ЭСТЕТИЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ СЬЮЗЕН ЛАНГЕР

Сьюзен Кэтрин Лангер (1895—1985) относится к числу наиболее значительных и влиятельных философов США завершающегося столетия. Ее труды широко известны не только в Америке, но и во всем мире, они включены во многие антологии, хрестоматии и учебники по философии и эстетике. Эстетические идеи Сьюзен Лангер являются предметом анализа и дискуссии во многих странах мира: США, Великобритании, Италии, Польши, России[1].

Как и большинство американских ученых, Лангер всю свою жизнь была связана с преподаванием. Пятнадцать лет она преподавала философию в колледже в Редкдифе, затем читала лекции в Колумбийском университете в Нью-Йорке, потом — в женском колледже штата Коннектикут, где в конце концов получила статус исследователя, что позволило ей заниматься исследовательской работой и написанием книг.

Первые труды Лангер — «Практика философии» (1930) и «Введение в символическую логику» (1935) — не получили широкой известности. Работой, которая обратила на себя внимание и принесла ей широкое признание не только в США, но и в Европе, стала именно «Философия в новом ключе» (1942). Затем последовала работа «Чувство и форма» (1953) и сочинение «Ум: очерки о человеческом чувстве» в 3-х томах, которые выходили последовательно в 1967, 1972 и 1982 году. Эстетические ее статьи собраны в книге «Проблемы искусства» (1957). Таково творческое наследие Лангер, прожившей долгую и плодотворную жизнь, занимаясь наукой и преподаванием.

Книга, в которой Лангер изложила главные принципы своей философии, не случайно названа «Философия в новом ключе». Под этим «ключом» Лангер имеет в виду музыкальный ключ, придающий определенную тональность и характер звучания всему музыкальному произведению. В ее книге этот «новый ключ» — идея о символическом характере познавательной деятельности. Под этим ключом она аранжирует все свои философские идеи, сочетая камерное, сугубо сонатное развитие главной темы с полифонизмом ее разработки и достигая эффектного, поистине симфонического звучания в финалах.

Лангер не принадлежит изобретение «нового ключа» в философии, если понимать под ним идею символического характера познания. Эта идея присутствует в неокантианской философии, в частности у Эрнста Кассирера, в логических работах Чарлза Пирса. Заслуга Лангер не столько в изобретении ключа, а, скорее, в его последовательном применении в широкой сфере познания и культуры.

Вслед за Кассирером с его «философией символических форм» Лангер полагает, что человек — «символическое животное», то есть животное, производящее символы. Как и для Кассирера, для Лангер проблема познаваемости мира превращалась в проблему конструирования мира с помощью символических форм. Основная функция мозга состоит в символической трансформации, в превращении эмпирических, чувственных данных в символы. Эта символическая функция присуща не только познанию, но и всем другим формам человеческой деятельности. Лангер обнаруживает символизм в языке, ритуалах, религии, сновидениях, искусстве.

Для Лангер символ — это способность мыслить что-либо с помощью априорных, рациональных форм, не нуждаясь в предпосылке о реальном существовании объекта. Благодаря свойст-нам генерализировать (обобщать) символ освобождает разум от поисков практической целесообразности, и таким образом воспринимаемые разумом утилитарные объекты трансформируются в виртуальный мир символов.

Помимо Кассирера Лангер обращается к концепциям «Венского кружка» Витгенштейна, Карнапа, Б. Рассела. От Витгеншгейна она заимствует термин «логическая форма», от Карнапа — термины «семантичность» и «синтаксичность». Вслед за Витгенштейном она считает, что многие философские проблемы связаны с тем, что мы не понимаем логики нашего языка. Лангер придает большое значение языку, считая вслед за логическим позитивизмом, что наше мышление дискурсивно. Но для нас дискурсивный язык — не единственное средство философской рефлексии. По ее мнению, область семантики шире, чем область языка.

Существует опыт, который ускользает от дискурсивной формы познания. «Но разум, — говорит Лангер, —это скользкий субъект; если одна дверь закрыта, он ищет или даже взламывает другой вход в мир; если одна символика является неадекватной, то он хватается за другую; для его средств и методов не существует никакого вечного закона. Так что я буду идти с логиками и лингвистами настолько далеко, насколько они захотят, но не обещаю, что пойду дальше. Потому что существует неисследованная возможность подлинной семантики за пределами дискурсивного языка»[2].

Наряду с дискурсивным символизмом Лангер открывает для себя другой тип символизма, который обычно игнорируется или принижается. Это — недискурсивный, или презентативный, символизм. Если первый связан с языком, со словом, то второй исключает язык и не нуждается в технике дискурсивного анализа. Таковы символы, заключающиеся в сновидениях, ритуалах, мифах, религии, искусстве, эмоциях, выражаемых в криках.

