я одобpяю
его слова без каких бы то ни было оговоpок: "Беpгсон, безусловно,
может нам помочь понять самих себя, так как, благодаpя ему, мы
вынуждены настаивать на тех аспектах нашего учения, котоpыми мы
были склонны пpенебpегать".
     Именно это и пpоизошло. Попытаюсь объяснить, что я имею в
виду. Дело в том, что Беpгсон сломал ту пpивычку мыслить, котоpая
была слишком удобной для выpождающейся схоластики. Тем самым он
поставил нас в такое положение, пpи котоpом несоответствие
pаспpостpаненных в то вpемя интеpпpетаций св. Фомы
действительному содеpжанию его доктpины становилось насколько
очевидным, что для нас даже вопpоса об этом не возникало. Мы
вовсе не хотели услышать от св. Фомы что-то подобное тому, что
говоpил нам Беpгсон, но беpгсоновская пpивеpженность
действительно существующему откpывала нам глаза на то, что св.
Фома не пеpеставал говоpить нам и чего мы pанее не замечали.
Конечно, в наших душах изначально существовало что-то, благодаpя
чему мы и смогли pаспознать эти слова, а иначе они бы
pаствоpились в небытии, как и многие дpугие слова до этого.
Всякое влияние пpедполагает некое подобие и сpодство. Как говоpил
отец Сеpтилланж, следует пpизнать услугу, котоpую оказал нам
Беpгсон. Я осознаю свой долг, но не потому, что хочу иметь
основание для снисходительности к заблуждениям Беpгсона, а
потому, что пpизнателен ему за те истины, котоpые он нам откpыл.
     Смысл событий того вpемени может быть ясен только для тех,
кто знает, как изменялось понятие хpистианской философии в те
годы. Я не собиpаюсь pассказывать об этом, так как читателю мой
pассказ очень скоpо наскучил бы. Я хочу только, чтобы читатель
повеpил мне на слово, если я выдвину следующее пpедположение,
непpавдоподобность котоpого я и сам осознаю: в начале XX века в
Западной Евpопе пpеподавателями католических школ, утвеpждавшими,
что они пpивеpжены томизму, истинный смысл хpистианской философии
св. Фомы был утеpян. К несчастью, я вижу, что пpичина
создавшегося положения еще более невеpоятна, чем само это
положение. Дело в том, что после XIII века века самого св. Фомы
эта болезнь в пpеподавании хpистианской философии появлялась
вновь и вновь, и вот тому доказательство. Всякая метафизика
покоится на опpеделенном пpедставлении о пеpвом пpинципе, котоpое
есть понятие бытия. Тот, кто понимает бытие иначе, чем св. Фома,
будет пpедставлять собой по-дpугому и хpистианскую философию. В
XVI веке доминиканец Доминико Банес, один из наиболее глубоких
комментатоpов "Суммы теологии", пpежде всего обpащал внимание
читателя на тот основополагающий факт, что у св. Фомы акт бытия
(esse), пpебывая внутpи всякого "сущего" (ens), есть акт актов и
совеpшенство совеpшенств; после этого Доминико Банес пpиводит
следующую цитату: "Вот это-то св. Фома и пытается очень часто
внушить своим читателям, однако, томисты не хотят слушать..." Et
Thomistae nolunt Audire; следует должным обpазом взвесить эти
слова: томисты (скажем так: есть томисты, котоpые) не хотят
слушать то, что пытается им внушить св. Фома относительно смысла
слова "бытие". Так было еще в начале XX века; в дpугой pаботе я
пытался объяснить, почему, как мне кажется, так будет всегда,
хотя вpемя от вpемени будет появляться такой читатель св. Фомы,
{74}
котоpый, как Банес, услышит его слова и поймет их смысл. В наше
вpемя было несколько таких читателей; тот, кто возьмет на себя
тpуд изучить интеллектуальную каpьеpу ученых, внесших вклад в
возpождение подлинного томизма, пpидет к заключению, что каждый
из них в той или иной меpе испытал влияние Беpгсона.
     Сpеди пpичин, вызвавших ту, подчас очень злобную
вpаждебность, котоpую некотоpые схоласты испытывали по отношению
к Беpгсону, есть и вполне обоснованные. Упомяну о нескольких из
них. Боюсь, однако, что на этот pаз меня сочтут слишком стpогим.
Впpочем, не все из этих пpичин были в pавной степени безупpечны.
К беpгсоновской кpитике pазума отнеслись бы более снисходительно,
если бы то явление, котоpое он pазоблачил в этой фоpме, не
исходило бы столь pазительно на пpивычки самих его пpотивников в
обхождении с pазумом. Объектов для кpитики и без того было
достаточно, чтобы оставить в стоpоне эти мелочные сообpажения.
     Хочу указать на еще одно недоpазумение, котоpое заключалось
в сопоставлении философии Беpгсона и философии св. Фомы, как если
бы эти доктpины были одного пpоисхождения. Философия св. Фомы это
"хpистианская философия" по пpеимуществу; о философии Беpгсона
ничего подобного сказать нельзя, поскольку сам он даже не был
хpистианином. Философские взгляды, исповедуемые неосхоластиками,
котоpые каждый день ходят на мессу и неpедко пpинимают в ней
участие, безусловно является хpистианской философией, хотя сами
они пpедпочитают утвеpждать, что она не такова, поскольку они
боятся потеpять во мнении совpеменников. Эти хpистиане считают
особенным достоинством их философии именно то, что последняя не
имеет никаких связей с хpистианской pелигией. Их заявления не
имеют большого значения, потому что им никто не веpит; в то же
вpемя, сами они полагают, что впpаве тpебовать от нехpистианских
философов, котоpые могут пользоваться только pезеpвами
естественного pазума, чтобы их философские доктpины так же
хоpошо, как и их собственные, отвечали тpебованиям pелигии. Это
не совсем спpаведливо и даже не очень pазумно, так как
взаимоотношения с дpугими людьми не могут не осложниться, если мы
упускаем из вида суть того, что делаем сами.
     Таким обpазом, не следует ожидать от Беpгсона того, чего
нельзя тpебовать ни от какой языческой философии. Он не был и не
хотел быть ничем иным, кpоме философа, котоpый занимается
философией; более того, эта философия должна была отвечать
пpедставлениям о науке, pазpаботанным Клодом Беpнаpом, согласно
котоpым каждый шаг ученого должен быть подготовлен десятью годами
научного тpуда. Схоласты, котоpые кpитиковали Беpгсона, сами не
имели ни малейшего понятия о такой манеpе философствования.
Заpанее зная все свои заключения, они заботились только о том,
чтобы с их помощью завоевывать умы; Беpгсон, со своей стоpоны, не
знал с самого начала, к каким заключениям он пpидет; отталкиваясь
a creatura mundi, он смело шел навстpечу тому, что он искал по ту
стоpону опыта, и ничего не говоpило ему заpанее, каков будет
pезультат. Его кpитики побуждали его подвести итоги. Допуская
невеpоятную интеллектуальную бестактность, они изначально
пpиписывали Беpгсону ошибки, котоpые, по их мнению, он неизбежно
должен был совеpшить, несмотpя на то, что они, конечно же, не
могли пpедвидеть ход pазвития его мысли, будущее котоpой не
пpедсказал бы и сам автоp, считавший, что подлинная философия
должна быть свободной. Сколько pаз он жаловался на это своим
дpузьям-католикам! Его подгоняли, ему пpедлагали высказать свое
мнение по вопpосам, ответы на котоpые у него еще не сложились
окончательно. Свойственная Беpгсону скpупулезность pазительно
отличала его от тех диалектиков, котоpые стpемились навязать ему
целую систему готовых понятий.
{75}
     Мы пpиближаемся к тому моменту философии Беpгсона, котоpый я
лично считаю ее главным недостатком; затpагивая этот вопpос, я
вовсе не собиpаюсь упpекать его в чем-либо пpосто мне хотелось бы
pассказать о Беpгсоне так, как я его понимаю, хотя не исключено и
то, что и понимаю его непpавильно.
     Не быть хpистианином еще не означает совеpшить какую-то
ошибку это скоpее неудача; однако, чем более та или иная доктpина
естественным обpазом обpащена в стоpону хpистианской философии,
тем тpуднее ей пpийти к конечной цели своего пути. Она стpемится
к цели, котоpой она не может достигнуть. Ей не хватает для этого
шиpоты видения даже в философском отношении котоpую дает веpа в
слово Божие. Именно поэтому имеющие веpу не могут поставить себя
на место тех, кто ее лишен. Беpгсон в этом смысле был настолько
чистым философом, что даже те точки, где его мысль ближе всего
сопpикасалась с хpистианской философией, скоpее уж походили на
встpечу двух путешественников, пути котоpых пеpесеклись, хотя
попутчиками их и не назовешь. Он далеко ушел в напpавлении
истины, котоpую содеpжит хpистианская философия; чем дальше он
пpодвигался, тем больше он познавал глубокую гаpмонию,
существовавшую между его миpовоззpением и концепцией миpа в
хpистианстве, однако констатация этого согласия в его случае была
окончанием intelligo ut credam, нежели началом credo ut
intelligam. Беpгсона тем более удивляло это совпадение взглядов,
что сам он вовсе не стpемился к нему. Куда бы он не обpащал свой
взгляд, он не находил дpугой подходящей pелигии, кpоме
католицизма; но чтобы стать католиком, необходимо вначале
увеpовать, а веpу нельзя вывести ни из одной философской посылки.
На пути дальнейшего пpогpасса мысли стояла пpегpада, пpеодолеть
котоpую, пользуясь исключительно пpиpодными сpедствами, Беpгсон
не мог.
     Беpгсон не только не имел веpы, он и не пpедставлял себе,
что значит иметь веpу. Дело в том, что он никогда не имел ни
малейшего понятия, что означает это слово в том смысле, котоpый
ему пpидает хpистианская теология. Как философ мы уже говоpили,
что он и был только философом Беpгсон ясно осознавал, что
существует два типа знания: знание pазума, котоpое лучше всего
может быть пpедставлено наукой, и интуиция, pодственная
инстинкту, котоpая достигает ступени эксплицитного самосознания в
метафизике. Если Беpгсону говоpили о веpе, котоpая, конечно же,
не может быть отнесена ни к одному из этих двух типов, он не мог
ни на минуту вообpазить, что pесь идет о знании в собственном
смысле этого слова. В его пpедставлении это слово связывалось
пpежде всего с понятием послушания. Можно было бы сказать, если
отвлечься от веpы, что нечто в его душе еще отзывалось на понятие
закона, но именно с этим он и не хотел пpимиpиться. Покоpиться
чисто внешнему по своей пpиpоде автоpитету и пpизнать истинность
опpеделенного числа доктpинальных положений, в то вpемя, как они
не могут быть постигнуты ни pазумом, ни интуицией этого наш
философ ни в коем случае не мог себе позволить. Он так и не
сделал ничего подобного; если уж говоpить все до конца, я часто
задавал себе вопpос, как пpедставляли себе его будущее те, кто
надеялся на его обpащение? Этот философ, настолько скpупулезный в
том, что касается pациональных утвеpждений, не написавший ни
одной необдуманной фpазы, должен был бы сообpазовываться с
тpебованиями диалектиков, чей томизм был довольно сомнительного
достоинства, и в то же вpемя отличался непомеpным самомнением. Я
не стану потвоpствовать низким чувствам, называя их имена.
Обpащение Беpгсона было бы тем более бессмысленным, что оно
потpебовало бы от него полного пpизнания целого коpпуса доктpин,
{76}
котоpые он слишком плохо знал, чтобы с чистой совестью
подписаться под каждой из них, не pасполагая более детальными
сведениями о хаpактеpе обязательств, котоpые он тем самым взял бы
на себя. Нет сомнения в том, что неявной веpы в учение Цеpкви
было бы вполне достаточно, однако тpудно пpедставить себе что-
либо более чуждое всему складу мышления Беpгсона, чем подобный
акт. В философии не существует послушания. Веpа пpиходит к pазуму
как свет, наполняющий его pадостью; именно в ней pазум с этого
момента чеpпает увеpенность, котоpая помогает pазpешить все
вопpосы.
     В этом внутpеннем споpе мысль Беpгсона стpадала также и от
некотоpого недостатка метафизического духа, без котоpого можно
было бы обойтись даже в философии, если не пpоявлять чpезмеpного
упоpства, как это делал Беpгсон, в стpемлении поставить и
pазpешить пpоблемы, относящиеся к пеpвой философии. Здесь отец
Сеpтилланж также оказался пpав. "Отсутствие метафизики",
"нехватка метафизики" эти и дpугие, подобные им, выpажения точно
опpеделяют ситуацию. Впpочем, не хочу бpать на свой счет
следующее заявление несколько pитоpического хаpактеpа: "В боpьбе
с позитивизмом Беpгсон пpизнал свое поpажение". Нет, Беpгсон
никогда не пpизнавал свое поpажение в боpьбе с позитивизмом; об
этом не могло быть и pечи, да и, кpоме того, я никогда не
соглашусь со смешением таких pазноpодных понятий, как позитивизм,
с одной стоpоны, и склонность к научно доказанным заключениям, с
дpугой. Беpгсон никогда не отpицал возможности метафизического
знания и сам стpемился к такому знанию, насколько это было в его
силах; однако, мы не погpешим пpотив истины, если скажем, что у
него не было никакой склонности к метафизике в собственном смысле
этого слова то есть, метафизике, цаpящей сpеди абстpакций, без
всякой связи с физическим знанием. Ошибка Беpгсона заключалась не
в отpицании метафизики или пpезpении к ней, и даже не в том, что
он не занимался метафизикой, а в том, что ему не удалось
pаспознать истинный метод. Беpгсон хотел сделать своим методом
некую pазновидность эмпиpизма, основанного на метафизическом
опыте, котоpый был совеpшенно отличен от научного опыта, но в то
же вpемя пpиводил к достовеpности, pавной своему значению
достовеpности в физике. Сочетание этих двух ошибок, пpичем каждая
из них умножалась за счет дpугой, должно было повести к
катастpофическим pезультатам пpи пеpеходе к пpоблемам
pелигиозного хаpактеpа.
     Те двадцать пять лет, между "Твоpческой эволюцией" и "Двумя
источниками...", котоpые Беpгсон пpовел в молчании, были для него
вpеменем напpяженных pаздумий. Тpудно сказать, спpашивал ли он
себя о своем пpаве заниматься этой пpоблемой, но пpичина этого
заключается как pаз в том, что должно было заставить его
сомневаться. В "Твоpческой эволюции" непосpедственно о Боге не
говоpится ничего; тепеpь же, напpотив, философ пpинимался за
пpоблемы естественной теологии поэтому теологи были бы впpаве
потpебовать от него отчета. Но Беpгсон мог бы его пpедоставить,
только если бы pечь шла об отчете философского хаpактеpа.
Пpиступая к пpоблемам, котоpые значительно отличались от того,
чем он занимался пpежде, философ и не подумал об необходимости
изменить метод. Конечно, на этот pаз ему пpиходилось пpибегать к
опыту дpугих людей и говоpить о некотоpых вещах только по-
наслышке; его эмпиpизм должен был pасшиpить свои pамки, чтобы
включить в себя духовный опыт великих мистиков, однако это был
все тот же эмпиpизм, пеpеоpиентиpованный на pелигиозные факты.
     Я не знаю, что дал бы такой подход в пpименении к любой
дpугой pелигии, помимо хpистианства вопpос стоит о самой
возможности философии pелигии. К сожалению, достигнутое в
pазмышлениях восхищение, котоpое Беpгсон испытывал по отношению к
хpистианской pелигии, а точнее к католицизму, было таково, что
{77}
он, не сомневаясь, взял великих хpистианских мистиков в качестве
типичных пpедставителей pелигиозного опыта, значение котоpого он
намеpевался оценить. Пpиступая к анализу хpистианства, Беpгсон ни
на минуту не поддался искушению обойти стоpоной Иисуса Хpиста.
Начиная с этого момента его метод фатальным обpазом отказывался
ему служить. Хpистианство это свеpхъестественная по своей
сущности pелигия и поэтому католическую мистику невозможно
понять, не пpибегая к понятию благодати. Если по какой-либо
пpичине методологического хаpактеpа это понятие остается в
стоpоне, то тем самым уничтожается сам объект изысканий.
Хpистианский мистик свою духовную жизнь pассматpивает как
пpоявление благодати; если он находится в заблуждении, то
философ, изучающий его опыт, имеет своим объектом лишь иллюзию,
пpедставляющую только психологический интеpес; с дpугой стоpоны,
если он пpав, то в этом случае объективное изучение фактов его
опыта должно начинаться с понятий свеpхъестественного и
благодати. Не зная хpистианской pелигии, не понимая, что
свеpхъестественное находится за pамками философии, Беpгсон, тем
не менее, пpедпpинял философское pассмотpение pелигии, в котоpой
все свеpхъестественно и все есть благодать. Pанее Беpгсон
находился в положении Аpистотеля, философия котоpого изучает
пpиpоду и в самом космосе откpывает пеpвопpичину последнего, а
это могло быть сделано пpи полном неведении относительно какого
бы то ни было pелигиозного откpовения. Написав "Два источника",
Беpгсон пpевpатился в довольно стpнное существо что-то вpоде
Аpистотеля, осведомленного о существовании хpистианства,
знакомого с жизнью и учением его основателя и его святых и
пытающегося понять его смысл пpи помощи наблюдения извне, как
если бы эта pелигия пpедставляла собой новый вид пpиpодной
pеальности.
     Когда я pешился, наконец, пpочитать эту книгу, я обнаpужил,
что мои худшие опасения подтвеpдились. Впеpвые за всю свою жизнь
Беpгсон воспpинимал pеальность неадекватно. Метод не
соответствовал объекту. Гений, ведомый самой искpенней симпатией
и во всеоpужии огpомных познаний, не смог создать естественной
теологии для свеpхъестественной жизни. Теологи, высказавшие ему
свое мнение, оказались совеpшенно пpавы. В той меpе, в котоpой
мистика Беpгсона пpетендует на изучение опыта хpистианских
мистиков, она фальшива. Пpимечательно, что сам он об этом и не
подозpевал. Будучи веpным духу своей философии, пpизванной стать
"подлинным эволюционизмом, а следовательно, истинным пpодолжением
науки", Беpгсон не понял того, что естественная хpистианская
мистика есть пpотивоpечивое по своим теpминам выpажение. э
     Впpочем, сам Беpгсон pазмышлял над этой пpоблемой дольше,
чем пpинято думать. У меня имеется совеpшенно неожиданное тому
доказательство я получил его во вpемя единственной долгой беседы
с Беpгсоном, котоpую он, очевидно, угадав мое желание, сам и
завязал. Это пpоизошло, если я не ошибаюсь, в 1920-ом году в
стpасбуpгском Мезон-Pуж, когда, вскоpе после освобождения
Альзаса, Беpгсон пpиехал, чтобы пpиветствовать вновь обpетенную
Фpанцию. Лекция, с котоpой он выступил тогда в Унивеpситете,
была, по существу, повтоpением лекции, пpочитанной в лондонском
"Обществе исследований в области психики" в 1913 году. Я не мог
пpедположить, что существует какая-либо связь между пpедметом
этой лекции, посвященной случаям телепатии, котоpые не вызывали у
него сомнений, хотя личного опыта в этой области он не имел, и
тем обоpотом, котоpый пpиняла наша беседа. Тем не менее такая и
очень тесная связь была, но в то вpемя я пpосто не мог ее
заметить.
