[Всеобщая вера людей в единого везде сущего Бога. Доказательства истины этой веры. Отношение всеобъемлющего абсолютно сущего к множественности бытия в сверхчувственном и в чувственном мире. Отношение материи к идее. Мировая душа как единый источник жизни для всего одушевленного. Отношение чувственного мира, существующего в форме пространства и времени, к сверхчувственному миру, непротяженному и вечному.]

1. Что единое по числу и тождественное по существу начало присутствует везде и во всей своей целости, - это есть убеждение, общее всем людям, ибо все безотчетно, в силу некоего природного инстинкта говорят, что Бог, присущий каждому из нас есть один и тот же /во всех и во всем/. И, когда люди говорят так, напрасно стали бы вы требовать от них объяснения, как это Бог присутствует в нас, и спрашивать, на чем основывается это их убеждение: они в состоянии ответить лишь одно, - что так оно есть /а иначе быть не может/: покоясь на этом убеждении, возникающем одновременно с первым пробуждением мысли, они будут твердить все одно, что должно существовать нечто единое и тождественное и ни за что не отрекуться от этого единства. Это убеждение представляет собой начало крепчайшее, достовернейшее всех начал, - начало, которое изначала звучит в душах наших, которое, конечно, наблюдением вещей более проясняется и подтверждается, но возникает в нас и присуще нам прежде всего прочего, даже прежде положения, гласящего, что все стремятся к благу, ибо само это положение истинно лишь под тем условием, если все существа наблюдаются в единстве, стремятся к единству, образуют единство. Это единое, нисходя насколько возможно в иное, кажется многим и на самом деле является в известном отношении как множество, но его первоначальная природа и его стремление к благу, будучи /на самом деле/ стремлением к самому себе, приводит /это его множество/ к реальному единству, к которому стремится всякая природа, насколько всякая хочет утвердить саму себя, ибо благо всякой такой единой и единичной природы не в ином чем состоит, как в том, чтобы быть самой собой и для себя, утверждаться на себе - словом, чтобы быть единой, единичной. Поэтому вполне справедливо говорится, что благо такой природы заключается в ней самой, есть ее собственное благо, которого нечего ей искать вне себя. Да и как это, спрашивается, благо могло бы находиться где-то вне сущего, то есть падать в область несущего? Так как благо не есть же что-либо несущее, то ясно, что оно может находиться лишь в области сущего. А если так, если благо само есть сущее и находится всегда в сущем, то это значит, что пребывая в самом себе, оно в то же время присуще и каждому из нас /ибо существуем же мы/. Итак, мы сами не далеки от сущего, так как все мы в нем находимся и оно не далеко от нас. Выходит, что все существа /как существующие/ представляют собой в этом отношении одно /целость существующего/.

2. Так как разум человеческий, занимающийся решением этого вопроса /о природе истинно-сущего/, сам не представляет чистого единства, а кроме того в своем исследовании обращается к природе тел и отсюда заимствует для него основополагающие принципы, то не удивительно, что он и природу бытия сверхчувственного разделяет, считая ее похожей на природу телесную и приходит к отрицанию ее единства, иначе и быть не может, когда исследование выходит из принципов, не соответствующих /природе предмета/. Поэтому, нам в основу нашего исследования о едином абсолютно-сущем, следует положить начала самые достоверные, т.е. ноуменальные свойственные ноуменам и способные выразить природу истинно-сущего. В самом деле, все чувственное, находящееся в непрерывном движении, претерпевающее всяческие изменения, и везде во всяком месте разделенное, не может быть названо бытием в строгом смысле слова, а лишь быванием; напротив бытие сверхчувственное, как вечное, есть бытие не разделенное, - оно остается всегда себе равным и тождественным, не происходит и не гибнет, не занимает никакого пространства, не заключается ни в каком определенном месте, не входит никуда и не выходит ниоткуда, но пребывает всегда в самом себе. Когда идет речь о природе тел, то конечно, можно и должно выходить из понятия об это природе и ее свойствах и путем силлогистического умозаключения получить более или менее вероятные положения: но когда речь идет о бытие ноуменальном, тогда в основу исследования должно полагать природу той сущности, которая составляет предмет его, из нее самой извлекает все начала его, совсем уже не обращается к иной природе, как бы по забывчивости, но исключительно только из этой одной /сверхчувственной/ сущности извлекает понятие о ней, ибо /по учению Логики/ и везде вообще сущность предмета должна служить исходным пунктом всякого о нем исследования, и хорошее определение вещи дает указание и на многие ее свойства. Поэтому, когда речь идет о бытие ноуменальном, где сущность составляет все, то тут уже все внимание следует сосредоточить на сущности, ее одно постоянно держаться, к ней одной все относить.

