[Подобно тому, как мировая душа, обнимая весь мир, присутствует во всех его существах, сама не делясь и не выступая из самой себя, и высочайшее Первосущее есть вездесущее лишь в том смысле, что оно проникает и держит своими силами все прочее, пребывая неизменно в самом себе, в единстве своего существа; то везде, в котором оно всегда есть, есть оно само. И, как его единство не исключает, а производит и обуславливает множественность сущего, так и мировая душа производит множество существ, всегда проникает их своей жизнью, причем ни сама она не делится, ни душа не теряют своей индивидуальности. Такого же воззрения держались и древние мудрецы.]
1. Душа присутствует во всех существах мира потому ли, что он имеет пространственны объем, а ее собственная природа разделяется по телам, или же она, в самой себе пребывая, тем самым присутствует во всем. Последнее значило бы, что каждое тело вовсе не есть предшествующее условие присущей ему души, но находит ее уже в наличности, так что где бы ни пришлось появиться, оно, прежде чем стать такой или иной частью во вселенной, должно где бы-то ни было с душой соединиться, а это опять значило бы, что и целое тело вселенной должно было иметь для себя уже в наличности существующую душу.
2. Но если так, если душа наполняет, занимает все прежде приближения к ней тела, если она имеет, так сказать весь возможный объем, то как возможно, чтобы она не имела величины! Каков образ ее присутствия ее во вселенной, когда вселенной-то еще и нет? Как она, будучи неделимой и непротяженной, может присутствовать во всем, не имея никакой величины? Если сказать, что она, не будучи телесной, однако же расширяется, распространяется совместно, и сообразно с величиной тела вселенной, то и это усвоение душе величины как ее акциденции тоже нельзя принять за решение проблемы, ибо тогда возникал бы вопрос, почему и как душа становится великой акцидентально? Само собой понятно, что душа не таким образом распространена по всему телу, как какое-нибудь качество, например, сладость или цвет: это ведь, суть только часто-страдательные модификации тела, и не удивительно, что мы видим, как они распространяются по всему телу, модифицированному таким образом, хорошо зная, что они суть нечто только телу присущее, но сами по себе вне тела не суть что-либо реальное, конечно, они всегда имеют такую же величину /как и тело, которому она присуща/. Кроме того, белизна одной части тела в своих модификациях совершенно равнодушна к модификациям белизны другой, а между психическими функциями и модификациями всегда существует симпатия; потом, - хотя белизна одной части по своему виду и степени может быть и бывает тождественна с белизной другой, но они всегда различны по числу /по своему положению, по месту/, тогда как в душе напротив, та часть ее, которая присутствует в ноге, тождественна с той частью, которая находится в руке, как это нам показывают наши ощущения: наконец, в качествах даже то, что тождественно оказывается разделенным, между тем как в душе тождественное неделимо и если говорится иногда о его разделенности, то это лишь в том смысле, что везде.
3. Если мы начнем исследование от начала и попытаемся уяснить, каким образом душа, будучи бестелесной и непротяженной может принять протяженность прежде тела или вместе с телом? Если нам удается сделать понятным, как она могла принять протяженность прежде всех и всяких тел, тогда станет понятно и то, как она приняла ее в телах.
4. Мир истинно-сущего есть всеобъемлющий /он есть сразу во всей целости/, мир не видимых чувственный есть лишь его образ и подобие. Понятно, что тот истинный всеобъемлющий мир, не находится ни в чем другом, потому что ему не предшествует в бытие ничто другое: напротив, тот мир, который по бытию следует после него, конечно, должен уже в нем находится и на нем утверждаться, а без него он не может ни существовать, ни быть в движении или в покое. но никто пусть не думает, что наш мир находится в том сверхчувственном, как в пространстве, определяется ли пространство как граница объемного тела по отношению к объемлющему, или как расстояние /между телами/, которое всему предшествует и имеет природой своей пустоту, - все равно, - нет, он только зиждется и покоится как на своей основе, на том истинно сущем мире, который везде сущ и все в себе содержит: понятие об этом мире должно быть продуктом чистого мышления /а не представления, или воображения/ и не должно содержать в себе никакого намека на пространственные отношения; речь о месте, пространстве уместна лишь в применении к чувственному миру, тот же мир, будучи по бытию первым и обладал истинным существованием, никакого места для себя не требует и в чем другом не находится. Будучи всеобъемлющим, он не может иметь никакого ущерба в своем составе, он всецело сам себя наполняет, он равен всегда самому себе и существует везде, где есть все сущее, потому что сам-то и есть это все. Напротив, зиждущийся на нем наш чувственный мир, будучи совсем иным /по природе/, лишь участвует в его бытие, во всей своей судьбе зависит от него, получает от него все силы, но не так, что делит его в себе /пространственно/, а так, что всегда стоит в непосредственной к нему близости, имеет его в себе, между тем как он, будучи всеобъемлющим никоим образом не может быть вне самого себя /в чем-либо другом/, ибо не мыслимо, чтобы сущее могло пребывать в несущем; напротив, несущее должно пребывать в сущем, находя его везде во всей целости, он повторяем, не может отделиться от самого себя, и если мы все-таки говорим, что он везде, то это лишь то значит, что он всецело лежит в сфере истинно-сущего, т.