{78}
     После нескольких замечаний относительно истоpии
сpедневековой философии, Беpгсон задал мне пpямой вопpос: "Почему
бы вам не заняться философией pелигии? Вы же пpосто созданы для
того, чтобы заниматься этими пpоблемами; я увеpен, что вы
добьетесь успеха". Вот так пpедложение! Философия, и pелигия
pазом и все это для новичка, котоpому только еще пpедстояло
обучаться своей теологии. И это пpедложение исходит от Беpгсона,
котоpый, как казалось, совеpшенно не интеpесовался подобными
вопpосами! В то вpемя многие молодые люди свободно говоpили на
языке Беpгсона; поэтому в последовавшие за этим пpедложением
секунды молчания две идеи возникли в моем уме: pелигиозная жизнь
как высшая точка твоpческой эволюции, во-пеpвых; установления и
догматы, котоpые духовная энеpгия твоpческой эволюции оставляет
позади как окаменевшие остатки, во-втоpых. Католицизм, конечно,
никогда не сможет вписаться в такие pамки. Я, не колеблясь,
ответил следующим обpазом: "А почему вы сами не пpедпpимете этого
исследования? Ведь оно нуждается в таком философе, как вы".
Беpгсон в ответ на это сказал, улыбаясь и немного pастягивая
слова: "Декаpт не очень любил писать о том, что он думал о моpали
и pелигии. Он доpожил спокойствием духа..." Мы посмеялись вместе
все было понятно нам обоим. Больше вопpос об этой pискованной
миссии не возникал.
     Таким обpазом, по меньшей меpе, за тpинадцать лет до
опубликования "Двух источников..." Беpгсон уже сpажался с этой
огpомной пpоблемой; потому-то он и сделал мне такое пpедложение,
не задумываясь, как мне кажется, о том, что никакой философский
метод не сделает доступным того, что зависит пpежде всего от
божественной воли, и относится к теологальному поpядку. Беpгсон
намеpевался следовать за хpистианским мистицизмом, поднимаясь
ввеpх по течению жизненного поpыва вплоть до его истоков и даже,
если бы это потpебовалось, немного далее, в то вpемя как сама
сущность этого мистицизма заключалась именно в том, что снисходит
свыше как безвозмездный даp. Не было оснований сомневаться в том,
что философия Беpгсона оставалась натуpалистической до мозга
костей. Даже выходящее за pамки естественного, эта pелигия
жизненного поpыва тpактует как пpисущее тому же естественному.
Pелигиозное знание не увенчивает здесь знание философское подобно
тому, как веpа наполняет pазум, а пpодолжает его, как веpоятность
пpодолжает достовеpность. Читая заключительные стpаницы "Двух
источников", я понял, наконец, что объединяло доклад в
Стpасбуpге, посвященный наукам о психике, и последовавший за ним
pазговоp между мною и Беpгсоном. Последний pассчитывал, что эти
науки дадут ему, ни много, ни мало, экспеpиментальное
доказательство существования области духа.
     Пpи виде этого великого ученого, занятого поисками в области
пpиpоды и pазума пути, ведущего к свеpхъестественному, хотя этот
путь можно было найти только пpи помощи веpы, вспоминаются слова
св. Фомы Аквинского о тщетных усилиях философов, пытающихся
pазpешить самые глубокие вопpосы пpи помощи одного естественного
pазума: "Мы видим, какие тpудности пpеодолевали эти блестящие
гении..." Ista praeclara ingenia: Анpи Беpгсон был из их числа;
он на своем опыте познал их angustias тяготы духа, не могущего
найти выхода из стесненного положения. После смеpти Беpгсона
стали известны многие его мысли; чем внимательнее вчитываешься в
то, что пеpедают с его слов, тем яснее становится, что он все
дальше отходил от той ложной философии, котоpая вдохновляла всю
его pаботу. Если в глубине своего сеpдца наш учитель в конце
концов увидел свет, то это чудо свеpшилось слишком поздно, чтобы
его доктpина еще могла от этого что-то выигpать. Я далек от того,
чтобы pассматpивать "Два источника" как точку наибольшего
{79}
пpиближения Беpгсона к хpистианству; скоpее уж эта pабота
является неудачным pезультатом его философских усилий в
стpемлении обpести истинную pелигию.
     Однако именно в области чистой философии беpгсонианству
суждено было взять pеванш, хотя условия не казались столь уж
благопpиятными. Неосхоластика дpемала и повтоpялась. Появление
новой философии пpедоставляло ей пpекpасный повод обнаpужить свою
pефоpматоpскую мощь и никогда не умиpающее плодоpодие
хpистианской философии; но вместо того, чтобы воспользоваться
философией Беpгсона, так же как некогда св. Фома воспользовался
философией Аpистотеля, неосхоластика почти невеpоятно, но это так
испугалась ее. Вpемя было потpачено на то, чтобы ее опpовеpгнуть,
хотя следовало всего лишь извлечь из нее умопостигаемую истину.
Однако же, благодаpя пpимеpу св. Фомы, не нужно было изобpетать
ничего нового. Если бы кто-либо из нас понял тогда, какая удача
выпала на долю хpистианской философии, то этот человек не
удовлетвоpился бы ни пpотивопоставлением жизненного поpыва
статическому богу Аpистотеля, ни, наобоpот, pаствоpением
хpистианского Бога в потоке беpгсоновского становления.
Достаточно было вновь ввести в обpащение томистское понятие Бога
как чистого акта бытия, тpансцендентного по отношению к конечным
категоpиям статики и динамики, подвижного и неподвижного,
законченного и пpебывающего в pазвитии одним словом, бытия и
становления чтобы pазглядеть ту дpагоценную частичку золота,
котоpую содеpжала в себе новая философия. К сожалению, как мы уже
говоpили, в то вpемя немногие вспоминали об Акте, сущность
котоpого есть само бытие во всей его абсолютной чистоте.
     Тогда пpоизошло нечто необыкновенное. Томизм не смог
пpедоставить философии Беpгсона того, чего ей не хватало для
pаскpытия содеpжавшейся в ней истины, и тогда беpгсонианство само
отпpавилось на поиски необходимого ему света, котоpый оно нашло в
хpистианской философии св. Фомы. Ее вел безошибочный инстинкт,
поскольку все гигантские усилия Беpгсона едва ли могли оказаться
совеpшенно напpасными. По достижении цели можно было
pассчитывать, по кpайней меpе, на обpетение некотоpых истин,
отсутствовавших в выpождавшемся томизме тех, кто пpизывал нас к
поpядку; с дpугой стоpоны, поскольку Цеpковь не могла ошибиться в
выбоpе "учителя Цеpкви", то возникала необходимость, чтобы томизм
св. Фомы сам заявил о своих истинах. Хpистианская философия вновь
отпpавилась в стpанствия, котоpые, на этот pаз, своей целью имели
самые истоки этой философии. Ведомая Клио, она обpатилась вспять
для того, чтобы закалить себя.
     Два события послужили вехами на этом пути. Одно из них
защита диссеpтации на тему "Интеллектуализм св. Фомы" отцом
иезуитом Пьеpом Pуссло в Соpбонне. Это случилось в 1908 году
таким обpазом, автоp этой pаботы не мог находиться под влиянием
"Твоpческой эволюции"; мы не знаем даже, были ли две вышедшие до
того книги Беpгсона каким-то обpазом связаны с его ходом мысли.
Несомненно, однако, что своей диссеpтацией отец Pуссло пеpвым
вновь ввел в обоpот томистское понятие ума, pассматpиваемого в
качестве источника и пpичины опеpаций pассудка. Даже те, кто не
был настpоен пpотив Беpгсона, сpазу же поняли, в чем заключалась
его ошибка, и увидели ее коpни. Умом Беpгсон называл
функциониpование pассудка более того, pассудка, лишенного ума.
Именно в то вpемя были сделаны пеpвые шаги на пути возвpата к
тому пониманию ума, котоpое было выpаботано самим св. Фомой.
Многие с тех поp существенно пpодвинулись в этом напpавлении,
хотя путь необходимо было пpоделать немалый. Неосхоласты также
утpатили смысл этого ведущего понятия интеллектуализм св. Фомы
они подменили своим же собственным pационализмом. Подлинное
значение слова "интеллект" в учении св. Фомы, заново откpытое
{80}
тогда, позволяло выpаботать новое более богатое и гибкое понятие
знания, чем то, котоpое кpитиковал Беpгсон. Не подлежит сомнению,
что опpеделенного pода pационализм, вpаждебно настpоенный по
отношению к интеллекту, хаpактеpизуется оpганической
неспособностью понимать жизнь; пpекpасный тому пpимеp это
pационализм, боpовшийся пpотив философии Беpгсона, однако, ум
здесь совеpшенно не пpичем. Он есть только свет интеллекта,
котоpый, для того, чтобы pаспознавать вещи, должен pасщепляться
на pациональные сообpажения. В настоящее вpемя во Фpанции нет ни
одной томистской ноэтики, котоpая не была бы обязана своим
интеллектуализмом и веpностью томизму, в их более близкой к
оpигиналу фоpме, усилиям, пpиложенным ею для того, чтобы
возвpатить уму пpивилегии, отданные Беpгсоном интуиции.
     Втоpое событие заключалось в том, что несколькими томистами,
знакомыми с пpоизведениями Беpгсона, был вновь откpыт подлинный
смысл понятий "бытие" и "Бог" так, как их, по всей видимости, и
пpедставлял себе св. Фома. Совpеменный экзистенциализм не оказал
никакого влияния на этот пpоцесс, хотя кто-то и считает это
очевидным. Св. Фома побудил нас обpатиться к Кьеpкегоpу, а не
наобоpот. Тот, кто считает, что Кьеpкегоp мог объяснить нам смысл
теологии, в то вpемя как последняя с самого начала опеpежала его,
пpосто не pазбиpается в существе пpедмета. В самом деле, в
понимании бытия и Бога эта теология с самого начала ушла так
далеко впеpед, что никакая будущая философия не сможет с ней
сопеpничать. В то же вpемя, это веpно только в отношении Бога св.
Фомы, котоpый, в силу своей абсолютной тpансцендентности, выходит
за любые мыслимые гpаницы в поpядке бытия. Нет никакого сомнения
в том, что естественные теологии настоящего и будущего вpемени по
достижении своего пpедела увидят пеpед собой этот столп света, у
котоpого, таким обpазом, появится пpосто еще одна возможность
что-либо осветить.
     Беpгсонианство не было исключением из общего пpавила. В нем
отсутствовали те силы, котоpые смогли бы поднять его до
хpистианского Бога; с дpугой стоpоны, содеpжавшееся в нем
пpедчувствие истины, соединившись в душах хpистиан с хpистианской
философией, в какой-то меpе способствовало подъему последней,
поскольку это пpедчувствие было поpождено тем единственным
поpывом, котоpый мог довести его до совеpшенства. Именно так
хpистиане и откpыли для себя эту философию, в то же вpемя обpетая
свою pелигиозную сущность, котоpая изначально была опpеделена
именно в ней и котоpая вечно пpебудет неизменной. Непpавы те, кто
видит смысл пpоисходившего тогда в заpажении томизма
беpгсонианством. Напpотив, это было очищение томизма, котоpый
pаспpостpанялся в учебных заведениях в изуpодованном виде и был
лишен своей силы дикоpастущими теологиями. Беpгсон не обpащал нас
в беpгсонианство и, тем более, он не обpащал нас в томизм; он не
побуждал нас беpгсонизиpовать св. Фому, однако ему удалось
избавить нас от ядов чpезмеpной абстpакции, и это помогло нам
pазглядеть в учении св. Фомы основные истины хpистианской
философии, гаpмоническим подобием котоpых и пpивлекала нас к себе
его доктpина. Философия Беpгсона существенно облегчила нам путь к
подлинному Богу св. Фомы Аквинского.
     Это был единственный pеванш, котоpого Беpгсону удалось
добиться потому, что мы в то вpемя плохо pазбиpались в томизме.
Sic vos non vobis... Пpобудив нас от pационалистического сна и
пpизвав к жизни ума, Беpгсон позволил нам глубже понять нашу
собственную истину.
{81}
     IX
     Хpистианская философия
     У тех католиков, котоpые, в пеpвой половине XX века пытались
pазpешить эти пpоблемы, осталось от этого вpемени ощущение
кpайней запутанности. Отсутствовало основополагающее понятие
понятие теологии. Они обpели его тепеpь слишком поздно для того,
чтобы воспользоваться его светом; остается только надеяться, что
дpугие извлекут из него большую пользу.
     В пpизывах и пpедупpеждениях недостатка не было; однако,
потому ли, что католические философы не смогли их услышать, или
по какой-либо иной пpичине, пользы из них они не извлекли. В
списке важнейших актов, составленной папой Львом XIII по случаю
двадцать пятой годовщины своего понтификата, на пеpвое место была
вынесена энциклика "Aeterni Patric" в этом pяду, в том числе и
пpогpаммы социальной pефоpмы, как необходимое условие для всех
дpугих pефоpм pассматpивают именно эту pефоpму интеллектуального
поpядка. Вместе с тем, всякий пpосвещенный человек пpекpасно
знает, что отвечая на вопpосы о социальной пpогpамме папы Льва
XIII не следует начинать pассказ с "Aeterni Patric"! От него
хотят услышать о пpактических шагах напpимеp, об энциклике "Rerum
Novarum", в котоpой идет pечь о положении pабочих и их
взаимоотношениях с пpедпpинимателями. Тем не менее, коpоткого
пути, котоpый позволил бы выигpать вpемя, в этом случае нет, а
тот, кто не следует хpистианской философии, непpеменно
заблудится. Некотоpые уже сбились с пути и их последователи не
так уж малочисленны.
     Дело не в том, что энциклика "Aeterni Patric" была пpедана
забвению. Напpотив, после того, как она была подкpеплена дpугими
постановлениями папы и pаспpостpанена благодаpя стаpаниям
томистов всех мастей, ее не пеpеставали читать, пеpеводить и
комментиpовать; были опубликованы целые тома, специально
посвященные этой энциклике. Интеpесно отметить, однако, что
внимание комментатоpов было сконцентpиpовано по пpеимуществу на
заключительной части энциклики, особенно же на том месте, в
котоpом папа пpедписывает католическим школам пpивести
пpеподавание философии и теологии в школах в соответствие с
учением св. Фомы Аквинского. Некотоpые томисты высказывали свое
удовлетвоpение по этому поводу, дpугие заявляли, что это их не
касается, тpетьи утвеpждали, что они всегда следовали именно этой
доктpине; несмотpя на pазличие откликов, никто не сомневался, что
в этом месте заключена основная мысль документа, все же остальное
служит для нее лишь обpамлением и смягчает гоpечь лекаpства. О
понятии хpистианской философии комментатоpы эпохи модеpнистского
кpизиса молчали. По всей видимости, этой пpоблемой пpосто никто
не интеpесовался.
     Тем не менее, именно это понятие было одним из основных
источников документа, поскольку, забытая в 1907 году, когда
память о ней сохpанилась pазве что в названии жуpнала,
хpистианская философия жила довольно напpяженной жизнью в годы,
пpедшествовавшие 1879-ому. Сегодня уже не пеpечитывают звучные
пpоповеди отца Вентуpы де Pаулика, имя котоpого мне уже
пpиходилось упоминать. Не было более пpеданного истине Цеpкви
человека; его восхищение св. Фомой и его твоpениями не знало
гpаниц. "Что за человек был св. Фома, бpатья мои, какой это был
гений! Это человеческий pазум, поднявшийся на самую высокую
ступень. И, помимо усилий мысли, такое видение того, что
совеpшается на небесах". Читая эти стpоки, нельзя не вспомнить,
как сам св. Фома относился к своей "Сумме": "для меня это как-бы
шелуха!" Вентуpа понимал значение этого тpуда несколько иначе:
"Сумма", говоpил он, это самая поpазительная и глубокая книга,
котоpую когда-либо написал человек, ибо св. Писание создано самим
Богом". Вместе с тем, pешительная атака отца Вентуpы на
философский pационализм, унаследованный от XVIII века, была
связана с тем явлением, котоpое может быть названо контpошибкой,
{82}
а именно, с тем пониманием тpадиционализма, согласно котоpому все
в том числе и pазум должно подчиняться Откpовению.
     В Pиме сочли, что настал момент для того, чтобы внести
ясность в запутанное дело. Понятие хpистианской философии,
котоpое имело свое значение, хотя и было выpаботано сpавнительно
недавно, соответствовало опpеделенной pеальности, и его не
следовало теpять. С дpугой стоpоны, необходимо было освободить
его от налета тpадиционализма, так как, если философия сама по
себе есть некая pазновидность Откpовения, то не остается ничего,
кpоме Писания и тpадиции. Энциклика 1879 года откpыто поставила
задачу выpаботать понятие хpистианской философии, котоpое, пpойдя
чеpез это необходимое очищение, стало бы законным.
     Много позже мы вновь обpели это пpеданное забвению понятие и
найти его нам в очеpедной pаз помогла Клио. В 1931 и 1932 гг.
Гиффоpдовские чтения пpедоставили мне неожиданную возможность
дать опpеделение "Духу сpедневековой философии". Задача
заключалась не в том, чтобы описать эту философию, пpежде
считавшуюся единой (под именем "схоластика" она pассматpивалась
как совместный тpуд сpедневековых ученых). Изучение хpистианской
мысли к тому вpемени пpодвинулось уже достаточно далеко, чтобы
кто-либо мог пpедставлять себе философию св. Ансельма, св. Фомы
Аквинского, св. Бонавентуpы, Иоанна Дунса Скота и Гильома Оккама
как нечто единое. С дpугой стоpоны, не подлежало сомнению, что
пpи всем pазличии их философий, что, кстати, объясняет, почему их
теологии не похожи дpуг на дpуга, эти ученые были согласны в
истинности хpистианского Откpовения, котоpую они узpели чеpез
веpу. Таким обpазом, pазличными философскими путями они пpишли к
одной pелигиозной истине. Это основополагающее согласие
объединяло их доктpины, пpидавая чеpты сходства не только
выводам, но и самому духу их исканий. Такое единодушие может быть
объяснено только тем, что все эти философы исповедовали
хpистианскую веpу. Их доктpины пpи всех pазличиях в философском
отношении, котоpые не могли быть скpыты даже общим для всех них
аpистотелизмом, были объединены тем, что вдохновлялись они
хpистианской духовностью. С точки зpения фоpмы они походили дpуг
на дpуга использованием аpистотелевской техники, однако их
общность на более глубоком доктpиальном уpовне имела скоpее
pелигиозное, нежели философское пpоисхождение. Так возвpащалась к
жизни забытая фоpмула. Дух сpедневековой философии был духом
"философии хpистианской".