3. Итак, если ноуменальное бытие есть такое истинно-сущее, которое не подвержено никакому изменению, никогда не удаляется от себя, исключает из себя всякое бывание и не занимает никакого места, то из такой его природы следует также, что оно всегда находится в самом себе, что оно не имеет частей, находящихся на известном друг от друга расстоянии - одна здесь, другая там и т.д., что оно никогда не выходит из самого себя вовне, так как в противном случае оно находилось бы во многих различных субстратах, или по крайне мере в каком-либо одном, и тогда уже не было бы недоступно страданию, ибо находиться в чем-либо другом значит быть подверженным страданию, а так как оно не подвержено никакому страданию, то оно не находится ни в каком другом субстрате. А если так, - если оно не удаляется от себя, не делить себя, но пребывает в себе, как единое целое, и может находиться сразу во многом, не терпя от этого никакого изменения, то это значит, что оно, открываясь во многих существах, остается во всех их одним и тем же, то есть, что оно пребывает вместе и в самом себе и вне себя, так как оно не представляет из себя одного определенного существа, но все существа участвуют в нем по мере своей к нему близости, зависящей от того, насколько они способны приближаться к нему. Таким образом, остается одно из двух, или отвергнуть сейчас установленные нами начала и положения и вместе с тем отрицать бытие ноуменального мира, или же, если нельзя отречься от признания его бытия, принять, как несомненную истину, высказанное нами в самом начале положение, что истинно-сущее есть единое по числу, тождественное и нераздельное целое. Оно не удалено ни от одного из существ, но для этого /чтобы быть им близким и присущим/ оно вовсе не изливается так, чтобы некоторые части его существа отделялись /и входили в них/; нет, оно во всей целости пребывает в самом себе, и когда оно производит что-либо низшее, менее совершенное, то при этом не покидает себя и не распространяет себя здесь или там в этих других вещах: допустить противное значило бы согласиться, что оно находится на одной стороне, а созданные им вещи на другой, и что оно, существуя отдельно от вещей занимает место. Уместно тут еще и такое соображение: что касается вещей происшедших /от единого сущего/, то каждая из них представляет или целое бытие или только часть его; если она есть только часть его в таком разе она не обладает природой целого; а если она есть целое, тогда мы должны или согласиться, что она может быть разделена на столько же частей, как и то все, в состав которого она водит, или скорей уже признать, что единое тождественное бытие может находиться одновременно везде во всей своей целости.

Аргументация эта опирается на самой вещи ноуменальной и ее сущности и не содержит в себе ничего чуждого этой сущности, ничего заимствованного из области /телесной природы/.

