Глава 4

Удивителен и достоин внимания тот факт, что посторонний наблюдатель ситуации Sit₁, - не участник общения, - зная характерные особенности Sit₁, но при этом не разделяя с участниками общения их ошибочного полагания насчет Интенциональности звуковых волн, в состоянии провести успешное и бездефектное рациональное исследование по вопросу "Что хочет сообщить слушающему говорящий?"

Представим себе, что посторонний наблюдатель В видит и слышит, как говорящий S, повернувшись лицом к слушающему H, с характерными для языкового общения мимикой, позой, жестами и интонациями, произнес звуки, которые по своей форме являются звуковой реализацией русского повествовательного предложения "Земля шарообразна". Предположим теперь для простоты, что В уже выяснил, что поведение говорящего S есть попытка языкового общения, обращенная к слушающему Н.

Вот правдоподобный вариант исследования, которое мог бы далее провести В, чтобы найти ответ на вопрос "Что хочет сообщить говорящий S слушающему Н?":

(1) - Я знаю, что и говорящий S и слушающий H полагают, что если звуки, произносимые человеком, имеют форму некоторого выражения русского языка, - скажем, выражения А, - то эти звуки наделены Интенциональностью, и содержание этой Интенциональности вытекает из семантических правил (конвенций) русского языка, касающихся входящих в А слов и синтаксических конструкций. [Условие 3(ii) Ситуации Sit₁]

(2) - Стало быть, и S и Н полагают, что произнесенные говорящим звуки обладают Интенциональностью с содержанием 'Земля шарообразна'. [Условия 3(ii) и 7(ii)]

(3) - S, как я уже выяснил, хочет сообщить Н нечто, - т.е. хочет сделать так, чтобы Н знал, что у S имеется полагание, Интенциональность которого имеет содержание X. Он, то есть, производя эти звуки, намеревался сделать так, чтобы Н мог узнать это содержание Х.

(i) с одной стороны, S, производя эти звуки, намеревался сделать так, чтобы Н мог узнать это содержание Х;

(ii) с другой же стороны, S намеренно (ср. шаг 3) произнес звуки, которые, как считают и S и Н, обладают Интенциональностью с содержанием 'Земля шарообразна'.

(5) - Сравнивая эти два факта, а также принимая во внимание, что S рационален в том же смысле, что и H, - т.е. в смысле PRA - я вправе с достаточно высокой степенью вероятности сделать вывод, что содержание 'Земля шарообразна' совпадает с содержанием X. [Условия 6, 5(ii), 7(ii)]

Заметьте, что нигде в своем исследовании B не опирался на ложное утверждение, что звуковые волны обладают Интенциональностью, или на ложное утверждение, что он, B, полагает, что звуковые волны обладают Интенциональностью; - для успеха его исследования ему достаточно было опираться на истинное утверждение, что и S и Н полагают, что звуковые волны обладают Интенциональностью. В остальном же его исследование в деталях повторяет соответствующее исследование слушающего H.

Почему то же самое бездефектное исследование,

Но почему слушающий в своем исследовании вопроса "Что хотел сказать мне говорящий?" не может быть столь же бездефектно рационален, как и посторонний наблюдатель? Почему бы попросту не сказать, что то же самое успешное и бездефектное исследование, которое только что было рассмотрено и приписано наблюдателю, - почему бы не сказать, что это же исследование мог бы провести и слушающий?

Если мы вложим буквально то же самое исследование, которое провел наблюдатель, в уста слушающего, то, стало быть, на первом шаге слушающий скажет себе вот что:

"(1) - Я знаю, что и говорящий S и слушающий H полагают, что если звуки, произносимые человеком, имеют форму некоторого выражения русского языка, - скажем, выражения А, - то эти звуки наделены Интенциональностью...",

"Я знаю, что я, слушающий Н, полагаю, что если звуки, произносимые человеком, имеют форму некоторого выражения русского языка, то эти звуки наделены Интенциональностью."

Из этого непосредственно следует, что Н полагает, что если звуки, произносимые человеком, имеют форму некоторого выражения русского языка, то эти звуки наделены Интенциональностью, - следует, стало быть, что Н имеет некое ложное полагание и опирается на это ложное полагание в своем исследовании, чту и составляет дефект этого исследования с точки зрения рациональности.

Итак, различие между рассматриваемым исследованием, вложенным в уста постороннего наблюдателя, и тем же самым исследованием, вложенным в уста слушающего, состоит в том, что в первом случае исследователь опирается на свое истинное полагание, заключающееся в том, что некто другой, именно: слушающий, имеет такое-то ложное полагание. Во втором же случае выходит, что исследователю не на что опереться, кроме как на свое собственное ложное полагание. Это-то различие и ответственно за то, что текстуально одно и то же исследование рационально в устах одного человека и нерационально в устах другого.

Перемещение ложного полагания

от слушающего к говорящему

Но не может ли все-таки слушающий избавиться от дефектности своего исследования - например, так:

Пусть он сам, слушающий Н, не заблуждается насчет Интенциональности звуков, но опирается на первом шаге не на свое полагание, что звуки могут быть Интенциональными, - (это полагание, понятно, было бы ложным и испортило бы его исследование), - так вот пусть он вместо этого опирается на истинное полагание, что (1) говорящий S полагает, что звуки могут быть Интенциональными; и (2) говорящий S полагает, что слушающий Н, так же как и он, полагает, что звуки могут быть Интенциональны.

Такой ход вполне возможен - и он сделает исследование слушающего бездефектно рациональным, но лишь потому, что по необходимости дефектным останется исследование говорящего, ибо если только приведенное двучленное полагание слушающего истинно, то, стало быть, описываемые в этом полагании полагания говорящего ложны, а говорящий существенно опирается на оба эти полагания в своем исследовании.

Итак, до сих пор мы видим, что для успеха языкового общения, основанного на рациональном поведении участников, парадоксальным образом необходимо, чтобы исследование хотя бы одного из двух участников содержало дефекты с точки зрения рациональности.

Перемещение ложности

на ступень "выше":

Случай успешного общения

двух анти-Интенционалистов

Мы можем вообразить себе даже такой случай, в котором и говорящий и слушающий истинно полагают, что звуки не могут быть Интенциональны, и все же они успешно общаются между собой - но их общение успешно только потому, что каждый из них ошибочно полагает, что другой ошибочно полагает, что если звуки, произносимые человеком, имеют форму некоторого выражения русского языка, то эти звуки наделены Интенциональностью. Таким образом, исследования обоих дефектны из-за этих заблуждений насчет позиции другого. И prima facie эти заблуждения необходимы для успеха общения, ибо если бы не заблуждение говорящего насчет позиции слушающего, то у говорящего не было бы резона (основания) произносить звуки, которые слушающему представляются без-Интенциональными.

Попытка апеллировать

к языковой конвенции:

Разбор Серлева случая

предварительного уславливания

Здесь читатель вполне может задать следующий вопрос: "К чему вообще вся эта возня со взаимными заблуждениями, если и говорящий и слушающий вполне могут основывать свои исследования не на ложном полагании, что звуки обладают Интенциональностью, а на истинном полагании, что в языковом сообществе людей, говорящих по-русски, имеется конвенция [соглашение], приписывающая звукам, которые произносит говорящий человек, Интенциональность с таким-то и таким-то содержанием, зависящим от формы произнесенных звуков?"

Этот вопрос, несомненно, ведет в правильном направлении, но ошибочно было бы считать, что движение в этом направлении беспроблемно.

Во-первых, ясно, что только что описанный ход - апелляция к языковой конвенции - призван устроить дело так, чтобы и волки были сыты и овцы целы, именно:

чтобы, с одной стороны, и языковое общение было успешно и полагания его участников, существенные для успеха общения, были бы истинными, а не ложными, - в частности, чтобы они не были столь наивны, чтобы ошибочно приписывать Интенциональность акустическим колебаниям;

но чтобы, с другой стороны, все же имелась бы некая инстанция ("конвенция"), которая совершала бы тот акт, который во имя рациональности запрещен самим участникам, именно: акт приписывания Интенциональности акустическим колебаниям, - ибо совершенно ясно, что без того, чтобы так или иначе апеллировать к Интенциональности звуков [т.е., в частном случае без того, чтобы так или иначе признавать, что звуки "Земля шарообразна" значат нечто, - значат, что Земля шарообразна], - без этого успешное языковое общение невозможно.

Нам при этом важно отметить, что с точки зрения концептуального анализа оборот "Конвенция приписывает звукам то-то и то-то" совершенно неудовлетворителен, ибо он метафоричен: конвенция в нем представляется неким одушевленным лицом, наделенным способностью совершать некие осмысленные действия, - приписывать что-то чему-то.

На этом основании мы вправе, я думаю, сказать, что до тех пор, пока мы не построим удовлетворительной экспликации этого метафорического оборота, упомянутая выше ссылка нашего воображаемого оппонента на языковую конвенцию есть не более чем мифологическое объяснение - апелляция к некоему мифическому существу, на которого во имя успеха рационального общения разрешено свалить грех против рациональности.

Попробуем разобраться в этом вопросе несколько подробнее.

Вообще говоря, полезно различать по меньшей мере две разновидности языковой [или шире: коммуникативной] конвенции:

1) тотальная языковая конвенция - т.е. та языковая конвенция, которая

(i) действительна для всех членов данного языкового сообщества,

(iii) зафиксирована (воплощена) в писаных и неписаных правилах данного языка;

2) языковая (коммуникативная) конвенция ad hoc - т.е. соглашение между двумя или несколькими участниками общения о некотором специальном правиле [-ах] общения, действующее только в одной определенной заранее оговоренной участниками ситуации.

Например, за то, что слово "луч" значит в русском языке "узкая полоса света, исходящая от ярко светящегося предмета", отвечает тотальная конвенция русского языка, а за то, что в приведенном в Гл.I Серлевом эпизоде поднятие руки означает, что противник отступает, отвечает конвенция ad hoc , явным образом заключенная между двумя участниками общения.

При всем сходстве между двумя разновидностями языковой конвенции ясно, что тотальная конвенция - более сложный феномен, чем конвенция ad hoc. Мы будем специально рассматривать тотальную конвенцию в §4.3.

А сейчас, для простоты рассмотрения, мы обсудим вопрос о рациональности исследований участников общения на примере одной конвенции ad hoc, именно: на примере только что упомянутой конвенции о поднятии руки, составляющей один из эпизодов Серлевой книги "Интенциональность".

Напомню ситуацию общения. Два участника военных действий, A и B, уславливаются, что если А, который отправляется на соседний холм следить за противником, поднимет руку, то это будет означать, что противник отступает.

И вот А забрался на холм и оставшийся внизу В видит, что А поднял руку.

С большой долей вероятности исследование, проводимое участником общения В с целью ответить на вопрос "Что хочет собщить мне А?", может принять следующий вид^[1]:

(1) - Поднявший руку А, так же как и я, знает, что мы условились, что поднятие им руки будет в этой ситуации означать, что противник отступает.

(2) - Он, стало быть, так же как и я, полагает, что это наблюдаемое мной поднятие им руки означает, что противник отступает.

(3) - Поднявший руку А , как я уже выяснил, хочет сообщить мне нечто, - т.е. хочет сделать так, чтобы я знал, что у него имеется полагание, Интенциональность которого имеет некое пока что неизвестное мне содержание X. Он, то есть, поднимая руку, намеревался сделать так, чтобы я мог узнать это содержание Х.

(i) с одной стороны, он, поднимая руку, намеревался сделать так, чтобы я мог узнать это содержание Х;

(ii) с другой же стороны, он намеренно (ср. шаг 2) сделал такое телесное движение, о котором я - как он знает - полагаю, что оно значит, что противник отступает.

(5) - Сравнивая эти два факта (i)и (ii), а также принимая во внимание, что говорящий рационален в том же смысле, что и я, - т.е. в смысле PRA - я вправе с достаточно высокой степенью вероятности сделать вывод, что искомое содержание Х его полагания есть 'противник отступает'.

Как видим, в этом исследовании В опирается, в частности, на следущие свои полагания:

[I] А и В условились, что в данной ситуации поднятие руки стоящим на холме А означает, что противник отступает. [шаг (1)]

[II] Поднятие руки стоящим на холме А означает, что противник отступает. [шаги (2) и (4) (ii)]

Но полагание [II] ложно, ибо если бы поднятие руки действительно означало, что противник отступает, то оно, стало быть, имело бы некие условия удовлетворения [в данном конкретном случае: условия истинности], именно: оно было бы истинно в том и только в том случае, если противник отступает. Но это значило бы, что физическая сущность (поднятие руки) обладает Интенциональностью, - чего, как мы выяснили выше, мы не можем допустить под страхом Парадокса истинного стакана. И в самом деле: чем истинность телесного движения - например, поднятия руки - лучше истинности стакана?

Но если полагание [II] ложно, то, значит, В в своем исследовании опирался на ложное полагание и его исследование дефектно с точки зрения рациональности.

Итак, как видно из этого нашего обсуждения, даже ссылка на языковую конвенцию - по меньшей мере, на ее ad hoc разновидность - не спасает участников общения от нерациональности их исследований.

Возможно, станет яснее, почему это так происходит, если мы вдумаемся в семантику слова "условиться", в терминах которого мы определили наше понятие языковой конвенции ad hoc.

Это слово имеет в русском языке по меньшей мере два употребления, которые заслуживают различения:

Употребление 1. Условиться совместно сделать что-то, например: условиться о встрече.

Такое условливание есть соглашение о совместных действиях, и его - чтобы иметь особый термин - можно назвать акциональной конвенцией.

Если я условился с вами о встрече и намерен придерживаться того, о чем мы условились, то я должен делать то, о чем условлено, - т.е. должен встретиться с вами.

Употребление 2. Условиться о значении, например: условиться, что поднятие руки значит, что противник отступает.

Такое условливание можно - опять-таки ради наличия особого термина - назвать знаковой конвенцией.

Если я условился с вами о том, что поднятие руки значит, что противник отступает, и намерен придерживаться того, о чем мы условились, то должен ли я (всерьез) полагать то, о чем условлено, - т.е. должен ли я (всерьез) полагать, что поднятие руки значит, что противник отступает?

На самом деле это - решающий вопрос. Если знаковая конвенция аналогична в этом отношении акциональной конвенции, - то есть если как акциональная конвенция требует от того, кто ее придерживается, действовать (на самом деле) так, как условлено, так и знаковая конвенция требует от того, кто ее придерживается, полагать (на самом деле, всерьез) то, что условлено, - если это так, то, стало быть, знаковая конвенция требует от придерживающегося ее придерживаться заведомо ошибочного полагания, именно: полагания Интенциональности звуков и других физических сущностей - и тогда рациональность языкового общения (в нашем понимании) оказывается заведомо дефектной, как мы это и наблюдали выше в этом параграфе при рассмотрении многочисленных вариантов языкового общения.

Но верно ли в самом деле наше предположение о том, что знаковая конвенция аналогична в данном отношении акциональной конвенции?

Третье употребление слова "условиться":

Игра в куклы:

Квази-доксастическая конвенция

Чтобы быть в состоянии ответить на этот вопрос, рассмотрим еще одно, третье, употребление слова "условиться" в русском языке.