е. в самом себе. И ничего нет удивительного в том, что всеобъемлющее находится вместе в сущем и в самом себе, ибо что будучи всеобъемлющем, есть везде то /представляет собой единство, и/ находится в едином. Мы же, вовлекая это истинно сущее в мир чувственного бытия, обыкновенно, обыкновенно и вездесущее его тут полагаем, а затем, видя как громаден чувственны мир, недоумеваем и спрашиваем себя, как же это могла та сверхувственная природа раскинуться в столь велико громаде, а того и не подозреваем, что считаемое нами великим мало, в мнимое малое велико, потому что оно в каждой своей части находится все целиком, как что и мир наш, прикасаясь с ним всеми своими частями, всегда находит его целым, следовательно, большим, чем он сам. Так как чувственны мир не мог растянуться в еще больший объем, чем какой имеет, ибо в таком разе он очутился бы вне сферы всесущего, если бы это только было возможно, то ему ничего более не остается, как двигаться около сущего; не имея возможности ни охватить его, ни проникнуть во внутрь его, он, довольствуется тем, что занимает место и устраивается в соседстве с ним, так что это всесущее в одном смысле ему присуще, а в другом нет, ибо оно /не в чем-либо другом,а/ в самом себе находится даже тогда, когда непосредственно подле него что-либо другое находится. Таким-то образом тело вселенной находясь в непосредственно к нему близости движется вокруг его, не имея ни надобности, ни возможности, ибо то, вокруг чего оно движется, есть всесущее, так что в своем движении мировое тело каждой частью своей касается всегда его во все свое целости. Если бы все сущее было протяженным, и занимало какое-либо место, тогда мировому телу пришлось бы приблизиться к нему и касаться последовательно разных его частей своими разными частями, тогда понятно, одно свое частью оно находилось бы ближе к нему, друго дальше от него. А так как всесущее и не ближе к одному месту и не дальше от другого, то оно потому самому во все целости своей всегда присуще тому, по отношению к чему оно и не близко и не далеко, - присущее всем существам способным пользоваться его присущим. [пропущены стр.75 от 3 п. и 76] /реальные, протяженные/, ибо тут естественно возникает вопрос, как же эти величины наполняют собой все и составляют из себя вселенную? Эта множественность нисколько не подвигает решение нашего вопроса, ибо и мы допускаем, что истинно сущее множественно лишь по различию /сущностей/, но не по месту /особому для каждой/, что не смотря на свою множественность, оно есть единое целое, что сущее везде касается сущего, что оно везде присутствует во все целости. Точно так же и ум есть множество только многоразличное, но не разделенное по месту, и он всегда и везде в целости. То же самое следует сказать о душах, так как даже та часть в них, которая распространяется по телу, не делима по своей природе. Этой своей природой душа присуща телам, которые представляют собой протяженные величины, и кажется сама имеющей части лишь потому, что обнаруживает свою силу во всех их и во всех их частях. Но она не делима в таком же смысле, как они, ибо она присутствует целиком везде /во всех частях тела/, а это значит, что природа ее по самому существу есть неделимая. Но единство души не исключает множество душ, как и сущее не исключает бытия сущностей и множественность сущностей не нарушает единства сущего. Нет никакого основания думать, ни что душа ожидает многие тела посредством множества душ, ни что множество душ обуславливается и порождается протяженной величиной /мирового тела/, потому что прежде чем появились тела, были уже и многие души и единая душа /мировая душа и души индивидуальные/. Единство мировой души так же не мешает множеству частных душ, которые она объемлет в себе, как и ее единство не нарушается их множеством. Они, конечно, друг от друга отличны, но не разделены никаким промежутком, расстоянием, они соприсущи друг другу, и не отчуждены друг от друга, ничто их друг от друга не разделяет точно также, как в душе ничто не отделяет одного знания от другого, одной науки от другой. Итак, душа /мировая/ обнимает своим единством все души - и в этом отношении она бесконечна.