4. Следует твердо помнить, что Бог не здесь только присутствует, а там отсутствует, но везде есть. Все, имеющие понятие о божестве, обыкновенно веруют и говорят, что не только этот Бог /единый, высочайший/ есть вездесущий, но и все вообще боги таковы, - так веруют, потому что и разум требует этой веры. Но если Бог везде присущ, то это именно потому, что во всем нет никакого разделения, а иначе он и не мог бы присутствовать везде, ибо если бы он состоял из частей, то одна часть его находилась бы здесь, другая там, - кроме того, в таком разе Он не был бы единым, ибо был бы похож на пространство, разделенное на множество частей, он уничтожился бы от такого разделения, и части его не составляли бы из себя одного целого, словом, он был бы телом. Поскольку же это невозможно, то необходимо признать за истину то, чему некоторые не хотят верить, но что удостоверяется верой всех людей, истекающей из самой природы человека, именно, что Бог присутствует одновременно везде во всей целости и в тождестве своего существа. И если мы такую его природу назовем бесконечной на том основании, что для нее нет и не может быть никаких границ, то не то ли это будет значить, что она есть вседовлеющая - такая, в которой нет ничего ей недостающего? А если ничего нет такого, что ей бы недоставало, то это потому и это значит, что она присутствует во всем существующем, ибо если бы она в чем-либо не присутствовала, то это значило бы, что в иных местах ее нет и что ей недостает чего-то /того, что в них находится/. Существа, которые /по своей природе/ ниже Первоединого, существуют совместно с ним, и хотя следуют после него, но около него и в нем находятся, как его порождения, так что если что-либо в них участвует, то участвует также и в нем. Так как в сверхчувственном мире есть существа первого, второго и третьего порядка, так как они группируются около одного центра одного и того же круга, так как они находятся здесь все вместе, не разделяемые друг от друга никакими пространственными промежутками, то это значит, что существа первого или второго порядка находятся там же, где и существа третьего порядка и наоборот.

5. Для большей ясности представления /это формы существования/ очень часто прибегают к образу круга, в котором из одного центра исходит множество радиусов; подобно этому говорят и там /в сверхчувственном мире от первоединого/ происходит множество существ. Но к положению, что происходящее там многое существует разом и вместе, необходимо присовокупить следующую оговорку: даже в круге сливающие в одно /в центре/ радиусы могут быть принимаемые за особые отдельные /даже в центре/, так как круг все-таки есть поверхность; но где нет пространства и протяжения свойственного даже поверхности, где имеют место одни лишь непротяженные силы и сущности, там эти силы и сущности легко могут быть представлены, как такие особые центры, которые все вместе составляют один и тот же единственный центр, на подобие того, как и все радиусы, представленные в самом начале до распространения их в пространстве, должны бы составлять из себя одну точку со своим центром. Когда же затем радиусы распространятся в пространстве, то они будут зависеть от тех точек, из которых вышли, причем каждая точка будет иметь свой особый центр, не отделимый однако же от первого /общего всех/ центра; эти центры, несмотря на соединение всех их в одном первом центре будут как и особыми индивидуальностями, ибо образуют из себя число - число как раз равное числу радиусов, для которых они послужили началом; сколько радиусов выходит из центра и опять в нем сходится, столько же для них есть и центров, и однако же все они составляют один и тот же центр. Сравнивая ноумен с центрами, которые совпадают в одном центре и сливаются здесь в одно, и в то же время кажутся особыми и многими в радиусах, в которых они лишь раскрываются, но вовсе ими сами не порождаются, мы думаем дать этим сравнением еще более ясное представление о тех сущностях, состоя из которых, ноуменальная природа /при единстве/, есть множественная и вездесущая.

6. В самом деле ноумены, представляя из себя множество образуют также и единство, и наоборот составляя единство, по причине своей бесконечности /не объятой пространственными границами/ природы, образуют множество; тут многое в едином и единое во многом и все вместе; каждая сущность устремлена своей энергией на все целое и вместе с ним, и даже когда направляет ее на какую-либо часть, действует на нее совместно с целым, ибо хотя первое ее действие на эту часть имеет вид частного действия, но в него входит и действие целого, как например, когда человек в себе /идея, сущность/, входя в какого-либо человека, и становится этим именно особым человеком, то от этого он вовсе не перестает быть человеком в себе; человек телесный, происходящий от человека идеального, который есть один единственный, производит множество человеческих индивидуумов, которые однако же все одинаково суть люди именно потому, что одно тождественное нечто /идея/ налагает на все множество одну и ту же печать. А это значит, что человек в себе, что каждый ноумен, что вся целостность их не во множестве /индивидуальных вещей/ находится, а напротив /это видимое/ множество в том сверхчувственном мире содержится, или вернее, как бы располагается вокруг его, ибо иначе например, белизна присутствует во всем теле и совсем иначе одна тождественная душа присутствует во всех членах организма; вот именно так /как душа в органах тела/ истинно-сущее везде и во всем присутствуют.