Представим себе, что маленькие девочки играют в куклы. Перед началом игры они договариваются (= уславливаются): "Пусть эта кукла будет мама, эта - папа, а эта - дочка"

Иными словами, они уславливаются, что эти куклы - люди, члены одной семьи.

После этого девочки начинают играть. В ходе игры они придерживаются того, о чем условились.

Но что это значит? Значит ли это, что девочки, придерживаясь своей договоренности, всерьез считают, что эти куклы - люди?

Конечно, нет. Они считают так не всерьез, а понарошку, в порядке игры. Они притворяются, или делают вид, что считают так.

Назовем - ради наличия термина - эту разновидность условливания квази-доксастической конвенцией, ибо участники такого условливания договариваются о своих полаганиях (belief, doxa), но - не об искренних полаганиях, не о полаганиях всерьез, а о притворных, игровых полаганиях.

Если я условился с вами, что эти три куклы - мама, папа и дочка, и намерен придерживаться того, о чем мы условились, то я должен понарошку полагать, т.е. притворяться, что полагаю, или делать вид, что полагаю, то о чем условлено, - т.е. я должен притворяться, что полагаю, что эти три куклы - мама, папа и дочка.

Если я отступлю от этого притворного полагания, то я тем самым перестану придерживаться нашего условливания, - нашей квази-доксастической конвенции, - и игра станет невозможной.

Итак, квази-доксастической конвенции присущи две особенности:

(i) участники квази-доксастической конвенции договариваются о совместных, согласованных притворных полаганиях;

(ii) наличие у них согласованных притворных полаганий, - т.е. факт заключения и поддерживания соответствующей квази-доксастической конвенции, - предоставляет участникам этой конвенции возможность играть в некую соответствующую игру.

И вот, возвращаясь к знаковой конвенции, я собираюсь утверждать, что если мы согласимся с допущением, что в вопросе о "всамделишности" обязательств для того, кто придерживается ее, знаковая конвенция аналогична не акциональной, а квази-доксастической конвенции^[2], то это допущение позволит нам разрешить все парадоксы, с которыми мы столкнулись как при рассмотрении Серлевой версии интенционализма, так и при попытках модифицировать эту версию.

Прежде всего: Что это значит, что в вопросе о "всамделишности" обязательств для того, кто придерживается ее, знаковая конвенция аналогична не акциональной, а квази-доксастической конвенции?

Это значит попросту, что мы принимаем следующий анализ второго, связанного со значением, употребления русского слова "уславливаться" - а вместе с ним и анализ знаковой конвенции:

(Условливание такого рода мы договорилсь называть знаковой конвенцией.)

Это употребление следует анализировать так:

условиться, что поднятие руки значит, что противник отступает = [равносильно] условиться, что каждый из нас, участников этого условливания, будет впредь понарошку полагать [или: притворяться, что полагает; или: делать вид, что полагает], что поднятие руки значит, что противник отступает.

Если я условился с вами о том, что поднятие руки значит, что противник отступает, и намерен придерживаться того, о чем мы условились, то я должен впредь понарошку полагать [или: притворяться, что полагаю; или: делать вид, что полагаю] то, о чем условлено, - т.е. я должен понарошку полагать [или: притворяться, что полагаю; или: делать вид, что полагаю], что поднятие руки значит, что противник отступает.

Теперь я могу перейти к формулированию и обсуждению своего основного предложения - предложения анализировать феномен общения, опосредуемого физическими сущностями, на основе понятия притворного [игрового] полагания.

Но прежде чем перейти к этой теме - два небольших отступления:

Отступление 1:

О странности [некорректности] понятия

доксастической конвенции

Заметим, что если бы мы захотели по образцу понятия квази-доксастической конвенции построить понятие ["просто", а не "квази-"] доксастической конвенции, то хотя мы и не встретили бы prima facie никаких формальных препятствий к его построению, но это понятие выглядело бы чрезвычайно странно.

Доксастическая конвенция есть условливание двух или нескольких людей о согласованных полаганиях [а не притворных полаганиях!]. Заключая доксастическую конвенцию, ее участники условливаются, что будут впредь полагать (считать), что имеет место то-то и то-то. Если заключив с вами доксастическую конвенцию, я намерен придерживаться ее, я должен впредь полагать, что имеет место то-то и то-то, именно: то, о чем мы с вами условились.

Не правда ли, эта формулировка производит странное впечатление? Как я могу условиться, что буду впредь полагать то-то и то-то? Ведь это значит, что я должен принять решение полагать нечто. Но человек лишен способности принять решение полагать нечто, - и скорее всего это утверждение о неспособности носит аналитический характер, т.е. оно истинно в силу особенностей самого понятия 'полагать (считать, верить), что имеет место то-то и то-то'. Это понятие таково, что аналитически ложны [и, стало быть, для обыденного уха семантически аномальны] утверждения вида "Я решил больше не полагать, что Земля шарообразна", "Я принял решение верить, что этот человек говорит правду" или "Я принял решение по пятницам считать, что дела моей фирмы идут хорошо, а во все остальные дни - что она близка к краху". Человека, который всерьез утверждал бы нечто подобное, мы сочли бы не просто ошибающимся насчет фактов, но не понимающим, что значит 'полагать (считать, верить), что имеет место то-то и то-то'.

Из только что сказанного не следует, что человек вообще никаким образом не способен управлять набором своих полаганий [верований, мнений], но вытекает только то, что он не способен управлять этим набором с помощью принятия волевых решений.

Итак, понятие доксастической конвенции, как оно только что определено нами, не просто странно, но скорее всего некорректно - в том смысле, что оно исходит из допущения, противоречащего содержанию понятия 'полагать (считать, верить), что имеет место то-то и то-то'.

Если это так, то странность [некорректность] понятия доксастической конвенции представляет собой еще один, независимый, аргумент в пользу интерпретации знаковой конвенции в духе именно квази-доксастической [а не "просто" доксастической] конвенции.

Отступление 2:

Чуть подробнее о понятии

притворного [игрового] полагания

Я думаю, что понятие притворного [игрового] полагания вполне заслуживает самостоятельного монографического исследования - и потому, что оно философски интересно само по себе, и потому, что феномен притворного [игрового] полагания пронизывает все пласты человеческой культуры, часто оставаясь незамеченным именно оттого, что он всї время находится прямо перед глазами исследователя. Здесь однако у меня нет места для его систематического рассмотрения. Для целей этого моего исследования нам, по-видимому, достаточно взять в расчет следующее:

Понятие притворного [игрового] полагания обладает двумя примечательными чертами:

С одной стороны, оно интуитивно ясно всякому, ибо все мы знакомы с играми вроде игры в куклы.

С другой же стороны, если бы я попытался дать более или менее развернутое определение этого понятия в терминах какого-то более базового [фундаментального; интуитивно ясного] понятия, то оказалось бы, что сделать это нелегко.

Важно понять, например, что нелепо было бы пытаться определить притворное [игровое] полагание как "полагание, которое является притворным" - т.е. дать его определение в терминах рода ("полагание") и видового отличия ("притворное"). Это нелепо потому, что притворное полагание как раз-таки не является полаганием: Если я притворяюсь, что полагаю, что Петя умен, то я не полагаю, что Петя умен. Мое притворное полагание, что А, несовместимо с моим полаганием, что А. Притворное полагание, стало быть, не сводится (по меньшей мере, не сводится очевидным образом) к просто полаганию.

Не думаю, что термин "притворное полагание" идеально удачен, - в нем не вполне хорошо то, что он опирается на понятие притворства и, стало быть, несет в себе неуместные ассоциации негативной моральной оценки. Но более удачного русского термина мне не удалось найти. Точнее было бы говорить "полагание невсерьез", но в качестве термина это не годится, ибо от наречия "невсерьез" не придумаешь подходящего прилагательного. Оборот "игровое полагание", быть может, и хорош, но понятие игры настолько затрїпано в философской литературе, что несет в себе еще бульшую толпу нежелательных и подчас несовместимых друг с другом понятийных ассоциаций. Я остановился на уточнении слова "притворное" словом "игровое".

Замечу кстати, что в английском языке имеется превосходный готовый термин для обсуждаемого нами понятия: "make-belief". В нем, помимо прочих достоинств, очень к месту подчеркивается, что притворное [игровое] полагание - в отличие от просто полагания - можно начать иметь на основе волевого решения: to make oneself believe that so-ans-so. [Больше того: никаким другим путем притворное [игровое] полагание и нельзя приобрести.]

Чтобы противопоставить притворное [игровое] полагание просто полаганию, я далее буду иногда употреблять оборот "искреннее полагание" в качестве синонима термина "полагание".

Продолжим обсуждение возможностей характеризации понятия притворного [игрового] полагания.

Мы можем неформально пояснить его, дав такие парафразы оборота "притворно полагать", как "полагать понарошку", "притворяться, что полагаешь", "делать вид, что полагаешь" и т.п., но этим наши возможности не исчерпываются.

Так, более или менее ясно, каков ближайший род этого понятия: притворное полагание есть пропозициональная установка, наравне с (просто) полаганием, знанием и т.д.

Мы, далее, можем сравнить притворное полагание, как разновидность пропозициональных установок, с просто полаганием, как другой разновидностью пропозициональных установок, сформулировав их взаимосвязи и соотношения в виде аксиоматических утверждений. Для целей нашего исследования достаточно будет ограничиться четырьмя следующими наблюдениями:

I. Для искреннего полагания характерна следующая черта:

Для человека, как правило, неприемлемо иметь (в одно и то же время) два искренних полагания, одно из которых противоречит другому. Если я искренне полагаю, что Земля шарообразна, то для меня неприемлемо одновременно искренне полагать, что Земля имеет форму плоского диска, - неприемлемо как минимум в том смысле, что если я буду одновременно и искренне поддерживать оба эти полагания, то я поставлю себя тем самым в ситуацию острого интеллектуального и психологического конфликта с самим собой (в ситуацию острого интеллектуального диссонанса, если использовать терминологию одной популярной психологической теории).

Что касается притворных полаганий, то, как и в случае с искренними полаганиями, было бы неприемлемо, если бы девочки, играющие в куклы, условились бы понарошку считать одновременно: и что эта кукла - мама, и что она же, эта кукла, - не мама, а, скажем, дочка. Одновременное поддерживание двух несовместимых друг с другом притворных [игровых] полаганий привело бы к конфликту, сравнимому с интеллектуальным и психологическим конфликтом в случае несовместимых искренних полаганий. Решающее различие между этими конфликтами вот в чем: конфликт искренних полаганий не дает человеку нормально жить; конфликт притворных [игровых] полаганий не дает игрокам нормально играть.

Из этого различия вытекает еще одно, очень интересное:

Неприемлемость несовместимых искренних полаганий "абсолютна"; неприемлемость несовместимых притворных [игровых] полаганий релятивизована к той или иной затее [предприятию, активности, игре, делу] субъектов притворного полагания.

Это значит вот что: Представим себе такую не вполне обычную, но в принципе - да и на практике - вполне возможную ситуацию: Те же самые девочки, которые играют с тремя данными куклами в одну игру, в которой кукла А играет роль папы, кукла Б - роль мамы, а кукла В - роль дочки, - те же девочки одновременно играют с теми же тремя куклами в другую игру, в которой кукла А играет по-прежнему роль папы, но куклы Б и В поменялись ролями: кукла В играет роль мамы, а кукла Б - роль дочки.

В таком случае каждая из девочек одновременно имеет следующие два притворных [игровых] полагания: (1) 'Кукла Б - мама'; и (2) 'Кукла Б - не мама, а дочка'. Ясно, что (1) и (2) несовместимы друг с другом. Не менее ясно, что в описанной ситуации это одновременное поддерживание каждой из играющих девочек двух несовместимых полаганий приемлемо: не приводит ни к каким конфликтам и не мешает ни одной из двух игр.

Почему? Да потому, что девочкам и не приходится пытаться совмещать [приводить в соприкосновение] эти несовместимые притворные полагания - они из разных игр.

Ничего подобного не бывает и не может быть в случае искренних полаганий: несовместимость искренних полаганий в этом смысле абсолютна, ни к чему не релятивизована; их нельзя развести по разным жизням, подобно тому как девочки развели несовместимые игровые полагания по разным играм, ибо где взять две разные жизни?

Поддерживание человеком двух противоречащих друг другу притворных [игровых] полаганий неприемлемо лишь в том случае, если оба притворных полагания соотносятся с одной и той же затеей [предприятием, активностью, игрой, делом] данного человека.

II. Если субъект А притворно полагает, что Р, то он полагает искренно, что не-Р.

Если я притворно полагаю, что эта кукла - живой человек, то я не могу одновременно искренно полагать, что она - живой человек. Притворство, понятное дело, исключает искренность.

III. Если А притворно полагает, что Р, то он искренне полагает (более того: знает), что он притворно полагает, что Р.

Смысл этой аксиомы в том, что человек не может не знать о своих притворных полаганиях.

IV. Об одном следствии из истинности притворного полагания

Если (i) А притворно полагает, что Р, и (ii) Р истинно, то А поддерживает по меньшей мере одно ошибочное искреннее полагание, именно: он ошибочно и искренно полагает, что не-Р.

Это непосредственно следует из формулировки II.

Смысл этого утверждения в том, что притворное полагание не обязано быть ложным. Я могу притворно полагать, что эта кукла в человеческий рост - живой человек, и тем не менее может оказаться истинным, что эта кукла в человеческий рост - живой человек, который, в свою очередь, искусно притворился куклой. Но в этом случае я, стало быть, ошибаюсь, искренне полагая, что эта кукла не является живым человеком.

Перейдем теперь к обещанному выше анализу языкового общения в терминах понятия притворного [языкового] полагания.

Задействование

притворного [игрового] полагания

в языковом общении

Я предлагаю считать, что приведенный выше анализ знаковой конвенции ad hoc можно обобщить на всю сферу языкового общения [а не только на случаи "одноразового" условливания о знаках, как в Серлевом эпизоде], т.е. его можно приложить и к тотальной конвенции того или иного естественного языка, - скажем, русского.

Что это значит? Это значит, что в вопросе о дистинкции 'искренность/притворность задействуемых полаганий' тотальную конвенцию, скажем, русского языка можно считать аналогичной доксастической конвенции.

Что это значит в свою очередь? Это значит, что мы предлагаем анализировать понятие 'придерживаться конвенции русского языка'^[3] следующим образом:

'придерживаться конвенции русского языка' = [равносильно] 'притворно полагать [или: понарошку полагать; или: делать вид, что полагаешь], что если следы чернил на бумаге или звуки человеческого голоса имеют форму некоторого выражения русского языка, - скажем, выражения А, - то эти следы или звуки наделены Интенциональностью, и содержание этой Интенциональности вытекает из конвенции русского языка - т.е. из тех семантических правил русского языка, которые касаются входящих в А слов и синтаксических конструкций'

Как с помощью понятия

'притворного [игрового] полагания' разрешается Парадокс нерационального успеха

Понятие притворного [игрового] полагания дает возможность устранить Парадокс нерационального успеха - оно дает и говорящему и слушающему возможность опереться в своих исследованиях не на ложное полагание, что звуки или иные физические сущности Интенциональны, и не на ложное полагание, что партнер по общению полагает, что звуки и т.п. Интенциональны, а на истинное полагание, что говорящий и слушающий (или, соответственно: все члены данного коммуникативного сообщества) условились, что они будут притворно [в игровом порядке] полагать, что звуки, телесные движения и т.п. Интенциональны.

