3. "Я" И МОЕ "Я"

     Все увиденное изнутри меня самого есть "я".
     Эта фраза послужит лишь  мостиком к верному пониманию нужной  нам сути.
Строго говоря, эта фраза не точна.
     Когда я чувствую боль, когда я люблю и ненавижу,- я не вижу своей боли,
не вижу себя любящим и ненавидящим. Чтобы я увидел мою боль, нужно, чтобы  я
прервал состояние боления и превратился бы в "я" смотрящее. Это "я", которое
видит другого  в состоянии боления, и есть теперь подлинное  "я", настоящее,
действующее.  "Я"  болящее, если говорить точно,  было, а теперь  оно только
образ, вещь, объект, находящийся передо мной.
     Так мы подходим к последней ступеньке анализа:  "я" -  это не человек в
противоположность вещи; "я" - не "этот" человек в противоположность человеку
"ты" или человеку "он"; "я", наконец,- не тот "я самый", me ipsum,  которого
я  стараюсь  узнать,  когда  следую  дельфийскому  правилу   "Познай  самого
себя".[5] Я вижу восходящим над горизонтом  и поднимающимся, подобно золотой
амфоре, над рассветными облаками не солнце, но лишь образ солнца. Точно  так
же "я", которое мне кажется тесно слитым со мной, всецело принадлежащим мне,
есть только образ моего "я".
     Здесь  не место  объявлять войну  первородному греху современной эпохи,
который,   как   всякий   первородный   грех,   был   необходимым   условием
немалочисленных  достоинств и  побед. Я имею  в виду субъективизм,  духовную
болезнь   эпохи,   начавшейся   с  Возрождения.   Болезнь   эта   состоит  в
предположении, что самое близкое мне  - мое "я",  то есть  самое близкое для
моего познания - это моя реальность и "я" как реальность. Фихте, который был
прежде всего и более  всего человеком преувеличений, преувеличений на уровне
гениальности, довел  до  высшего градуса эту субъективистскую  лихорадку.[6]
Под  его влиянием прошла целая  эпоха, в утренние часы  которой, когда-то, в
германских  аудиториях  с  такой  же  легкостью  вытаскивали  мир  "я",  как
вытаскивают  платок из  кармана. Но после того,  как Фихте начал нисхождение
субъективизма,  и  возможно,  даже  в  эти  самые минуты  замаячили  смутные
очертания  берега, то  есть  нового  способа  мышления,  свободного от  этой
заботы.
     Это "я", которое мои сограждане именуют имяреком и которое есть я  сам,
скрывает на деле столько же секретов от меня, как и от других. И наоборот, о
других людях и о вещах у  меня не менее прямые сведения, чем обо  мне самом.
Как  луна показывает мне лишь свое бледное  звездное плечо, так и мое  "я" -
только прохожий, который проходит перед моими  глазами, позволяя рассмотреть
лишь спину, окутанную тканью плаща.
     "Далеко  от слова до дела", говорится в  народе. И Ницше сказал: "Легко
думать, но трудно быть". Это расстояние от  слова до дела, от мысли о чем-то
до бытия чем-то как раз и есть то самое, что разделяет вещь и "я".