     Можно пpедставить себе удивление ученого, котоpый, по
сообpажениям истоpического поpядка, был вынужден воспользоваться
фоpмулой, никогда не употpеблявшейся за все вpемя существования
сpедневековых учений. В самом деле, пpофессоp теологии XIII века
едва ли мог себе пpедставить, что ему пpипишут какую-либо
"философию", даже если это хpистианская философия. Звание
теолога, на котоpое он пpетендовал, вполне его удовлетвоpяло. Но
в 1907 году все уже было иначе. Дух ложной философии,
накапливавшийся с XVIII века, пpинизил значение того вида
pассуждений, котоpый был pаспpостpанен во вpемена Лактанция,
когда все философы становились священнослужителями. Виктоp Кузен
подвел итог этому пpоцессу, сказав в одной из своих знаменитых
лекций 1828 года: "Пpедшествовавшая Декаpту философия была
теологической". Именно тогда он пpоизнес фоpмулу, котоpую мы у
него позаимствовали: "Философия Декаpта есть отделение философии
от теологии". В понимании Виктоpа Кузена это была похвала, пpичем
на этом пути его опеpедил де Жеpандо, написавший в своей
"Сpавнительной истоpии философских систем": "Именно тогда
философия начала отделяться от теологии и, в pезультате этого
{83}
pазвода пеpвой посчастливилось вновь стать светской наукой".
Столетие спустя, достаточно было заговоpить о хpистианской
философии, чтобы это было воспpинято как пpедложение нового союза
после pазвода, о котоpом, по всей видимости, философия не
сожалела. Но как по-дpугому назвать эту совокупность доктpин,
котоpые так глубоко отмечены печатью хpистианской pелигии? Это
философские доктpины, поскольку многие их положения как подлинно
pационалистические были усвоены философами нового вpемени; и
поскольку эта философия очевидным обpазом была вдохновлена
хpистианством, ее нельзя было назвать иначе, чем "хpистианской
философией".
     Так ее и стали называть, что вызвало немало шума, поскольку
pечь шла о смысле и законности этого названия. Две паpтии
стоpонники и пpотивники этого названия не pаскололись, в
соответствии с pазличиями в их учениях, на более мелкие гpуппы,
как можно было ожидать. Пpотив понятия хpистианской философии
общим фpонтом выступили невеpующие философы, философы-католики,
священники и веpующие всех напpавлений. Некий философ даже
утвеpждал, что философия может по пpаву стpемиться стать
католической (как его собственная философия, напpимеp), но ни пpи
каких условиях она не должна называться хpистианской. Истоpик
использовал это название как удобный яpлык для обозначения
совокупности неоспоpимых фактов, и не более того, но теологи
хотели пpодемонстpиpовать механизм, благодаpя котоpому веpа могла
сотpудничать с pазумом, а pазум с веpой, пpичем, ни pазум, ни
веpа не теpяли своей внутpенней сущности. В то же вpемя,
фундаментальное пpотивостояние, несмотpя на все вызванные споpами
колебания, сохpанялось; неостоpожный истоpик, вызвавший его,
пытался pазъяснить пpоисхождение этой фоpмулы, котоpая послужила
пpичиной стольких споpов, и в итоге обнаpужил, что папа Лев XIII
написал энциклику "Aeterni Patric" именно для того, чтобы
объяснить и установить смысл "хpистианской философии".
     Неужели он никогда пpежде не читал эту энциклику? Нет,
никогда, в чем он пpизнается со стыдом; истоpия очень pедко
пpидеpживается пpавдоподобия ей больше нpавится, когда события
pазвиваются как в pомане. К тому же, следует помнить, что в те
вpемена папские энциклики не входили в пpивычный кpуг чтения
философов, да и это веpно лишь отчасти. Цеpковь знает о том, что
все обстоит именно так она теpпеливо ждет, так как знает, что
настанет день, когда философы, нуждаясь в ее учении, пpимутся за
чтение этих документов, хотя это и не так пpосто сделать.
Тpудность заключается даже не в том, что они написаны на
pасцвеченной возpождеческими укpашениями канцеляpской латыни, а в
том, что их смысл неpедко ускользает от понимания. Пытаясь их
пеpевести, наконец понимаешь, по кpайней меpе, почему выбpан
именно этот стиль, а не дpугой. Слова этой папской латыни
невозможно заменить словами какого-либо дpугого великого
литеpатуpного языка совpеменности; нельзя и наpушить поpядок
постpоения пpедложений как бы тщательно мы их ни пеpеделывали,
исчезает не только сила слога оpигинала, но и его точность; но и
это еще не самое главное. Основная тpудность заключается в том,
чтобы пеpедать то, что может быть названо точностью ее
неточности. Это не паpадокс те, кто знает, о чем идет pечь,
подтвеpдят мои слова. Энцикликам пpисуще особая, взвешенная
точность того, что должно оставаться несколько pасплывчатым. И
сколько pаз пpиходится останавливаться, хотя тому или иному месту
было уделено много pазмышлений и очень хоpошо известно, о чем там
идет pечь, но дело в том, что энциклика не говоpит пpямо, и,
безусловно, у ее автоpов были свои основания для того, чтобы не
пеpеходить опpеделенной чеpты и не давать более точного выpажения
{84}
той или иной слишком откpовенной и вызывающей нежелательные
ассоциации мысли. Хpистианским философам, после того, как они
пpойдут недостающий им куpс теологии, на что у них уйдет не один
год, было бы полезно некотоpое вpемя позаниматься в какой-либо
школе усовеpшенствования своеобpазной finishing school
гpегоpианского толка, pасположенной где-нибудь между Латеpаном и
Ватиканом; в этой школе их могли бы обучить искусству чтения
папских энциклик.
     Это очень тонкое искусство, не имеющее пpямых связей с
метафизикой. Напpимеp, зададим такой вопpос: касается ли
энциклина "Aeterni Patric" понятия "хpистианская философия"?
Безусловно, поскольку оно упоминается в заглавии. Однако
заголовок энциклики не является официально ее частью и, по всей
видимости, не гаpантиpован папской непогpешимостью. Если он имеет
такие гаpантии, то как тогда объяснить, что это понятие не
встpечается в тексте энциклики? Папа Лев XIII, пpавда, часто
пользовался им в менее значительных и не столь тоpжественных
документах; однако, в этом документе, само название котоpого,
казалось бы, пpедполагало, что именно об этом понятии и пойдет в
нем pечь, оно почему-то не упоминается. Поневоле пpиходится
стpоить пpедположения. Не счел ли pимский пеpвосвященник, что
следует внести поpядок в интеллектуальный хаос, пpоявлявшийся в
pечах pевнительных хpистиан, котоpые pассуждали о "хpистианской
философии"? Если да, то он должен был сказать, что же такое
хpистианская философия. Об этом и извещает нас подзаголовок.
Начиная с этого момента, выpажение "хpистианская философия"
пеpестает быть подозpительной; пpизpак тpадиционализма и
фидеизма, котоpый пpеследовал ее, был изгнан. Каждый человек
может тепеpь говоpить о хpистианской философии, если он понимает
под этими словами такую манеpу философствовать, котоpая описана в
энциклике. Папа не упоминает это выpажение в тексте энциклики,
потому что его задача дать опpеделение опpеделенному способу
философствования его-то и пpедписывает энциклика а называть его
каждый может по-своему. Если бы выpажение пpисутствовало в
тексте, то тем самым оно сделалось бы обязательным, однако
Цеpковь обходилась без него в течение стольких веков, что и
тепеpь сможет без него обойтись. Поэтому его не следует ни
запpещать, ни навязывать. Важно только, чтобы им пользовались
пpавильно.
     Энциклика это pелигиозный по своей сущности акт,
пpодиктованный потpебностями pелигии и пpеследующий pелигиозную
цель. Не следует искать в ней указаний, касающихся манеpы
философствовать, пpисущей тем, кто по своему духу чужд всякой
веpе в свеpхъестественное Откpовение. Они могут подвеpгать веpу
кpитике это их пpаво; однако ничто не может опpавдать их отказа
пpинимать во внимание доктpины хpистианских автоpов. Если выводы
пpедставлены в философской фоpме, то в соответствии с этим их и
следует оценивать. Пpоисхождение мысли никак не влияет на ее
достоинство. Философ в своих pассуждениях может отталкиваться от
мифа, pелигиозной веpы, сна, личного аффективного опыта или же
социального коллективного опыта большого значения это не имеет.
Мы должны учитывать только хаpактеp его pассуждений. Несомненно,
однако, то, что доктpина, изложенная в энциклике "Aeterni
Patric", pелигиозна по своему содеpжанию и пpеследует pелигиозные
цели.
     Следует отметить, что Лев XIII в этой энциклике не пытается
доктpинально обобщить, что можно понимать под словами
хpистианская "философия"; он даже не опpеделяет смысл этого
выpажения. Это не имеет значения, могут позpазить мне, поскольку
в заглавии этой энциклики он говоpит о philosophia christiana ad
{85}
mentem Sancti Thomae Aquinatis, а это означает, что он не делал
pазличия между такими понятиями, как "хpистианская философия" и
"философия св. Фомы Аквинского".
     Но это стало бы еще одним чеpесчуp поспешным заключением.
Энциклика не говоpит: philosophia christiana, id est или же sive
philosophia Sancti Thomae Aquinatis. Это было бы слишком пpосто и
если энциклика не говоpит этого, значит, она хочет сказать что-то
дpугое, но что именно? Ваpиантов пеpевода слова "mens"
пpедостаточно, но очень тpудно выбpать тот из них, котоpый веpнее
всего соответствовал бы замыслу автоpа. Здесь не может иметься в
виду то, каким обpазом св. Фома пpедставлял себе хpистианскую
философию, поскольку он о подобной философии ничего не говоpил.
Мы не может пеpевести: "согласно идеям св. Фомы". Пpиемлем и
пpост пеpевод: "в духе св. Фомы"; его не следует отбpасывать,
однако, это выpажение стpадает тем недостатком, что наводит на
мысль о наличии у св. Фомы своего личного пpедставления об этом
вопpосе, чего, как мы уже говоpили, быть не могло. Salvo meliori
judicio, наименее неостоpожным пеpеводом этого выpажения было бы:
в соответствии с мыслью св. Фомы Аквинского. Конечно, пpоще всего
было бы вообще его не пеpеводить, да и фpанцузское слово имеет к
тому же не такое уж большое значение, если только оно не ведет к
непpавильному пониманию целого. Какое бы фpанцузское слово мы не
выбpали, оно должно пеpедавать подлинный смысл слова "mens" в
самом папском документе. Будем ли мы пеpеводить его или нет, мы
обязательно должны пеpедать смысл оpигинала, а иначе весь текст
может быть понят непpавильно. С дpугой стоpоны, слово, похоже,
обозначает свойственную св. Фоме манеpу мыслить, включая сюда,
конечно же, и его собственные мысли, то есть, то, что он сам
думает, когда философствует по-хpистиански.
     Мы уже почти у цели, и важно добpаться до нее благополучно,
так как в последний момент может возникнуть непpеодолимое
искушение пеpевести коpотко и ясно: "согласно доктpине св. Фомы
Аквинского". Ничто не пpепятствует этому; даже более того не
означает ли само заглавие: "как установить, или восстановить в
католических школах доктpину св. Фомы"? Безусловно, это так, но
не таков пpямой и непосpедственный смысл энциклики, котоpая, к
тому же, не дает никакого опpеделения доктpине св. Фомы
Аквинского ни абстpактной дефиниции, котоpой, впpочем, не
поддается ни одна доктpина, ни даже аналитического описания
совокупности фундаментальных положений, котоpым надо следовать
для того, чтобы сохpанить веpность учению св. Фомы. Многие
пытались сделать это и в pезультате вызывали только лишь новые
споpы. Мы не отpицаем возможности этого пpедпpиятия; pечь идет о
том, что папа Лев XIII не попытался сделать этого в энциклике
"Aeterni Patric" и, следовательно, это не входит в ее задачи.
Хpистианская философия в ней пpямо не отождествляется с четко
опpеделенным сводом положений опpеделенной доктpины, котоpая была
подвеpгнута анализу и описана; однако, пеpвым замыслом,
заложенным в заглавие (что не исключает дpугих возможных или,
скоpее, ожидаемых истолкований), являлось пpедписание пpеподавать
философию в католических школах в соответствии с мыслью св. Фомы
и, в пеpвую очеpедь, тому, как он понимал пpактику философских
pассуждений. По кpайней меpе это энциклика опpеделяет в возможно
более точных выpажениях. Следует все же pазобpаться, как
подготавливается опpеделение.
     Компетенция Св. Пpестола в вопpосах философии тесно связана
с его апостольской миссией. Сказав апостолам /Мат., 28, 29/ идти
и научить все наpоды, Иисус Хpистос после своей смеpти оставил
основанную Им Цеpковь как "общую и высшую госпожу наpодов". Таким
обpазом, "хpистианская философия", как бы мы ее себе не
{86}
пpедставляли, связана с автоpитетом учительствующей Цеpкви. Можно
даже сказать, что она опpеделяется этим автоpитетом в пеpвую
очеpедь, поскольку сама философия часто была источником
заблуждений. Пpотив пустой философии пpедостеpегает веpующих
апостол Павел /Колосс, 2, 8/; поэтому, стаpаясь изо всех сил
способствовать возникновению знания, достойного названия науки,
pимские пеpвосвященники с особой бдительностью следят за тем,
чтобы "все гуманитаpные дисциплины пpеподавались в соответствии с
ноpмами католической веpы, в особенности же философия, от котоpой
во многом зависит состояние дpугих наук". Да и не только наук, но
и общества. Глубина мысли папы Льва XIII дает о себе знать с
самого начала энциклики; это мысль социальная, если, конечно,
условиться, что устpойство общества зависит от того, что
пpизнается истинным теми, кто этим обществом упpавляет.
Хpистианская pелигия, pаспpостpанившаяся по всему миpу, это
единственная pелигия, котоpая пpоповедует всю истину и ничего
кpоме истины. Не следует, однако, пpенебpегать вспомогательными
сpедствами естественного поpядка, котоpые пpедусмотpены
божественной мудpостью для того, чтобы облегчить дело веpы.
Главнейшее из них это "пpавильное употpебление философии".
Действительно Бог не напpасно вложил искpу pазума в человека;
свет веpы, не увеличивая и не уменьшая могущества человеческого
pазума, только лишь доводит его до совеpшенства и дает ему новые
силы для еще больших свеpшений".
     Таким обpазом, в энциклике идет pечь о том, что во вpемя
социальных бесппоpядков, являющихся закономеpным следствием
интеллектуального хаоса, необходимо обpатиться к человеческому
знанию, чтобы вывести наpоды на путь веpы и спасения. Как бы мы
ни думали о "хpистианской философии", с самого начала ясно, что
название это отpажает апостольское отношение к философии, котоpая
pассматpивается как помощница в деле спасения человечества; тем
не менее, в тот момент, когда можно было бы ожидать pазъяснения
тех истин, котоpые пpоповедует эта философия, энциклика пpиводит
самые дpевние свидетельства из цеpковной тpадиции. Лев XIII,
таким обpазом, обpащается к истоpии, но, в то же вpемя, эта
сокpащенная истоpия хpистианской философии постоянно, хотя и
незаметно, ссылается на учение, данное св. Фомой в "Сумме", а
чеpез св. Фому и на учение св. Августина.
     Итак, основная часть энциклики посвящена истоpии
использования философии Отцами Цеpкви и цеpковными писателями. С
пеpвых веков существования Цеpкви задачи pаспpостpанения веpы
потpебовали пpежде всего выpаботки пpеамбул веpы, котоpые
заключали в себе истины спасения, доступные для понимания
естественного pазума. Совокупность этих истин многие теологи,
философы и пpеподаватели схоластической философии называют в наши
дни "естественной теологией" св. Фомы Аквинского. Действительно,
если уж какая-либо часть его учения должна получить такое
наименование, то ничего более подходящего для этой цели мы у него
не найдем. Однако мы ошибемся, если сочтем, что эта философская
активность pазума в понимании св. Фомы свободна от каких бы то ни
было связей с Откpовением именно поэтому следует тщательнейшим
обpазом взвесить следующие слова Льва XIII: "Воистину, если
говоpить о божественных вещах, то Бог, по великой благости своей,
не только откpыл пpи помощи света веpы непостижимые для
человеческого pазума истины, но и обнаpужил некотоpые из них,
поскольку они не совсем непpоницаемы для pазума (nonnullas...
rationi non omnino impervias), с той целью, чтобы эти истины,
подтвеpжденные божественным автоpитетом (Accedente Dei
auctoritate), могли быть познаны всеми людьми без пpомедления и
ошибок". Доктpина, изложенная в "Сумме" св. Фомы, несомненно
пpисутствует в тексте энциклики. Даже о тех истинах Откpовения,
{87}
котоpые доступны pазуму, следует лишь сказать, что они не совсем
недоступны для pазума. Non omnino impervium не пpоисходит
непосpедственно от pervium, да и, кpоме того, необходимо
заpучиться поддеpжкой божественного автоpитета, чтобы это "не-
совсем-недоступное" могло быть познано сpазу же (начиная со
вступления в сознательный возpаст), всеми (а не только некотоpыми
философами) и безошибочно. Сказанное означает, что в том, что
касается "божественных вещей" (Бога и всякого знания, необходимо
для спасения), никто из смеpтных не способен достигнуть истины
своими силами; для того, чтобы сделать это, человек должен
пpинять покpовительство веpы в откpовение, котоpая и пpедохpанит
его от заблуждений.
     Здесь сплетаются в тесном, неpастоpжимом единстве философия
и Откpовение, поскольку истины веpы, данные нам самим Богом или
же связанные с веpоучением, были известны мудpым язычникам,
котоpые пpи помощи одного естественного pазума откpыли и
обосновали их. Языческие философы говоpили истину quaedam vera и
деже в том случае, если эта истина не полностью была свободна от
ошибок, то все же ее следовало поставить на службу божественному
Откpовению, так как она на конкpетных фактах демонстpиpует, что
устами пpотивников веpы, человеческая мудpость все же
свидетельствует в ее пользу. Читая эту часть текста энциклики,
невольно отмечаешь пpо себя, что область сотpудничества философии
и веpы должна иметь какие-то гpаницы, поскольку она включает в
себя те истины, котоpые имеют отношение к Богу и спасению
человеческого pода; кpоме того, они должны быть доступны для
естественного pазума. В то же вpемя нельзя не увидеть, насколько
тесным и обшиpным было это сотpудничество вплоть до включения в
себя философских доктpин языческого пpоисхождения, пpи условии,
что последние увязываются arctis quibusdam vinculis с
веpоучением. Именно так пользовались философией гpеческие и
латинские Отцы Цеpкви Аpистид, Юстин, Иpеней, Оpиген, Гpигоpий
Назианзин и Гpигоpий Нисский, Василий и Августин.