Вот как это действует в случае ad hoc конвенции с подниманием руки:

Итак, два участника военных действий, A и B, уславливаются, что если А, который отправляется на соседний холм следить за противником, поднимет руку, то это будет означать, что противник отступает, - и при этом они толкуют свое уславливание на основе понятия притворного [игрового] полагания: в том духе, как это мы только что предложили:

И вот А забрался на холм и оставшийся внизу В видит, что А поднял руку.

С большой долей вероятности исследование, проводимое участником общения В с целью ответить на вопрос "Что хочет собщить мне А?", может принять следующий вид^[4]:

(1) - Поднявший руку А, так же как и я, знает, что мы условились, что будем впредь притворно [в игровом порядке] полагать, что поднятие агентом А руки обладает Интенциональностью со следующими условиями истинности: поднятие агентом А руки истинно в том и только в том случае, если противник отступает.

(2) - Он, стало быть, так же как и я, притворно [в игровом порядке] полагает, что это наблюдаемое мной поднятие им руки обладает Интенциональностью со следующими условиями истинности: оно истинно в том и только в том случае, если противник отступает.

(i) с одной стороны, он, поднимая руку, намеревался сделать так, чтобы я мог узнать это содержание Х;

(ii) с другой же стороны, он намеренно (ср. шаг 2) сделал такое телесное движение, о котором я - как он знает - притворно [в игровом порядке] полагаю, что оно истинно в том и только в том случае, если противник отступает.

Это исследование слушающего Б имеет прекрасные шансы быть бездефектно рациональным, ибо оно опирается не на ложное полагание

[a] Поднятие руки стоящим на холме А истинно в том и только в том случае, если противник отступает,

[b] И я, и А притворно [в игровом порядке] полагаем, что поднятие руки стоящим на холме А истинно в том и только в том случае, если противник отступает,

Примерно таким же образом опора на притворные [игровые] полагания участников общения помогает устранять дефекты рациональности и в общем случае языкового общения:

Представим себе ситуацию Sit₂, которая отличается от рассмотренной выше Sit₁ лишь тем, что в некоторых решающих случаях там, где в Sit₁ задействуется понятие искреннего полагания, там в Sit₂ задействовано понятия притворного [игрового] полагания:

Ситуация Sit₂ характеризуется следующими чертами:

(1) вопреки Серлеву тезису S₃, продуцируемые говорящим физические сущности - будь то звуковые волны или следы чернил на бумаге и т.п. - не обладают Интенциональностью, независимо от того, продуцирует ли их говорящий с намерением сделать их Интенциональными или нет;

(2) и говорящий и слушающий притворно [в игровом порядке] полагают, что если следы чернил на бумаге или звуки человеческого голоса имеют форму некоторого выражения русского языка, - скажем, выражения А, - то эти следы или звуки наделены Интенциональностью, и содержание этой Интенциональности вытекает из семантических правил (конвенций) русского языка, касающихся входящих в А слов и синтаксических конструкций;

например, если следы чернил на бумаге имеют вот такую форму: Земля шарообразна, то оба они притворно [в игровом порядке] полагают, что эти следы наделены Интенциональностью со следующим содержанием: они истинны в том и только в том случае, если Земля шарообразна;

(3) (i) говорящий полагает, что слушающий притворно [в игровом порядке] полагает, что если следы чернил на бумаге или звуки человеческого голоса имеют форму некоторого выражения русского языка, - скажем, выражения А, - то эти следы или звуки наделены Интенциональностью, и содержание этой Интенциональности вытекает из семантических правил (конвенций) русского языка, касающихся входящих в А слов и синтаксических конструкций;

(ii) слушающий полагает, что говорящий притворно [в игровом порядке] полагает, что если следы чернил на бумаге или звуки человеческого голоса имеют форму некоторого выражения русского языка, - скажем, выражения А, - то эти следы или звуки наделены Интенциональностью, и содержание этой Интенциональности вытекает из семантических правил (конвенций) русского языка, касающихся входящих в А слов и синтаксических конструкций;

(3') (i) говорящий полагает, что слушающий полагает, что говорящий притворно [в игровом порядке] полагает, что если следы чернил на бумаге или звуки человеческого голоса имеют форму некоторого выражения русского языка, - скажем, выражения А, - то эти следы или звуки наделены Интенциональностью, и содержание этой Интенциональности вытекает из семантических правил (конвенций) русского языка, касающихся входящих в А слов и синтаксических конструкций;

(ii) слушающий полагает, что говорящий полагает, что слушающий притворно [в игровом порядке] полагает, что если следы чернил на бумаге или звуки человеческого голоса имеют форму некоторого выражения русского языка, - скажем, выражения А, - то эти следы или звуки наделены Интенциональностью, и содержание этой Интенциональности вытекает из семантических правил (конвенций) русского языка, касающихся входящих в А слов и синтаксических конструкций;

(4) и говорящий и слушающий понимают рациональность человеческого действия в соответствии с принципом PRA;

и говорящий и слушающий понимают рациональность языкового общения в соответствии с характеризацией, данной нами в §2.2;

(5) (i) говорящий полагает, что слушающий понимает рациональность человеческого действия в соответствии с принципом PRA, а рациональность языкового общения - в соответствии с характеризацией, данной в §2.2;

(ii) слушающий полагает, что говорящий понимает рациональность человеческого действия в соответствии с принципом PRA, а рациональность языкового общения - в соответствии с характеризацией, данной в §2.2;

(6) говорящий намерен вести себя в данной ситуации рационально;

слушающий намерен вести себя в данной ситуации рационально;

(7) (i) говорящий полагает, что слушающий намерен вести себя в данной ситуации рационально;

(ii) слушающий полагает, что говорящий намерен вести себя в данной ситуации рационально.

Предположим, что (а) говорящий с соответствующими характерными для инициации языкового общения манерами произнес звуки, реализующие русское предложение "Земля шарообразна", (б) слушающий уже выяснил, что это событие есть обращенная к нему попытка инициировать языковое общение.

Как могло бы протекать его исследование по вопросу "Что хочет сообщить мне говорящий?". С большой долей вероятности - примерно так:

(1) - Тот ли это случай, когда я должен притворно [в игровом порядке] полагать, что продуцированные говорящим звуки обладают Интенциональностью?

- Да, это один из таких случаев, ибо эти звуки имеют форму звуковой реализации русского предложения S.

(2) - Что именно я должен притворно [в игровом порядке] полагать о содержании Интенциональности этих звуков?

- Я знаю, что я должен притворно [в игровом порядке] полагать, что содержание этой Интенциональности вытекает из семантических правил русского языка, касающихся входящих в S слов и синтаксических конструкций, и приложив свое знание семантических правил к предложению S, я прихожу к выводу, что я должен притворно [в игровом порядке] полагать, что содержание Интенциональности этих звуков есть P. [Условие 2]

(3) - Говорящий, так же как и я, притворно [в игровом порядке] полагает, что если следы чернил на бумаге или звуки человеческого голоса имеют форму некоторого выражения русского языка, - скажем, выражения А, - то эти следы или звуки наделены Интенциональностью, и содержание этой Интенциональности вытекает из семантических правил (конвенций) русского языка, касающихся входящих в А слов и синтаксических конструкций. [Условие 3(ii)]

(4) - Он, стало быть, так же как и я, притворно [в игравом порядке] полагает, что продуцированные им звуки обладают Интенциональностью с содержанием P. [Условия 3(ii) и 7(ii)]

(5) - Говорящий, как я уже выяснил, хочет сообщить мне нечто, - т.е. хочет сделать так, чтобы я знал, что у него имеется полагание, Интенциональность которого имеет содержание X. Он, то есть, производя этих звуки, намеревался сделать так, чтобы я мог узнать это содержание Х.

(i) с одной стороны, он, производя этих звуки, намеревался сделать так, чтобы я мог узнать это содержание Х;

(ii) с другой же стороны, он намеренно (ср. шаг 4) произвел звуки, о которых мы оба притворно [в игровом порядке] полагаем, что их Интенциональность имеет содержание P.

(7) - Сравнивая эти два факта, а также принимая во внимание, что говорящий рационален в том же смысле, что и я, - т.е. в смысле PRA - я вправе с достаточно высокой степенью вероятности сделать вывод, что содержание P совпадает с содержанием X. [Условия 6, 5(ii), 7(ii)]

Аналогичным образом, опираясь на понятие притворного [игрового] полагания и на только что представленную вниманию читателя реконструкцию исследования слушающего, способен теперь провести соответствующее бездефектно рациональное исследование и говорящий.

Итак, для успеха языкового общения в условиях отсутствия Интенциональности у физических сущностей (звуков и т.д.) вовсе не обязательно, чтобы участники общения на самом деле заблуждались насчет безынтенциональной природы продуцируемых ими звуков, телесных движений и чернильных закорючек.

Достаточно, чтобы они понарошку, притворно, в порядке игры считали их наделенными Интенциональностью.

Говоря более подробно, в свете нашего обсуждения правдоподобным и обоснованным выглядит следующий тезис:

Более того: как мы только что видели, при этих условиях языковое общение может быть не только успешным, но и бездефектно рациональным.

Серлевой Интенциональности физических сущностей

и разрешается Парадокс бессмысленных звуков

Итак, если верно, что допущение об Интенциональности физических медиаторов общения, с одной стороны, не обязательно для успеха общения, а с другой стороны, приводит к контринтуитивным результатам (именно: к Парадоксу истинных стаканов), то пресуппозиция, на которой основан вопрос Серля, - пресуппозиция, гласящая, что физические сущности (звуки, следы чернил на бумаге и т.д.), с помощью которых общаются люди, наделены неким особым свойством: Интенциональностью, направленностью на предметы и положения дел в мире, - скорее всего, оказывается ложной.

В самом деле, Интенциональностью обладают ментальные состояния (например, полагания) человека. Полагание некоего человека, что Земля шарообразна, по природе своей направлено на то положение вещей, что Земля шарообразна. Но каким чудом этим свойством наших ментальных состояний могли бы оказаться наделїнными просто звуки, просто следы чернил и т.д.? Произносимые человеком звуки, реализующие русское предложение "Земля шарообразна", не направлены на положение дел, что Земля шарообразна, в том смысле, в каком на это положение дел направлено его полагание, что Земля шарообразна.

Значит ли это, что вопрос Серля "Каким образом физические сущности становятся Интенциональными? Каким образом мы переходим от физики к семантике?" лишен смысла?

Строго говоря, да, - ибо вопрос, имеющий ложную пресуппозицию, бессмыслен. Однако вопрос, поставленный Серлем, если и лишен буквального смысла, то не лишен права на существование - raison d'être. Всё дело в том, что звуки речи и другие физические медиаторы человеческого общения хотя и не обладают Интенциональностью, но зато наделены неким замечательным свойством, которое основывается на Интенциональности, но имеет гораздо более сложное строение, и которое по ошибке можно принять за самое Интенциональность.

Сёрлево определение Интенциональности физических сущностей совпадает по содержанию с его определением Интенциональности ментальных состояний:

Основываясь на всём том, что было сказано выше, можно определить иное понятие, именно: понятие 'квази-доксастической Интенциональности', - следующим образом:

И Сёрлева Интенциональность, и наша квази-доксастическая Интенциональность суть реляционные свойства. Это значит, что они построены на основе некоторого отношения ("реляции") - в том же смысле, в каком свойство 'х есть мать' построено на основе (двуместного) отношения 'х есть мать своего ребїнка y'.

Между ними, однако, имеется серьезнейшее различие: Сёрлева Интенциональность есть свойство физической сущности, построенное на основе двуместного отношения между самой физической сущностью x и той сущностью y, на которую направлена x.

Квази-доксастическая же Интенциональность есть свойство физической сущности, построенное на основе отношения с неопределїнным в общем случае числом мест между всеми участниками соответствующей квази-долксастической конвенции, самой физической сущностью x и той сущностью y, на которую направлена x.

Итак, оправдание (raison d'être) Серлевого вопроса о том, каким образом физические сущности приобретают свойство Интенциональности, состоит в следующем:

Физические сущности действительно способны обладать свойством, которое по ошибке можно принять за Интенциональность, - свойством квази-доксастической Интенциональности.^[7]

Возможность ошибочного принятия второго за первое основана на том обстоятельстве, что в определениях обоих свойств задействована направленность на некую сущность; однако решающее отличие между ними состоит в том, что для приписывания Интенциональности сущности х нужно, чтобы х была на самом деле направлена на некую иную сущность у, - в то время как для приписывания квази-доксастической Интенциональности нужно задействовать свойство направленности совсем иным образом: нужно, чтобы кто-то притворно полагал, что х направлена на некую иную сущность у.

Стало быть, вопрос Серля будет полноценно осмысленным (ибо покоящемся на истинных, а не ложных пресуппозициях) если его переформулировать следующим образом: "Каким образом физические сущности становятся квази-доксастически Интенциональными?"

Осталось выяснить, переходим ли мы при этом (и если переходим, то каким образом) от физики к семантике, - т.е. избавляемся ли мы от Парадокса бессмысленных звуков.

Напомним читателю рассуждение, которое привело нас к тому, что мы - ради удобства упоминания - назвали Парадоксом бессмысленных звуков:

Если мы, вслед за Серлем, согласимся, что произносимые говорящим звуки Интенциональны, то определение Интенциональности обязывает нас согласиться также с тем, что произносимые звуки - или любые другие продуцируемые говорящим физические сущности: например, стаканы - могут обладать условиями истинности. Например, если говорящий произнес звуки, реализующие русское предложение "Земля шарообразна", и Земля действительно шарообразна, то звуки, т.е. акустические колебания воздуха, продуцированные говорящим, истинны. Этот вывод неудовлетворителен, ибо мы обычно приписываем свойство быть истинным или ложным, во-первых, некоторым ментальным состояниям человека, именно: полаганиям (beliefs); во-вторых, производным от полаганий образом - некоторым абстрактным сущностям, именно: пропозициям (propositions); в-третьих, производным от пропозиций образом - некоторым языковым сущностям, именно: повествовательным предложениям (sentences), выражающим пропозиции; - но никак не физическим сущностям, вроде акустических колебаний воздуха, следов чернил на бумаге, телесных движений, стаканов и т.п. Только что упомянутый неудовлетворительный вывод мы назвали - ради наличия ярлыка - Парадоксом истинных стаканов.

Чтобы избежать этого неудовлетворительного вывода, мы, стало быть, должны исходить из допущения, что продуцируемые говорящим физические сущности (звуки и т.п.) не обладают Интенциональностью. Но тогда мы обязаны, в силу опрделения Интенциональности, согласиться с тем, что произносимые говорящим звуки не могут обладать условиями истинности. В свою очередь, условия истинности - это то, что связывает, соотносит Интенциональную сущность [определенной разновидности] с реальностью. Не обладающие условиями истинности звуки лишены этой связи с реальностью. Но мы видели, что и в таких ситуациях, как Sit₁, и в таких ситуациях, как Sit₂, люди способны успешно общаться с помощью звуков (или иных физических сущностей), лишенных Интенциональности. Из этого следует вывод: Можно успешно общаться с помощью физических сущностей, никак не связанных (не соотнесенных) с действительностью. Этот-то неудовлетворительный вывод - ради наличия ярлыка и, быть может, не вполне удачно - мы и назвали Парадоксом бессмысленных звуков.

