9. БАЛАГАНЧИК МАЭСЕ ПЕДРО

     По мере  развития  приключения  мы  испытываем возрастающее  внутреннее
напряжение. Во  всяком приключении  мы  наблюдаем  как  бы  резкий  отрыв от
траектории, которой следует инертная действительность. Каждое мгновение сила
действительности грозит вернуть ход  событий в  естественное русло, и всякий
раз  требуется  новое  вмешательство  авантюрной  стихии,  чтобы  освободить
событие  и  направить  его  в  сторону  невозможного.  Ввергнутые  в  пучину
приключения, мы летим словно  внутри снаряда, и в  динамической борьбе между
этим снарядом, который ускользает по касательной, вырываясь из плена земного
тяготения, и силой притяжения земли, стремящейся им завладеть, мы всецело на
стороне неукротимого порыва летящего тела. Наше пристрастие  растет с каждой
перипетией, способствуя  возникновению своеобразной галлюцинации,  в которой
мы на мгновение принимаем авантюру за подлинную действительность.
     Великолепно  представив  нам  поведение  Дон Кихота во  время спектакля
кукольного  театра  маэсе  Педро[18],  Сервантес  с поразительной  точностью
передал психологию читателя приключенческой литературы.
     Конь  Дона  Гайфероса[19] мчится  галопом,  оставляя  за  собой  пустое
пространство, и яростный  вихрь  иллюзий  уносит за ним все,  что  не  столь
твердо стоит  на земле. И туда кувыркаясь, подхваченная смерчем воображения,
невесомая,  как пух или  сухая  листва, летит душа Дон Кихота. И туда за ним
будет всегда уноситься все способное на доброту и чистосердечие в этом мире.
     Кулисы кукольного  театра  маэсе Педро - граница между  двумя духовными
континентами.  Внутри,  на  сцене,-  фантастический  мир,  созданный  гением
невозможного:  пространство  приключения,   воображения,   мифа.  Снаружи  -
таверна, где собрались наивные  простаки,  охваченные простым желанием жить,
таких   мы  встречаем  повсюду.  Посредине  -  полоумный  идальго,  который,
повредившись   в  уме,   решил  однажды  покинуть  родимый  кров.  Мы  можем
беспрепятственно войти к зрителям, подышать с ними  одним воздухом,  тронуть
кого-нибудь из них за плечо  - все они скроены из  одного  с нами материала.
Однако сама  таверна  в свою  очередь  помещена  в  книгу,  словно  в другой
балаганчик,  побольше  первого.  Если  бы  мы проникли  в  таверну, то мы бы
вступили  внутрь  идеального  объекта,   стали  бы   двигаться  по  вогнутой
поверхности эстетического тела. (Веласкес в "Менинах" предлагает аналогичную
ситуацию:  когда он писал групповой портрет королевской семьи, он на том  же
полотне  изобразил  и  свою мастерскую. В другой картине, "Пряхи", он навеки
объединил  легендарное  действие,  запечатленное  на   гобелене,   и  жалкое
помещение, где этот гобелен изготовлен.)
     Чистосердечие и открытость души - непременные условия взаимного общения
двух  континентов. Возможно, именно осмос и  эндосмос[20] между ними и  есть
самое главное.