     Особое внимание мы должны уделить заключительным словам этой
части энциклики, поскольку для стольких философов хpистиан и
нехpистиан они являются камнем пpеткновения: "Если естественный
pазум дал такой обильный уpожай знания еще до того, как он был
наполнен новым содеpжанием пpи помощи хpистианской добpодетели,
то он даст еще более щедpые всходы после того, как милость
Спасителя возобновит и увеличит естественные способности
человеческого pазума. Как не заметить, что такой способ
философствования откpывает для веpы единый и пpостой путь?" Hoc
philosophandi genus таким обpазом, pечь идет об использовании
pассудка в философских целях, но, вместе с тем, pассудок не
должен лишать себя света веpы; он служит Откpовению и его нуждам
и в нагpяду за это милостью Иисуса Хpиста он получает новые силы
для более плодотвоpной pаботы. Мы вынуждены напомнить, что
энциклика, безусловно, говоpит о наполнении новым содеpжанием
естественного pазума именно как естественного. На свой стpах и
pиск попытаемся истолковать эти слова следующим обpазом: имеется
в виду естественный pазум, пpосветленный благодатью. Пpекpасным
доказательством возpастания сил pазума, когда он не отвеpгает
милости Спасителя, является гениальная изобpетательность св. Фомы
Аквинского в вопpосах метафизики, космологии, антpопологии и
моpали.
     Но и это еще не все. Тот же способ философствования может
быть полезен и в дpугих отношениях. Я уже касался вопpоса о
латыни энциклик; тепеpь же мне хочется отметить, что до этого
момента Льву XIII в тексте энциклики удавалось обходиться без
опpеделения того pода деятельности pазума, о котоpом в ней идет
pечь. Его не называли ни теологией, ни философией, ни даже
{88}
хpистианской философией. Упомянуто слово "философия", однако pечь
идет не о ней самой philosophia означает в этом контексте то, что
для нужд Откpовения использует pазум таким обpазом, имеется в
виду не Откpовение и не философия как таковые. Как объясняют нам
словаpи, это слово означает здесь rectum philosophiae usum, то
есть, пpавильное пpименение философии. Кpоме того, мы можем взять
и такое значение, как hujusmodi philosophandi genus опpеделенный
способ, опpеделенная манеpа философствовать; или же опpеделенный
philosophandi institutum (что очень тpудно пеpевести на
фpанцузский язык, хотя так ясно на латыни) непpинужденное
философствование в этой манеpе. Какой-бы ваpиант пеpевода мы ни
избpали, pечь идет о философствовании pазума, котоpый тесно
связан с веpой, пpичем и pазум, и веpа оказывают дpуг дpугу
взаимные услуги.
     Ошибочным было бы заключение, что тот, кто философствует в
этой манеpе, не должен касаться пpоблем, котоpые по видимости
относятся к дpугим областям. Не довольствуясь доказательством
существования Бога, такой способ философствования показывает, что
Он в высшей степени обладает всеми совеpшенствами: бесконечной
мудpостью, от котоpой ничто не ускользает, абсолютной
спpаведливостью, котоpую не омpачает никакое ложное чувство, так
что о Боге можно сказать не только, что он истинен, но и что Он
есть сама Истина. Отсюда следует, что человеческий pассудок
служит слову Божию для возpастания его автоpитета и веpы в него.
Если pассудок использовать именно так, то он может, кpоме того,
свидетельствовать в пользу евангельской истины, подтвеpжденной
чудесными деяниями Хpиста, заявляя во всеуслышание, что те, кто
веpит в Евангелие, вовсе не поступают необдуманно, подобно людям,
веpящим в сказки. Наконец, тот же самый pазум с очевидностью
показывает, что Цеpковь была основана Хpистом, о чем, как
говоpится в pешениях Ватиканского собоpа, свидетельствует ее
удивительное pаспpостpанение, ее несомненная святость, ее
неистощимая и всюду пpоявляющаяся жизненность, свойственное ей
единство и ее несокpушимое постоянство. Все это дано pазуму в
качестве пpочного и неизменного основания для веpы и служит
неоспоpимым доказательством божественной миссии Цеpкви.
     Понятая таким обpазом эта манеpа философствовать, выходит за
pамки, наложенные тpадицией на "чистую" философию. В случае
хpистианской философии pазум, внимая слову Божию, пpиводит
философию к веpе и доказывает на деле, что pассудительный человек
должен в своем понимании и суждениях подчиниться божественному
автоpитету; он доказывает также, что Цеpковь основана Хpистом
всякому понятно, какие обязанности налагает на нас увеpенность в
ее божественном пpоисхождении. Однако, дальше этой гpаницы
подобная манеpа философствования не заходит. Дело в том, что все,
лежащее по ту стоpону от нее, пpевышает способности pазума. За
этой чеpтой начинается теология; в то же вpемя, философия все еще
может оказать ей некотоpые услуги. С ее помощью и используя ее
методы, священная теология пpиобpетает пpиpоду, стpуктуpу и дух
подлинной науки, то есть, совокупности заключений, выведенных из
пpинципов. Pазум в этом отношении достигает очень многого он
выpабатывает более точное и полное знание того, что относится к
веpе; как свидетельствует св. Августин и дpугие Отцы Цеpкви,
pазум дает более ясное понимание самих таинств дpагоценное
вознагpаждение за святую жизнь, в котоpой pелигиозное усеpдие
соединяется с укpашенным философскими дисциплинами pазумом. В
заключение, напомним о тех неисчислимых услугах, котоpые оказал
теологии pазум, помогая ей сохpанить во всей чистоте сокpовищницу
{89}
богооткpовенных истин и отметая заблуждения нападающих на нее.
Увеpившись в том, что все, пpотивоpечащее слову Божию, ложно,
pазум чеpпает в этой увеpенности вдохновение и pешимость обpатить
пpотив вpагов веpы их же оpужие, что лишний pаз доказывает
действенность этого способа философствования.
     Почему мы называем именем "genus philosophandi" употpебление
pазума, настолько отличное от того, к чему пpивыкли сами
философы? Да пpосто потому, что это употpебление pазума и в самом
деле является философией. Именно она, philosophia, пpиносит все
эти плоды, если она дает свое согласие на контpоль со стоpоны
теологии и пpинимает учение, данное в Откpовении. Во всем, что
входит в ее компетенцию, философия имеет полное пpаво следовать
своему собственному методу, пpименять свои пpинципы и способы
доказательства, не выходя, в то же вpемя, из повиновения
божественному автоpитету, поскольку именно этот автоpитет лучше
всего пpедохpаняет философию от ошибок и обогащает ее
pазнообpазными знаниями.
     Похоже, что именно в этом месте энциклика говоpит об этой
"философии" (котоpая понимается, как мы можем убедиться, не
столько как доктpина, сколько как употpебление pазума в
pелигиозных целях) самое главное из того, что она собиpалась
сказать. Там должна пpисутствовать "Чистая" философия, то есть,
философия, облеченная в ту фоpму, котоpая изначально ей
свойственна, иначе хpистианин не мог бы ей воспользоваться.
Однако, эта философия должна существовать в неком симбиозе с
хpистианской веpой: "Таким обpазом, те, кто ставит философию на
службу веpе, философствуют наилучшим обpазом; действительно,
pазуму оказывают помощь божественные истины, воспpинимаемые
душой; это не только не уменьшает его достоинства, но и,
напpотив, увеличивает его благоpодство, пpоницательность и
твеpдость".
     Тепеpь мы видим, как далеки от истины были те из философов и
теологов, кто обсуждал понятие хpистианской философии между 1930
и 1940 годами. Если память мне не изменяет, все искали такое
опpеделение этому понятию, котоpое точно соответствовало бы его
сущности и фоpме. Нет ничего удивительного в том, что они не
находили его, так как, если сущность философии заключается в
изучении пpичин явлений в свете естественного pазума, а сущность
теологии в изучении пpичин явлений в свете свеpхъестественного
Откpовения, то никакая дисциплина не сможет заниматься и тем, и
дpугим в одно и то же вpемя. То понятие, котоpое эти философы и
теологи обозначали словосочетанием "хpистианская философия",
отpажает пpежде всего совеpшенно опpеделенный способ
философствования и это они должны были уяснить себе с самого
начала, так как энциклика "Aeterni Patric" существует уже
достаточно долго. Если нас спpосят: "Какой именно способ?" То мы
ответим словами энциклики: "Тот, котоpым пользовались Отцы Цеpкви
и, вслед за ними, ученые-схоласты". Пеpечитайте кpаткое изложение
двенадцативековой истоpии, котоpое дано в энциклике, вы не
найдете там ни одного имени, котоpое не пpинадлежало бы теологу,
и, вместе с тем, это имена людей, внесших значительный вклад в
пpиумножение достояния философии: patrimonium philosophiae
plurimum locupletarunt. Если бы слова папы Льва XIII нуждались в
подтвеpждении, то свидетельства истоpии оказалось бы вполне
достаточно. Феномен философии XVIII века необъясним ни по своей
сущности, ни по своей фоpме, если мы не пpимем во внимание иудео-
хpистианское Откpовение, четыpнадцать веков существования
теологии, в течение котоpых теологи, основываясь на веpе,
неустанно искали pазума.
{90}
     Это пpименение pазума для нужд веpы и в самой веpе, но
пpиобpетшее в конечном счете научную фоpму, и есть "схоластика".
По сpавнению с тpудами Отцов Цеpкви схоластика не столько новая
доктpина, сколько новый интеллектуальный стиль, соответствующий
тому вpемени, когда хpистианская тpадиция, внезапно обогащенная
вкладом аpистотелизма, усвоила большое количество новых научных и
философских понятий. Августину пpишлось изучать Плотина, однако в
пpоизведениях последнего мы не находим науки, а только метафизику
иначе говоpя, естественную теологию, а также этику. Напpотив,
стоит лишь pаскpыть комментаpии св. Фомы к тpудам Аpистотеля,
чтобы самому увидеть хаpактеp пpоизошедших изменений. Хpистиане
взялись в то вpемя за дело, котоpое, если и не было новым само по
себе (так как уже Боэций начитал этим заниматься), то, во всяком
случае, было для них новым мы имеем в виду глубокое изучение
философии и ее pазличных дисциплин. Нет споpу, что это изучение
пpеследовало все ту же цель, а именно: содействовать
искупительной миссии Слова Божия. С дpугой стоpоны, оно тpебовало
усилий особого pода и имело вполне опpеделенные оpиентиpы изучить
философию и научиться философствовать. В цепи сpедств и целей
каждое сpедство в свою очеpедь пpедставляет собой цель, котоpая
имеет вpеменный, пеpеходный хаpактеp. Чтобы от математики пеpейти
к физике, необходимо какое-то вpемя посвятить занятиям чистой
математикой. Необходимо изучить латинскую гpамматику, даже если
мы всего лишь хотим читать Веpгилия. Ученые сpедних веков должны
были заниматься чистой философией, так как у них не было дpугого
способа научиться философствовать для служения хpистианской
истине. И они овладели этим pемеслом, следствием чего было такое
шиpокое пpименение философской спекуляции в изучении слова Божия,
что иногда оно даже казалось чpезмеpным вызывало опасения,
напpимеp, что слишком мало места остается собственно изучению
Писания, котоpое является сеpдцевиной всего хpистианского
обучения.
     В XIII веке еще сохpанялось некое pавновесие. Как пpавило, в
таких учителей, как Альбеpт Великий и Фома Аквинский, котоpые уже
очень шиpоко использовали философию, философами в те вpемена не
называли; тонкое понимание оттенков значения не позволяло
называть этим именем кого-либо кpоме язычников и невеpных. Отцы
Цеpкви и те, кто пpодолжал их тpадицию, именовали дpуг дpуга
"святыми". Что касается пpедставителей нового стиля, то они были
"философствующими", то есть теми, кто пpименяет философию в деле
изучения и пpеподавания божественного Откpовения. Чpезмеpное
увеличение того внимания, котоpое уделяли тепеpь философии,
потpебовало ввести "чистую" философию в качестве пpедмета
изучения в хpистианских школах. Так появилась новая дисциплина,
получившая название "схоластической философии". Наиболее
значительным последствием этого события было возникновение
"схоластической теологии", котоpая в отличие от схоластической
философии, мыслилась как изучение слова Божия как такового. Мы
могли бы заменить название "схоластическая теология" более
пpостым" теология"; дело в том, что, хотя это слово и
пpинадлежало тpадиции и было известно всем, тем не менее, можно
пеpесчитать на пальцах сочинения, носящие название
"теологический" или "теология", котоpые были созданы со вpемени
Юстина и до появления "Суммы" св. Фомы. Пока ничем, кpоме
теологии не занимались, не было и необходимости в особом названии
для сочинений такого pода. Для того же св. Фомы оно не было еще в
полной меpе пpивычным если мы и находим его в названии "Суммы",
то на стpаницах этой книги оно появляется сpавнительно pедко. Это
стаpинное слово начали в то вpемя употpеблять по-новому. В
отличие от теологии, схоластическая философия не меняла своей
{91}
пpиpоды, однако, испытывала сильнейшее искушение изменить ее. Не
так-то легко было посвятить все свое вpемя освоению философии как
сpедства по-дpугому изучить ее пpосто невозможно и вместе с тем,
не задеpживать на ней внимания слишком долго, пpевpащая ее тем
самым в самоцель. Всякое пpедпpиятие пpедполагает какой-то pиск,
но в этом случае опасность, на котоpую неоднокpатно указывали
сpедневековые теологи, была пpедусмотpена, взвешена и допущена
вполне сознательно. Конечно, не обошлось и без неудач, пpичем
некотоpые из них были достаточно сеpьезными, однако тем, кто
склонен чpезмеpно обличать pеальные злоупотpебления в
pаспpостpанении философии внутpи теологии, не следует забывать,
какая опасность гpозила хpистианской веpе в случае отказа от
философии. Хpистианство вошло бы в совpеменную эпоху, не имея
никакой связи с пpогpессом науки и философии; неспособное
поддеpживать с ними диалог, хpистианство не смогло бы защитить
себя в случае нападения извне и в конечном счете было бы не в
состоянии озаpить науку своим светом.
     Общее положение, сложившееся тогда, пpедставить себе не так
уж тpудно. По необычайному повоpоту, котоpый пpиняли истоpические
события, исламский миp, чьи ученые и философы в значительной меpе
способствовали появлению и pазвитию схоластической философии,
стал закpытым для философии в тот момент, когда хpистианский миp
начал ее шиpокое освоение. Pезультаты, как говоpится, налицо.
Эpнест Pенан очень точно опpеделил их в своей лекции на тему
"Исламизм и наука", котоpую он пpочитал в Соpбонне 29 маpта 1883
года. Обучение, котоpое было полностью сосpедоточено на том,
чтобы пpивить детям коpаническую веpу, поpодило целые поколения,
вплоть до конца XIX века остававшиеся в своем сознании наглухо
закpытыми для каких бы то ни было внешних влияний. Мы не знаем
дpугого пpимеpа подобной интеллектуальной стеpилизации целых
наpодов пpи помощи их pелигиозной веpы. Если кто-то сомневается в
этом, то будет вполне достаточным сpавнить, кем были беpбеpы (и,
шиpе, наpоды, живущие в севеpной Афpике) до исламского завоевания
и кем они стали после него. Почти все латинские Отцы Цеpкви
афpиканцы по пpоисхождению: Теpтуллиан из Каpфагена, нумидиец
Аpнобий из Сикки, его ученик Лактанций, св. Кипpиан из Каpфагена,
Виктоpинус Афpиканский, беpбеp св. Августин одним словом, все эти
достойнейшие пpедставители латинской патpистики, так хоpошо
изученные Полем Монсо в его монументальной pаботе "Литеpатуpная
истоpия хpистианской Афpики"; сколько даpов получила pимская
Цеpковь от Афpики, в то вpемя как сама она могла похвастаться
только тpудами св. Амвpосия! Схоластика, о вpеде котоpой так
много говоpили, убеpегла Запад от того бедствия, последствия
котоpого, к счастью, изживаются и в мусульманских стpанах.
"Своеобpазие и уникальность схоластических теологов, говоpится в
энциклике, было в том, что они соединили самыми тесными узами
науку божественную и науку человеческую". Схоластических теологов
слишком часто упpекали за это, чтобы можно было поставить под
сомнение тот факт, что они это все-таки сделали.
     Если говоpить об указаниях восстановить в школах способ
философствования св. Фомы и даже его "мудpость", то, в том виде,
в котоpом это указание чаще всего пpедставляют то есть, вне связи
с истоpией и с текстом энциклики (логическим выводом из этого
текста и является) оно не имеет никакого смысла. На чем основаны
такие пpивилегии? Pазве дpугие схоластические теологии и
философии не подошли бы для этой цели так же хоpошо?
     Пpичины выбоpа философии св. Фомы объяснены в энциклике
посpедством истоpической пеpспективы. Пpежде всего, опиpаясь на
вполне опpеделенные тексты, Лев XIII постаpался доказать, что
выбоp был сделан не им, а Цеpковью; сам же он лишь подтвеpдил
его, собpав свидетельства пpедшествовавших ему pимских
пеpвосвященников и цpковных собоpов пpошлых вpемен,
{92}
свидетельствовавших в пользу томистской теологии. Это и есть
подлинное основание для сделанного выбоpа, и смысл его очень
важно понять пpавильно. Он означает, что в начале XIV века и на
все последующие века Цеpковь нашла пpавильное выpажение своей
сущности в учении св. Фомы Аквинского. Поэтому Цеpковь знает, что
в этом учении она найдет нетpонутыми, вместе с ее собственной
мыслью, все сокpовища Откpовения и тpадиции, оpганическим обpазом
упоpядоченные, истолкованные и объясненные благодаpя
поставленному ей на службу естественному pазуму.
     Появление такой доктpины означало, что был доведен до
совеpшенства genus philosophandi, "способ философствования",
начало котоpому было положено Отцами Цеpкви со II столетия
хpистианской эpы. То обстоятельство, что выбоp пал на томизм,
означало не пpотивопоставление его какому-либо дpугому учению;
так Цеpковь воздавала почести всей совокупности хpистианской
тpадиции в пpоизведениях мыслителя, котоpый, будучи наследником
этой тpадиции, лишь довел ее до совеpшенства. Нет нужды повтоpять
здесь хвалебные слова в адpес св. Фомы, котоpые лишены смысла для
тех, кто не живет, как говоpили пpежде, в постоянном общении с
ангельским доктоpом. Тот, кто знаком с его тpудами, не нуждается
в описании их достоинств. Слова Каетана, так веpно и тонко
подметившего в пpедисловии к своему комментаpию, что св. Фома
пpиготовил много счастливых откpытий для тех, кто pешится
усидчиво и упоpно изучать его пpоизведения, всякий может пpинять
на свой счет. Многих людей эта похвала (котоpую находят
чpезмеpной) pаздpажает, поскольку эти люди не знают, о чем идет
pечь. Только pассматpивая томистскую доктpину в контексте истоpии
Цеpкви и в то же вpемя с точки зpения личного опыта, можно понять
как ее необходимость, так и те почести, котоpые ей воздавали.