5. Бесконечна она потому, что величина ее вовсе не есть то, что составляет величину телесной массы: всякая такая масса тела, потому что если стать отнимать из нее части, то ее можно довести до величины самой ничтожной, между тем, как от души нельзя ничего отнять, и от всякой такой попытки отнять что-либо из ее величины она не терпит никакого ущерба. А если она не подвержена никакому ущербу, то чего бояться, что она может быть далека, и отделена от чего-либо? Как это могло бы случиться, когда она не подвержена не только истощению, но и вообще изменению и иметь природу вечную? Если бы она была вовлечена в поток изменений, тогда конечно, она простиралась бы лишь дотуда, докуда доходит этот поток, а так как она не вовлечена в этот поток, да и совсем некуда ей течь, то она обнимает всю вселенную, - вернее сама составляет вселенную, и конечно, величиной своей превосходит величину какой бы то ни было телесной массы. Как ни мало, кажется, дает она от себя вселенной, но все же дает не меньше того, сколько может принять и вместить вселенная. Природу души не должно ни считать меньше /в сравнении со вселенной/, ни полагать ее величину в массе, дабы не оказалось невероятным и невозможным, что тут меньшего хватит на большее: предикат "меньше" настолько ей не приличествует, насколько она, как не имеющая никакого объема, строго говоря, даже не соизмерима с тем, что имеет объем, массивность, и делать это похоже было бы на то, как если бы кто стал утверждать, что медицина /имеющая место в уме медика/ меньше тела медика. Поэтому нельзя также говорить, что она по объему больше /чем вселенная/, ибо всякая душа если больше своего тела, то это вовсе не по объему; превосходство души над телом явствует между прочим из того, что когда тело возрастает, становится большим, то та самая душа, которая прежде проникала его меньшую массу, теперь точно также всецело проникает всю его большую массу, возрастает, увеличивается точно также, как и масса тела.
6. Можно спросить, душа /одушествляющая, мир как целое/ входит ли также в каждое тело? Нет, - скорее всего каждое тело к ней приближается и воспринимает от нее, усвояет себе столько силы, сколько может. Притом же каждое тело разве не участвует в ней, не имеет ее в себе уже потому, что обладает своей особо душой? Ведь, душа мировая универсальная и душа индивидуальная /не отделены друг от друга, а/ только отличны и то лишь своими аттрибутами. Но почему это мы хотя знаем, что у нас одна и та же душа и в руке и в ноге, однако думаем, что мировая душа есть иная в одной части вселенной и иная в другой? Вопрос разрешается очень просто. Ведь и у нас соответственно с различными ощущениями и внутренние состояния бывают различны. Они-то и составляют предмет нашего суждения и то, что судит о них /не есть что-либо в каждом из них иное, а/ есть одно и то же, которое последовательно присутствует то в одних, то в других из них, хотя вовсе не оно само, а природа тела, так или иначе возбужденного, есть их источник, как это например каждому из нас случается судить то о приятном ощущении в пальце, то о боли в голове и т.п. При чем одна часть /тела/ ничего не знает о том, каково наше суждение о друго, - почему не знает? Очень просто - потому то это есть суждение, а не ощущение. При том же то, что судит, вовсе не рассуждает и не говорит: "я так думаю, сужу", а просто только признает, утверждает. Таким-то образом и у нас вовсе не зрение передает слуху свое суждение, хотя каждое /вне этих двух чувств/ есть судья /в своей специально сфере/, но образует это суждение рассудок, который присутствует /одновременно в обоих этих чувствах и представляет способность совсем иную /чем ощущение/, ибо он и сознает показания это другой /низшей/ способности и уразумевает их. Впрочем, об этом была уже речь у нас в другом месте.
7. Но возвратимся к главному вопросу: как это возможно, то одно и то же начало присуще всем вещам? А этот вопрос равносилен такому: как это чувственные вещи, представляющие множественность и занимающие различные места в пространстве могут участвовать в одном и том же начале? Ибо после всего сказанного не должно быть речи о разделении этого единого начала на многое, напротив, вся задача состоит в том, чтобы свести множество частей к тому единому началу, которое не нисходит до их множественности. Так как эти части разделены и разбросаны в пространстве, то мы склонны думать, что и то единое начало точно также раздроблено, между тем это все равно, как если бы мы при виде того, как известная сила овладевает чем-нибудь состоящим из частей и держит его, сочли саму эту силу разделенной на столько же частей. Ведь рука наша может держать целое тело, палку в несколько локтей или что другое, причем сила, которой она держит - конечно, простирается на весь объем предмета, но вовсе оттого не делится на столько же частей, сколько их в нем есть; правда, что эта сила ограничивается объемом руки, но рука имеет свой собственны объем независимо от объема тела, которое она держит. Дайте этому телу другую длину, вообще величину, но такую, что рука будет в состоянии держать, тогда сила, е присущая, опять распространится на все тело, но тоже самое от этого не разделяясь на столько же частей, из скольких состоит тело. А теперь предположите, что телесная масса руки совсем исчезла, но та сила, которая держала тяжесть, осталась целой и неизменной, - разве эта сила, оказавшаяся прежде неразделенной по всем частям тела /которое держала рука/ не должна представляться нераздельной и в каждой своей части? Вообразите себе светящую точку центром лежащего около нее прозрачного круга и