Наше предложение о задействовании в языковом общении квази-доксастической Интенциональности избавляет нас от Парадокса бессмысленных звуков.

Чтобы понять, как именно происходит избавление, рассмотрим следующее рассуждение:

Допустим на минуту, что Серлев тезис S3 справедлив - произносимые говорящим звуки действительно Интенциональны.

Если, скажем, говорящий, обращаясь к слушающему, произнес звуки русского предложения "Земля шарообразна", то эти звуки Интенциональны, т.е. - в силу определения SI - эти звуки направлены на некую отличную от них самих сущность у, в данном случае: на положение дел 'Земля шарообразна'.

Положение дел 'Земля шарообразна' представляет собой денотат произнесенных говорящим звуков.

Таким образом, произнесенные звуки оказываются связанными с некоторыми внеязыковыми сущностями: положениями дел. В наилучшем случае, когда эти положения дел действительно наличествуют, произнесенные звуки оказываются связанными с действительностью - что и согласуется с нашей дотеоретической интуицией о том, как происходит языковое общение и какую роль в нем играют произносимые звуки.

Но аналогичное рассуждение можно провести и аналогичный вывод можно сделать и для такого случая, когда произносимые говорящим звуки "всего лишь" квази-доксастически Интенциональны.

В самом деле, предположим, что произносимые говорящим звуки действительно не Интенциональны, но зато квази-доксастически Интенциональны.

Если, скажем, говорящий, обращаясь к слушающему, произнес звуки русского предложения "Земля шарообразна", то эти звуки квази-доксастически Интенциональны, т.е. - в силу определения QDI - эти звуки таковы, что некие люди (в число которых входит - в наилучшем случае - говорящий) притворно [в игровом порядке] полагают, что они, эти звуки, направлены на некую отличную от них самих сущность у, в данном случае: на положение дел 'Земля шарообразна'.

Таким образом, - и это ключевой момент нашего рассуждения, - и в случае квази-доксастической Интенциональности произносимые звуки наделены свойством, определение которого связывает их с некоторой сущностью, отличной от них самих; в рассматриваемом нами случае - с положением дел 'Земля шарообразна'. Однако в отличие от просто Интенциональности, присущей ментальным состояниям человека, эта связь звуков с миром не пряма, а опосредована пропозициональными установками притворного [игрового] полагания соответствующих людей. В этом - суть отличия квази-доксастической Интенциональности от просто Интенциональности.

Если бы мы гнались за ярлыками, то мы могли бы назвать положение дел 'Земля шарообразна' "квази-доксастическим денотатом" произнесенных говорящим звуков.

Таким образом, произнесенные звуки опять же оказываются связанными с некоторыми внеязыковыми сущностями: положениями дел. В наилучшем случае, когда эти положения дел действительно наличествуют, произнесенные звуки оказываются хотя и опосредованно, но все же связанными с действительностью - что и реабилитирует наше предложение о задействовании в языковом общении квази-доксастической Интенциональности, избавляя нас от Парадокса бессмысленных звуков.

Одно замечание вдогонку В этом месте мне могут сказать: "Ваш вывод о том, что связь звуков речи с действительностью не пряма, а опосредована ментальными состояниями носителей языка, - не обладает никакой новизной. Это - одно из общих мест семиотики и семантики."

Разумеется, утверждение об опосредовании само по себе - общее место^[8]. Ново в моем выводе то, что связь звуков речи с действительностью опосредуется в нем не полаганиями, а притворными [игровыми] полаганиями участников языкового общения.

Вообще же говоря, разумеется, нет спора, что Парадокс бессмысленных звуков с таким же успехом устранялся бы и предложением о задействовании в языковом общении доксастической (а не квази-доксастической) Интенциональности. В этом случае дело решалось бы следующим рассуждением, полностью аналогичным приведенному выше рассуждению для случая квази-доксастической Интенциональности:

Предположим, что произносимые говорящим звуки на самом деле не Интенциональны, но зато доксастически Интенциональны.

Если, скажем, говорящий, обращаясь к слушающему, произнес звуки русского предложения "Земля шарообразна", то эти звуки доксастически Интенциональны, т.е. - в силу определения DI - эти звуки таковы, что некие люди (в число которых входит - в наилучшем случае - говорящий) полагают, что они, эти звуки, направлены на некую отличную от них самих сущность у, в данном случае: на положение дел 'Земля шарообразна'.

Таким образом, - и это ключевой момент нашего рассуждения, - и в случае доксастической Интенциональности произносимые звуки наделены свойством, определение которого связывает их с некоторой сущностью, отличной от них самих; в рассматриваемом нами случае - с положением дел 'Земля шарообразна'. Однако в отличие от просто Интенциональности, присущей ментальным состояниям человека, эта связь звуков с миром не пряма, а опосредована пропозициональными установками [искреннего] полагания соответствующих людей. В этом - суть отличия доксастической Интенциональности от просто Интенциональности.

Мы могли бы в этом случае - ярлыка ради - назвать положение дел 'Земля шарообразна' "доксастическим денотатом" произнесенных говорящим звуков.

Таким образом, произнесенные звуки опять же оказываются связанными с некоторыми внеязыковыми сущностями: положениями дел. В наилучшем случае, когда эти положения дел действительно наличествуют, произнесенные звуки оказываются хотя и опосредованно, но все же связанными с действительностью, что и избавляет нас от Парадокса бессмысленных звуков.

Все парадоксы Интенциональности устранены

Итак, по ходу рассмотрения вопроса об Интенциональности физических медиаторов языкового общения мы столкнулись с тремя парадоксами:

Наше предложение задействовать в рассмотрении языкового общения допущение о квази-доксастической Интенциональности медиаторов общения позволило нам устранить все три парадокса:

- стаканы теперь не могут оказаться истинными, а лишь в лучшем случае "квази-доксастически истинными", чту было бы лишено даже и тени парадоксальности;

- с другой стороны, звуки речи остаются связанными с действительностью - хотя и не прямо, а при посредстве пропозициональных становок участников общения;

- наконец, становится возможным успешное и одновременно - бездефектно рациональное языковое общение, ибо участники общения имеют теперь возможность опираться в своих исследованиях на свои истинные (а не ложные) полагания о своих и партнера притворных полаганиях.

Заметим, что если бы мы вместо допущения о квази-доксастической Интенциональности медиаторов исходили из допущения об их доксастической Интенциональности, то мы смогли бы избавиться не ото всех парадоксов, а только от двух. Парадокс нерационального успеха остался бы с нами.

§4.2. О незаменимости понЯтиЯ

притворного [игрового] полаганиЯ (1):

Притворное полагание

vs.

Бромбергерова концепциЯ типов и экземплЯров

Мне думается, что к этому моменту у читателей могли появиться соображения о том, как можно было бы избежать всех трех рассмотренных парадоксов и при этом не опираться на понятие притворного [игрового] полагания.

Я хочу в этом и следующем параграфах показать, что по меньшей мере два таких prima facie контраргумента против необходимости введения притворных [игровых] полаганий при рассмотрении феномена языкового общения на фоне Принципа рациональности - контраргументы, которые лежат на поверхности и, видимо, не могут не прийти в голову критически настроенному читателю, - на самом деле оказываются недействительными.

Ярлыка ради, я назову их (i) "контраргументом от типов" и (ii) "контраргументом от конвенции", соответственно. Первый из них будет рассмотрен в этом параграфе, а второй - в следующем.

В чїм состоит контраргумент от типов?

Он состоит в следующей возможной реплике:

"Зачем Серлю понадобилось предполагать, а автору этой работы, соответственно, - опровергать, утверждение, что будто бы медиаторы языкового общения (звуки речи, следы чернил на бумаге и т.д.) Интенциональны, когда всем известно, что это не так?!

Когда человек произносит звуки русского предложения "Земля шарообразна", то сами звуки (акустические колебания воздуха), конечно же, не Интенциональны, не направлены ни на какое положение дел, не истинны и не ложны и не обладают смыслом. Все эти свойства суть атрибуты не звуков, а того предложения, которое этими звуками реализуется, - в данном случае, русского предложения "Земля шарообразна". Это оно, предложение, а не реализующие его акустические колебания, Интенционально, т.е. направлено на некое положение дел, обладает значением истинности и осмысленно.

И эта тривиальная истина всї расставляет на свои места. В частности, она устраняет все три "парадокса", которые предложил нашему вниманию автор данной работы:

- раз звуки лишены Интенциональности, то этим устраняется Парадокс истинных стаканов;

- раз языковые выражения, реализуемые произносимыми звуками Интенциональны, связаны с действительностью и осмысленны, то этим устраняется Парадокс бессмысленных звуков, именно: звуки речи действительно бессмысленны как акустические колебания воздуха - и в этом нет ничего парадоксального; но они, произносимые звуки, реализуют некоторые выражения языка, а выражения языка Интенциональны и наделены смыслом; таким образом, "бессмысленные" звуки реализуют осмысленные языковые выражения и так становится возможной и происходит на самом деле языковая коммуникация;

- раз участники языкового общения имеют возможность опираться в своих рациональных исследованиях на истинное полагание о том, что произнесенные говорящим звуки реализуют такое-то языковое выражение, наделенное такой-то Интенциональностью [вместо того, чтобы опираться на действительно ложное полагание о том, что произнесенные говорящим звуки наделены Интенциональностью], то, стало быть, устраняется и Парадокс нерационального успеха.

Взгляды Серля, приписывающего Интенциональность физическим сущностям, основаны на концептуальной путанице - на смешении (неразличении) двух разных вещей: акустических колебаний, с одной стороны, и реализуемых ими языковых выражений, с другой.

Автор же данной работы, вместо того, чтобы положить конец этой путанице, пошел на поводу у Серля и стал изыскивать для устранения парадоксов какие-то причудливые средства - "притворные полагания", когда дело обстоит гораздо проще..."

Я готов был бы согласиться с этим возражением, если бы мой воображаемый оппонент предъявил, вместе со своим возражением, хоть какую-нибудь более или менее полноценную теорию, объясняющую отношения между языковыми выражениями, с одной стороны, и их акустическими или графическими реализациями, с другой. В отсутствии таковой теории это возражение повисает в воздухе и не может быть рассмотрено всерьез - ибо понятие языкового выражения, противопоставляемого материальной реализации языкового выражения, нагружено проблемами, требующими теоретического прояснения.

Возьмем хотя бы вопрос об онтологическом статусе языкового выражения. Что представляют собой языковые выражения, если мы отличаем их от их материальных (физических) реализаций? Наверняка они не принадлежат к категории таких онтологически беспроблемных сущностей, как стабильные во времени физические вещи, воспринимаемые нашими органами чувств - столы, стулья, камни т.п. Мы можем видеть одну из физических реализаций слова "кот" - например, ту, которую видит читатель этого предложения, читая его. Но мы не можем видеть самого слова "кот" - оно не есть сущность, которую способны воспринимать наши органы чувств. Слова и предложения суть, по-видимому, абстрактные сущности. Любой случай введения в рассмотрение абстрактных сущностей нуждается в теоретических оправданиях.

Мне известна всего одна более или менее полноценная теория, трактующая отношение между языковыми выражениями, как абстрактными сущностями, и их единичными физическими реализациями, именно: теория языковых типов и экземпляров, развитая в статье Сильвэна Бромбергера "Типы и экземпляры в лингвистике"^[9].

Поэтому остальная часть этого параграфа будет построена следующим образом: мы сначала изложим более или менее подробно основные тезисы Бромбергеровой теории, а затем рассмотрим, помогает ли она избавиться от Парадокса истинных стаканов.

Бромбергерова теория языковых типов и экземпляров

Под экземпляром (token) языкового выражения - например, русского слова "кот" - Бромбергер понимает любую индивидную материальную (физическую) реализацию этого слова, например, любую надпись, состояющую из цепочки букв "к", "о", "т"; любые звуковые колебания, продуцированные человеком и реализующие последовательность русских фонем [к], [о], [т] с паузой перед этой последовательностью и после нее, и т.п.

В толковании вопроса о том, что такое экземпляры языковых выражений, имеется переходящая из публикации в публикации (и имеющаяся также и у Бромбергера) двусмысленность - и даже "трехсмысленность". Речь идет о том, что часто остается неуточненным, что именно мы должны считать экземпляром, скажем, слова "кот" в случае, когда некий человек написал это слово на бумаге: (1) следы чернил на бумаге; (2) событие, состоявшее в том, что его рука делала определенные движения, приведшие к написанию слова "кот" [т.е. событие "произнесения" в широком смысле]; или же (3) интенциональный акт этого человека, состоявший в написании им слова "кот" [т.е. интенциональный акт произнесения].

Смешение (1) с (3) - или (2) с (3) - теоретически пагубно, ибо мы в таком случае смешиваем намеренное действие с физической сущностью. Неразличение же между (1) и (2), хотя и нежелательно, чаще всего более или менее безвредно, ибо речь идет, в сущности, о неразличении между событием и результатом этого события, т.е. между двумя видами физических сущностей, связанных друг с другом регулярной связью.

Мы далее будем каждый раз, когда этого потребует изложение, подчеркивать различие между намеренным актом и событием/физическим предметом, но иногда - вслед за Бромбергером и другими авторами - будем оставлять без различения событие, как физический процесс, и физический предмет, явившийся "продуктом" этого события-процесса. Так, мы будем говорить о произнесении, к примеру, слова "кот", не всегда уточняя, имеем ли мы в виду нейрофизиологическое событие произнесения или же те акустические волны, которые явились результатом ("продуктом") этого нейрофизиологического события. По-видимому, это неразличение не повлияет существенным образом на выводы, которые мы сделаем в результате нашего обсуждения.

Квази-натуральные роды

Квази-натуральным родом Бромбергер называет любой класс индивидных предметов, удовлетворяющий трем условиям: 1) условию моделирования; 2) условию условию объяснимых различий, и 3) условию индивидуации.

1) Условие моделирования

Условие моделирования состоит в том, что каждый элемент квази-натурального рода должен быть моделью любого другого элемента этого рода.

Что значит в этой теории выражение "быть моделью", видно из следующего определения:

Заметьте, что определение MD делает отношение 'быть моделью' релятивизованным к тому или иному перечню вопросов (а также к отображению Р и алгоритму А).

В соответствии с MD, моделями приходится называть такие вещи, которые обычно мы моделями не считаем. Рассмотрим, к примеру, два индивидных образчика воды: w₁ и w₂. Истинным будет следующее утверждение:

- w₁ есть модель для w₂ относительно четверки, состоящей из

a. Q_w1, множества вопросов об w₁, включающего среди прочих вопросы "Какова температура кипения для w₁?", "Какова температура замерзания для w₁?", "Каков молекулярный вес w₁?";

b. Q_w2, множества вопросов об w₂, включающего среди прочих вопросы "Какова температура кипения для w₂?", "Какова температура замерзания для w₂?", "Каков молекулярный вес w₂?";

с. отображения Р_w, сопоставляющего произвольный вопрос из Q_w1 с тем вопросом из Q_w2, который совпадает с ним с точностью до ссылки на w₁ или w₂, соответственно;

d. алгоритма А_w, сопоставляющего каждый правильный ответ с ответом, который совпадает с ним с точностью до ссылки на w₁ или w₂, соответственно.