7. И мы своим существованием и своим существом утверждаемся всецело на этом сущем, к нему всегда обращены, ибо в нем лежит наше начало. Ведь мы мыслим ноумены, не прибегая к образам и отражениям, и это значит, что мы сами принадлежим к числу их, и когда мы бываем причастны истинного знания, то это не потому, что мы их воспринимаем, или овладеваем, а потому, что к ним возносимся и в среде их находимся. Так как кроме нас есть эти подобные нам ноуменальные сущности, то /вследствие нашего сходства с ними/ мы все принадлежим к числу ноуменов, и, как ноумены, существуем совместно со всем прочим, и вместе с ними составляем одно целое. Когда мы направляем взор вовне, а не туда, где мы коренимся /духовной природой/, то конечно не можем усмотреть нашего единства /со всем сверхчувственным целым/, и нас можно в этом разе уподобить множеству лиц, которые на внешний взгляд кажутся многими, несмотря на то, что в существе все они растут и держатся на одной и той же голове. Но если бы каждое из этих лиц, собственной ли силой или движемое могло обратиться на самое себя, то оно увидело бы в себе и Бога и все; конечно, сразу оно не увидит себя как единое, но глядя все больше и больше и не находя нигде точки опоры для очерчения собственных границ и для определения, доколе собственно простирается его собственное бытие, оно в конце концов оставит попытку отличить и отделить себя от всеобщего бытия, и таким образом, не двигаясь вперед, не переменяя места, очутится там же, где это всеобщее бытие, - само окажется этим бытием.

8. Нам кажется, что всякий, вдумывающийся в вопрос об участии материи в идеях, согласится с нашим воззрением, и не станет его оспаривать, как такое, которое допускает нечто невозможное. На наш взгляд, следует считать за вероятное и необходимое, что природа вещей вовсе не так устроена, чтоб особо... Такое представление на наш взгляд лишено всякого смысла, ибо какой тут могут иметь смысл такие представления, как особо, отдельно, вдали? А о том, уже и говорить нечего, что при таком представлении дела участие в идеях /всего телесного/ представляло бы нечто самое неудобопостижимое и неудобовыразимое. Между тем познано и выяснено оно может быть лучше всего посредством примеров и сравнений. И мы иногда употребляем тут выражение излучение, осияние, но мы усвояем ему здесь совсем не то значение, в каком употребляем его в применении к чувственным вещам, когда говорят, об излучении, исходящем из одного предмета в другие. так как материальные вещи суть образы, первообразы которых суть идеи, то и мы говорим, что они освещаются идеями, чтобы дать этим понять, что освещаемое есть нечто совсем иное и особое от того, что его освещает. Но чтобы быть вполне точными, мы должны к этому присовокупить, что идея вовсе не отделена местом от материи и вовсе не так отражается в материи, как телесный предмет в воде, что напротив материя отовсюду окружает идею, примыкает к ней, не касаясь ее /как внешней вещи/ и при такой близости, без посредства чего-либо третьего, вся воспринимает от идеи столько, сколько воспринять способна, между тем как идея при этом вовсе не распространяется по всей материи и не носится над ней, но не перестает пребывать в самой себе. Например, так как идея огня сама не находится в материи, и мы вследствие этого принимаем материю за общий субстрат всех стихий, то идея огня, не нисходя в материю, дает всей ей форму огня, делает огненной, после чего огонь /чувственный/, как имеющий в материи свой субстрат, является уже, как разнообразная большая или меньшая масса. То же самое применимо и ко всем так называемым стихиям. Итак, если этот единый идеальный огонь усматривается потом повсюду, где он отражает свой образ, то он производит это отражение себя в материи, не находясь в ином, чем она, месте на подобие того, как телесный предмет в чем-либо отражается, а иначе он весь был бы дан где-либо для нашего чувственного восприятия /на подобие предмета отражающегося в чем-либо/. Если же он весь является в каждом из многих своих образов, то это благодаря тому обстоятельству, что огонь /чувственный/ сам уже производит для себя места, между тем как идея его пребывает в самой себе /а не в каком-либо месте/, ибо становясь множественным, он необходимо разбегается /в пространстве/ и удаляется, хотя, став множественным, не перестает участвовать в одном и том же принципе /отражать в себе одну и ту же идею или форму огня/. Так как идея неделима, то она ни малейшей части самой себя не отдает материи, но не смотря на свое нераздельное единство, она не бессильна отпечатлевать форму свою в том, что само по себе чуждо ее единства / и представляет чистую разделенность, т.е. материя/ и становится присущей сразу всей вселенной не так, что одной своей частью формирует одну ее часть, другой - другую, но сама будучи целой, формирует сразу все и каждое порознь. Смешно было бы предполагать, что есть много идей огня, что каждый огонь образуется по особой идее; это значило бы, что идей /одного и того же содержания/ есть бесконечное множество. Да и как можно разделить друг от друга явления, производимые огнем, когда огонь /по своему субстрату/ есть нечто единое и непрерывное? Ведь если подложить под эту часть материи другой огонь и увеличить его, то разе можно сказать, что тут какая то совсем другая и иная идея /или ила/ огня действуют, а не та самая /одна единственная/, которая везде производит одно и то же действие?

