15. ГЕРОЙ

     До  сих  пор нам  никак  не  удавалось  пристальнее  взглянуть  на  лик
комического.  Когда  я  писал,  что роман представляет нам мираж  именно как
мираж, слово "комедия" стало бродить вокруг острия пера, словно пес, который
почуял,  что его  кличут.  По  какой-то  непонятной причине  тайное сходство
заставляет  нас  сблизить мираж  над выжженным  жнивьем и комическое в  душе
человека.
     История  заставляет  нас  вновь вернуться к  рассматриваемой  проблеме.
Что-то  осталось  неясным,  что-то  повисло  в  воздухе,   колеблясь   между
помещением таверны  и кукольным театром маэсе Педро. И это  что-то - не  что
иное, как воля Дон Кихота.
     У нашего приятеля можно отнять счастье, но мужество и упорство отнять у
него  нельзя.  Пусть  приключение - плод  болезненного воображения;  воля  к
приключению  действительна   и   правдива.   Но  приключение   -   нарушение
материального порядка вещей, ирреальность. В воле к приключению, в  мужестве
и  упорстве  мы  наблюдаем странную  двойственную природу.  Два  ее элемента
принадлежат к противоположным мирам: желание реально, желаемое ирреально.
     Эпос не знает ничего подобного. Персонажи  Гомера принадлежат к тому же
миру,  что  их  желания. Напротив, в  романе  Сервантеса изображен  человек,
желающий  изменить действительность.  Но  разве  он  сам  не  часть  той  же
действительности? Разве он сам не живет  в ней и не является ее закономерным
продуктом? Как  то, чего нет,- замысел приключения -  может  править суровой
действительностью,  определяя  ее  порядок?  Вероятно,   никак.  Безусловно,
однако, в  мире находятся люди,  исполненные  решимости  не довольствоваться
действительностью.   Они   надеются,  что   дела   пойдут   по-другому,  они
отказываются  повторять поступки,  навязанные  обычаем  и  традицией;  иными
словами, биологические инстинкты толкают их к действию. Таких людей называют
героями.  Ибо быть героем - значит быть самим  собой, только собой. Если  мы
оказываем сопротивление всему обусловленному  традицией и  обстоятельствами,
значит, мы хотим утвердить начало  своих поступков внутри себя. Когда  герой
хочет, не предки и не современные  обычаи  в нем  хотят, а хочет он сам. Это
желание быть собою самим и есть героизм.
     Я не знаю более  глубокого вида оригинальности, чем эта "практическая",
активная оригинальность героя. Его  жизнь - вечное сопротивление обычному  и
общепринятому.  Каждое движение, которое он  делает, требует от него сначала
победы над обычаем, а затем изобретения нового рисунка поступка. Такая жизнь
-  вечная  боль, постоянное отторжение той своей части, которая  подчинилась
обычаю и оказалась в плену материи.