В этом примере с водой вопросы, ассоциируемые друг с другом посредством отображения P_w, почти совпадают друг с другом: например, вопросу "Какова температура кипения для w₁?" P_w сопоставит вопрос "Какова температура кипения для w₂?". Удобно поэтому пользоваться в дальнейшем следующим соглашением:

Заметим теперь, что два наши индивидных образчика воды, w₁ и w₂, не только удовлетворяют определению модели MD (в том смысле, что w₁ есть модель для w₂ относительно специфицированной выше четверки <Q_w1, Q_w2, P_w, A_w> и w₂ есть модель для w₁ относительно той же четверки), но они кроме того удовлетворяют еще и трем следующим условиям:

А. Не только w₁ и w₂, но и любые два произвольных индивидных образчика воды являются моделями друга друга (в смысле MD) относительно той же самой четверки <Q_w1, Q_w2, P_w, A_w>.

B. Утверждение, только что сформулированное в условии А, есть номологическое (законоподобное) утверждение. Это означает, что истинными являются вытекающие из него контрфактуальные утверждения, например: 'Если бы ртуть, находящаяся вот в этой пробирке, которую я сейчас держу в руках, была не ртутью, а водой, то она была бы моделью для любого индивидного образчика воды относительно четверки <Q_w1, Q_w2, P_w, A_w>'.

С. Алгоритм A_w работает так, что на одинаковые вопросы он выдает одинаковые ответы.

D. Предположим, что некоторый вопрос из Q_w1(Q_w2) таков, что правильный ответ на него имеет то или иное объяснение.

Например, возьмем вопрос "Какова его (этого индивидного образчика воды) температура кипения?". Правильный ответ, конечно, будет: "100°С". Теперь можно осмысленно спросить: "Почему его температура кипения 100°С?"

И вот условие D состоит в том, что ответы на такие почему-вопросы также совпадают друг с другом, какие бы два образчика воды ни взять.

И вот все эти четыре дополнительных требования входят в определение условия моделирования для квази-натуральных родов:

Будем впредь называть такие вопросы, которые имеются в виду в MC' для некоторого квази-натурального рода N, вопросами, проецируемыми для N. Тогда мы можем переформулировать MC' следующим образом:

2) Условие объяснимых различий

Условие объяснимых различий требует, чтобы некоторые различия между элементами квази-натурального рода носили систематический характер, т.е. вытекали бы из некоторых законов, или принципов, или теорий, вкупе с соответствующими обстоятельствами для данного единичного элемента рода.

Например, температура различных индивидных образчиков воды различна, но тот факт, что температура некоторого данного образчика воды в данный момент времени именно такова, какова она есть, - объясняется на основе соответствующих законов вкупе с релевантными обстоятельствами, в которых находится данный образчик.

Вот более полная формулировка условия объяснимых различий:

Назовем вопросы, которые имеются в виду в EDC, w-проецируемыми вопросами для N. Тогда, возвращаясь к нашему примеру с образчиками воды, вопрос "Какова была температура данного образчика воды в полдень 7 июня 1995 года?" есть w-проецируемый вопрос для соответствующего N, поскольку (а) для каждого образчика воды пресуппозиция этого вопроса истинна, т.е. каждый данный образчик воды имеет определенную температуру в определенный момент времени^[10]; (b) различные образчики воды имеют различные температуры в некоторый данный момент времени; (с) какой бы ни оказалась температура данного образчика воды в рассматриваемый момент времени, у вопроса "Почему он имеет данную температуру в рассматриваемый момент времени?" имеет правильный ответ, и этот ответ вытекает из одних и тех же общих принципов (например, из принципов кинетической теории) вкупе с некоторыми случайными обстоятельствами одной и той же разновидности для всех образчиков воды (например, с обстоятельствами, относящимися к межмолекулярным связям).

3) Условие индивидуации

Условие индивидуации требует, чтобы элементы квази-натурального рода были дифференцированы (отличимы друг от друга) в некоторых общих для них всех измерениях, но однако не с помощью проецируемых или w-проецируемых вопросов.

Так, например, различные индивидные образчики воды находятся в различных местах в пространстве в один и тот же момент времени, но эти их местоположения не являются следствием каких-то законов или принципов, общих для всех образчиков. К примеру, люди могут своими действиями рассеивать образчики воды в пространстве, перемещать их и т.д., и при этом для этих действий людей не может быть предъявлено каких-то общих объяснений, основывающихся на одном и том же для всех образчике принципе.

Итак, формулировка третьего условия такова:

Будем называть такие вопросы индивидуирующими вопросами для N.

Так, например, вопрос "Где находился данный образчик воды 7 июня 1995 года?" есть индивидуирующий вопрос для образчиков воды.

Определение квази-натурального рода

Понятие квази-натурального класса есть относительное понятие: оно релятивизировано к некоторым перечням вопросов и ответов <Q_p/A_p, Q_w, Q_i>. Ни о каком классе предметов нельзя сказать просто, что этот класс есть квази-натуральный класс; нужно уточнить, относительно какой именно тройки он является квази-натуральным классом. Кроме того, для рассматриваемого класса предметов может иметься более одной тройки вида <Q_p/A_p, Q_w, Q_i>, относительно каждой из которых он является квази-натуральным классом.

Единичный предмет может, конечно, принадлежать более чем к одному квази-натуральному классу, некоторые из которых совпадают по объему, а некоторые не совпадают.

Архетип квази-натурального рода

Архетип квази-натурального рода - это такая сущность, которая, с одной стороны, очень схожа с каждым из элементов данного рода, но с другой стороны, она также существенно отличается от каждого из них.

Архетип схож с элементами рода потому, что он есть точная модель каждого из них относительно перечня проецируемых вопросов данного квази-натурального рода. (Под точной моделью мы понимаем такую модель, которая дает одни и те же ответы как для самой модели, так и для той сущности, моделью которой она является, - на одни и те же вопросы.)

С другой же стороны, архетип отличается от элементов квази-натурального рода в том, что касается w-проецируемых и индивидуирующих вопросов для данного квази-натурального рода: каждый из таких вопросов может быть задан относительно любого из элементов рода и на него в принципе имеется правильный ответ, - но ни один из таких вопросов вообще не может быть задан относительно архетипа.

Так, например, архетип образчиков воды есть некая сущность, очень схожая с любым образчиком воды: любой из следующих трех вопросов имеет одни и те же ответы как для любого индивидного образчика воды, так и для их общего архетипа:

Иными словами, относительно вопросов такого рода (а это и есть проецируемые вопросы для квази-натурального рода образчиков воды) архетип всех индивидных образчиков воды ("просто вода", "вода как абстрактная сущность", "вода как род вещества") является точной моделью любого из индивидных образчиков.

С другой же стороны, этот архетип существенно отличается от любого из индивидных образчиков воды, когда дело доходит до таких вопросов, как

С индивидными образчиками воды связаны различные ответы на (4.2.4) (а также и на (4.2.5)), - ибо это не проецируемые вопросы, - но с архетипом всех образчиков воды не связано никакого ответа на (4.2.4) (и также на (4.2.5)): архетип не имел никакой температуры и нигде не находился 7 июня 1995 года.

У архетипа образиков воды есть точка кипения, есть точка замерзания, есть молекулярный вес, есть показатель электрической проводимости, но у него него нет массы, нет объема, нет истории, нет координат в пространстве, - именно потому, что архетип любого квази-натурального класса есть абстрактная (а не индивидная) сущность.

После этих разъяснений мы можем дать общее определение архетипа:

Из определения AR немедленно вытекает следующий тезис:

Тезис PRP имеет решающую роль для понимания связи между индивидными предметами и их общим архетипом, - в том числе, между экземплярами языковых выражений и самими языковыми выражениями, - в частности, потому, что практика изучения некоторого естественного языка лингвистами (да и обычными людьми) состоит по большей части в том, что изучающий наблюдает экземпляры - индивидные звуки, индивидные надписи на бумаге или на скале, и из этих наблюдений он выводит существенные для знания языка свойства типов (т.е., в сущности, архетипов в смысле AR).

Будем, вслед за Бромбергером, называть PRP Принципом платонической связи, чтобы подчеркнуть, что этот тезис приводит внимание человека от "простых", "земных", индивидных предметов к абстрактным сущностям.

Каждый архетип исчерпывающим образом характеризуется посредством соответствующего набора вопросно-ответных пар, именно: набора проецируемых вопросно-ответных пар соответствующего квази-натурального рода.^[11]

Например, архетип индивидных образчиков воды характеризуется посредством набора:

Можно сказать, что архетип "не существует реально", - т.е. он не существует в том смысле, в каком существуют индивидные элементы квази-натурального рода: образчики воды, стулья, столы и т.п. Но для важно лишь то, что мы умеем указывать (или: ссылаться) на тот или иной архетип - для этого достаточно указать на соответствующий набор вопросно-ответных пар. Мы вправе даже считать, что архетипы суть не что иное, как наборы вопросно-ответных пар.

Экземпляры и типы

Основной предмет нашего, а также и Бромбергерова, интереса - не образчики воды и их архетип, а языковые выражения и их физические реализации, т.е. языковые типы и их экземпляры (tokens). Посмотрим теперь, как Бромбергер применяет свою теорию квази-натуральных родов и их архетипов к этому частному случаю.

Он исходит в этом вопросе из следующего тезиса:

Иными словами: Физические реализации некоторого языкового выражения составляют квази-натуральный род, и соответствующее языковое выражение является архетипом данного квази-натурального рода.

Если первая половина LTA истинна, то, стало быть, языковые экземпляры группируются в множества, каждое из которых удовлетворяет требованиям определения QNK;

а если вторая половина LTA истинна, то каждый языковой тип, у которого имеются экземпляры, соответствует некоторому набору вопросов [именно: проецируемых вопросов], ответ на каждый из которых - один и тот же как для данного языкового типа, так и для каждого из его экземпляров.

Если же истинны обе половины LTA, то, значит, здесь действует Принцип платонической связи, которым можно пользоваться, чтобы выводить свойства типов из свойств экземпляров: свойства языкового типа - это все те и только те свойства, которыми обладает (как это видно из ответов на проецируемые вопросы) каждый экземпляр данного типа.

Трудно проверить, - продолжает Бромбергер, - истинен ли тезис LTA для каждого языкового типа, хотя бы потому, что таких типов бесконечное множество! [В самом деле, все слова и предложения данного языка, а также все выражения других синтаксических категорий являются типами данного языка.] Но нам важно, - говорит он, - не столько вопрос о действительной истинности LTA, сколько вопрос о том, исходят ли лингвисты в своих теориях и в своей полевой практике из молчаливого допущения, что LTA истинен. Да, - отвечает Бромбергер на этот последний вопрос, - несомненно, что практически все лингвисты исходят из молчаливого допущения, что LTA истинен, хотя, быть может, большинству из них и в голову не приходили Бромбергеровы определения квази-натурального рода и архетипа. Существенно в данном случае то, что лингвисты на деле пользуются Принципом платонической связи между языковыми экземплярами и языковыми типами [т.е. между языковыми выражениями и их физическими реализациями], а Принцип платонической связи между языковыми экземплярами и языковыми типами вытекает из Бромбергеровой теории вкупе с тезисом LTA - и на горизонте не видно другой теории, из которой этот принцип вытекал бы.

Но тогда первоначальный вопрос "Правда ли, что лингвисты исходят из молчаливого допущения, что LTA истинен?" сводится к вопросу "Правда ли, что лингвисты на деле пользуются Принципом платонической связи между языковыми экземплярами и языковыми типами?"

Бромбергер приводит три аргумента в пользу положительного ответа на этот последнйи вопрос.

Первый аргумент Одно своеобразное доказательство того, что лингвисты явно или - чаще - неявно пользуются Принципом платонической связи, состоит в том, что они редко упоминают (если вообще упоминают) языковые экземпляры; - еще точнее: они на практике смешивают (не отличают друг от друга) упоминания языковых экземпляров и упоминания языковых типов.^[12] Такое смешение находит естественное объяснение (и даже, отчасти, оправдание), если мы предположим, что лингвисты молчаливо опираются на Принцип платонической связи между типами и токенами.

В самом деле, вопросы, интересующие лингвистов, когда их чувственное восприятие сосредоточивается на некоем языковом экземпляре, а их теоретическое суждение - на типе этого экземпляра, - это вопросы, которые равным образом приложимы, как к экземпляру, так и к типу, и ответы на которые одинаковы как для экземпляра, так и для типа. Но если на самом деле их заботят языковые типы, а языковые экземпляры (например, акустические волны) суть скоротечные физические свидетельства о свойствах типов, то только педантизм мог бы побудить их подчеркивать дистинкцию между языковыми типами и языковыми экземплярами.

Второй аргумент Если бы лингвисты не опирались в своих поисках свойств языковых типов на Принцип платонической связи, то трудно представить себе, на какой иной принцип они могли бы опереться, выводя информацию о типах из информации об экземплярах.

Задумаемся: На каком основании вообще мы можем получить эмпирическую информацию об абстрактных сущностях?^[13]

Эмпирическая информация об экземплярах - т.е. о физических предметах - основывается на сенсорном восприятии, а сенсорное восприятие в свою очередь основывается на причинно-следственном взаимодействии между воспринимаемыми предметами и органами восприятия (лучи света, отражаясь от предмета, падают на сетчатку глаза, ... и т.д.). Но абстрактные сущности не могут воздействовать на что бы то ни было причинно-следственным образом. Они не находятся в пространстве и времени и не могут участвовать в пространственно-временных событиях, каковыми несомненно являются причинения. Если лингвистика основывается на информации об абстрактных сущностях - языковых типах, то как эта информация может оказаться эмпирической? Каким образом сенсорное восприятие чего бы то ни было может дать человеку информацию о свойствах типов?

Языковые экземпляры можно наблюдать. Например, звуковые языковые экземпляры суть события, которые воздействуют на наши уши, порождают кинестетические ощущения и т.д. Но лингвистику-то интересуют прежде всего не экземпляры, а типы - слова, предложения и т.д. Стало быть, сосредоточивая свое сенсорное внимание на экземпляре, лингвист надеется получить информацию о типе? Но какие основания он имеет для этой надежды. Единственное основание, на которое он может опереться в своих ожиданиях, - Принцип платонической связи между языковыми типами и языковыми экземплярами.

Третий аргумент Лингвисты концептуализируют языковые экземпляры так, что эта концептуализация приводят к прозрачным соответствиям между свойствами экземпляров и свойствами типов. Эти соответствия столь часты, что не могут быть случайными. Стало быть, в их основании лежит неий принцип. Трудно понять какой, если не Принцип платонической связи.

Вот два примера, которые приводят Бромбергер, иллюстрируя этот аргумент:

Лингвисты концептуализируют экземпляры английского слова-типа, орфографически репрезентируемого как "bell" таким образом, что эти экземпляры образуют квази-натуральный род относительно некоего множества вопросов, в котором проецирумые вопросы (и ответы на них) включают в себя по меньшей мере следующие:

w-проецируемые вопросы (и ответы на них) включают по меньшей мере следующие:

и наконец, индивидуирующие вопросы (и ответы на них) включают по меньшей мере следующие:

И вот только что охарактеризованная концептуализация экземпляров данного английского слова приводит к следующему соответствию между свойствами экземпляров и свойствами самого слова-типа:

к слову-типу "bell" относятся те же самые ответы на вопросы (4.2.7)-(4.2.10), которые относятся к каждому из экземпляров этого слова.