9. Если согласиться, что все стихии, по образовании их, составляют одно целое, имеющее форму шара, тогда нельзя уже допустить, что этот шар произведен многими деятелями, из коих один произвел одну часть его, другой другую, но необходимо признать его произведением одного и того же создателя, притом такого, который в действии создания шара присутствовал нераздельно весь, а не производил одну часть его одной своей частью, другую другой, ибо в последнем случае. Но понятно, что такое единое неделимое начало не изливается же само во всю массу производимого им шара, а напротив, шар весь на нем его силой держится, другими словами, одна и та же жизнь проникает и охватывает весь шар, который таким образом весь содержится в той одной и той же жизни /а не она в нем/. Таким то образом все, что содержится в этом шаре /во вселенной/, объемлется и проникает одной и той же жизнью, и все души составляют одну душу, которая вследствие этого есть единая и вместе бесконечная. Вот почему некоторые философы выражались, что душа есть число, а другие прибавляли, что душа увеличивается вместе с числом, желая дать понять, что нет ничего такого, в чем бы отсутствовала душа, что она везде и в всем, не переставая в самой себе быть тем, что она есть. Это значит, что если бы мир мог стать еще большим, чем каков он есть, то и тогда у души достало бы сил на все и вся, потому что и тогда он весь содержался бы во всей душе /т.е. универсальной/. таким образом выражение: "душа увеличивается вместе с числом" следует понимать не в буквальном, а в том смысле, что душа, не смотря на свое единство, не отсутствует ни в чем, присутствует везде, ибо единство ее вовсе не есть такое, которое подлежит намерению и какое свойственно той или иной природе /телесной/, которая тщетно претендует быть единой и касается единой лишь насколько участвует в истинном единстве. В строгом смысле лова единое есть только то бытие, которое не составляется из многих особых частей, а иначе постепенное отнятие каждой из его частей повело бы к уничтожению его единства и целости, потом то, которое не отделено никакой границей от всего прочего /многого/, а иначе ему пришлось бы или не досягать до всего: если бы это все оказалось большим, чем оно, или растягиваться в желании стать в уровень со всем, и касаться частей этого всего своими частями, вместо того, что присутствовать во всем везде во всей своей целости; а кроме того, так как при такой своей раздробленности, оно не составляло бы одного непрерывного сосредоточенного в себе целого, то ему самому неизвестно было бы, где оно находится. итак, если это бытие есть единое в истинном смысле слова, если единство составляет саму сущность его, то оно должно известным образом содержать во власти и силе своей и противоположную природу, т.е. множество; мало того, необходимо, чтобы оно, это множество, имело не вне себя, а у себя и от себя, другими словами, - чтоб оно, будучи единым, вместе с тем было многим и бесконечным. Будучи же таковым, оно везде является во всей своей целости как единый разум, который сам себя обнимает и обнимая или содержа себя в самом себе, нигде не удаляется от себя, но везде пребывает в самом себе: он не отделяется местом и от всех других вещей, ибо он существовал прежде всех тех вещей, которые существуют в форме пространства; он не имел в них никакой нужды, напротив, они нуждались в нем как в своей основе, но не смотря на то, что все они на нем были утверждены, он все-таки продолжает незыблемо пребывать в самом себе, и если бы как-нибудь он двинулся /из себя/, тогда все прочие вещи тотчас погибли бы и исчезли, лишившись в нем той основы, на которой все утверждаются. Но, не может быть никакого разумного основания для того, чтобы он, обладавший совершенным бытием благодаря тому обстоятельству, что пребывает в самом себе, вдруг отчуждался от себя, удалялся из себя и вверил вое существование той неверной изменчивой протяженной природе, которая для своего сохранения сама в нем нуждается.