представьте, что блеск этого светящего центра освещает все окружающее его тело, которое ни откуда более не заимствует своего света, - разве вы откажетесь признать, что этот центральный внутренний свет, сам не претерпевая никакого изменения, проникает всю окружающею его массу? Собственно говоря, и тут свет истекает из этого малого тела, лежащего в центре, вовсе не потому, что оно тело, и тело центральное, а лишь потому, что оно есть тело светящее, - другими словами, благодаря присуще ему особой силе, которая сама по себе бестелесна. А теперь уничтожьте совсем в своей мысли массу этого малого центрального тела, но сохраните неприкосновенной его светоносную силу: скажете ли вы теперь, что свет вот там-то; или там? Не будет ли теперь свет одинаково и внутри, в центре и во всех точках окружности? Вы не в состоянии теперь заметить, где прежде был и где после появился свет, и не укажете ни откуда он появился, ни где остановился; относительно этого вы будете в недоумении и изумлении, видя, как свет сияет одновременно и равномерно и внутри - в центре, и во вне - по всей окружности. Конечно, вы можете сказать, откуда истекает распространяющийся через воздух солнечный свет, - можете, потому что видите солнечное тело и замечаете повсюду тот же свет, что и в самом солнце. Этот свет распространяется повсюду тоже не разделяясь, ибо все предметы, воспринимающие его и освещаемые им, вовсе не раздробляют его, а отражают его от себя туда же, откуда он приходит, и при том, тем самым путем, каким приходит. Но будь это видимое солнце силой бестелесной, вы не могли бы видеть, как от него распространяется свет, не могли бы сказать, где его начало, откуда он исходит, - ибо это был бы повсюду один и тот же свет, без всякой особой точки, от которой начинается, без всякого особого начала, из которого истекает.
8. Так как тут свет истекает из тела, то конечно легко сказать, откуда он происходит, зная, где находится это тело. Но когда дано бытие невещественное - такое, которое не нуждается в теле, будучи само прежде и выше тела, которое утверждается на самом себе, и совсем не нуждается ни в каком для себя субстрате, то для него при такой его природе, нет и не может быть никакого такого начального пункта, откуда оно появляется, ни места, где бы оно всегда находилось, ни тела, от которого бы оно стояло в зависимости. А если так, то разве можно сказать, что одна его часть здесь, другая там? Ведь это значило бы, что есть где-то начальный пункт, откуда оно появляется, и что оно стоит в зависимости от чего-то другого. Поэтому с допущением, то все во вселенной участвует в этом бытии, должно быть соединяемо также и признание, что все участвует в нем, как в одном целом, при чем само оно не только не разделяется, но и не изменяется. Ибо только сущности, соединенной с телом /душе/, свойственна пассивность и только как акциденция; такая сущность представляется как страдательная и разделенная /по всем органам тела/, насколько мыслится - как функция или форма тела. Но то бытие, которое не соединено ни с каким телом, к соединению с которым напротив, всякое тело стремится, ни коим образом не участвует в тех страдательных состояниях, которые для тела столь же существенны, как и делимость, служащая их причиной. Короче, - как все телесное, по самой природе своей есть делимое, так бестелесное по самому своему существу есть неделимое. Да и как это можно было бы разделить то, что не имеет ни какого протяжения? Потому, если бытие протяженное участвует в бытие непротяженном, то этим своим участвованием вовсе его не разделяет, а если бы разделяла, то это значило бы, что и то непротяженное бытие есть протяженное. И так, когда вы говорите, что то единое сущее есть во многом, то не представляйте себе дела так, что само единое превращается во многое, но возводите множество к единству и то единое созерцайте как нераздельное целое во всем этом множестве, помня, что то единое истинно сущее не есть принадлежность ни какого-либо индивидуума, ни всей совокупности вещей, что оно принадлежит всецело лишь одному себе, есть само по себе и для себя всецело довлеет самому себе, что оно не имеет ни такой величины, как вся вселенная, ни тем более такой, как одна из частей вселенной, словом - абсолютно никакой величины. Да и как это оно могло бы иметь определенную величину, когда иметь ее свойственно лишь одному телесному? Поскольку же природа его совсем иная, чем природа телесного, то и нельзя ему усвоять никакой величины, то оно не находится ни здесь, ни там, словом нигде; а то иначе ему часто приходилось бы быть то здесь, то там. И наоборот, если пространственное разделение свойственно лишь такому бытию, одна часть которого здесь, другая там, то как возможно такое разделение для того единого сущего, которое не находится ни здесь, ни там? Итак, это единое сущее всегда пребывает в себе как нераздельное, не смотря на то, что многие существа стремятся к единению с ним. Они стремятся обладать им во все целости /а не разделять его между собой/ и если достигают участия в нем, то участвуют в нем, как в едином целом, насколько бывают к тому способны. Но участвуя в нем, они и не участвуют в том смысле, что оно не становится никогда собственностью ни одного из них. Только таким образом единое истинно-сущее и в себе самом пребывает всецело и во всех тех вещах, в которых открывается его сила; напротив если бы оно не было всегда нераздельным целым, тогда оно не было бы бытием в себе и для себя, тогда и вещи не участвовали бы в его истинном бытии, которого все и всегда жаждут, а участвовали бы в чем-то другом, чего они совсем не желают.