В чем же заключается различие между дискурсивным и презентативным символизмом?

Лангер отвечает на этот вопрос в четвертой главе своей книги «Философия в новом ключе». Дискурсивность означает линейность, способность выстраивать знание, идеи в отдельные ряды, цепочки, линии. Любое знание, которое нельзя расположить в таком порядке, является недискурсивным, не передаваемым с помощью слов. Отличие вербальной, дискурсивной, и невербальной, презентативной, символики заключается в том, что первая обладает своим словарем, своим синтаксисом. Отдельные слова могут быть равнозначны другим словам, но могут быть выражены и разными способами. Поэтому и составляются словари определенных языков, в которых выделяются основные слова. К тому же один язык может быть переведен на другой.

Напротив, презентативные символы, к которым могут быть отнесены отдельные визуальные формы — картины, линии, цвет, пропорции, звуки — недискурсивны. Они не имеют своего словаря, своего синтаксиса. Как и язык, картина составлена из многих элементов. Но в презентативных символах эти элементы сочетаются не последовательно, не как сумма значений, а одновременно, на основе принципа «часть-целое». Эти символы не имеют своего языка, и поэтому непереводимы — не могут быть определены в терминах других символов.

Если дискурсивный символизм имеет дело с языком, то область презентативного символизма связана с чувственными значениями и визуальными формами. «Язык — это самая высокая форма символизма; презентативные формы намного ниже, чем дискурсивные, и оценка значения, вероятно, происходит раньше, чем его выражение. Следовательно, самым ранним выражением любой символотворческой тенденции должно быть, по-видимому, простое чувство значения, связанное с определенными объектами, определенными формами или звуками...»[3]

Акцентируя внимание на связи визуальных форм с процессом познания и символизации, Сьюзен Лангер обращается за помощью к гештальпсихологии. Она часто ссылается на работы Курта Коффки и Вольфганга Кёлера. Гештальтисты, как, например, американский психолог Рудольф Арнхейм, доказывают, что визуальное восприятие — не пассивный процесс, оно имеет свою логику, основывается на моделях и принципах, которые аналогичны рациональным понятиям и абстракциям. Не случайно Арнхейм вводит в употребление термин «визуальное мышление», доказывая таким образом, что зрительное восприятие аналогично понятийному мышлению. По его мнению, визуальное восприятие опирается на определенные структурные принципы, которые он называет «визуальными понятиями». «В настоящее время, — пишет Р. Арнхейм, — можно утверждать, что на обоих уровнях — перцептивном и интеллектуальном — действуют одни и те же механизмы. Следовательно, такие термины, как «понятие», «суждение», «логика», «абстракция», «заключение», «расчет» и т. д., должны неизбежно применяться при анализе и описании чувственного познания»[4]. Иными словами, гештальтистская теория изоморфизма утверждает, что физиологические процессы в мозгу и вся сфера психической жизни на уровне восприятий и эмоций имеют общую динамическую структуру.

Используя представления и понятия гештальтпсихологии, Лангер доказывает, что сфера эмоциональной, аффективной жизни не бесформенна. Чувства имеют свою форму, структуру, морфологию. Они должны рассматриваться как определенная область символики, которую Лангер определяет термином «презентативная».

Вся структура книги «Философия в новом ключе» определена анализом различных форм символизма: языка, ритуала, мифа, музыки, искусства. В анализе этих форм Лангер использует огромный материал антропологии, психологии, лингвистики, теории искусства. В определенном смысле ее книга — это энциклопедия научных знаний, рассмотренных в «новом философском ключе», под углом зрения принципа символической трансформации.

Особое место в философии Лангер занимает анализ и интерпретация музыки как одного из наиболее наглядных видов презентативного символизма. Прежде всего Лангер анализирует философию музыки, как она сложилась еще у Платона, который, обнаружив способность музыки к передаче этических качеств (этоса), пытался использовать в своей политической утопии различные музыкальные лады для воспитания разных категорий людей. Кроме того, Лангер подвергает критическому рассмотрению теорию музыкального аффекта, представленную в трудах Ж.Ж. Руссо, Ф.В. Марпурга, И. Маттесона, К.Ф.Э. Баха, Ч. Эвисона и других теоретиков XVIII века. Впрочем, она часто обращается и к музыкальной теории XIX—XX веков.

Во всей этой литературе Лангер обнаруживает два типа подхода к музыке: теорию самовыражения и теорию логического выражения. Первая акцентирует внимание на индивидуальном моменте в музыке, связанном с передачей в ней эмоций, чувств, удовольствий. Наиболее полно такой подход представлен в психологических работах XIX века, в частности у Гельмгольца.