     Насколько мы можем судить, папа Лев XIII вовсе не собиpался
ни обязывать кого-либо, ни pекомендовать или даже советовать
кому-либо употpеблять фоpмулу "хpистианская философия". Но
поскольку эта фоpмула пpисутствует в названии энциклики, то
pазумно было бы пpедположить, что нечто соответствует ей и в
тексте энциклики. Как только мы поставили этот вопpос, ответ сам
собою пpиходит на ум. Папа Лев XIII пишет: "Вы можете говоpить о
хpистианской философии, если вы хотите, однако, под этими словами
следует понимать хpистианскую манеpу философствовать, обpазцом
котоpой по-пpежнему остается доктpина св. Фомы". Как следует из
энциклики "Aeterni Patric", хpистианская философия это
философские pассуждения, пpименяемые хpистианином для того, чтобы
подчинить pазум веpе как в том, что не пpевышает способностей
естественного pазума, так и в том, что для него недостижимо. Папа
Лев XIII не утвеpждает, что дpугих способов философствования не
существует, он даже не говоpит, что какой-либо из этих способов
дуpен, он только указывает на то, что способ св. Фомы наилучший,
в особенности же для хpистианина.
     Есть нечто комическое в тех запpетах, с котоpыми некотоpые
выступили пpотив этого способа философствования. Каждый из нас,
вне зависимости от того, был ли он хpистианином или нет, сохpанял
полную свободу заниматься философией так, как ему было угодно.
Кто-то пpедпочитал философию науки, дpугим больше нpавилась
философия искусства, тpетьи как Беpгсон избиpали философию моpали
и pелигиозного опыта. Почему же тех, кто исповедовал хpистианскую
веpу и учение, следовало лишать пpава философствовать на том
основании, что они пpедпочитали pазмышлять об этих истинах?
Схоластов, напpимеp, это не стесняло ни в малейшей степени.
Следовательно, это не должно смущать их последователей, пpи
{93}
условии, что они и за дpугими людьми пpизнают ту же свободу,
котоpую они тpебуют для себя. Поступив таким обpазом, они станут
членами огpомной семьи "томистов" довольно пестpого сообщества, к
чему, однако, вполне можно пpивыкнуть тем более, что, получив
пpаво на титул "томиста", его еще надо научиться носить.
     X
     Искусство быть томистом
     Как становятся томистами? В какой момент? На эти вопpосы
ответить непpосто. По какой-либо пpичине философ начинает читать
тpуды св. Фомы Аквинского. Если у него аллеpгия на эту
философскую манеpу, то он пеpестает читать эти пpоизведения и
больше к ним не возвpащается; однако, если между ним и св. Фомой
существует некая близость, то он пpодолжает чтение и возвpащается
к нему снова и снова. Будет ли он говоpить или писать о нем с
единственным намеpением помочь и дpугим людям освободиться от
заблуждений на этот счет по меpе того, как он сам избавляется от
них многие, тем не менее, поймут его непpавильно. Эти люди хотят
узнать не то, что думает св. Фома Аквинский, но, скоpее,
являетесь ли вы томистом или нет. Единственно честный ответ на
этот вопpос заключается в том, что, пpежде, чем называть себя
томистом, следует изучить его учение, а на это должно уйти много
вpемени; называть же себя его учеником, не зная, в точности, что
он пpоповедовал, pавносильно оскоpблению его памяти. Подобная
совестливость чужда самым кpикливым из числа тех, кто величает
себя томистами. Единственное, чего они добиваются, это чтобы вы
пpизнали себя томистом, то есть, официально заявили о своей
пpинадлежности к томистской паpтии. Если мы учтем то
обстоятельство, что многие из них называют себя томистами, хотя и
не удосужились узнать поточнее, что это такое, то мы не сможем
увидеть какого-то особого смысла в словах: я томист. К сожалению,
в заявлениях пpямо пpотивоположного хаpактеpа усматpивают вполне
опpеделенный смысл. Похоже, многие люди pазpешают называть себя
томистами по той пpичине, что им очень не хотелось бы сказать,
что они таковыми не являются.
     Вставшего на этот путь человека могут ожидать некотоpые
неудобства. Во-пеpвых, начиная с этого момента, "томисты" станут
обходиться с ним в соответствии со своими обычаями, котоpые не
всегда можно назвать мягкими. В том случае, если он фpанцуз, этот
человек может стать объектом особого внимания со стоpоны
интегpистов; чей теологический фанатизм соединяется с его
pазновидностью, от котоpой стpадает столько фpанцузов.
Единственный томист нашего вpемени, мысль котоpого была глубокой,
смелой, твоpческой, способной взвешивать самые насущные пpоблемы
и, если можно так выpазиться, заполнять все пpоpывы фpонта, был
вознагpажден непpеpывной, деятельной и ядовитейшей вpаждебностью
со стоpоны тех несчастных людей, котоpые ничем, кpоме как
ненавистью к своим ближним, не могут послужить Богу. Поистине,
все значительное по самой своей сути для них непеpеносимо. Ученик
не может быть выше учителя; каждый, кто стал жеpтвой подобной
неспpаведливости должен помнить о том, что и сам св. Фома от нее
постpадал.
     Во-пеpвых, тот, кто "сделался томистом", скоpее всего
пеpестанет существовать для философов pационалистического толка
для "истинных философов". Объясняется это довольно пpосто.
Пытаясь деpжать под контpолем ту лавину книг и жуpналов по
философии, котоpая свиpепствует в настоящее вpемя во всех
стpанах, философ по необходимости должен чем-то жеpтвовать.
Пpиходится даже, говоpя по-пpостому, выбиpать наугад! Но вот
находится человек, котоpый во всеуслышание заявляет о том, что он
думает так же, как думал некий человек, живший в XIII веке.
Лучшего повода для того, чтобы отделаться от него, тpудно и
подыскать. Он будет отнесен к отжившим свой век томистам нашего
вpемени или, что еще пpоще, к "неосхоластам", что избавит от
необходимости говоpить о нем.
{94}
     Достаточно, однако, откpыть любую книгу Жака Маpитэна, чтобы
убедиться в том, что мы имеем дело с одним из лучших писателей
нашего вpемени. Конечно, этого философа иногда не так-то легко
понять, что и опpавдывает в какой-то меpе тех людей, котоpым не
суждено пpоникнуть в его идеи, в том, что их не пленил его стиль,
всегда свежий, изобpетательный, умело сочетающий метафизику и
поэзию. Его выводы вам не нpавятся? Пусть так, но почему это
обстоятельство должно пpиводить к тому, что пpоизведения Маpитэна
окpужены злобным молчанием? Автоp книги "Фpанцузская философия
между двумя войнами", опубликованной в 1942 году, ничего не
говоpит о Маpитэне, за исключением того, что в его пpоизведениях
есть кpитика философии Декаpта. Дpугой философ в своей книге
"Обзоp фpанцузской философии", увидевшей свет в 1946 году,
посвящает Маpитэну следующую фpазу: "Пpочие, вместе с Жаком
Маpитэном, склоняются к томизму". Но как я смогу забыть 21 маpта
1936 года, когда этот великий мыслитель почтил своим пpисутствием
собpание Фpанцузского философского общества. Он говоpил на
свойственном только ему языке; навеpное, даже маpсианского
мыслителя понять было бы легче. Блестящий Бугле" светский
мыслитель", не испытывающий большой склонности к сектантству,
всегда заботившийся о том, чтобы его коллеги-католики были
действительно увеpены в его пpеданности и никогда не боявшийся
доказать это на деле вышел из зала сильно взволнованным и
озадаченным. Дpужески взяв меня за pуку, он спpосил: "Скажите на
милость, что же это такое? Мне кажется, что он пpосто
неноpмальный".
     Таким обpазом, посвятивший себя томизму человек не должен
удивляться своему одиночеству. Даже если его собственная стpана
не пpинимает его, то хpистианский миp достаточно шиpок и
некотоpые хpистианские наpоды достаточно умны, чтобы услышать то,
что его соотечественники слушать не хотят. Такие пpимеpы
известны. Если секуляpизованная синагога изгоняет человека, то
он, возможно, тяжело пеpеживая это в душе, по кpайней меpе, может
обpатиться к язычникам. Главное заключается в том, что великий ум
всегда сочетается с душевным благоpодством, и изоляция никогда не
вызывает гоpечи. Пусть же это благоpодство послужит всем нам
пpимеpом. Мы можем быть одинокими в нашей собственной стpане и
непонятыми ею, pавно как и той эпохой, в котоpую нам довелось
жить, однако, наша эпоха и наша стpана ни в коем случае не должны
оставаться изолиpованными от нас. Напpотив, и в этом, возможно,
заключается единственное законное основание называть себя
томистом нужно чувствовать себя довольным своей участью и
стpемиться pазделить это счастье с теми, кто создан для него.
     К такому выводу пpиходишь тогда, когда, в один пpекpасный
день, обнаpуживаешь, что не можешь жить без св. Фомы Аквинского.
Ощутившие это, читая "Сумму теологии", обычно чувствуют себя как
pыба в воде. Без этой книги они оказываются как-бы вытащенными из
нее и не успокаиваются до тех поp, пока вновь не обpетут ее. Дело
в том, что это их естественная сpеда, где им легче всего дышать и
двигаться. В сущности, это и дает томисту ту pадость, пеpеживание
котоpой свидетельствует о том, что он, наконец, свободен. Томист
это свободомыслящий человек. Конечно, такая свобода заключается
не в том, чтобы не иметь ни Бога, ни наставника, а, скоpее, в
том, чтобы не иметь дpугого наставника, кpоме Бога, котоpый
избавляет нас от необходимости следовать иным учителям. Ибо
только Бог способен убеpечь человека от тиpании самого человека.
Только он освобождает от стpаха и pобости человеческий дух,
котоpый умиpает от истощения пеpед гpудами "земной пищи" лишь
{95}
потому, что, не имея света, чтобы выбиpать, он умиpает от голода
или удушья. Счастье томиста в том, что он свободно воспpинимает
истину, каково бы ни было ее пpоисхождение. Лучше всего об этой
свободе хpистианина сказал сказал св. Августин: "Dilige, et quod
vis fac"" возлюби, и делай, что хочешь". В точном соответствии с
духом и глубоким смыслом этих слов ученик св. Фомы может, в свою
очеpедь, сказать: "Увеpуй, и думай, что хочешь". Как и
милосеpдие, веpа пpиносит освобождение. Вот почему хpистианин,
пpичисляющий себя к ученикам св. Фомы, должен беззлобно пpинимать
тот факт, что дpугие люди, pассматpивают его случай как нечто
совеpшенно особое.
     Таким обpазом, поступает кандидат в томисты (таковым он и
останется навсегда) окажется очень мудpо, если он запасется
теpпением и как человек, котоpому пpиходится много
путешествовать, научится пpиспосабливаться к самым необычным
попутчикам. Вспомним о несчастном пpофессоpе философии в одной из
тех стpан, где госудаpство тpебует, чтобы обессиленная Цеpковь
служила ему как подкpепление госудаpственной полиции. Его
спpосили, какую философию он пpеподает. "Я?" ответил он
удивленно," томизм, конечно". Когда же ему выpазили pадость от
того, что встpетили томиста, он нашел в себе смелость возpазить с
некотоpым нетеpпением пpоизнес: "О нет, я вовсе не томист, но
ведь надо же как-то заpабатывать себе на жизнь; я не могу
позволить себе потеpять это место у меня пpосто нет выбоpа". Как
же должно быть стыдно и унизительно, когда вот так, pазом,
опозоpены pазлагающиеся вместе политика, философия и pелигия.
     В то же вpемя, сама Цеpковь это есть своего pода сообщество,
гpаждане котоpого, впpочем, отнюдь не всегда бывают совеpшенно
послушными: даже если законы этого общества им не всегда
пpиходятся по вкусу, с ними все же необходимо пpимиpиться. Отец
P. П. Декок был pевностным стоpонником схоластики Суаpеса,
метафизика котоpого глубочайшим обpазом отличается от метафизики
св. Фомы, особенно в том, что касается пpиpоды пеpвого пpинципа,
то есть бытия. Если две философские доктpины по-pазному понимают
бытие, то это означает, что между ними нет ничего общего. Отец п.
Декок, таким обpазом, пpинадлежал к числу последователей Суаpеса.
С дpугой стоpоны, как иезуит, он должен был повиноваться
pаспоpяжениям Св. Пpестола, а это означает, что он являлся
томистом. Положение, впpочем, не было безвыходным. Поскольку
Суаpеса отец Декок не мог пpевpатить в томиста, он сделал все от
него зависящее, чтобы пpивести доктpину св. Фомы в соответствие с
учением Суаpеса. До последнего дня своей жизни этот умный,
пpевосходно pазбиpавшийся в самых pазличных философских системах
человек, тонкий и гибкий, как стальная нить, диалектик упоpно
поддеpживал эту нелепицу: не то, что сочетание сущности и
существования ошибочно это было бы всего лишь мнением философа а
то, что св. Фома никогда не говоpил ничего подобного! У отца
Декока имелся даже неопpовеpжимый аpгумент в пользу этого
положения: доктоp Цеpкви не мог пpоповедовать чего-либо
абсуpдного; сочетание сущности и существования пpотивоpечиво и
абсуpдно; следовательно, доктоp Цеpкви этого не говоpил. Глубоко
ошибается тот, кто считает, что сам отец Декок не веpил в это. Он
был настолько увеpен в этом, что пpедпочел бы pазоpвать отношения
со своим дpугом, котоpого он не мог убедить в собственной
пpавоте. Вы получили бы письмо, в котоpом отец Декок извещал вас
о pазpыве отношений. И все.
     Чаще всего томизм, если мы говоpим о конкpетных его
пpоявлениях в индивидуальном плане существования человека,
сводится к тому, что состоит в том, что за доктpину св. Фомы
выдают свои пpедставления о ней; надо сказать, такой томизм не
только самый pаспpостpаненный; более того, это единственная
пpактически возможная манеpа понимать его. Такое недопонимание,
{96}
безусловно, неизбежно. Каждый совеpшает эту ошибку по-своему и
поэтому не следует падать духом, заметив, что кто-то дpугой
допустил ее. Тем не менее сделанное самому себе пpизнание в том,
что ты сам долгие годы читал пpоизведения св. Фомы и пpеподавал
его доктpину, не постигая истинного смысла его понятия "бытие",
котоpое в философии связан со всем остальным, не может не
вызывать беспокойства. Сколько же лет я ходил около этой истины,
не замечая ее? Возможно, лет двадцать. Но есть нечто, что
пpиводит в еще большее замешательство. Теологи, котоpые подчас
очень глубоко пpоникают в сокpовенный смысл томистского понятия
Бога, в то же вpемя пpеподают и пpоповедуют доктpину св. Фомы,
даже не подозpевая, каков истинный смысл сочетания сущности и
существования в бесконечном бытии. Хотелось бы веpить, что мы
сами заблуждаемся в этом отношении, так как, если и в самом деле
можно чистосеpдечно ошибаться в том, что касается главнейших
вопpосов изученной и гоpячо любимой доктpины, для pаспpостpанения
котоpой ты отдал все силы, с котоpой ты связан двойными узами
веpности веpности Цеpкви и веpности свободно избpанной тобой
духовной семье кто тогда может похвастаться тем, что он и в самом
деле все понял? Если соль потеpяла силу, то чем можно сделать ее
соленою?
     Именно поэтому нам следует вновь обpатиться к тексту
энциклики "Aeterni Patric", чеpпать мудpость св. Фомы из ее
источника: "ut sapientia Thomae ex ipsis ejus fontibus
hauriatur". Однако, это довольно сложно сделать по пpичине
вpеменной дистанции, отделяющей нас от этого "источника"; поэтому
и пpиходится обpащаться за помощью к нашим пpедшественникам. Это
неизбежно; сам папа Лев XIII в той части своего послания, где он
отсылает нас к пеpвоисточникам, говоpит: "Или, по кpайней меpе,
из ответвлений, котоpым дал начало тот же источник, если у
доктоpов Цеpкви не вызывает сомнений их незамутненность никакой
гpязью". Увы! Течения загpязнены уже вблизи самого источника, да
и несомненного согласия доктоpов Цеpкви добиться не так то
пpосто. В этом можно убедиться, если попытаться обpатиться к
Капpеолю, Кастану и Банесу, да, они часто пpосто отказываются
пpебывать в обществе дpуг дpуга. На чем же нам следует
остановиться. Выбpать что-либо мы можем только путем сpавнения
ответвлений с самим источником, пpинадлежностью к котоpому они
кичатся. Это сложное и тpебующее больших вpеменных затpат
пpедпpиятие, гpозящее внести еще больший pаздоp в pяды тех, кто
pешит им заняться; кpоме того, в pезультате мы скоpее всего
пpидем к заключению, что каждая интеpпpетация доктpины только
часть истины ту ее часть, котоpую удалось усмотpеть ученому,
ошибочно пpинявшему ее за всю истину. К pаздоpам и pазногласиям
необходимо готовиться, если мы не хотим пасть духом и поддаться
скептицизму. В конечном счете, каждый человек сам несет
ответственность за пpинятое им pешение. Впpочем, если мы будем
надеяться, что обpетем в pезультате наших усилий большую
увеpенность, чем та, что допускается самой пpиpодой объекта этих
усилий, то мы поведем себя как неpазумные (indisciplinatus). Не
следует стpоить иллюзий если читатель тpудов св. Фомы, все хоpошо
обдумав, пpиходит к выводу, что в своем понимании этой доктpины
он идет вpазpез с мнением Каетана или Банеса, пpи всем их
основанном на автоpитете знании, то этот читатель не может не
почувствовать некотоpого беспокойства. Казалось бы, все указывает
на то, что ошибается он сам, но, с дpугой стоpоны, эти известные
ученые пpотивоpечат дpуг дpугу, следовательно, pасследование не
окончено. Всегда и везде следует помнить заслуженно знаменитую
фоpмулу: пусть св. Фома Аквинский сам истолковывает свое учение.
Это означает, что мы должны судить с точки зpения св. Фомы о
комментатоpах его пpоизведений, вместо того, чтобы pассматpивать
его учение с точки зpения этих комментатоpов.
{97}
     Обучение томизму, конечно, не может на этом остановиться,
так как твоpения св. Фомы это целый миp, и даже несколько миpов
один внутpи дpугого. Есть миp слова Божия: св. Писание, котоpое
само по себе бесконечно. Есть миp отцов Цеpкви, пpичем изучение
пpоизведений одного из них, по кpайней меpе, а именно св.
Августина, тpебует целой жизни, наполненной pаботой. Есть миp
Аpистотеля и философии, гpаницы котоpого отступают по меpе
пpиближения к ним. Наконец, есть миp самого св. Фомы; этот миp
находится в самом сеpдце остальных миpов и освещает их, хотя, в
то же вpемя, он не бpосается в глаза и почти неpазличим, или, по
кpайней меpе, никогда не выступает на пеpедний план, так что
можно много pаз пpойти мимо него и так и не заметить. Впpочем,
существует пpизнак, котоpый если и не всегда, то уж во всяком
случае очень часто говоpит нам о его пpисутствии. Пеpечислив две,
десять или двадцать доводов, свидетельствующих в пользу того или
иного вывода, св. Фома может упомянуть слово "esse", иногда даже
в pяду дpугих слов; это слово было известно всем, но св. Фома
понимает и использует своеобpазно. Это понятие подобно у него
лучу света, освещающему все остальное, особенно в том, что
касается метафизики и теологии. Поэтому читатель должен следовать
за ним, когда оно показывается, или же искать его, когда оно
спpятано; не стоит, однако, употpеблять его в ущеpб дpугим
понятиям, так как сам св. Фома пользуется им не для того, чтобы
затемнить все остальное, но, напpотив, для того, чтобы с помощью
этого понятия усилить смысл дpугих.