9. Теперь же, если бы то единое существо /мировая душа/ делилось на множество таких существ, из которых каждое вмещало бы в себе всю целость его существа, тогда получалось бы множество /таких же, как оно само/ первых существ, ибо каждое из них порознь было бы в таком разе первым. Как и чем тогда все эти первые существа отличались бы друг от друга, чтобы не слиться в одном и том же существе? Ведь не телами они различались бы и разделялись друг от друга, да и формирующими принципами тел но могут быть существа первые, так как они во всем должны быть подобны первому - высочайшему началу, от которого непосредственно происходят. С друго стороны, если допустить, что единое бытие разделилось на многие части и что эти части суть его силы, тогда уже каждая из этих частей не будет уже содержать его в себе во всей целости, а кроме того в таком разе сам собой возникает вопрос, как же это могли эти многие силы от него отделиться, его покинуть, и куда это они могли от него уйти? Потом, вполне уместен и такой вопрос: те силы, которые присущи чувственному миру, находятся ли в то же время и в том едином истинносущем, или нет? Если ответим: нет, то получится нелепое допущение, будто то единое-сущее потерпело уменьшение, стало немощным лишившись тех сил, которыми прежде обладало; кроме того, не менее нелепо и другое тесно связанное с этим допущением, - что силы могут отделяться от тех сущностей, которым они принадлежат. Напротив, если силы находятся и в едином всеобъемлющем начале и еще где нибудь, тогда силы эти находятся здесь /в этом мире/ или во всей своей целости, или только отчасти: если тут находятся только их части, тогда они суть части тех самых сил, которые там /во всей целости/; а если они тут во все полноте и целости, тогда опять они здесь не иные, а те же самые, что и там; а это значит, что они и здесь не разделены друг от друга и что единое всеобъемлющее начало есть везде одно и то же без всякого разделения. Можно пожалуй, еще и так представлять себе дело, что хотя силы многие все похожи друг на друга тем, что каждая содержит в себе целую силу, целое, что везде с одной субстанцией соединена одна сила. Но в таком разе все прочее пришлось бы принимать лишь за силы /без субстанций/, а между тем одинаково не мыслима - как субстанция без силы, так и сила без субстанции, ибо там /в сверхчувственном мире/ сила есть непременно вместе субстанция и сущность, или даже нечто высшее, чем сущность. Не таковы, конечно, силы здесь /в чувственном мире/: тут они гораздо меньше, слабее, так как они истекают от единого всеобъемлющего начала подобно тому, как от сильного яркого света истекает свет слабейший, менее яркий, но и этим силам присущи те субстанции, ибо сила не может существовать отдельно от субстанции - поэтому, насколько все эти силы по некой необходимости всегда друг с другом сообразуются, необходимо признать, что одна и та же всеобъемлющая сила везде /в них/ присутствует, а если не везде одинакова, то все же где не присутствует, всегда присутствует вся в целости, без разделения, наподобие того как одна душа в своем теле. А если так, то почему ей не присутствовать во всей вселенной? Ведь если бы она в частных силах делилась до бесконечности, тогда вследствие такого разделения она потеряла бы свою целость и дошла бы наконец до полного истощения. Потом /без такой единой целостной силы/ не было бы соответствия и согласия между частными силами столь различными в разных частях мира. Наконец и то можно поставить на вид, что образ /тень/ точно также не может существовать отдельно от того, что дает от себя образ /или отбрасывает свою тень/, как и свет отдельно от своего источника, и что если никакая вообще вещь, обязанная своим существованием чему-либо другому и представляющая собой лишь образ другого, не может существовать без своего оригинала, то и эти силы /чувственного мира/ не могут существовать отдельно от того единого всеобъемлющего начала, из которого проистекают. А если так, то это начало, источающее эти силы, должно присутствовать всегда и везде, где оно есть, при том присутствовать везде и во всем во всей своей целости, без всякого разделения.