Но зато к слову-типу "bell" вообще бессмыслено обращать вопросы (4.2.11)-(4.2.19), ибо пресуппозиции этих вопросов ложны, когда понимаются в отношении слова-типа, а не слов-экземпляров.

Второй пример-иллюстрация. Лингвисты концептуализируют экземпляры английского предложения-типа, орфографически репрезентируемого как

таким образом, что эти экземпляры образуют квази-натуральный род относительно некоего множества вопросов, в котором проецирумые вопросы (и ответы на них) включают в себя по меньшей мере следующие:

w-проецирумые вопросы (и ответы на них) включают в себя по меньшей мере следующие:

индивидуируюшие вопросы (и ответы на них) включают по меньшей мере следующие:

Опять же только что охарактеризованная концептуализация экземпляров данного английского предложения приводит к следующему соответствию между свойствами экземпляров и свойствами самого предложения-типа:

к предложению-типу "John's picture of himself is nice" относятся те же самые ответы на вопросы (4.2.21)-(4.2.23), которые относятся к каждому из экземпляров этого слова.

Но зато к предложению-типу "John's picture of himself is nice" вообще бессмыслено обращать вопросы (4.2.24)-(4.2.31), ибо пресуппозиции этих вопросов ложны, когда понимаются в отношении слова-типа, а не слов-экземпляров.

На этом можно закончить изложение основных тезисов Бромбергеровой теории и ее приложения к языковым типам и экземплярам.

О вопросе (4.2.25) "Каково его значение истинности?":

Проецируемый это вопрос или w-проецируемый?

Как видим, Бромбергер отнес самый интересный для нас вопрос, именно: вопрос "Каково его значение истинности?", к w-проецируемым вопросам. Это означает, что этот вопрос уместно задать по отношению к любому экземпляру рассматриваемого предложения, но лишено смысла задавать его по отношению к предложению-типу, ибо в этом последнем случае пресуппозиция вопроса ложна.

А какова пресуппозиция этого вопроса? Вот какова: "У него есть некоторое значение истинности, т.е. оно либо истинно, либо ложно". В приложении к предложению-типу этот полуфабрикат превращается в законченное высказывание: "У данного предложения-типа есть некоторое значение истинности, т.е. оно либо истинно, либо ложно". И вот выходит, что Бромбергер считает, что это высказывание неверно, т.е. у предложений-типов не может быть никаких значений истинности.

Иными словами: Выходит, что Бромбергер считает, что предложения-типы не могут быть носителями истинности.

Этот вопрос заслуживает более подробного рассмотрения.

Я могу усмотреть только один резон, почему предложению-типу "John's picture of himself is nice" может быть отказано в обладании значением истинности, именно: оно не выражает законченную мысль, ибо из него непонятно, о каком именно Джоне и о каком именно из, возможно, нескольких его автопортретов идет речь. То есть причина отсутствия у этого предложения в точности та же самая, что и у предложения-типа "Вчера на Северном полюсе шел снег" - пока мы не уточним, какая дата имеется в виду под "вчера", мы не можем приписать этому предложению-типа какого-либо значения истинности.

Итак, причина отсутствия значений истинности у предложений-типов "John's picture of himself is nice" и "Вчера на Северном полюсе шел снег" в том, что у некоторых их составляющих ("John", "John's picture of himself", "вчера") денотат неопределен или недо-определен. Ситуация произнесения делает эти денотаты вполне определенными. Вот почему Бромбергер считает, что предложение-экземпляр, в отличие от предложения-типа, всегда обладает определенным значением истинности.

Но мы можем отвлечься от этого осложнения.

Действительно, предложения(-типы) любого языка можно разбить на два класса:

А. Предложения, некоторые составляющие которых имеют не вполне определенный денотат.

В. Предложения, все составляющие которых имеют вполне определенный денотат.

В класс А войдут, к примеру, все предложения, имеющие вхождения индексикальных слов, вроде "я", "ты", "он", "она", "сегодня", "вчера", "здесь", "направо", "предыдущий" и т.д. В этот класс войдут также предложения, имеющие вхождения таких квази-имен, как "Ваня", "Петров", "Москва" и т.д. С логической точки зрения, перечисленные только что слова суть не имена, потому что они не выделяют один-единственный предмет из предметной области: есть много людей, которых зовут "Ваня"; есть много людей, носящих фамилию "Петров"; и есть больше одного города с названием Москва - таких городов по меньшей мере два: один - столица России, второй - маленький городок в США.

Все предложения(-типы) из класса А лишены определенного значения истинности. Но даже после отсеивания таких "нехороших" предложений в класс А нет гарантий, что все предложения из класса В имеют определенные значения истинности.

Например, в В могут входить грамматически двусмысленные предложения, вроде "All pilots are flying planes", которые лишены одного определенного истинностного значения потому, что они выражают одновременно два смысла и каждому из смыслов соответствует свое истинностное значение.

Еще одним источником отсутствия истинностного значения может быть ложность пресуппозиции, ассоциированной с данным предложением. Например, у предложения "Воронеж перестал быть столицей России в 1959 году" имеется пресуппозиция "Перед 1959 годом Воронеж был столицей России". Эта пресуппозиция ложна, и поэтому само предложение "Воронеж перестал быть столицей России в 1959 году" лишено истинностного значения - оно не истинно и не ложно.

Короче говоря, причины отсутствия истинностного значения у предложения-типа могут быть разнобразны. Но как бы велик ни был перечень этих причин, несомненно одно: в любом естественном языке имеются предложения-типы, обладающие значением истинности. Таковы, например, русские предложения-типы "Естественный цвет снега - белый", "Естественный цвет снега - черный", "Лондон является столицей Великобритании по меньшей мере в XVIII, XIX и XX столетиях", "Все люди смертны" и т.п.

И вот мы далее сосредоточим свое внимание на классе еще более узком, чем класс В, именно: на классе таких предложений-типов, которые обладают определенным значением истинности. Резон этого решения таков: Рассматривая лишь такие предложения-типы, которые обладают определенным значением истинности, мы делаем уступку нашему воображаемому оппоненту, который заявил, что именно предложения-типы, а не предложения-токены могут быть истинными и ложными, и это обстоятельство, де, устраняет все парадоксы (см. начало этого параграфа).

Перенос свойства 'быть истинным'

на предложения-типы

не устраняет Парадокса истинных стаканов

Итак, представим себе, что в некоем естественном языке - например, в русском - все предложения-типы истинны или ложны. Спасает ли это нас от того парадоксального положения, что истинными (или, соответственно, ложными) являются предложения-токены - т.е. такие физические (а не абстрактные) сущности, как следы мела на доске, или следы чернил на бумаге, или акустические колебания, изданные человеком и т.д.?

Если мы примем Бромбергерову теорию языковых типов и токенов, то нет, не спасает.

В самом деле, что такое предложение-тип, по Бромбергеру?

Это такая абстрактная сущность, которая обладает всеми теми свойствами (и только ими!), которыми обладает каждое предложение-токен, входящее в данный род, т.е. проецируемыми свойствами данного квази-натурального рода.

Например, предложение-тип "Все люди смертны" - это абстрактная сущность, обладающая всеми теми свойствами (и только ими), которыми обладает каждое предложение-токен, подпадающее под предложение-тип "Все люди смертны" - т.е. каждая физическая сущность с соответствующими свойствами. Таким образом, если мы исходим из допущения, что предложение-тип "Все люди смертны" обладает истинностным значением, а именно: оно истинно, то мы обязаны признать, что свойством 'быть истинным' обладают и все те физические сущности (следы чернил, акустические волны и т.п.), которые являются предложениями-токенами соответствующего квази-натурального рода.

Стало быть, Парадокс истинных стаканов остается с нами.

Обзор абстрактных возможностей,

имеющихся в той ситуации,

в которой мы оказались

Название этого параграфа - "О незаменимости понятия притворного (игрового) полагания". Но пока что, возможно, не вполне понятно, каким образом все сказанное выше связано с тем, что без понятия притворного (игрового) полагания нельзя, якобы, обойтись при анализе общения, опосредованного физическими сушностями. Чтобы прояснить это, рассмотрим несколько подробнее, какие возможности выбора остаются открытыми для нас в той концептуальной ситуации, в которой мы оказались.

Возможность N1: Принять Интенциональность физических медиаторов общения

Прежде всего мы, абстрактно говоря, можем позволить себе смириться с мыслью, что физические сущности, опосредующие наше общение и являющиеся экземплярами-словами и экземплярами-предложениями, - т.е. акустические колебания воздуха, следы чернил на бумаге и т.п. - действительно обладают свойством Интенциональности наравне с нашими ментальными состояниями.

Это - позиция Серля и, по-видимому, Бромбергера.^[14]

Заметим, что и объяснение якобы имеющему место феномену Интенциональности физических сущностей Серль и Бромбергер дают, по существу, одно и то же.

В самом деле, проследите за мыслью Бромбергера в только что приведенном отрывке (сноска 6). Во-первых, Бромбергер признает некоторую парадоксальность того обстоятельства, что фонологическими, грамматическими и семантическими свойствами оказываются наделены физические сущности - акустические волны, следы мела и почему бы не стаканы. Но, во-вторых, он - подобно Серлю - объясняет и тем самым как бы устраняет этот парадокс так: Акустические волны, производимые говорящим, в корне отличаются от всех прочих акустических волн тем, что говорящий производит их с особыми - фонологическими, грамматическими и семантическими намерениями. Особые намерения говорящего суть тот фактор, который наделяет физическую сущность - акустические волны - фонологическими, грамматическими и семантическими (т.е. Интенциональными) атрибутами.

Для того, кто принимает это объяснение, все парадоксы оказываются устраненными: Парадокс истинных стаканов оказывается лишь кажущимся парадоксом, ибо возникновению парадоксальных атрибутов дано объяснение, которое как бы узаконивает эти атрибуты. Раз произносимые звуки Интенциональны, то они, стало быть, наделены смыслом - и это устраняет Парадокс бессмысленных звуков. Раз произносимые звуки Интенциональны, то исчезает и Парадокс нерационального успеха, ибо участник общения, опирающийся в своем исследовании на посылку об Интенциональности произнесенных звуков, не заблуждается.

В сущности, вся эта моя работа написана для тех, кто не принимает объяснения Серля-Бромбергера, - не принимает, например, по тем резонам, которые были приведены выше. Этих резонов, как минимум, два. Один направлен против тезиса об Интенциональности медиаторов непосредственно, а другой - косвенно.

Первый резон таков: Интенциональностью обладают прежде всего некоторые ментальные состояния человека, например, полагания. Ментальные состояния Интенциональны "по природе". Более того, Интенциональность Интенциональных ментальных состояний (например, полаганий) состоит в том, что такие ментальные состояния при некоторых условиях удовлетворяются, а при других - нет, т.е. они обладают условиями удовлетворения. Например, полагания обладают условиями истинности. Интенциональность Интенциональных ментальных состояний есть их существенное свойство - в том смысле, что, скажем, два полагания-экземпляра с различными условиями истинности не могут относиться к одному и тому же полаганию-типу. Используя Бромбергерову терминологию, вопрос "Каковы условия удовлетворения данного ментального состояния?" есть проецируемый вопрос для соответствующего квази-натурального рода.

С другой стороны, следы мела, акустические волны и другие физические медиаторы общения имеют природу, в корне отличную от природы ментальных состояний. Коренное различие в природе ментальных состояний, с одной стороны, и, к примеру, акустических волн, с другой, делает крайне сомнительным утверждение, будто некий существенный атрибут ментального состояния может быть также присущ физической сущности.

Это утверждение становится еще более сомнительным, если учесть, что природа медиатора, в сущности, безразлична: медиаторами общения могут служить акустические волны, следы мела, следы чернил, следы графита и любые физические сущности вплоть до стаканов. Может ли какое-либо свойство - в особенности, такое специфическое, как наличие условий удовлетворения - быть общим для колебаний воздуха и крошек мела?

Второй резон направлен непосредственно против объяснения Серля-Бромбергера и опосредованно против тезиса об Интенциональности медиаторов: Вообще говоря, представляется, что человеческим намерениям присуща одна общая черта, именно: любое намерение человека таково, что попытка его осуществить может, при определенных обстоятельствах, оказаться неуспешной. Для каждого намерения мы можем назвать условия его неуспеха. Возьмем, к примеру, намерение открыть дверь. Если я, имея намерение открыть дверь, которая открывается вовнутрь, толкаю ее от себя вместо того, чтобы тянуть ручку двери на себя, то мое намерение проваливается - я терплю неудачу.

С другой стороны, намерение говорящего наделить произносимые им звуки Интенциональностью представляет собой, по-видимому. странное искючение из этого общего правила. Оно обречено быть успешным при любых услових! По Серлю-Бромбергеру выходит, что если я произношу звуки, имея намерение наделить их такой-то Интенциональностью, то я в принципе не могу потерпеть неудачу в этой своей затее. Я обречен на успех. Я свободен от необходимости отличать средства, которые приведут меня к успеху, от средств, которые приведут к неудаче. Само намерение сделать нечто становится гарантией успеха! Это - крайне подозрительное свойство, и оно становится сильным аргументом против объяснения Серля-Бромбергера, а косвенно - в отсутствии какого-либо альтернативного объяснения - и против тезиса об Интенциональности медиаторов.

Какие же возможности остаются для того, кто не принимает объяснения Серля-Бромбергера, а вместе с ним и тезиса об Интенциональности намеренно произведенных звуков?

Возможность N2: Согласиться с тем, что рациональность людей, общающихся с помощью физических медиаторов, дефектна

Люди, общающиеся с помощью языка, и в самом деле могут быть не вполне рациональны. Почему бы и нет? Люди заблуждаются ежедневно. Правда, в данном случае мы, как кажется, вынуждены иметь дело с массивным, регулярно воспроизводимым и затрагивающем всех или почти всех людей заблуждением - но и это, в принципе, не является невозможным.

Дело, однако, в другом: Нас интересует в первую очередь не столько вопрос о том, заблуждаются ли общающиеся люди на самом деле, сколько вопрос, могут ли они в принципе общаться, не заблуждаясь насчет Интенциональности медиаторов - при допущении, что на самом деле медиаторы лишены Интенциональности.

Абстрактно говоря, можно допустить отрицательный ответ на этот последний вопрос.

Возможность N3: Согласиться с тем, что рациональность людей, общающихся с помощью физических медиаторов, в принципе не может быть бездефектной

Иными словами, эта возможность приглашает нас согласиться, в частности, с тем, что тот, кто пользуется в целях общения языком, в принципе не может быть вполне рационален. Это утверждение представляется странным и провоцирует на поиски возражений.

Опять же эта моя работа написана в основном для тех людей, кто отвергает одновременно Возможность N1 и Возможность N3.

Какие же аргументы остаются в распоряжении человека, который отвергает одновременно Возможность N1 и Возможность N3?