10. Итак, это истинно-сущее в самом себе пребывает всей своей премудростью и ни во что другое само не входит, но за то все прочие вещи устремлены к нему, и это страстное стремление указывает им, где оно находится. Стремление это похоже на ту настойчивую любовь, которая готова проводить дни и ночи у дверей того, кого она любит, которая хочет находится всегда подле красоты, движимая желанием владеть ею и считая за счастье участвовать в ней. Подобно этому и любящий красоту сверхчувственную не овладевает ею самой, а только находясь вблизи ее, наслаждается участием в ней, между тем как она в самой себе пребывает; и вот почему многие любят одну и ту же красоту, любят ее притом во всей ее цельности, и если владеют ею, - по мере своих сил, то владеют или по крайней мере желают владеть ею во всей ее целости. Разве мыслимо, что это истинно-сущее не довлеет для всего /что в нем участвует/, пребывая в самом себе? Оно довлеет для всего именно потому, что пребывая в самом себе /как единое целое/, в то же время красотой своей присущее всему во всей своей целости.

Подобно красоте и мудрость присуща всему /что участвует в ней/ во всей целости, а не так, что одна часть ее здесь, другая там, ибо смешно было бы думать, что она нуждается в месте, так как, ведь, она совсем не то есть, что белизна /в теле/ и вообще не есть что-либо телесное. Поэтому правда, что все мы участвуем в мудрости, то несомненно также и то, что сама мудрость пребывает в себе как единое целое, и когда мы участвуем в ней, то имеем не разные части ее, а всю целиком, притом так, что та целостная мудрость, которую ты имеешь, есть не иная, а та самая, которую целиком я имею. Некоторое подобие этого отношения /многих к единой мудрости/ представляют народные собрания и всякие совещания, на которых все присутствующие всегда одно лишь имеют в виду - прийти к одному мудрому решению: тут каждый в отдельности как будто не способен мудроствовать, а собравшись вместе и соединившись в рассуждении об одном и том же, все поражают, или точнее находят одну для всех мудрость /т.е. одно всем являющееся как самое мудрое решение/. Да и что в самом деле могло бы разделять друг от друга умы, так чтобы они не объединялись в одном и том же /всеобъемлющем/ уме? Но, хотя все мы, как умы, совмещаемся /в этом одном уме/, нам кажется, что нет /что мы отдельны и от него и друг от друга/ на подобие того, как тому, кто касается одного и того же предмета различными пальцами, кажется, что касается каждый раз все иной и иной вещи, или как тому, кто ударяя по одной и той же струне лиры /различными пальцами/, кажется.

А теперь следует сказать, каким образом мы душами нашими участвуем в благе. Ведь и тут - благо, которого ты достиг, не иное, чем то, которого я достиг, а то же самое. Но когда я говорю: "то же самое", то и разумею, что от одного и того же блага истекает на нас обоих различные действия таким образом, что само благо находится где-то там высоко, между тем как дары его ниспадают сюда /на землю/, - а то хочу сказать, что дающий благо тут присущ тем, которые поучают, чтобы они поистине воспринимали его, что он источает свои дары лишь тем существам, которые стоят во внутренней с ним связи, но не тем, которые были бы совсем чужды ему /имели бы совсем иную природу/, потому что духовные дары сообщаются не путем пространственной передачи. Ведь наблюдение говорит, что даже тела, не смотря на разделяющее их друг от друга расстояние, способны воспринимать одни и те же воздействия и совпадать между собой в одинаковом у всех их результате этих воздействий; мало того, ведь все действия и страдания тел во вселенной истекают из ее собственного лона, - так что ничто в нее не вторгается извне. А если так, если даже телесное - бытие, которое по самой природе своей подвержено непрерывному течению и всегда как бы убегает от самого себя, ничего извне не воспринимает, то каким образом могла бы воспринимать что-либо извне сущность непротяженная? Из этого следует, что если мы созерцаем благо и касаемся его, то это благодаря тому обстоятельству, что содержимся и находимся все в одном и том же начале - находимся там той стороной нашего существа, которая имеет /такую же, как и оно/ ноуменальную природу.