10. Нам могут возразить, что существование образа не связано необходимо с существованием первообраза что есть такие образы, которые существуют и в отсутствии своих оригиналов, что например, и по удалении огня теплота, им произведенная, продолжает пребывать в согретых ею вещах и т.п. Вот наш ответ касательно отношения образа к оригиналу. Вы пожалуй, для примера возьмете образ, вышедший из под кисти живописца; но это будет пример не подходящий, ибо тут не оригинал производит свой образ, а живописец. Мало того, такой образ не есть в строгом смысле образ оригинала /им самим произведенный/ и это даже в том случае всегда кто-либо пишет свой собственный портрет, ибо и тут не тело живописца /само по себе/ рисует и не форма, воспроизводимая в рисунке /сама себя в нем изображает/; даже такой портрет гораздо правильнее считать продуктом соединения и расположения цветов, в котором сам живописец отсутствует, ибо тут вовсе не имеет места такое произведение образа /своим оригиналом/, какое бывает в зеркале, в воде, в тени, где образ в строгом смысле слова истекает от предсуществующего оригинала и в отсутствии его существовать не моет, а между тем таким именно образом, по нашему мнению, происходят низшие силы от высших. Что же касается указания на теплоту, способную существовать в отсутствии огня, то можно прежде всего поставить на вид, что теплота вовсе не есть образ огня, особенно если присутствие в ней огня отрицается, хотя и в таком разе все равно теплота не оказывается способной существовать без огня, потому что когда огонь удаляется от нагретого им тела, оно охлаждается, если не вдруг, то постепенно. Поэтому те, которые полагают, что все вообще силы чувственного мира способны таким же образом /как теплота нагретого огнем тела/ истощаться, должны бы утверждать /и то, что из него необходимо вытекает/, - что только один Первоединый бессмертен, а души и духи смертны. Мнение это ложно уже потому, что в нем происходящее от неизменной Первосущности признается текучим и тленным. Где, если бы солнце стояло неподвижно, то оно изливало бы один и тот же равномерный свет всегда в одни и те же места, а кто сказал бы, что свет солнечный не есть всегда один и тот же /вследствие того, что оно движется/ тот должен был бы вместе с тем утверждать, что само тело солнца подвержено течению и изменению. Впрочем, мы уже в другом месте старались доказать, что все происходящее от Первоединого нетленно и вечно, что души и духи бессмертны.
11. Но если сверхчувственное бытие во всей целости своей присутствует везде, то почему не все существа участвуют в нем, не имеют его в себе во все целости? Почему они представляют собой различные степени /совершенства/, - одни занимают первое место, другие - второе и т.д.? Это, конечно, потому, что те из них, которые более других способны воспринять его, более других и ему соприсущи, а оно присутствует везде как истинно сущее, не претерпевает никакого ущерба от того, что другие существа соприсущи ему в той мере, в какой к этому способны, ибо они присутствуют в нем не как в каком-нибудь месте, а на подобие того, как прозрачность присутствует в свете; отношение к свету непрозрачного, конечно, совсем иное. Поэтому, если есть в сверхчувственном мире существа первого, второго и третьего порядка, то эти порядки не местами отделены один от другого, а лишь отличны друг от друга достоинством, своими силами и своими специфическими особенностями, ибо тут ничто не мешает быть вместе - в единстве таким различным сущностям, как души и духи, или как разные науки высшего и низшего порядка. Нечто подобное наблюдается и в мире чувственном, как например, в одном и том же яблоке глаз видит его цвет, обоняние ощущает его запах, и каждое из наших чувств воспринимает все иное и иное качество яблока, между тем как все эти качества существуют вместе, а не отдельно одно от другого.
Но, если так, то само сверхчувственное бытие не есть ли многое и многоразличное? Конечно, оно есть многоразличное, хотя в то же время есть простое; оно есть единое и многое вместе, ибо как разум его - единый и множественный вместе, так и сущее /им мыслимое/ есть прежде всего единое, потому что если в нем есть и иное и иное, то это иное есть его собственное иное и инаковость есть его собственная инаковость, между тем как в несущем не может иметь места никакая инаковость; от сущего не отделимо единство, но где есть сущее, там есть и его единство, так что единое сущее зависит всегда лишь от самого себя, утверждается на самом себе. Нет ведь ничего невозможного даже в том, что одна сущность, будучи в известном отношении особой отдельной от другой, в то же время целиком находится в этой другой. Но конечно, возможны и есть различные виды присутствия одного в другом: иначе пребывают чувственные вещи в сверхчувственном мире там, где в нем они пребывают, иначе сверхчувственные сущности присутствуют друг в друге; иным образом тело находится в душе, и иным в душе же находится знание, иначе опять одно знание содержится в другом знании, в сравнении с тем, как оба они содержатся в одном и том же разуме, наконец совсем иным образом одно тело присутствует в другом теле.