Возможность N4: Заявить, что истинными или ложными бывают не предложения-экземпляры (т.е. акустические волны и т.п.), а предложения-типы (т.е. абстрактные, а не физические сущности)

Мы только что попытались использовать именно эту возможность, обратившись к единственной имеющейся в нашем распоряжении вполне развитой теории языковых экземпляров и типов - к теории Силвэна Бромбергера. Как помнит читатель, мы потерпели неуспех: по Бромбергеру выходит, что не может быть так, что предложение-тип обладает значением истинности, а какой-либо экземпляр, относящийся к данному типу, не обладает.

Понятна причина нашего неуспеха. В теории Бромбергера тип выступает абстрактным репрезентантом (всех) существенных свойств каждого экземпляра; именно поэтому свойство, присущее типу, не может отсутствовать у какого-либо экземпляра.

Вообще говоря, неуспех с Бромбергеровой теории не закрывает окончательно Возможность N4: Мы можем пытаться найти или построить такую теорию языковых экземпляров и типов, в которой языковой тип играл бы не роль репрезентатора (всех) существенных свойств каждого экземпляра, а роль абстрактной сущности, ассоциируемой с каждым экземпляром и берущей на себя такие свойства, которые "не подобают" экземплярам как физическим сущностям.

Однако до тех пор, пока такой теории нет в нашем распоряжении, мы вынуждены считать Возможность N4 практически закрытой для того, кто отвергает одновременно Возможность N1 и Возможность N3.

Какие еще возможности остаются для такого человека?

Возможность N5: Ввести в рассмотрение дополнительную семантическую абстрактную сущность, связанную с предложением-экземпляром отношением выражения

Мы вольны заявить, что предложение-экземпляр (т.е. продуцированные говорящим акустические волны. следы мела на доске и т.п.) выражает некую абстрактную семантическую сущность - например, пропозицию, смысл или мысль (хотя бы во Фрегевом понимании этого термина); и вот условия истинности (и вообще условия удовлетворения любого рода) присущи не самому предложению-экземпляру, а этой абстрактной семантической сущности - пропозиции, или смыслу, или мысли.

Это, на наш взгляд, неплохой ход; по меньшей мере, он, по-видимому, устраняет Парадокс истинных стаканов.

Но если мы примем эту Возможность N5, то вместе с ней мы примем на себя обязанность объяснить природу отношения, имеющего место между физической сущностью (акустическими колебаниями) и абстрактной семантической сущностью (пропозицией, мыслью и т.д.). Иными словами, мы обязаны предъявить теорию, которая отвечала бы на вопрос: Что это значит и как это может быть, что акустические колебания или следы мела выражают ту или иную пропозицию (или мысль)?

Итак, мы не считаем Возможность N5 закрытой для того, кто отвергает одновременно Возможность N1 и Возможность N3, и подробно рассмотрим дальнейшее развитие этой возможности в следующем параграфе.

Возможность N6: Задействовать притворные (игровые) полагания участников общения

Наконец, человек, отвергающий тезис об Интенциональности медиаторов (т.е. отвергающий Возможность N1) и отвергающий утверждение, будто бы рациональность людей, общающихся с помощью физических медиаторов в принципе не может быть бездефектна (т.е. отвергающий Возможность N3) может выбрать тот путь, который выбрали мы в §4.1, - т.е. он в состоянии показать, каким образом возможно успешное и бездефектно рациональное общение с помощью лишенных Интенциональности физических медиаторов при условии, что участники общения притворно полагают, что эти медиаторы Интенциональны.

Похоже, что этим исчерпывается набор абстрактных возможностей - различных подходов к той концептуальной ситуации, в которой мы оказались.^[15]

И вот провал Бромбергеровой теории языковых экземпляров и типов как средства устранения Парадокса истинных стаканов действительно повысил вероятность того, что обращение к притворным полаганиям общающихся окажется в конечном счете неизбежным для человека, отвергающего одновременно Возможность N1 и Возможность N3. В этом смысле мы и озаглавили этот параграф так, как мы его озаглавили.

Но кроме Возможности N6, у нас, говоря абстрактно, еще осталась в запасе Возможность N5. К ее более подробному рассмотрению мы сейчас и приступим.

§4.3. О незаменимости понЯтиЯ

притворного [игрового] полаганиЯ (2):

Притворное полагание

vs.

понЯТие знаковой конвенции

Итак, если мы хотим принять Возможность N5, т.е. если мы хотим заявить, что условия истинности присущи не акустическим колебаниям или следам мела, а некоторой соотносящейся с ними абстрактной семантической сущности - пропозиции, или смыслу, или мысли, то мы должны предложить какое-то объяснение природы отношения, имеющего место между физической сущностью (акустическими колебаниями) и абстрактной семантической сущностью (пропозицией, мыслью и т.д.). Мы должны ответить на вопрос: Что это значит и как это может быть, что акустические колебания или следы мела выражают ту или иную пропозицию (или мысль)?

На поверхности лежит почти самоочевидный ответ на этот вопрос, именно:

Как предложения-экземпляры, так и соответствующее им предложение-тип^[16], связаны отношением выражения с некоей пропозицией, или мыслью, в силу соответствующей языковой (знаковой) конвенции.

Однако является ли такой ответ подлинной альтернативой Возможности N6, т.е. объяснению, задействующему притворные (игровые) полагания?

Мы уже представили (в §4.1) некоторые аргументы в пользу утверждения, что адекватное объяснение феномена языковой конвенции ad hoc обязано задействовать притворные полагания участников конвенции.

Вторая, оставшаяся нерассмотренной, разновидность языковой конвенции - это тотальная языковая конвенция, т.е. - напомним - языковая конвенция, которая

(i) действительна для всех членов данного языкового сообщества,

(iii) зафиксирована (воплощена) в писаных и/или неписаных правилах данного языка.

Опять-таки, для наших целей полезно различать две разновидности тотальной языковой конвенции:

1) актуальная тотальная языковая конвенция - действительно имевшее место событие заключения договора (в той или иной форме) между всеми членами данного языкового сообщества о введение в действие на неопределенно долгое время фиксированного перечня правил данного языка;

2) виртуальная тотальная языковая конвенция - такое положение вещей, когда (все) члены данного языкового сообщества фактически придерживаются во всех случаях общения между собой всех писаных и/или неписаных правил данного языка, хотя никакое событие заключения договора между ними по этому поводу никогда не имело места.

Ясно, что для любого естественного (национального или этнического) языка в соответствующем языковом сообществе действует именно виртуальная, а не актуальная тотальная языковая конвенция; т.е. для естественных языков дело не обстоит таким образом, что люди на самом деле когда-то собрались и договорились о правилах того языка, на котором они в дальнейшем будут общаться, - в преобладающей мере нормы употребления естественного языка складываются сами собой, стихийным образом (на то он и "естественный"); да и спрашивается, на каком языке должны были бы люди обсуждать поставленный на голосование набор языковых правил, если бы языковое сообщество действительно собралось для заключения такого фантастического общественного договора о языке?^[17]

С другой стороны, любой искусственный (т.е. изобретенный одним человеком или ограниченной группой лиц) язык если вообще вводится в действительное использование, то очень часто это происходит в силу действительно имевшего место события специального договора между будущими участниками общения. Разумеется, такое событие может принимать очень разные формы. Мы, например, можем считать, что событие, заключавшееся в том, что доктор Л.Заменгоф опубликовал в 1887 году эксплицитный свод правил выдуманного им языка эсперанто, было своего рода договором между всеми теми людьми, кто сформировал тогда или впоследствии намерение общаться друг с другом на языке эсперанто, - договором, вводящим в бессрочное действие определенный набор правил, придерживаться которых брал на себя обязательство каждый, кто считал себя участником общения на языке эсперанто.

Случаи виртуальной тотальной языковой конвенции интереснее - потому что касаются естественных языков. Случаи актуальной конвенции проще.

Мы в этом параграфе более или менее подробно рассмотрим в интересующих нас аспектах феномен актуальной тотальной языковой конвенции. Что же касается виртуальной конвенции, нам придется ограничиться несколькими ремарками.

В отношении актуальной тотальной языковой конвенции следует прежде всего заметить, что она отличается от языковой конвенции ad hoc (которая, в свою очередь, всегда является актуальной) скорее количественно, чем качественно.

Запишем сравнение между этими двумя видами конвенции в форме таблицы:

Как видим, различие между двумя видами сводится к тому, что численный показатель каждого из трех измерений знаковой конвенции ad hoc чаще всего заранее фиксирован и ограничен, а численный показатель актуальной тотальной языковой (знаковой) конвенции заранее не ограничен - т.е. неопределенно велик.

Но сущность расматриваемого феномена в обоих случаях одинакова: Несколько людей собираются и явным образом договариваются (условливаются) о значении некоторых типов физических сущностей - звуков, надписей, телесных движений и т.д. Значит, все дело анализа в данном случае заключается в том, чтобы прояснить, что значит договориться (условиться) о значении типа физической сущности.

Мы в §4.1 (раздел "Третье употребление слова "условиться") показали, что феномен договора (условливания) о значении можно прояснить в терминах притворных полаганий участников. Теперь мы представим один аргумент в пользу того, что этот феномен необходимо интерпретировать в терминах притворных полаганий.

Аргумент, который мы собираемся представить, есть аргумент от бездефектной рациональности участников общения:

Предполагается, что участники актуальной знаковой конвенции, приняв конвенцию, затем опираются на факт ее принятия в своих рациональных исследованиях, связанных с актами совершения и интерпретации коммуникативных актов. Иными словами, в этих исследованиях задействуется посылка "Тогда-то и там-то произошло событие принятия такой-то конвенции о значении таких-то звуков (или надписей и т.д.) такими-то людьми". Но исследование не может быть бездефектно рациональным, если исследователь не понимает смысла слов, входящих в задействуемые им посылки, - он должен уметь толковать их хотя бы на достаточно элементарном уровне. Результаты этих толкований могут, в свою очередь, быть задействованы в его исследовании.

Попробуем воспроизвести процесс истолкования исследователем-коммуникатором слов, входящих в задействуемую им посылку "Тогда-то и там-то произошло событие принятия такой-то конвенции о значении таких-то звуков (или надписей и т.д.) такими-то людьми". Для определенности уточним содержание этой посылки так: "Тогда-то и там-то такие-то люди приняли конвенцию, в соответствии с которой цепочка звуков [з-е-м-л-я к-р-у-г-л-а-я]^[18] означает, что Земля - круглая". Предположим, кроме того, что по мере надобности исследователь прибегает к нормативным толкованиям слов, предлагаемым стандартным Толковым словарем русского языка - например, Толковым словарем Ожегова (это допущение очень естественно, ибо к каким еще толкованиям, кроме нормативных, мог бы прибегнуть исследователь, не рискуя ошибиться в толковании?).

Выделим курсивом те слова и обороты рассматриваемой посылки, которые мы хотим, чтобы исследователь истолковал:

Нормативные толкования выделенных слов и оборотов таковы:

Конвенция - договор по какому-нибудь определенному вопросу.

Проделаем еще один цикл толкования: попытаемся, в соответствии с нормативным словарем, истолковать оборот 'прийти к договору':

Нормативное толкование выделенного слова:

Договор - соглашение о взаимных обязательствах.

Прийти к соглашению о взаимных обязательствах - принять на себя взаимные обязательства

Нормативное толкование выделенного слова:

Обязательство - обещание, требующее безусловного выполнения.

Заметьте, что каждый шаг от стадии к стадии был принудителен - у толкователя не было выбора между двумя или несколькими вариантами толкования, во всяком случае стандартный Толковый словарь не давал в рассмотренных случаев иных приемлемых вариантов. Таким образом, посылка 0 попросту имеет тот же смысл, что и формулировка 4.

Но, конечно же, формулировка 4 - в том виде как она есть - не имеет вообще никакого смысла, она попросту семантически аномальна: нельзя обещать, что звуки имеют смысл. Оборот вида 'обещание, в соответствии с которым имеет место то-то и то-то' семантически аномален, ибо семантика слова 'обещание' требует оборота вида 'обещание, в соответствии с которым тот-то обязан сделать то-то'.

Короче говоря, если исследователь-коммуникатор не сможет реконструировать формулировку 4 так, чтобы в ней содержались ответы на два следующих вопроса:

то он лишается права опираться в своем исследовании на посылку 0 - под страхом допущения ущерба в своей исследовательской рациональности.

Какие же в принципе могут быть ответы на вопросы Q1 и Q2?

Самые простые варианты ответа выглядят так:

Но вариант А' неприемлем для человека, который отвергает Возможность N1, т.е. отвергает тезис об Интенциональности медиаторов, ибо наличие у физической сущности смысла равносильна наличию у нее условий истинности, а стало быть и истинностного значения.

Вариант А'' неприемлем сразу по двум основаниям: Во-первых, он неприемлем для человека, который одновременно отвергает Возможности N1 и N3 - ибо если физическая сущность не может быть наделена Интенциональностью, - а стало быть и смыслом, то полагать, - что цепочка звуков (т.е. акустические колебания) наделена неким смыслом, значит допускать ложное утверждение и тем самым наносить ущерб своей исследовательской рациональности. Во-вторых, - и об этом уже говорилось в соответствующем разделе параграфа 4.1, - человек не в состоянии искренне и разумно обещать впредь полагать что бы то ни было, ибо человек не в состоянии непосредственным образом распоряжаться своими полаганиями.

На выручку приходит задействование притворных полаганий:

Аргументация в пользу такого решения была подробно изложена и обсуждена в §4.1 - нет смысла повторять ее здесь.

Интересен однако следующий вопрос: Есть ли иной способ реконструкции формулировки 4, который был бы приемлем во всех существенных отношениях - в том числе для человека, отвергающего Возможности N1 и N3? Если иного способа нет, то мы доказали, что феномен договора о значении необходимо интерпретировать в терминах притворных полаганий при том допущении, что мы отвергаем Возможности N1 и N3. Если же такой способ есть, то мы всего лишь еще раз продемонстрировали возможность такой интерпретации. Автору этих строк не удалось найти другого приемлемого способа, что, разумеется, не означает, что такого способа нет в природе.

Однако до тех пор, пока в нашем распоряжении нет иных приемлемых кандитатов, мы вынуждены считать аргумент от знаковой конвенции против введения притворных полаганий не имеющим силы - во всяком случае в том, что касается случаев актуальной знаковой конвенции - будь то тотальной или ad hoc.

Виртуальная знаковая конвенция

Перейдем теперь к рассмотрению феномена виртуальной знаковой конвенции.

Классический анализ понятия виртуальной конвенции вообще и виртуальной знаковой конвенции в частности содержится в книге Дэвида Льюиса "Конвенция"^[19].

Основной вопрос, которым задается Дэвид Льюис: Как возможен феномен конвенции без того, чтобы участвующие в ней люди явным образом давали друг другу обещания вести себя так-то и так-то?

Ответ на этот вопрос, по сути дела, был дан 28-летним Дэвидом Юмом 250 лет тому назад:

[Конвенция есть] общее осознание общего интереса; каковое осознание все члены общества выражают друг другу, и каковое побуждает их регулировать свое поведение определенными правилами. Я замечаю [например], что в моих интересах будет не лишать другого его достояния - при условии, что он будет действовать таким же образом по отношению ко мне. Он осознает подобный же интерес в регулировании своего поведения. Когда это общее осознание интереса взаимно выражено и известно обоим, оно порождает соответствующее намерение и поведение. И это можно с достаточными основаниями назвать конвенцией или соглашением между нами - хотя и без посредничества обещаний; поскольку действия каждого из нас соотносятся с действиями другого и совершаются на основе предположения, что нечто должно быть совершено противной стороной.^[20]

Итак, ключевые моменты конвенции в смысле Юма таковы:

1) наличие общего (или взаимного) интереса;

3) знание всеми участниками основных черт ситуации;

4) возникновение взаимных ожиданий, заменяющих явные обещания.