Ко всему этому можно присовокупить еще и то соображение, что сверхчувственный мир должен обладать единством в гораздо высшей степени, чем мир чувственный, а иначе мы имели бы два чувственных мира, ибо, чем, спрашивается, отличался бы круг мира сверхчувственного от круга чувственного, если бы не превосходил последнего своим единством? Следовательно, он и в самом деле отличается от последнего /более совершенным единством/. Ибо еще более смешно было бы допустить, что между тем как один из этих миров имеет свойственную ему и соразмерную с его природой массу, другой, не нуждающийся ни в чем подобном /в протяженной массе/, тоже растягивается и от себя самого удаляется. да и что может служить помехой тому, чтобы в сверхчувственном мире все сущности были в единстве? Ведь там, одна сущность не отталкивает от себя другую вследствие невозможности быть им обеим в одном и том же месте, подобно тому как не мешает друг другу наше понимание той или иной мысли, теоремы, моему пониманию или как не мешают друг ругу разные знания находиться в одной и той же душе. Но такое единство /возможное для представлений, понятий, вообще деятельностей/, обыкновенно возражают, но может иметь места для субстанций. Конечно не могло бы, если было истинным предположение, что даже субстанция в истинном смысле слова суть телесные массы.

11. Но как, спрашивается, сверхчувственное бытие, будучи непротяженным, может простираться на все тело вселенной, которая так громадна? И как оно при этом может оставаться тождественным и не разробленным? Мы не раз выдвигали уже это возражение, желая положить конец всем сомнениям и недоумениям по этому предмету; мы неоднократно старались доказать, что так оно есть и должно быть, а не иначе, но не будут, конечно, излишни и новые соображения по этому вопросу. Не последним, а напротив самым главным основанием наших доказательств служило понятие о природе сверхчувственного бытия, как такой, которая не представляет ничего похожего на камень или громадную глыбу, которая своим объемом занимает в пространстве определенное место и никоим образом не может выступить из границ своих, потому что мерой ее массивности и ее силы служит ее собственная природа - природа камня, вообще глыбы. Сверхчувственное бытие, напротив, будучи бытием первичной природы, не имеют ограниченного и неизмеримого протяжения, так как само оно служит мерой для всей чувственной природы и представляет собой силу всеобъемлющую, превосходящую всякую определенную величину. Равным образом, оно и во времени не находится, а существует вне времени, потому что и время представляет нечто разделенное, слагающееся непрерывно из отдельных интервалов,между тем как оно вечно, а вечность остается всегда тождественной - она господствует над временем и превосходит его своей вечной силой, - тогда как время имеет лишь течение бесконечное. Время может быть сравнено с линией, которая, хотя простирается в бесконечность, но постоянно стоит в зависимости от своей исходной точки, вокруг которой она движется, так что, как бы далеко ни шла линия, повсюду можно усмотреть эту неподвижную точку, около которой она вращается. Если же таким образом время /своим течением в бесконечность/ представляет лишь некоторую аналогию с тем истинно/сущим, которое, пребывая в своем тождестве, бесконечно не только своей вечностью, но также и своим могуществом, то понятно, что это истинно-сущее /не только могло, но и/ должно было в силу своего бесконечного могущества произвести иную природу, которая, из него истекая и на нем утверждаясь, к нему и направляется и даже хочет поравняться бегом во времени с его силой, которая пребывает неизменно в самой себе. Но ясно, что эта его сила все-таки выше той иной природы, ибо она делает то, что эта иная природа стремится растянуться в параллель и в уровень с ней.