12. Когда в воздухе среди тишины раздается звук, представляющий собой такое или иное слово, то чье-либо ухо, вблизи находящееся, слышит этот звук и это слово, - а если тут же будет другое ухо, то и к нему приблизится звук и слово, или оно приблизиться к слову. Или вообразите, что многие глаза рассматривают один и тот же предмет; все ведь они видят этот предмет /т.е. имеют в себе образ его/, не смотря на то, что он занимает одно определенное место. Таким-то образом один и тот же предмет служит источником различных впечатлений в зависимости от того, что различные органы на него направлены - оттого, что один из них есть глаз, друго - ухо. Подобно этому и все, что только способно быть одушевленным, получает каждое иную душу от одного и того же начала /мировой души/. Раздающийся в воздухе звук находится в нем везде не как единство раздробленное, а как единство целостное везде - во всяком месте. Равным образом, когда воздух принимает образ какого-либо предмета, то имеет его во всей неразделенной целости, ибо где бы ни поместился глаз, отовсюду видит один и тот же образ, впрочем не все держатся этого мнения. Примеры эти мы приводим для того, чтобы сделать понятным, что многие вещи могут участвовать в одном и том же начале. Яснее всего показывает эту возможность пример звука, насколько в нем в самом деле такая или иная форма вся в целости присутствует в воздухе тоже, как в одном целом, ибо не могли бы люди слышать все одно и то же, если бы вылившееся в звуках слово не находилось везде в целости, и если бы каждое ухо не воспринимало его тоже в полной целости. Но если так, если каждое слово целиком расходится в сем воздухе, как одном целом, без соединения такой-то части слова с такой-то частью воздуха, без разделения на части и слова и воздуха, то почему может казаться невероятным, что единая душа распространена повсюду, не разделяясь от этого на части, что она во всей своей целости присутствует везде, что она присуща всей вселенной, не делясь для этого или от этого на те части, из коих состоит вселенная? Когда душа соединена с телом, то в образе соединения своего с телом она представляет близкую аналогию выговоренным и раздающимся в воздухе словом, а до соединения с телом, она похожа на выговаривающего или только готовящегося выговорить слово. Впрочем, даже соединенная с телом, она сохраняет в некотором отношении сходство с тем, кто выговаривает слово и кто, выговаривая его, не владеет им и в то же время отдает его /другому/. Конечно, природа слова совсем иная, чем природа тех сущностей, для более ясного представления которых мы прибегаем к слову, как к его примеру, но все же между той и другой природой есть близкая аналогия.
Конечно, природа души совсем иная чем природа тел; поэтому следует представлять себе положение дела не так, что душа /мировая/ частью в самой себе пребывает, а частью находится в телах, а так, что она всецело пребывает в самой себе и в то же время отражает свой образ во множестве тел /подобно тому, как предмет отражается в зеркале или в воде/: все новое и новое тело, вследствие непосредственной близости повсюду души, получает от нее жизнь, которая доселе в нем не была дана, и обладает этой жизнью точно так же, как обладало ею прежде другое тело /в котором она была/, ибо вовсе не такой создана природа души /мировой/, чтобы такая-то часть ее помещалась в определенном месте и ждала тут тела, в которое ей нужно войти, но эта часть ее, о которой обыкновенно говорится, что она вошла в тело, как прежде этого существовала до вселенной, то есть, в самой себе, так продолжает существовать и теперь после того, как она видимо появилась вот здесь - в этом теле. Да и как это она могла бы низойти сюда? А если так, если душа не нисходит в какое-либо место, если она только реальное свое присутствие обнаруживает там, или здесь, не дожидаясь тут тела, которому нужно в ней участвовать, то ясно, что она пребывает в самой себе в то самое время, как становится присуще тому или другому телу. А если душа, проявляя свое присутствие в теле, пребывает при этом в самой себе, то это значит, что /тут не душа входит в тело, а/ тело входит в душу, - тело, находящееся доселе вне сферы истинно-сущего, теперь выступает сюда - в мир жизни. Так как этот мир жизни и до этого всегда существовал в самом себе без протяжения, а следовательно, и без разделения, то новое тело входит сюда, как в область непротяженного и участвует не в какой-либо только части жизни этого мира, а во всей его жизни; следующее новое тело точно также получит участие во всей целости это жизни и т.д. Поэтому, если следует признать правильным положение, что этот мир жизни весь в целости присущ всей этой совокупности тел, то столь же правильно и положение, что он весь в целости присущ и каждому из этих тел порознь, что он везде и во всем есть тождественный, по числу единый, нераздельный и целостный.
13. Откуда же, спрашивается, происходит протяженность во всем нашем чувственном мире, не исключая и существ, наделенных жизнью, если правда, что мир жизни чужд протяжения? Верить этой правде мешает нам ощущение, которое действительно показывает нам жизнь всегда то здесь, то там, между тем как разум говорит нам, что если мы видим таким образом /в сфере пространства/ жизнь, то это вовсе не потому, что сам мир жизни находится здесь или там, а только потому, что все протяженное участвует в нем - непротяженном. Ведь когда что-либо участвует в другом, то оно участвует не в том же, что оно само, а иначе оно, строго говоря, ни в чем бы не участвовало и оставалось бы тем же, чем оно есть. Это значит, что если тело участвует в другом, то это другое должно иметь не телесную природу, которой тело и без того обладает, а совсем иную. Тело не может участвовать в телесном, точно также как величина не может участвовать в величине: ведь, если даже согласиться, что величина способна увеличиваться, то и от этого она не делается способной участвовать в величине, ибо двух-локтевый предмет не может быть трехлоктевым, а только он может иметь сперва одну величину, потом другую, а то иначе число два могло бы превратиться в число три. Итак, если то, в чем участвует протяженное и разделенное должно быть иным, должно иметь совсем иную природу, то ясно что само оно есть непротяженное и неделимое и чуждое всякого вида /пространственной/ величины. А это опять значит, что оно, присутствуя везде и во всем, присутствует как одно нераздельное целое. Оно есть неделимо вовсе не по причине своей крайней малости, ибо в таком разе оно все-таки было бы делимым, а кроме того не хватало бы на всю вселенную и не могло бы распространиться на всю массу тела по мере ее увеличения. Оно и не в том смысле есть неделимое, в каком признается неделимой /математически/ точка, потому что масса тела /каково бы оно не было/, никогда не есть точка, а бесконечное множество точек, и тогда выходило бы, что бытие, представляемое как точка, состоя из бесконечного множества точек, не есть, непрерывное, сложное и не может быть адекватным все вселенной. Итак, если вся без остатка телесная масса должна обладать и обладает тем бытием, которое вездесущее, то она обладает им, как единым целым, во всех частях, их которых она состоит.