Льюис, в сущности, технически развил идею Юма о конвенции без явных обещаний. Он использовал (а отчасти изобрел) такие современные технические понятия, как

1) кооперативная игра (в смысле теории игр);

Но нам для наших целей нет смысла подробно рассматривать техническую сторону Льюисового объяснения. Идейная сторона понятия виртуальной конвенции достаточно ясно изложена Юмом, и этого достаточно, чтобы увидеть, в чем основная трудность применения Юмова понятия виртуальной конвенции^[21] в анализе проблемы Интенциональности физических медиаторов общения - эта трудность параллельна уже рассмотренной выше трудности, связанной с понятием актуальной конвенции.

Напомним, что в этом последнем случае трудность состояла в том, чтобы найти приемлемую реконструкцию следующей формулировки:

Если же мы попытаемся объяснить феномен осмысленности цепочки звуков (акустических колебаний) [з-е-м-л-я к-р-у-г-л-а-я] ссылкой не на актуальную, а на виртуальную знаковую конвенцию в смысле Юма-Льюиса, то мы столкнемся с очень похожей трудностью - именно, с трудностью отыскания приемлемой реконструкции следующей формулировки:

В отношении формулировки VC можно сказать все то же самое, что было сказано нами выше в отношении формулировки 4, именно:

Формулировка VC - в том виде как она есть - семантически аномальна: нельзя иметь взаимные ожидания, что звуки имеют смысл. Оборот вида 'взаимные ожидания, в соответствии с которыми имеет место то-то и то-то' семантически аномален, ибо семантика слов 'взаимные ожидания' (как их понимает Юм и Льюис) требует оборота вида 'взаимные ожидания таких-то и таких-то действий со стороны другого партнера'.

Опять же, если исследователь-коммуникатор не сможет реконструировать формулировку VC так, чтобы в ней содержались ответы на два следующих вопроса:

то он лишается права опираться в своем исследовании на посылку, ссылающуюяя на виртуальную конвенцию, - под страхом допущения ущерба в своей исследовательской рациональности.

И опять-таки, самые простые варианты ответа на Q1_VC и Q2_VC параллельны приводившимся выше вариантам А' и A'' - и столь же неприемлемы, как эти последние:

И опять-таки на выручку приходит задействование притворных полаганий:

И точно так же, как при анализе актуальной конвенции остается в силе оговорка насчет того, что

автору этих строк не удалось найти другого приемлемого способа реконструкции формулировки VC - и стало быть до тех пор, пока в нашем распоряжении нет иных приемлемых кандитатов, мы вынуждены считать аргумент от знаковой конвенции против введения притворных полаганий не имеющим силы.

^[1] Мы, как и ранее, предполагаем, что

(i) в рассматриваемой ситуации, как и в Sit₁, оба участника общения рациональны в смысле PRA и каждый знает о рациональности другого;

(ii) В уже ответил положительно на вопрос "Является ли поведение А попыткой общения со мной?"

^[2] На самом деле я считаю, что знаковая конвенция есть попросту частный случай, разновидность квази-доксастической конвенции, но это, гораздо более сильное, утверждение мы обсудим позже.

^[3] Т.е., в сущности, 'придерживаться (писаных и неписаных) семантических и прочих правил русского языка'.

^[4] Опять же мы предполагаем, что

(ii) В уже ответил положительно на вопрос "Является ли поведение А попыткой общения со мной?"

^[5] Более формальная логическая запись определения SI такова:

SI_Expl

Интенциональна (х) = def. ($y)(y¹х и х направлена на y)

^[6] Опять же более формальная логическая запись определения QDI такова:

QDI_Expl

Квази-доксастически интенциональна (х) = def. ($y)($w)(у¹х и w есть участник соответствующей квази-доксастической конвенции и ("z)(Если z есть участник соответствующей квази-доксастической конвенции ,то z притворно полагает, что [х направлено на у]))

^[7] Вообще говоря, не только для Интенциональности можно построить иное, но связанное с ним свойство квази-доксастической Интенциональности; - но и для любого свойства F можно построить его квази-доксастический аналог F_qd.

Кроме того, для каждого свойства F можно построить - понятным образом - его доксастический аналог F_d. Так, для Интенциональности можно построить ее доксастический аналог - свойство доксастической Интенциональности. Определение доксастической Интенциональности, DI, отличается от определения квази-доксастической Интенциональности, QDI, лишь тем, что в нем вместо "притворно [в игровом порядке] полагают" стоит "искренне полагают".

К слову говоря, дистинкция между "просто" свойством F и его доксастическим аналогом F_q была замечена в иудео-христианской культуре еще на заре нашей эры. Ср. замечание Апостола Павла о ритуально нечистой пище в его Послании к римлянам: "Я знаю и уверен в Господе Иисусе, что нет ничего в себе самом нечистого; только почитающему что-либо нечистым, тому нечисто." [14 Рим. 14; курсив мой - А.Б.]

Мы могли бы перефразировать наш вывод о безынтенциональности физических сущностей примерно теми же словами: "В мире физических сущностей нет ничего в себе самом Интенционального; только [искренне или притворно] почитающему что-либо Интенциональным, тому Интенционально".

^[8] Но даже в отношении этого общего места, как ни удивительно, нет консенсуса: если я правильно понимаю Серля, из его обсуждений языкового общения - в его книге Intentionality - следует, что звуки речи Интенциональны в том же смысле, в каком Интенциональны ментальные состояния человека, и стало быть, связь звуков речи с действительностью пряма, а не опосредована чем-либо.

^[9] Sylvain Bromberger, "Types and Tokens in Linguistics" - Center for the Study of Language and Information. Stanford University. Report No. CSLI-88-125. April 1988.

^[10] Мы отвлекаемся от того возможного обстоятельства, что данный образчик воды мог попросту не существовать в данный момент времени. Это обстоятельство можно учесть, если сформулировать определение w-проецируемых вопросов более сложным образом, но мы здесь не будем усложнять изложения.

^[11] Здесь нужно сделать оговорку: Такой набор надет исчерпывающую характеризацию "существенных" атрибутов архетипа (что бы ни означало в данном случае слово "существенный"), но, конечно, он не учитывает "случайных" реляционных свойств архетипа, - к примеру, он не учитывает свойство, состоящее в том, что данный архетип был впервые в истории науки описан ученым Х.

^[12] Иногда это смешение приводит к незамечаемым, ибо примелькавшимся, парадоксам.

"Это, - говорит человек, указывая пальцем на два различных листа исписанной бумаги, - один и тот же текст."

Очевидно, что под "текстом" он имеет в виду текст-тип, а не текст-экземпляр, ибо он ведь указывает на два разных текста-экземпляра. Однако под "это" он, столь же очевидно, имеет в виду тексты-экземпляры, а не текст-тип, ибо он указывает на "это", а на текст-тип, как и на любой тип, нельзя указать пальцем.

Таким образом, из буквального смысла его слов и указательного жеста следует, что текст-экземпляр и есть текст-тип. В этом состоит обыденное, а также и теоретико-лингвистическое, смешение упоминаний о типах с упоминанием об экземплярах.

^[13] Ибо, когда, к примеру, полевой лингвист, вслушиваясь в разговоры туземцев, делает вывод, что такое-то туземное слово имеет семь, а не шесть или пять, слогов, то, конечно же, он добывает эмпирическую информацию об абстрактной сущности.

^[14] Ср. следующий фрагмент из Бромбергеровой статьи "Типы и экземпляры" в лингвистике:

"Могут возразить, что такой взгляд на соотношение между экземплярами и их типами [имеется в виду Бромбергеров тезис, что тип обладает всеми теми своцствами (и только ими), которыми обладает каждый из экземпляров - А.Б.] неправдоподобен и не может быть согласован с лингвистической практикой. Произнесенные экземпляры суть звуки, поддающиеся описанию в акустических терминах, или артикуляторные движения, поддающиеся описанию в физиологических терминах. И они воздействуют на наши органы чувств именно в качестве звуков или артикуляторных движений. Но звуки и артикуляторные движения не обладают никакой грамматической или фонологической подоплекой [Бромбергер не упоминает здесь семантики в ряду с грамматикой и фонологией, потому что - как мы комментировали выше - считает, что истинным или ложным может быть языковой экземпляр, а не языковой тип. Учитывая обсуждавшееся выше наличие в языке предложений-типов, обладающих истинностными значениями, мы смело можем добавить в этом контексте к грамматике и фонологии также семантику, именно: обладание истинностными значениями. - А.Б.]. Поэтому, - говорят возражатели, - никакой экземпляр не может удовлетворять пресуппозициям таких вопросов, как (38) ["Какова подстилающая его фонологическая структура?" - А.Б.]. Сами экземпляры не обладают никакими подстилающими структурами. [...]

Утверждение, что произнесенные экземпляры суть звуки, поддающиеся описанию в акустических терминах, или артикуляторные движения, поддающиеся описанию в физиологических терминах, и что именно в этом качестве они воздействуют на наши органы чувств, - это утверждение бесспорно. Однако этот факт не лишает экземпляры возможности быть объектом вопросов о фонологических или синтаксических атрибутах и, стало быть, не лишает их возможности принадлежать к квази-натуральным родам относительно наборов таких вопросов. В конце концов, речевые произнесения в большой мере отличаются от других звуков и артикуляторных движений. В отличие от этих других звуков, они продуцируются агентами с фонологическими, синтаксическими, семантическими и прагматическими намерениями. Они воплощают и манифестируют такие намерения. И они обладают атрибутами, в которых закодированы эти намерения. В числе таких атрибутов - их подстилающая фонологическая структура, число и структура их поверхностных фонологических сегментов, категория их составляющих, их тематическая структура, их структура составляющих, их логическая форма. Этими атрибутами произнесения наделили их создатели, то есть те, кто произнес их. Компетентные (то есть знающие язык) слушатели способны распознавать эти свойства как интенционально наличные, - более того, они должны распознать их как интенционально наличные, чтобы понять то, что произнесено. Правда, на такое распознавание способны лишь те говорящие и слушающие, кто прошел путь соответствующего ментального развития. Но это так потому, что те ментальные состояния, которые являются результатом этого развития, составляют необходимое условие определенных причинных взаимодействий между намеренно произведенными речевыми событиями и событиями ответного внимания. Это обстоятельство не делает эти атрибуты экземпляров сколько-нибудь менее реальными. Правда также, что нередко лингвисты приписывают и характеризуют такие атрибуты только с помощью теорий. Но то же самое имеет место и в большинстве случаев, когда приписываются и характеризуются атрибуты, сколько-нибудь интересные в научном отношении, - даже температура и ускорение. И из этого не вытекает, что эти атрибуты не принадлежат соответствующим токенам."

По существу, в этом фрагменте предельно сжато и выпукло сформулирована суть доктрины интенционализма (хотя я не могу ручаться, что под каждым словом Бромбергера из этого отрывка подписался бы Серль или, тем более, Грайс).

^[15] Если не считать различных комбинаций средств, заявленных в Возможностях NN4,5 и 6.

^[16] Для простоты мы здесь рассматриваем только повествовательные предложения.

^[17] С другой стороны, и здесь не обходится без исключений - или без случаев, очень похожих на исключение. Я имею в виду случай с языковым сообществом, локализованным в границах государства Израиль. В этом случае действительно имело место событие общественного договора о языке общения, который - не будь этого события - остался бы мертвым. Само обсуждение этого общественного договора проходило скорее всего не на иврите, и опять-таки скорее всего большинство норм вводимого договором языка (т.е. иврита) были оговорены более или менее эксплицитно; так что этот случай по меньшей мере приближается к тому, что мы понимаем под актуальной тотальной языковой конвенцией.

^[18] Отвлечемся для простоты от хорошо известных различий между буквами русского алфавита и звуками русского языка; например, от того очевидного факта, что букве 'я' в слове 'круглая' соответствуют в произношении е один, а два звука: [j + а] и т.п.

^[19] David K.Lewis Convention Harvard University Press, Cambridge, Massachusetts, 1969. 213 p.

^[20] Трактат о человеческой природе, III, ii, 2.

^[21] Конечно, Юм не использовал термин "виртуальная". Этот термин,кстати говоря, отсутствует и у Льюиса.

(4.2.1)	Какова его точка кипения? Общий ответ: 100°С

(4.2.2)	Какова его точка замерзания? Общий ответ: 0°С

(4.2.3)	Каков его молекулярный вес? Общий ответ: 18,0

	а. Какова его точка кипения?/ 100°С

(4.2.6)	b. Какова его точка замерзания?/ 0°С

	c. Каков его молекулярный вес?/ 18,0 и так далее...

(4.2.7)	Какова его фонологическая структура? / [bel]

(4.2.8)	Сколько в нем слогов? / Один

(4.2.9)	Какова его синтаксическая категория? / Имя существительное

(4.2.10)	Какое грамматическое число у него? / Единственное

(4.2.11)	Роль какого члена предложения он выполняет?

(4.2.12)	Какой силы ударение было сделано на гласном звуке?

(4.2.13)	Какова разновидность речевого акта, в котором он был употреблен?

(4.2.14)	Был ли он употреблен в буквальном смысле?

(4.2.15)	Если он указывал на какой-либо предмет, то на какой именно?

(4.2.16)	Где он был произнесен?

(4.2.17)	Когда он был произнесен?

(4.2.18)	Если его произнесение кому-то адресовалось, то кому именно?

(4.2.19)	Кто его произнес?

(4.2.21)	Какова его синтаксическая структура с точки зрения составляющих? / [_S[_NP[_NPJohn's][_NP'[_Npicture][_ppof himself]]][_VPis nice]]

(4.2.22)	Какова его фонологическая репрезентация? / [Ответ слишком длинен, чтобы приводить его здесь.]

(4.2.23)	Что является антецедентом рефлексивного местоимения? / Детерминатор существительного, выполняющего роль подлежащего

(4.2.24)	На какой объект указывает существительное, выполняющее роль подлежащего?

(4.2.25)	Каково его значение истинности?

(4.2.26)	Какого рода речевой акт был совершен посредством его продуцирования?

(4.2.27)	Какие гласные были редуцированы в ходе его продуцирования?

(4.2.28)	Кто произнес его?

(4.2.29)	Когда оно было произнесено?

(4.2.30)	Почему оно было произнесено?

(4.2.31)	Насколько громко оно было произнесено?

	Знаковая конвенция ad hoc	Актуальная тотальная языковая (знаковая) конвенция

Число участников	как правило, заранее фиксированное и ограниченное	действительна для всех членов данного языкового сообщества - т.е. для неопределенно большого числа участников
Временной интервал действия	чаще всего заранее фиксирован и ограничен	действует неопределенно долгое время
Границы выразительных средств	всегда заранее фиксированы и ограничены	объем предоставляемых выразительных средств неопределенно велик

и реабилитация raison d'être

§4.2. О незаменимости понЯтиЯ

Обзор абстрактных возможностей,

§4.3. О незаменимости понЯтиЯ