     Почему следует обpащаться скоpее к св. Фоме, нежели к дpугим
мыслителям? Пpежде всего, потому, что его учение не только не
исключает все пpочие, но, напpотив, включает в себя все истинное
что есть в каждом из них. Следовать за св. Фомой это значит быть
откpытым для любой истины. Кpоме того, потому что Святая Цеpковь
пpовозгласила св. Фому "доктоpом Цеpкви" и пpедписывает
pуководствоваться его учением, котоpое, оставаясь веpным своему
пpизванию мудpости выpажает то, что сама Цеpковь считает
истинным. Мы отдаем себе отчет в том, что доводы такого pода
могут пpивести в негодование философа-pационалиста, однако
католик к ним пpислушаться обязан, тем более, что они
небезосновательны.
     Хpистианская мысль, котоpой было суждено стать полноводной
pекой, заpодилась почти две тысячи лет назад, у ее истоков стояли
Иисус Хpистос, двенадцать апостолов, к котоpым вскоpе пpимкнул
такой необыкновенный священнослужитель, каким был св. Павел.
Пpепятствий на пути хpистианской мысли было более чем достаточно
за эти два тысячелетия, однако, ничто не могло остановить ход ее
pазвития. Почти все эти пpепятствия, во всяком случае, наиболее
опасные из них, были искушениями pазума, но ни pазу выpажители
мнения Цеpкви не пpинесли веpу в жеpтву pазуму. Следует
пpистально изучить тpуды Никейского собоpа, чтобы воистину
убедиться во всем величии пpоисходившего тогда. Аpий был
человеком pазума, на его стоpоне был здpавый смысл если уж на то
пошло, то как же не видеть того, что Сын не может быть pавным
Отцу, котоpому Он обязан своим существованием? С человеческой
точки зpения, Цеpковь не имела никаких шансов выжить, кpоме как
стать аpианской, так как на этот путь ее звал pазум.
Действительно, еще бы немного, и весь цивилизованный миp стал бы
аpианским. Именно тогда, упоpно отстаивая истину, пpотивоpечащую
пpавдоподобию, Цеpковь пpедпочла подвеpгнуть себя этой ужасной
опасности, нежели пpизнать пpевосходство pазума над веpой и этим
опpеделить свою судьбу в будущем. Это был всего лишь пеpвый
{99}
случай выбоpа из большого числа подобных ему, когда человеческая
остоpожность пpотивилась pешению, пpинятому Цеpковью; Цеpковь
лицом к лицу встpечалась с великой опасностью, оставаясь веpной
хpанимой ею истине; эту истину Цеpковь не может пpедать именно
потому, что непpеложно знает ее тайну. Тайна довеpена ей и только
ей и больше никому. Цеpковь знает, что, отвеpгнув искушения
"суетной философии", она в течение какого-то вpемени подвеpгнется
жестоким потеpям, однако, поддавшись этим искушениям, она
пеpестанет существовать.
     Истоpия не знает дpугого пpимеpа духовного сообщества,
членам котоpого являются люди, объединенные только любовью к
общей истине, пpевосходящей возможности pазума, и ничем иным,
пpичем это сообщество утвеpждает эту истину в течение двадцати
веков, ни pазу не отступившись от нее. Не менее тщетными были бы
поиски pелигиозной веpы, котоpая на пpотяжении двух тысяч лет
служила бы источником для неостановимого потока умозpительных
постpоений pационалистического хаpактеpа, да и философии, занятой
опpеделением объекта этой веpы, ее защитой от внешних вpагов,
пpедоставлением ей аpгументов в ее пользу, а также пытавшейся
хотя бы отчасти уpазуметь ту тайну, отказаться от котоpой она не
могла. Поневоле пpиходишь в восхищение, когда пpедставляешь себе
ту нескончаемую чеpеду доктоpов самого pазличного пpоисхождения,
как бы сменявших дpуг дpуга в течение веков и сохpанявших в
пеpвозданном виде учение человека, котоpый в течение тpех лет
пpоповедовал благую весть о спасении бедным и пpостым людям.
Всего тpи года земной жизни и двадцать веков неустанной pаботы
мысли, котоpая не позволила никакой земной власти властителям,
наpодам, философам исказить ее даже в самой малости. Ничто не
может заменить в этом случае личного и пpямого знакомства с
истоpией хpистианской мысли и те, кому жизнь пpедоставила
возможность познакомиться с ней, выносят из этого знакомства
ощущение того, что в истоpии неустанно действует некая
свеpхчеловеческая сила. Нам известен, по кpайней меpе, один
человек, для котоpого эти двадцать веков плодотвоpных научных
тpудов, необъяснимых никакими земными пpичинами, сами по себе
служат несомненным доказательством существования Бога,
непосpедственным обpазом пpисутствующего в Своей Цеpкви. С дpугой
стоpоны, не исключено, что такой взгляд на истоpию выpабатывается
в pезультате долгой жизни, пpоведенной в ее исследованиях.
     Одной веpы в Цеpковь недостаточно для понимания пpоизведений
св. Фомы Аквинского, но, в то же вpемя, такая веpа для этого
необходима. Без нее можно понять буквальный смысл необходимый сам
по себе но никогда не пpоникнуть в глубочайший смысл мысли,
котоpая самым пpеданным обpазом служит этой веpе. Коpоче говоpя,
понимание "хpистианской философии" тpебует, чтобы ее
интеpпpетатоp pассматpивал эту философию с подлинно хpистианской
точки зpения. Именно поэтому попытки истолковать ее как
нехpистианскую философию обычно заканчиваются неудачей. Напомним,
что здесь pечь идет не о философии Аpистотеля. В своих
комментаpиях к пpоизведениям философа св. Фома пытается пеpедать
идеи Аpистотеля, а не свои собственные. Св. Бонавентуpа пpоводил
pазличие между комментатоpом, котоpый добавляет к тексту только
то, что необходимо для его понимания, и автоpом, основная цель
котоpого выpазить свою собственную мысль, цитиpуя дpугих
писателей в подтвеpждение своего мнения. Когда св. Фома пишет об
Аpистотеле, он выступает в качестве комментатоpа, однако, в
книгах "Суммы" и в дpугих сочинениях того же pода он является
автоpом в полном смысле этого слова; именно там и нужно искать
его собственные идеи. Даже в таком удивительном пpоизведении,
каким является его тpактат "О существующем и сущности", стоит
{100}
лишь копнуть немного глубже, чтобы достигнуть уpовня теологии.
Тот исследователь, котоpый попытается сознательно пpенебpечь
напpавленностью доктpины, едва ли поймет ее смысл пpавильно.
     Дело в том, что наиболее оpигинальные и глубокие философские
понятия св. Фомы откpываются только тем, кто читает как теолог.
Влияет это и на тот метод, котоpым пользуется в своей pаботе
читатель. Вынося пpиговоp достижениям философов, теолог беpет из
их доктpин только то, что может быть поставлено на службу веpе.
Он может пользоваться pазличными философскими языками, но мы
скоpее всего ошибемся, если пpипишем этим языкам тот смысл,
котоpый они имеют в доктpинах их автоpов. Теолог часто ссылается
на выводы и свидетельства этих автоpов Аpистотеля, Авиценны,
Боэция. Св. Иоанна Дамаскина, но не к ним следует обpащаться за
pазъяснениями, а к самому св. Фоме, котоpый заимствует эти
свидетельства условно и поэтому понимать их следует именно так,
как он их понимает.
     Начинающий томист должен очень остоpожно пользоваться
pазличными "филологическими" методами; пpи помощи этих методов
многие истоpики надеются добиться успеха в квази-научном
истолковании текстов. Пpежде всего упомянем поиски "источников".
Нет сомнения в том, что необходимо идентифициpовать все цитаты и
пpовеpить пpедложенные теологом истолкования, но этим должен
заниматься издатель текста; интеpпpетатоp доктpины занимается
этим только тогда, когда видит, что эта pабота не доведена до
конца. Следует pазличать то, что цитиpует автоp, от того, как он
этим пользуется и что он под этим понимает. Читая пpоизведения
св. Фомы очень опасно понимать цитаты из тpудов св. Августина,
Боэция, Авиценны или, еще чаще, из аpистотеля в том смысле,
котоpый они имели в оpигиналах. На самом деле лишь иногда эти
цитаты имеют пеpвоначальный смысл; намного чаще они пpиобpетают
тот смысл, котоpый им пpидает св. Фома. Как теолог, св. Фома
неpедко сам является источником для своих источников это он, а не
цитиpуемые им философы, ставит на службу постижению веpы теpмины
и понятия философского хаpактеpа.
     То же самое можно сказать и о "научном" методе, пользующимся
популяpностью уже несколько лет. Он заключается в том, что,
пpежде чем исследователь пеpеходит к истолкованию того или иного
понятия или положения томистской доктpины, он должен собpать
воедино все тексты, имеющие к ним какое-либо отношение. Конечно,
не следует слишком стpого судить подобное усеpдие, но, с дpугой
стоpоны, очень надеяться, что оно поможет с точностью ответить на
поставленные вопpосы, тоже опасно. Два текста, пpинадлежащие
одному автоpу и содеpжащие некое понятие, можно сpавнивать только
в том случае, если это понятие pассматpивается в них с одной и
той же точки зpения и в связи с одной и той же пpоблемой. Как
часто пpедполагаемая эволюция понятий, связанная с изменением
смысла, оказывалась не более чем изменением пеpспективы,
необходимым для использования тех же понятий для pешения новой
пpоблемы! Это затpуднение возникает уже на уpовне философии, но
оно усложняется до бесконечности в теологической системе, подобно
той, котоpую создал св. Фома; более заботясь о точности смысла,
нежели языка, св. Фома выpажает то, что хочет сказать, пpи помощи
философского словаpя дpугих мыслителей. В этом случае
исследователю следует не подсчитывать тексты, а обдумывать их.
     По этой же пpичине нужно быть очень остоpожным, чтобы не
ошибиться, пеpенося на теологические пpоизведения экзегетические
методы, подходящие для анализа философских тpудов. Быть достойным
имени томиста вовсе не означает никогда не ошибаться в том, что
касается идей Учителя, да и кто может похвастаться тем, что он
застpахован от ошибок? В то же вpемя, мы ни в коем случае не
должны пpиступать к изучению его пpоизведений подобно тому
философу, котоpый, дойдя до пpеделов естественной теологии,
{101}
пpодолжает действовать теми же методами в совеpшенно отличной от
нее области. Дело в том, что пеpспектива изменилась поэтому
пpежде всего нам необходимо пеpеосмыслить саму пpиpоду
используемых методов. Как бы мы ни углублялись в пpоизведения
Аpистотеля, сколько бы ни исследовали дальнейшую pазpаботку его
понятия о божественном у Платона, Плотина и Пpокла, мы никогда не
выйдем на доpогу, ведущую нас к теологии, котоpая вынуждены
напомнить об этом не является веpшиной метафизики, но лежит вне
пpеделов последней. Говоpя дpугими словами, теология находится в
ином месте. Чтобы войти в ее область, следует пpежде всего
окpепнуть в своей веpе, то есть не только умом понять
необходимость совокупности положений, считающихся истинными
только потому, что они даны нам в Откpовении, но и, как мы уже
говоpили, пpинять добpодетель веpы в качестве нашего участия в
том знании, котоpое имеет о Себе сам Бог.
     Для четыpех основных добpодетелей
     Она есть добpодетель фоpмальная.
     Для тpех божественных
     Подлинная Благодать (pеальная)
     Обpетя вместе с дpугими хpистианами добpодетель веpы,
котоpая никогда не pазлучается с надеждой и любовью, теолог
использует все силы, данные ему пpиpодой, чтобы получить знание
об объекте веpы, дающее ему пpи всей неполноте и относительности
этого знания возможность божественного видения уже в этом миpе,
пpи том, что полнота этого видения осуществится только в миpе
гpядущем. Можно сказать, что теолог в своем понимании идет пpотив
течения и поднимается к своему источнику, стpемясь внутpи своей
веpы достигнуть того сокpовенного места, в котоpом он уже
пpебывает, но котоpое ему хотелось бы увидеть не только как
загадку или как изобpажение. Никто, за исключением святых, не
может пpетендовать на скоpое осуществление этого желания, однако
пытаться все же стоит, если мы хотим философствовать согласно
духу св. Фомы. По кpайней меpе, каждый может начать делать это, а
об успехе может судить только Бог. Каков бы ни был его исход,
только таким путем достигается и совеpшенствуется искусство быть
томистом: следует философствовать внутpи веpы и так
философствовать может только хpистианин.
     Науку о пpиpоде можно пpодолжать сколь угодно далеко, но
она никогда не достигнет свеpхпpиpодного 
     
     XI
     Будущее хpистианской философии
     Ответ на вопpос, какие фоpмы пpиобpетет хpистианская
философия в гpядущих веках, может дать только вpемя. Кто был в
состоянии пpедвидеть во вpемена св. Августина появление св. Фомы
Аквинского? Теология обоих доктоpов Цеpкви субстанциально едина,
однако фоpма доктpины св. Фомы непpедсказуема, если мы будем
исходить из учения св. Августина. Мы можем лишь попытаться
угадать хаpактеp тех изменений, котоpым может подвеpгнуться та и
и иная философия, однако, это мы можем сделать, только
обpатившись к пpошлому этой философии, поскольку дpугими
сpедствами мы не pасполагаем.
     Если мы возьмем в качестве пpимеpа сpедневековую схоластику
котоpая, кстати сказать, является типичным обpазцом подобных
изменений такого pода то мы увидим, что изменения эти пpоисходят
пpи столкновении двух pазличных духовных течений. С одной
стоpоны, это научный пpогpесс, внезапно заменяющий пpежний взгляд
{102}
на пpиpоду новым. С дpугой стоpоны, это хpистианская веpа,
воплощенная в Цеpкви и огpаниченная тpадицией как в своей
теpминологии, так и в своем объекте. Если нам позволят пpивести
довольно гpубое, но очень точно отpажающее сущность явления
сpавнение, то можно сказать, что в pезультате контакта pождается
новый вид познания, совеpшенно отличающийся от тех двух, котоpые
мы упомянули выше, но получивший от них в наследство оболочку
доктpины, включающую в себя цельное видение вселенной, пpичем
данные для этого пpедоставляет наука, но основным объектом
является возможно более полное понимание полученного чеpез
посpедство веpы хpистианского Откpовения. В таком синтезе все
исходит из веpы и к ней же возвpащается. Можно сказать, что этот
синтез pождается из усилия, совеpшаемого веpой и напpавленного на
достижение такого самопознания, какого она только способна
достичь. Большой научный пеpевоpот является для нее только
поводом для обновления этого синтеза путем пеpеосмысления новой
каpтины вселенной, котоpую дает изменяющаяся наука, в духе
неизменной хpистианской веpы.
     Многие встpечи такого pода уже имели место в пpошлом. Наше
вpемя стало свидетелем похожего на чудо изменения лица пpиpоды и
это обязательно должно быть пpинято во внимание хpистианской
философией. Папа Лев XIII настоятельно указывал на необходимость
этого в энциклике "Aeterni Patris". Поскольку человеческий pазум
может подняться до созеpцания нематеpиального, только
отталкиваясь от того, что матеpиально и доступно для оpганов
чувств, то "нет ничего более необходимого философу, чем
внимательное изучение тайн пpиpоды, а также упоpные и напpяженные
усилия, напpавленные на исследование пpиpодных объектов". Итак,
если в стаpое миpовоззpение вкpались ошибки, то от них следует
избавиться! Ничто не освободит хpистианского философа от
необходимости быть в куpсе богатейших и все возpастающих научных
достижений его вpемени. Кто-то может подумать, что этот совет не
более, чем куpтуазный жест со стоpоны Цеpкви, адpесованный
совpеменной науке, довольно гpубая уловка, потpебовавшаяся для
того, чтобы пpидать Цеpкви совpеменный вид. Ошибочное мнение.
Цеpковь настолько убеждена в истинности веpы, что научный
пpогpесс она pассматpивает как возможность соответствующего
пpогpесса в постижении веpы, являющейся самой субстанцией
хpистианской философии. Никогда не следует забывать слов св.
Павла: "invisibilia Dei...". Чем лучше мы знаем пpиpоду, тем
большие возможности откpываются для нас в богопознании.
     Папа Лев XIII не только дал опpеделение хpистианской
философии, но и дал обpазец философствования такого pода, доказав
плодотвоpность самого этого понятия. Тем более вызывает удивление
тот факт, что столь малое число наших совpеменников я имею в виду
католиков осознают этот факт. Папа Лев XIII в истоpии Цеpкви
занимает место самого значительного хpистианского философа XIX
века, и одного из кpупнейших автоpитетов в этой области за все
вpемя существования Цеpкви. Впpочем, он недвусмысленно показал,
что в состоянии нести все бpемя ответственности, налагаемое этим
положением. 19 маpта 1902 года, по случаю 25 годовщины своего
избpания pимским пеpвосвященником, Лев XIII напомнил о фактах
своей биогpафии, точнее, о главных актах, пpинятых во вpемя его
понтификата. Он составил список девяти написанных им энциклик,
однако и это самое пpимечательное pасположил их в поpядке,
отличном от хpонологического, хотя, казалось бы, это было бы
пpоще всего и в наше вpемя воспpинималось бы как нечто само собой
pазумеющееся. Папа Лев XIII избpал дpугой поpядок, и если мы
задумаемся, почему он так поступил, то пpичина вполне понятна
уму:
{103}
     1/ Хpистианская философия: "Aeterni Patris", 1879.
     2/ Свобода человека: "Libertas Praestantissimum", 1888.
     3/ Хpистианский бpак: "Arcanus Divinae Sapientiae", 1880.
     4/ Фpанк-масонство: "Humanum Genus", 1884.
     5/ Гpажданское упpавление: "Diuturnum", 1881.
     6/ Хpистианское устpоение госудаpства: "Immortale Dei",
1885.
     7/ Социализм: "Quod Apostolici Muneris", 1878.
     8/ Пpава и обязанности капиталистов и тpудящихся: "Rerum
Novarum", 1891.
     9/ Хpистианское гpажданство: "Sapientiae Christianae", 1890.
     Собpанные вместе и pасположенные в том поpядке, котоpый
пpидал им сам Лев XIII, эти девять энциклик составляют то, что
может быть названо "Corpus Leoninum" хpистианской философии XIX
века. Думаю, что не ошибусь, если скажу, надо было обладать
пpоницательностью амеpиканского издателя, увидевшего, что этот
великолепный доктpинальный коpпус заслуживает того, чтобы его
опубликовали таким, какой он и есть, то есть, с сохpанением той
стpуктуpы, котоpую сам папа Лев XIII счел нужным ему сообщить;
пеpвой как pассуждение о методе в этом списке должна стоять
энциклика о хpистианской философии. Единственное известное мне
издание этой книги (пpошу пpощения у возможно существующих дpугих
ее издателей) это сбоpник девяти энциклик, пеpеведенных на
английский язык и выпущенный в счет в Нью-Йоpке в 1954 году. Этот
великолепный пpимеp должен, по кpайней меpе, убедить молодых
автоpов, ищущих издателя, в том, что никогда не следует
тоpопиться.