Но как, почему эта низшая природа участвует в сверхчувственном бытии, в какой степени может участвовать в нем? Участвует она в нем потому, что она во всей целости своей присутствует везде, хотя конечно не входит в каждую отдельную вещь целиком, по причине ее бессилия, неспособности воспринять его целым; оно одинаково присутствует везде, но не так например, как треугольник материальный, а так, как треугольник идеальный, которым определяются /в построении/ все треугольники материальные. Почему вещественный, чувственный треугольник не может находиться везде, подобно идеальному? Потому что материя не участвует вся в целости в этом идеальном треугольнике, потому что она кроме этой принимает и многие другие формы, потому что вообще не вся она воспринимает каждый из ноуменов, как и первичная /т.е.сверхчувственная/ природа со свое стороны не сразу непосредственно входит во все безразлично, но сперва в самые первые и высшие роды сущего, и уже через них во все существа, и таким образом всегда присуща всей вселенной.

12. Но как и почему, она присуща всей вселенной? она присуща всей вселенной как единая нераздельная жизнь: ведь, в живом существе жизнь простирается не до известных только границ, за которыми ее уже нет, но находится в нем везде. А кто захотел бы спросить, как же она может находиться везде, тот должен припомнить себе, что сила жизни не есть определенная какая-либо и ограниченная величина, а напротив такова, что как бы далеко ни простиралось в мысленном анализе ее деление, она всегда сохраняет свой основной характер бесконечности. Кроме того, она не содержит в себе никакого вещества, а это значит, что она не может быть, подобно массе, раздробляема на части и путем постепенного деления приведена в ничто. И если вы уразумели и можете представить себе эту жизнь бесконечную и вечную, эту природу неустанную и неистощимую и настолько полную, что она, как бы кипя жизнью, переливается через край, то, куда бы ни направили ваш взор, на чем бы ни сосредоточили свое внимание, разве можете сказать, что ее там или здесь нет? Напротив, как не найдете вы ничего превышающего ее своей величиной, так и не остановитесь ни на чем таким бесконечно малом, которому она ничего уже не могла бы дать вследствие истощения /во всем прочем/.

Кому удастся погрузиться своей мыслью в единое всеобъемлющее сущее и очутиться в его лоне, тот не ищи сверх этого ничего больше, а иначе ты удалишься от него и, обратив внимание на что-либо постороннее, утратил сознание его присутствия в тебе. Ничего более /кроме его/ не желая и не ища, ты почувствуешь в себе присутствие не какой-либо части его, а всего его; в этом состоянии ты даже себя самого не будешь сознавать и представлять как такого-то /как индивидуальное я/, потому что погрузишься в то всеобъемлющее сущее и сам как бы станешь таковым. Каждый из нас и первоначально был таковым, но к первоначальной природе присоединилось и нечто другое, что сделало нас худшими, потому что это другое имеет свое начало, не в том всеобъемлющем сущем, которое не допускает никакого увеличения, а в том, что ему противоположно. Каждый из нас, становясь индивидуумом вследствие присоединения /к первоначальной природе/ несущего тем самым выделяется из области бытия универсального, и наоборот по мере того, как отрешается от несущего, он как бы увеличивает, расширяет свое бытие. Но только когда мы всецело отрешимся от всего прочего, в нас вселяется то истинно-сущее, а в противном случае не является нам. Впрочем, когда оно бывает присуще нам, то это не то значит, что оно прошло, приблизилось к нам /а то, что мы себя к нему приблизили/, равным образом, когда оно не присуще нам, то это потому, что мы от него удаляемся /а не оно от нас/; строго говоря, мы даже не удаляемся от него, так как оно всегда и везде близко к нам, - а только отвращаемся от него, направляя себя на что-либо иное, или даже противное ему. Подобным образом, боги нередко, в присутствии многих являются только одному из всех присутствующих, потому что этот один способен зреть их, - боги, которые /по словам Гомера/ принимая различные образы, посещают разные страны. Но все страны - вся земля и все небо во власти того высочайшего Бога находятся, через него и в нем существуют. От чего же происходит все сущее, все истинные /сверхчувственные/ сущности до души и жизни включительно, и все они, на нем одном утверждаясь бытием своим, составляют единство, которое бесконечно, потому что изъято из условий пространства.