14. Но если так, если одна и та же душа оживляет каждое живое существо, то каким образом каждое из них имеет свою собственную душу? Потом, как это и отчего одна душа бывает добрая, другая злая? - Конечно, душа /мировая/ сообщает жизнь каждому живому существу и содержит в себе все души и всех духов; она есть бытие единое и вместе бесконечное, она есть сразу и имеет все /живое/; в ней каждое живое существо, будучи от нее отличным, не имеет однако отдельного от нее существования, ибо иначе как она могла бы быть бесконечной? Она содержит в себе все вместе - все жизни, все души, всех духов, но так, что они не отделяются друг от друга границами и очертаниями и вследствие этого представляют одно целое единство. Она обладает жизнью не единичной /в себе замыкающейся/, а бесконечной и вместе единой - единой в том смысле, что она объемлет собой все жизни, которые однако, не смешиваются в ней в одно неразличное единство, хотя истекши из нее, остаются там же, откуда истекли; впрочем правильнее сказать, что они даже не истекали из нее, а всегда в ней пребывают, ибо она не подвержена процессу бывания, рождения, разделения; кажется она разделенной лишь в том, что ее воспринимает, между тем как в ней все от вечности остается одним и тем же; /не она к рождающемуся, а/ все рождающееся к ней приближается, с ней соединяется и ей подчиняется. Но, мы-то, что такое мы сами? Составляем ли мы саму душу /мировую/, или представляем собой лишь то, что приближается к ней и происходит во времени /т.е.тела/? Конечно, нет: прежде, чем последовало это происхождение /телесного/, мы существовали там: одни из нас как человеки, другие как боги, т.е., как чистые души и разумные духи в лоне чистого всеобъемлющего бытия, мы составляли из себя части самого сверхчувственного мира - но части не выделенные, не объемлемые, слитые в одно с единым целым. Впрочем даже теперь мы не совсем отделены от этого сверхчувственного мира, только теперь в нас к прежнему /чисто-духовному/ человеку присоединился другой, желающий быть иным, чем тот /чувственный, плотский/; так как мы /как духи/ не вне вселенной /а везде непосредственно близки к ней/, то этот иной человек, легко найдя нас, присоединяется к тому сверхчувственному человеку, которым некогда был каждый из нас, подобно тому, как не смотря на то, что звук один и слово одно, кто бы и с какой бы стороны не направил на него ухо свое, воспринимает его и слышит и имеет в слухе своем актуально то, что на него действует. Таким-то образом каждый из нас, ставши двойственным человеком, уже не бывает тем одним, которым прежде был, но за то часто бывает тем другим, который к тому первому присоединился - и это всякий раз, когда это первый в нас бывает недеятелен и как бы отсутствует.
15. Как это и почему тело, приближаясь к душе, воспринимает ее? Так как тело предрасположено участвовать в душе, то оно и воспринимает от нее то, к чему предрасположено, предрасположено же оно иметь свою особую индивидуальную душу, и вот почему оно не имеет в себе души универсальной, - вот почему эта душа хотя во всей своей целости присуща телу, но не становится вся в целости его исключительной собственностью, - вот почему растения и животные, стоящие ниже человека, имеют от универсальной души лишь столько, сколько воспринять могли, подобно тому как когда выговаривается слово, один воспринимает только его звук, а другой кроме того разумеет его смысл, значение. Когда рождается то или другое живое существо, то оно с того же момента имеет в себе душу от истинно сущего, с которым входит в тесную связь, так как оно теперь не есть уже одно лишь тело пустое, неодушевленное. Оно и прежде этого благодаря своему предрасположению /к жизни/ оно лишь воспользовалось непосредственной близостью души и стало вдруг не просто только телом, но одушевленным телом, благодаря этой близости души, оно получило ее след, ее образ, не такую или иную часть души, но как бы истекший из нее огонь или свет, который породил в нем желания, удовольс