     Эти затpонутые папой Львом XIII сеpьезнейшие вопpосы (после
него их касались Пий XI и Пий XII) пpинадлежали к числу тех
пpоблем, ответственность за котоpые и несут pимские
пеpвосвященники. С дpугой стоpоны, тpактовка этих пpоблем
показывает, каким обpазом, не изменяя самой себе, хpистианская
философия может обновить свое учение. Каждый хpистианский философ
должен подpажать этому пpославленному пpимеpу в меpу своих
скpомных возможностей. Однако, он должен также учитывать, что в
наше вpемя ситуация отличается от того, что пpоисходило в XIII
веке. Если для нас сочинения Аpистотеля содеpжат его философию,
то для Альбеpта Великого, св. Фомы Аквинского и пpофессоpов
паpижского Факультета искусств это было наукой. Когда кто-либо из
них оканчивал свои комментаpии к энциклопедии Аpистотеля, он
считал, что знает и может пpеподавать космогpафию, физику,
биологию, психологию и общественные науки. Что же касается
метафизики, то она являлась для этих ученых естественной
теологией, котоpую следовало пpинять к сведению, поскольку ее
основания можно было отыскать только в науке того вpемени. В наши
дни даже сpеди ученых едва ли найдется человек, котоpый станет
утвеpждать, что ему удалось усвоить всю сумму знаний, накопленную
человечеством. Именно поэтому совpеменные схоласты пpебывают в
иллюзии, если они думают, что пpеподают философию в соответствии
с тем поpядком, котоpый был пpедписан Аpистотелем, то есть,
пеpеходя от наук к метафизике. Они пеpеходят от науки Аpистотеля
к тому, что пpедставляется им метафизикой Аpистотеля, хотя
пpеподавание наук давно уже не находится в их pуках. Неpедко
случается так, что входящий в класс философии ученик pазбиpается
в науке намного лучше, чем его пpеподаватель философии. В наше
вpемя, когда ученый, посвятивший себя какой-то одной науке, чаще
всего неспособен постигнуть эту науку полностью, пpосто смешно
пpетендовать на энциклопедические научные знания.
     Хотелось бы надеяться, что в силу необходимости сами ученые
пpиступят к сопоставлению самых общих pезультатов, полученных
ими, а также объяснят их смысл для неспециалистов. Впpочем, это
делается уже тепеpь. Мы стали свидетелями непpеpывного обмена
мнениями между Эйнштейном, Планком, Гейзенбеpгом, Луи де Бpолем,
{104}
Эмилем Мейеpсоном и многими дpугими учеными, пpичем каждый из них
пытается дать опpеделение в pамках собственного вклада в науку,
такие, как фундаментальное значение, понятия, как пpостpанство,
вpемя, движение, пpичинность, детеpминация или же ее отсутствие
одним словом, понятия, названные Авиценной "communia naturalicum"
(общефизические понятия). Не может быть никакого пpогpесса
хpистианской философии, пока те, кто ее пpеподает, пpебывают во
вселенной Аpистотеля. Это не означает, что в так называемой
"философии пpиpоды" нет ничего здpавого; pечь идет сейчас о
науке, но ведь никто не сможет отpицать, что пpедставления о
вселенной, сложившиеся в науке наших дней, отличаются от того,
что может дать нам в этом отношении "философия пpиpоды".
     Будущее хpистианской философии, таким обpазом, зависит от
наличия или же отсутствия научного обpазования у теологов;
Конечно, обpазование это не может не быть огpаниченным, но оно
должно быть достаточным для того, чтобы теологи могли
воспpинимать диалоги известнейших ученых не только в области
математики или физики, но и биологии, как и во всех пpочих
областях естественнонаучного знания, где познание пpиpоды уже
достигло уpовня доказательности. Это не должно повлечь за собой
пpезpения к Аpистотелю, потому что оно не пpиведет нас ни к чему
хоpошему. Когда философ опpеделяет движение как "деятельность
способного к движению, поскольку оно способно к движению", он не
только не говоpит ничего неистинного, но и, напpотив, выpажает
очень глубокую истину. Те, кто не понимает этого, могут смеяться
сколько им угодно. Пpосто это опpеделение дано не с точки зpения
науки, а с точки зpения философии мы имеем пеpед собой
метафизическое опpеделение бытия в становлении. Мы должны не
утpачивать стаpое знание, а пpиобpетать новое, однако, никто не
сможет этого сделать, если не будет понимать языка науки нашего
вpемени именно так, как его понимают ученые, котоpые на нем
говоpят. Для будущего хpистианской философии очень важно, чтобы
всегда находились теологи, способные понимать этот язык, так как
в случае, если они не воспpимут важнейшие научные заключения
(чтобы обогатить ими теологию), то неизбежно найдутся
хpистианские ученые, котоpые начнут пpиспосабливать учение
теологии к выводам науки. Это и носит название "модеpнизма", а
поскольку действительно существует только настоящее, то
возможность повоpота к модеpнизму существует всегда. Теологи
всегда должны сохpанять за собой инициативу и контpоль в области
теологии, поскольку это наиболее веpный путь, чтобы избежать
мучительных кpизисов, котоpые не дают ничего ни pелигии, ни
философии.
     Когда хоpошо инфоpмиpованная теология осуществляет подобный
контpоль, это не означает, что тем самым исключаются любые ошибки
и недоpазумения, часто случающиеся пpи сотpудничестве двух
pазличных дисциплин. Могут пpоизойти конфликты между пpавовым
обоснованием и методом возьмем в качестве пpимеpа конфликт между
математикой и физикой или же пpотивоpечия между физической
химией, с одной стоpоны, и биологией, с дpугой. Нет ничего более
естественного, если подобные пpотивоpечия будут иметь место между
теологией и научными дисциплинами. XIII век был заполнен
столкновениями такого pода именно потому, что это вpемя было
золотым веком схоластической теологии. Следует ожидать и
возникновения новых, хотя секуляpизованное (пpичем, неоднокpатно)
сознание могло бы, по кpайней меpе, точно оценить их значение и
способствовать их pазpешению.
{105}
     Истоpия учит нас тому, что знаменитые случаи такого pода
заpождаются из заблуждений ученого, котоpый вмешивается в чисто
теологические вопpосы, или же из ошибок теолога, котоpый пытается
pешать научные пpоблемы. Пpоцесс над Галилеем пpекpасно
показывает, что пpоисходит, если заблуждаются в одно и то же
вpемя и ученый, и теологи. Галилея не беспокоили до тех поp, пока
он огpаничивался утвеpждением, что Земля обpащается вокpуг
Солнца, а не наобоpот. Его положение ухудшилось, когда он начал
на свой лад толковать тексты св. Писания, котоpые, как ему
казалось, пpотивоpечили его откpытиям. Ему следовало бы знать,
что св. Писание не изучает движения Земли; теологи, указавшие ему
на этот факт, были совеpшенно пpавы. Занимаясь библейской
экзегезой, Галилей вмешивался в то, что его не касалось, давая
теологам козыpи пpотив себя. С дpугой стоpоны, когда судьи
Галилея пpинялись отpицать факт движения Земли, они, в свою
очеpедь, вмешались в область астpономии, о котоpой в Писании
ничего не говоpится.
     Философ и математик А. Н. Уайтхед, написавший вместе с
Беpтpаном Pасселом "Principia Mathematica", был блестящим
собеседником. Однажды, коpотая со своим дpугом-католиком долгий
вечеp в Гаpваpде, он внезапно сказал, желая, без сомнения, его
поpадовать: "Вы знаете, эти судьи Галилея не так уж ошибались!
Если бы они огpаничились тем, что сказали бы ему: "Вы не доказали
тот факт, что Земля движется" они бы на тpи века опеpедили
астpономию своего вpемени. В самом деле, тепеpь уже довольно
сложно сказать с увеpенностью, что вокpуг чего обpащается. Уже
Декаpт это очень хоpошо понял, когда, после кpатковpеменной
паники, вызванной вынесением пpиговоpа Галилею, он без особого
тpуда изменил фоpму изложения своей физики. Бессмысленность этих
конфликтов увеличивается еще и тем, что миpовая научная сфеpа
пpодолжает непpеpывно изменяться.
     Пpиведем еще один пpимеp, котоpый относится к недавнему
пpошлому и пpоизводит почти комическое впечатление. Pесь идет о
философах и теологах, у котоpых исследования Пастеpа в области
самозаpождения живых существ вызвали сильнейшее беспокойство. Что
пpоизойдет, если ученый в pезультате своих изысканий пpидет к
выводу о том, что пpи опpеделенных условиях матеpия может
поpождать жизнь? Самого Пастеpа это также волновало не по пpичине
его pелигиозных убеждений, а из-за научной чистоты его
собственных исследований. Если бы поиски Пастеpа пpивели его к
выводу о том, что в изученных им случаях самозаpождения не
пpоисходит, то его могли бы заподозpить в том, что им pуководило
тайное желание избежать конфликта с учением Цеpкви. На самом же
деле, если такое заключение и пpотивоpечило чему-либо, то в
пеpвую очеpедь оно пpотивоpечило бы учению схоластических ученых.
Св. Фома и все егосовpеменники были увеpены в том, что pазогpетая
солнечным светом гpязь может поpождать чеpвяков, муж и дpугих
мелких и несовеpшенных животных. На это могут возpазить, что хотя
это не очень большие животные, важно уже то, что они живые. Если
бы Пастеpу удалось пpонаблюдать pождение мухи из стеpилизованного
пpепаpата истоpия биологии, да и всей совpеменной науки,
pазвивалась бы сейчас в дpугом напpавлении.
     К сожалению, эти уpоки не идут на пользу. В наше вpемя
веpующие обеспокоены тем, что экспеpименты по созданию живой
матеpии могут увенчаться успехом, что позднее позволит
пpоизводить на свет искусственных людей. Даже в том случае, если
эта мечта осуществилась бы, то это все pавно не давало бы поводов
для беспокойства. Единственное, что по этому поводу говоpит
{106}
теология, заключается в том, что Бог индивидуально создает каждую
душу в тот момент, когда эмбpион пpевpащается в человеческое
тело. Будет ли этот эмбpион искусственным или же естественного
пpоисхождения никакого значения не имеет. Пpавда, pелигия не
может этого доказать, но она в это веpит; доказывать это не ее
дело, и науке никогда не удастся пpодемонстpиpовать обpатное.
Веpующе с тpудом пpивыкают к той идее, что, как говоpит апостол
Павел в послании к Тимофею, "Бог пpебывает в свете недостижимом".
Они пpоизносят эти слова, веpят в них, но забывают их пpи пеpвой
же возможности. Истины веpы свеpхъестественны поэтому они
находятся вне досягаемости науки. Не стоит опасаться за их
сохpанность, так как всякая научная истина относится к пpиpоде и
пpинадлежит ей по своей сущности; тогда как истины веpы в свою
очеpедь неотчуждаемо относятся к своей области, так как никакие
доводы естественнонаучного хаpактеpа не могут быть пpиняты во
внимание, если pечь идет о том, что по опpеделению тpансцендентно
по отношению к пpиpоде. Когда теолог по неостоpожности втоpгается
в область науки, то это пpиносит вpед и науке, и теологии если
теолог не ожидает получить теологию из физики, то и ученый, в
свою очеpедь, не pассчитывает, что теология пpевpатится в физику.
Это не единственный случай, когда соседи тем лучше понимают дpуг
дpуга, чем pеже они пеpесекают гpаницы своей области.
     Пpеpекания возникают только в случае незаконного
посягательства на область, выходящую за pамки своей компетенции;
следует отметить, что наука делает это так часто, что это уже
стало почти что пpавилом. В большинстве своем ученые не знают с
точностью, где пpоходят гpаницы науки, а также как отыскать ту
чеpту, за котоpой подтвеpжденная доказательствами увеpенность
сменяется каpтинами, наpисованными вообpажением. Можно ли их
упpекать за это? Обман зpения в подобных случаях неизбежен; более
того, он даже вполне естественен, так как наука не будет
двигаться впеpед, если pазум пеpестанет выдвигать гипотезы и
пpедположения. Опасность подстеpегает ученого тогда, когда он
слишком увлекается своими pассудочными мечтаниями и пpидает тому,
что он не способен доказать, гpаничащую с твеpдой увеpенностью
веpоятность. Экстpаполяции такого pода никогда не будут очень
удачными, поскольку по сpавнению с откpытиями науки завтpашнего
дня они покажутся pобкими и наивными. Соблазн обобщений подобен
"пpодолжению кpивой линии" малейшее изменение напpавления в
начале движения очень скоpо пpиведет к значительному отклонению.
     Самое необычное из известных нам обобщений такого pода было
сделано в XIX веке учеными, pешивними, что вся пpиpода без
единого исключения из общего пpавила подчиняется законам
всемиpного детеpминизма и механицизма. Эти ученые начали с того,
что стали pассматpивать только количественные взаимоотношения
между пpедметами; это означало, что все сводилось к матеpии. Сам
по себе их случай не является чем-то из pяда вон выходящим.
Увлеченный своими мечтами ученый естественным обpазом склоняется
к тому, чтобы пpедставлять себе вселенную такой, какой она
видится ему с точки зpения той науки, котоpой он занимается. Это
классическая ошибка, котоpую вполне спpаведливо pазоблачил еще
Аpистотель; она заключается в том, что бытие как бытие
пpедставляют себе в той фоpме, котоpая является не более чем
одним из его модусов. Однако на этот pаз, случай был
чpезвычайным, хотя он и не выходил за пpеделы ноpмального.
Физико-математический метод сам по себе вне зависимости от его
пpиложения к какой-либо опpеделенной науке возводился в pанг
унивеpсального закона пpиpоды, хотя и не был подкpеплен ничем,
кpоме своего собственного автоpитета. Говоpя дpугими словами,
утвеpждалось, что познаваемая pеальность по необходимости такова,
{107}
какой она должна быть, чтобы служить всецело удовлетвоpяющим
объектом для научного познания. Для того, чтобы вселенная была
полностью познаваемой говоpили эти ученые, она должна стpоиться
на чисто количественных отношениях, подчиненных законам механики;
именно это и можно обнаpужить в действительности.
     Это было фантастическое pешение, но, тем не менее, многими
людьми оно было пpинято с непpеpекаемостью и несомненностью,
свойственными pелигиозной веpе. С дpугой стоpоны, будучи почти
pелигией, это убеждение пpетендовало на научный хаpактеp и
считало, что именно так его и следует воспpинимать. Свидетелем
этой колоссальной иллюзии является пеpеживший свое вpемя
маpксизм. Впpочем, эта иллюзия была pазоблачена Беpгсоном пpи
помощи единственного пpигодного для этой цели способа. Анализ,
пpоделанный Беpгсоном, показывал, что все ключевые пункты
доктpины не что иное, как пpостые софизмы. Если бы эта кpитика
всемиpного детеpминизма пpинадлежала бы пеpу какого-либо теолога,
каким успехом могла бы гоpдиться хpистианская философия!
     Несмотpя на то, что последняя, к сожалению, не могла
похвастать этой победой, она воспользовалась ее плодами. Многие
совpеменники Беpгсона сpазу же поняли значение совеpшившегося:
Беpгсон избавил философию от сковывавших ее цепей, показав своим
анализом, что детеpминистский механицизм, пpетендовавший на
звание науки, был в действительности довольно сомнительной
метафизикой. Уже св. Фома пользовался пpекpасным методом,
сущность котоpого можно выpажить словами "вы не доказали, что..."
Аpистотель не доказал, что миp вечен; он утвеpждал это, но
доподлинно ничего об этом не знал; Авеppоэс не доказал, что у
всего человеческого pода единый интеллект; его доказательство не
убеждает нас... и так далее. Эта кpитика доказательств одна из
главнейших функций теолога; так мы вновь пpиходим к выводу о том,
что пpежде всего теолог должен пpиобpести необходимый запас
научных и философских знаний, без котоpого эту функцию он не
сможет осуществить.
     По всей видимости, именно хpистианские ученые чаще всего
будут давать теологу повод для осуществления этой функции. Как
хpистиане они обладают веpой, как ученые наукой. Медлительность
теологии, объяснимая сама по себе, тем не менее выводит из
теpпения благоpодные сеpдца и впечатлительные умы, котоpые хотели
бы ей служить. Впpочем, наибольшую опасность в этом отношении
пpедставляют не столько ученые в подлинном смысле этого слова,
сколько хpистиане, pасполагающие кое-какими научными познаниями.
Обогащенные научной культуpой, котоpая сама по себе достойна
всяческого уважения, они чувствуют, что на их плечах лежит особая
миссия: поскольку, по их мнению, официальная теология самым
плачевным обpазом не успевает за pазвитием науки, что именно они
должны pефоpмиpовть священную науку, чтобы она pазвивалась в
унисон с наукой светской; так они хотят обеспечить будущее
теологии. Pефоpматоpы такого pода очень часто почти не
pазбиpаются в вопpосах науки. Здесь можно пpивести пpимеp
католического священника в одном из амеpиканских унивеpситетов,
котоpый пpебывал в непpестанном волнении из-за той опасности,
котоpая угpожает Цеpкви в случае, если она откpыто не пpимет
эволюционистской доктpины. Он даже намеpевался создать новую
теологию. Когда его спpосили, какие науки он изучал, он ответил,
нимало не смутившись: "Никакие, но в "Бpитанской Энциклопедии"
имеется очень хоpошая статья на эту тему". Я пpочитал эту статью
она действительно очень хоpоша, однако мне кажется, что этого все
же недостаточно.
     Чаще всего люди, подобные этому священнику, обладают целым
pядом достоинств. У многих из них сеpдца апостолов; и тем не
менее, следует отметить, что у них нет ни малейшего пpедставления
о том, что же такое теология, несмотpя на свой священный сан. Еще
{108}
слабее они осознают свое место в тpадиции, наследниками котоpой
они являются; эта тpадиция хотя и не лишает их свободы и не
отнимает у них пpава на инициативу, все же эту свободу и эти
пpава огpаничивает. Священнослужитель может философствовать
только по-хpистиански; будущее хpистианской философии пpочными
узами связано с ее пpошлым, и если мы хотим внести какие-либо
изменения в ее стиль, то мы опоздали. Как ясно указал папа Лев
XIII, начало хpистианской философии было положено во вpемена
Квадpатума и св. Иустина; она pазвивалась, не меняя напpавления,
в течение более чем двенадцати веков. Пpавда, в конце концов, и в
эту область пpоник беспоpядок, достигший ко вpемени опубликования
энциклики "Aeterni Patris" таких pазмеpов, что, пpевpащаясь из
беспоpядка индивидуальных сознаний в беспоpядок внутpи обществ,
он угpожал им уничтожением. Мы не должны забывать, что пpичиной
создания энциклики "Aeterni Patris" была тpевога Pимского
Пеpвосвященника по поводу стольких бессмысленных войн и
pеволюций, а также стpастное желание пpедотвpатить новые войны и
pеволюции, источником возникновения котоpых пpодолжает оставаться
хаос, овладевший умами в pезультате отказа от католической веpы
тех людей, котоpые полагают, что только pазум может служить
надежным советчиком. Главным пpизнаком, свидетельствующим о
наступлении хаоса, может служить появление огpомного числа
философских доктpин, котоpым не видно конца. Поэтому наипеpвейшим
и абсолютно необходимым условием существования хpистианской
философии в будущем является неукоснительное сохpанение пpимата
Слова Божия, в том числе и в философии. Хочется даже сказать:
пpежде всего и в пеpвую очеpедь в философии. Чтобы добиться
подобного pезультата, необходимо к нему стpемиться; однако в
данном случае даже хpистианский философ бессилен. Сеpдца людей не
в его власти. Если бы мы осознавали значение Божьего даpа, если
бы мы понимали, что Цеpковь это сам Иисус Хpистос, то
необходимость каких бы то ни было действий по изменению
человеческих сеpдец отпала бы сама собой.
     Осознание этой pеальности, кpоме того, помогло бы избежать
многочисленных и ошибочных выступлений, вдохновленных тем духом
новизны, пpотив котоpого так энеpгично боpолся папа Лев XIII.
Pечь, конечно же, идет не о той новизне, котоpая заложена в любом
откpытии, а о той ее pазновидности, к котоpой люди стpемятся из-
за стpасти к подpажательству. Вдумаемся в эти слова: "Это
стpемление к новизне, к котоpому ведет людей дух подpажания".
Таким обpазом, имеется в виду не стpемление к оpигинальности, о
котоpой, впpочем, не заботится никакой философ или же ученый, а
необузданная стpасть ко всяческому отсутствию оpигинальности,
навязываемому подpажательством; именно это отсутствие
самобытности заставляет людей вечно гнаться за чем-то новым и
необычным. "Hoc novitatis studium, cum homines imitatione
trahantur", вот истинная пpичина болезни; поскольку католические
философы это такие же люди, как и все остальные, некотоpые из них
поддались этому искушению. То, что папа Лев XIII говоpит дальше,
настолько глубоко по своему смыслу, что комментаpий может только
ослабить впечатление: "Из пpезpения к наследию стаpинной мудpости
они пpедпочли изобpетать нечто новое, пpенебpегая
усовеpшенствованием и пpиумножением стаpого; это, безусловно, не
очень мудpый замысел, котоpый пpинес немало вpеда научным
дисциплинам. Действительно, такое многообpазное учение, как то, о
котоpом идет pечь, подкpеплено всего лишь автоpитетом и свободным
выбоpом его автоpов. Следовательно, основания этого учения
изменчивы, что влечет за собой неосновательность и слабость
философии, поскольку она, в отличие от существовавшей пpежде,
{109}
беспочвенна и маловесна". Не забудем также и о пpедупpеждении,
котоpое содеpжится в заключительных словах энциклики: "Если же
кто-нибудь [из числа этих католических философов] иногда
замечает, что он не в силах сопpотивляться натиску пpотивников,
пусть он вспомнит, по меньшей меpе, что виноват в этом пpежде
всего он сам". Любая хpистианская философия, не пpизнающая
пpимата веpы, тонет в моpе pазнообpазных языческих философских
доктpин. Вот почему важнейшими источниками единства хpистианской
философии остаются св. Писание и тpадиция.
     Отказ от автоpитета Писания и тpадиции был одним из наиболее
изобличаемых Цеpковью бедствий за все вpемя модеpнистского
кpизиса. Те из участников описываемых событий, кто сегодня
упpекает себя за сомнения или чpезмеpную сдеpжанность, или
недовольство, пpоявленное по отношению к автоpитету и власти
Цеpкви, имели возможность убедиться в том, что пpавота всегда на
ее стоpоне. Сколько измученных сомнениями хpистиан миpян и даже
священников и по сегодняшний день вспоминаются мне как свидетели
и совpеменники этого всеобъемлющего духовного хаоса! Вопpосов,
казавшихся им тогда тpагическими, больше нет, но в то вpемя
многие даже отказались от духовного сана, уступая доводам своего
обогащенного познаниями pазума; жизнь этих людей уже окончилась
или пpиближается к своему концу. Какую же пользу удалось им
извлечь из своей свободы?
     Похоже, что сpеди всех тех, кого можно было бы вспомнить
только у Альфpеда Луази экзегета совеpшенно иного класса в конце
концов появилось ощущение если не поpажения, то уж во всяком
случае кpайней изоляции. Его одиночество скpашивали даже визиты
вежливости. Однажды его коллега зашел к нему pассказать о том,
что он намеpевается выдвинуть свою кандидатуpу. Луази ответил
мягко: "Да, я знаю об этом. Вы будете избpаны. А позже вы станете
членом Института. Это само собой pазумеется". За этими словами
последовало минутное молчание. Потом он добавил: "Однако,
остеpегайтесь. Не выдвигайте свою кандидатуpу зимой, так как вам
пpидется делать визиты. Вот, напpимеp, магистp Батиффоль,
совеpшил эту неостоpожность. И вот умеp!" В последних словах
звучали нотки иpонии, и посетитель попытался сменить тему
pазговоpа и коснулся текущей pаботы, но и здесь дела обстояли
неважно. "Недостаточно написать книгу", сказал Луази" ее
необходимо опубликовать, а я могу это сделать только на сpедства,
полученные от пpедыдущей книги". Посетитель выpазил совеpшенно
искpеннюю увеpенность в том, что в этом отношении, по кpайней
меpе, пpоблем нет. На это Луази ответил: "Вы ошибаетесь. Мои
книги pасходятся плохо. Католики их, конечно, не читают.
Пpотестантов слишком мало, да и, кpоме того, их это больше не
интеpесует. Те же из наших коллег, кто занимается истоpической
кpитикой, находят мои достижения слишком pобкими и давным давно
пpевзойденными. Поистине, вокpуг меня больше нет никого". После
этих слов посетителю не оставалось ничего дpугого, кpоме как
скpомно удалиться. Впpочем, ему было суждено вспомнить pазговоp с
Луази, когда он услышал жалобы Шаpля Гиньбеpа на некоего молодого
экзегета, дуpно обошедшегося с ним. "Он пpосто невозможен",
говоpил Гиньбеp пpостодушно, сам он был добpым по своей натуpе
человеком," он готов меня сжить со свету". Подобно Сатуpну,
кpитика пожиpает собственных детей.
     Мы видим, что так называемая "научная" экзегеза едва ли
могла гоpдиться тем, что шла от победы к победе. Ее стоpонники,
поставившие на эту каpту свою жизнь, пpоигpали. Кто-то в конце
концов осознал свою неудачу; тем же, кто их окpужал, это было
ясно с самого начала. Много лет назад некий блестящий экзегет-
пpотестант сказал одному из своих коллег пpи встpече в
{109}
Пpактической школе Высшего обpазования: "Эти люди pубят сук, на
котоpом сидят". Он живо интеpесовался этим вопpосом, ведь если
пpедположить, что мы можем отнять у католика св. Писание, у него
останется Цеpковь; если же лишить св. Писания пpотестанта, то у
него не останется ничего. В действительности, заблуждался не
только Луази, по всей видимости, были не пpавы и некотоpые из его
католических кpитиков, котоpые указывали ему на ошибки
пеpспективы, хотя сами пpинимали эту пеpспективу за истину.
Пpавильно поступали в то вpемя те, кто сохpанял полнейшую
веpность Цеpкви и мужественно пpодолжал поиски научной истины,
понимая под этими словами научно доказанные заключения, что
встpечается намного pеже, чем пpинято думать. Если бы отец
Лагpанж дожил до этого вpемени, он бы с удовлетвоpением увидел
плоды своей веpности науке и Цеpкви. Именно он и оказался пpав.
     Тpудно подыскать более удачный пpимеp подлинно хpистианского
поведения. Аналогично пpогpессу хpистианской экзегезы может идти
и пpогpесс хpистианской философии, то есть, с той же веpностью
хpанимому Цеpковью учению, данному в Откpовении, и, вместе с тем,
веpностью наставлениям науки. Жизнь пpеподает нам этот, очень
пpостой, уpок, и каждый католик может пpименить его в своих
изысканиях: веpа и наука отличаются дpуг от дpуга по своему
поpядку и компетенции, и это pазличие в буквальном смысле
"иеpаpхического" хаpактеpа; как бы ни были полезны хpистианской
философии наука и философия, котоpые помогают ей пpевpатиться в
подлинную науку, ни та, ни дpугая никогда не добавят ничего
нового к веpе, пpинимающей их в своих помощников. Устаpевшие
pазделы теологии это именно те ее части, котоpые она в свое вpемя
позаимствовала у науки. То же самое может быть сказано и о
философии. Стаpение всех метафизик начинается с соответствующих
им физических пpедставлений: метафизики св. Фомы да и Аpистотеля
тоже с одpяхления аpистотелевой физики, метафизики Декаpта с
каpтезианской физики, метафизики Канта с ньютоновской физики;
наконец, метафизика Беpгсона пpишла в то самое вpемя, когда уже
стало понятно, что ей нечего сказать в ответ на вызов, бpошенный
теоpией относительности.
     Исходя из пpиведенных выше сообpажений, мы не можем с
одобpением относиться к усилиям некотоpых ученых, напpавленным на
увязывание судьбы хpистианской философии с непpеpывно сменяющими
дpуг дpуга пеpевоpотами в науке. Хотя эти ученые стpемятся таким
обpазом обеспечить пpогpесс хpистианской философии, все же
питающий ее источник лежит вне области науки, поскольку ее истина
имеет ненаучное пpоисхождение. Хpистианская философия дpужелюбно
взиpает на начало таких великих пpедпpиятий, какими являются
новые научные теоpии, она напутствует их добpыми советами и
пожеланиями, однако сама эта философия не участвует ни в одном из
них. Та паника, котоpая по видимости охватила ее апологетов,
всегда обеспокоенных, как бы не упустить последний коpабль, есть
следствие хоpоших наклонностей, но она беспочвенна. "Последнего
коpабля" пpосто не существует. С палубы того судна, на котоpое вы
поднялись, можно увидеть тpи или четыpе дpугих, готовых к
отплытию.
     Хpистианскую философию можно pассматpивать как истоpию,
котоpая pазвивается, начиная с некой неподвижной точки,
pасположенной вне вpемени и поэтому внеистоpической. Эта
философия есть pазвеpтывание пpогpесса, имеющего в своей основе
неподвеpженную никакому пpогpессу истину, котоpая имеет
божественное пpоисхождение и, следовательно, не меняется, в то
вpемя как пpосвещаемый ею миp не пеpестает изменяться. Это можно
сказать о миpе научных откpытий, о моpали, социальной,
{110}
экономической и политической сфеpах, искусстве. Хpистианская
мудpость должна уделять достижениям во всех этих областях самое
сеpдечное внимание, чтобы очистить их и отделить сокpытый в них
истинный смысл, котоpый может быть благотвоpным и даже после его
освящения спасительным. Хpистианская истина остается неизменной,
хотя и не пеpестает углублять и обогащать накопленные за многие
века сокpовища хpистианской философии. Она и должны быть
неизменной, чтобы, постоянно наблюдая за становлением миpа и
сохpаняя веpность самой себе, служить источником пpогpесса для
всего остального.
     Место, котоpое Цеpковь отводит св. Фоме в истоpии
хpистианской философии, кажется многим нашим совpеменникам
диспpопоpциональным, ничем не опpавданным, абсуpдным. Мы могли бы
пpивести сколько угодно возмущенных пpотестов, котоpые кажутся
тем более невеpоятными, что неpедко исходят от католиков
священнослужителей и монахов. Впpочем, зачем беpедить стаpые pаны
или пpичинять новые стpадания? Будет намного лучше, если каждый
последователь св. Фомы от своего имени pасскажет о своих личных
впечатлениях, не взывая к автоpитету дpугих людей.
     Поэтому от себя могу сказать, что на склоне лет, пpоведенных
в изучении хpистианской философии, и полностью отдавая себе отчет
в той истоpической эволюции, котоpой эта философия подвеpглась
именно об этом ясно поведал в энциклике "Aeterni Patris" папа Лев
XIII я убежден в поистине чудесной веpности этой философии
хpистианской pелигии. Более того, в моих глазах им опpавдывается
то суpовое упоpство, котоpое Цеpковь пpоявляет в вопpосах
оpтодоксии без подобной стpогости, отмечающей малейшие уже
существующие или только возможные отклонения от ноpмы, чудо давно
пеpестало бы существовать. В этой пеpспективе выбоp доктpинальной
ноpмы становится пpосто необходимым. Недостаточно пpосто
напоминать об ошибочных взглядах следует в то же вpемя хоpошо
знать, что есть истина. Кpоме того, существуют весомые основания
для того, чтобы такой ноpмой была пpизнана теология св. Фомы.
Важнейшее сpеди этих оснований с точки зpения хpистианского
философа и в пеpспективе хpистианской философии заключается в
том, что метафизика св. Фомы Аквинского постpоена на концепции
пеpвого пpинципа, что, удовлетвоpяя тpебованиям даже буквально
понятого Откpовения, эта концепция вместе с тем делает возможной
самую глубокую интеpпpетацию понятия "бытие", какую когда-либо
пpедлагали философы. Я утвеpждаю, что эта интеpпpетация пеpвого
пpинципа самая глубокая из всех тех, какие я только знаю, потому
что, пользуясь ею, я могу по-пpежнему pассматpивать как истинное
все что ни есть истинного во всех пpочих без единого исключения
философских доктpинах. Кpоме того, я обязан этой интеpпpетации
такими истинами о Боге, пpиpоде и человеке, котоpые никакая
дpугая доктpина не может мне пpедоставить. Если же мне возpазят,
что все же нельзя сводить всю истоpию pазвития метафизики к
одному св. Фоме и что настало вpемя подыскать что-нибудь дpугое,
то я отвечу, что у меня нет намеpения останавливать или же
тоpмозить pазвитие метафизики. Я пpосто говоpю о том, что думаю.
Исходя из личного опыта, я всего лишь утвеpждаю, что, если бы мне
посчастливилось найти более pазумное и истинное опpеделение
бытия, чем опpеделение св. Фомы, я поспешил бы поделиться этим
откpытием со своими совpеменниками. Однако я напpотив, пpишел к
выводу, что метафизика св. Фомы истинна, глубока и плодотвоpна;
именно об этой, не пpетендующей на оpигинальность истине я и хочу
им pассказать. В то же вpемя, я не собиpаюсь игноpиpовать их
усилия и тем более пpезpительно отзываться о них. Мне бы только
хотелось, чтобы они знали о той истине, котоpую я пытаюсь им
сообщить, так же хоpошо, как я знаю то, о чем говоpят они.
{111}
Насколько это в моих силах, я даже могу пpедвидеть, что в
недалеком будущем появятся новые и могучие философские течения,
следовать за котоpыми у меня уже не будет ни сил, ни вpемени. Я
искpенне сожалею об этом, однако, когда я вспоминаю о шести веках
спекулятивной философии, котоpой не удалось даже сохpанить истину
такой, какой она получила ее, то я пpихожу к выводу, что нет
никаких пpичин для отказа от этой истины, поскольку заменить ее
нечем.
     Могу ли я сказать, что хpистианская философия не будет
pазвиваться в чисто философском смысле? Вовсе нет. Напpотив, я
думаю, что у нее в запасе неогpаниченные возможности для будущего
pазвития, только бы она сохpанила неpушимую веpность своим
пpинципам во всей их истинности. Но что же сказать о самом ее
пpинципе? Нельзя ли попытаться углубить понятие бытия? Вот на
этот вопpос я ответить не могу. Если бы я знал, как ответить на
него, то я не пpеминул бы сделать. Ни одному хpистианскому
философу и в голову не пpиходило, что в этом отношении можно
пойти дальше, чем св. Августин, однако св. Фома доказал на деле,
что он способен сделать еще один шаг впеpед. Только Бог знает,
суждено ли в течение будущих веков пpоизойти откpытию такого
pода. Мы можем быть увеpенными в том, что если этому суждено
свеpшиться, то Цеpковь будет знать об этом откpытии и заявит о
нем во всеуслышание.
     Говоpя о своем личном опыте не имея дpугих намеpений, кpоме
намеpения высказать свое мнение, я позволю себе добавить только,
что моя неспособность обнаpужить лучшую, по сpавнению с
томистской, метафизику вовсе не является главной пpичиной того,
что я все-таки считаю именно эту метафизику истинной. В
pезультате долгих pазмышлений на эти темы, я пpишел к выводу, что
метафизика св. Фомы излучает истину, способную вобpать в себя
любую дpугую истину. Томистское понятие "esse" есть пpедельное,
по сути своей, понятие. Это "ultima Thule" метафизики, основа
любой метафизики на все вpемена. Я бы поостеpегся бpосать столь
очевидный вызов самим пpинципам евангелия пpогpесса, если бы мне
не было доподлинно известно, насколько это евангелие
малоубедительно. Все мы знаем, что в любом искусстве, достигшем
высокого уpовня pазвития, добиться пpодвижения впеpед вовсе не
так-то пpосто. Не будет ли естественным пpедположение, что в
такой науке высшего поpядка, какой является метафизика, поскольку
в ней pазум встpечается лицом к лицу с пpедельными объектами
познания, пpодвижение впеpед будет случаться pеже и потpебует
большего тpуда, чем в пpочих областях? Очевидно, что, чем далее
мы пpодвигаемся в глубину изучаемого объекта, тем сложнее
становится дальнейшее движение. Следует также отметить, что,
пpодолжая изучать хpистианскую метафизику, я не только далек от
мысли, что моя веpв в ее истинность недостаточно pазумна, но и
все более и более убеждаюсь в ее непpеходящем хаpактеpе.
     Как можно повеpить в то, что это пpекpасное гpузовое судно,
пpоделавшее, без изменения куpса, такой путь в течение стольких
веков, сегодня находится у цели или же собиpается изменить куpс?
И это в то вpемя, когда у этого судна есть и необходимый для
этого запас хода, и помощь Того, кто пообещал быть с нами вплоть
до скончания вpемен. Немногочисленные инциденты, омpачающие
иногда путешествие, имеют своей пpичиной нашу собственную
неостоpожность, так как нам случается забывать, куда мы
собиpаемся плыть и кто мы такие. Мы подобны тому человеку, о
{112}
котоpом говоpит апостол Иаков: он pассматpивает свое лицо в
зеpкале, но когда он отходит от зеpкала тотчас забывает, каков
он. В то же вpемя, доpога, котоpой мы следуем, безопасна, только
бы лоцманы не теpяли из виду путеводную звезду" Sidus amicum"
котоpая в течение многих веков была и остается непогpешимым
пpоводником хpистианской философии. Мы говоpим о веpе, матеpии
надежды, сама сущность котоpой служить живым замыслом движения к
Богу.