Лангер считает психологический подход к музыке, как и к искусству вообще, неудовлетворительным. Его несостоятельность была обнаружена Эдуардом Гансликом в его известной работе «О музыкально-прекрасном» (1854). В этой книге, опровергая наивно-психологический взгляд на музыку, Ганслик пришел к крайним результатам, отвергая в музыке, наряду с эмоциями, всякое содержание и сводя ее к «движущимся звуковым формам».

Лангер стоит на позициях антипсихологизма в теории музыки. «Если музыка, — говорит она, — обладает эмоциональным содержанием, то она «обладает» им в том же смысле, в каком язык «обладает» своим концептуальным содержанием, то есть символически. Музыка это не причина возникновения чувств и не средство от них, а их логическое выражение».

Лангер находит рациональный смысл в тех теориях музыки, которые видят в ней символический смысл как выражение чего-то имперсонального — жизненного инстинкта, воли. Она — универсальный символ жизненных процессов, как интеллектуальных, так и физических. Музыка — презентативный символ физических процессов, таких, как рост и развитие, подъем и спад, напряжение и разрешение, возбуждения и мечты. Музыка не является подражанием звукам природы — пению птиц, шуму дождя и т. д. Музыка экспрессивна. Она является выражением чувств человека, но не в том смысле, что передает чьи-либо чувства (композитора или исполнителя), а только в смысле изоморфности, общности структуры последовательного развития человеческих чувств и развития тонов в музыкальном произведении. Иными словами, музыка — это тональная аналогия эмоциональной жизни человека.

Эти рассуждения о природе и функции музыки дают основания некоторым критикам считать, что Сьюзен Лангер является основоположником новой теории музыки.

Вышедшую после «Философии в новом ключе» книгу «Чувство и форма» Лангер назвала вторым томом исследования символизма. Темой этой книги, как явствует из ее подзаголовка, является «теория искусства», что свидетельствует об определенной эволюции предмета философии Лангер: от общей теории познания она приходит к анализу эстетики и философии искусства.

В работе «Чувство и форма» Лангер развивает принципы, обоснованные в «Философии в новом ключе», уточняя свою терминологию, привлекая новый материал искусства. Если раньше она анализировала только музыку, то теперь обращается к анализу символизма в поэзии, литературе, драме, живописи, скульптуре, архитектуре, танце и даже в кино (ему посвящены «Заметки о кино», опубликованные в приложении к книге).

Главная тема книги «Чувство и форма» — исследование роли формы в процессе формирования и осознания чувства при восприятии произведений искусства. На первый взгляд, чувство и форма противостоят друг другу как субъективный и объективный моменты в искусстве. Но Лангер убедительно показывает их диалектическую взаимозависимость: чувство в искусстве может существовать только в определенных формах, и наоборот, произведения искусства символически выражают чувства. Так что одно не может существовать без другого. Чтобы доказать активную роль формы в искусстве, Лангер использует термин Клайва Белла «значимая форма» («significantform»), понимая под ней форму, способную передавать значение или чувство. Этот термин начинает употребляться ею более широко, чем термин «презентативный символ», по сути дела вытесняя его. В этой книге Лангер дает новую дефиницию искусства, определяя его как «творчество символических форм человеческих чувств»[5]. Она идет дальше в подчеркивании иллюзорной природы искусства, вводя в определение каждого вида искусства понятие «виртуальное измерение». По ее мнению, искусство не имеет ничего общего с реальным, физическим пространством и временем. Благодаря своей абстрагирующей способности искусство превращает реальное пространство и время в «виртуальное», т. е. иллюзорное, воображаемое. Пластические искусства имеют дело с «виртуальным пространством», живопись — с «виртуальной сценой», скульптура — с «виртуальным кинетическим объемом», архитектура — с «виртуальной этнической сферой». Временные искусства основываются на «виртуальном времени»: музыка создает «виртуальное время», танец — «виртуальную энергию» и т.д.

Впрочем, «Чувство и форма» продолжает все основные темы, поднятые Лангер в «Философии в новом ключе», — это идея о символической трансформации познания, об искусстве как символе, об изоморфности художественных образов формам органической жизни и т. д. В центре ее эстетических рассуждений по-прежнему остается музыка как основная матрица в жизни художественных и органических форм. «Наиболее характерным принципом жизненной деятельности является ритм, вся жизнь — ритмична... Этот ритмический характер организма передает музыка, потому что музыка — это символическая передача высших функций организма и эмоциональной жизни человека»[6].

Наконец, в третьей своей крупной работе «Ум: очерки о человеческом чувстве» Сьюзен Лангер опять переходит от чистых вопросов эстетики и теории искусства к общим вопросам философии знания, антропологии, теории эволюции. Правда, и в этой книге теория искусства по-прежнему занимает значительное место (Том 1. Часть 2. «Значение искусства»). Здесь Лангер опять-таки говорит о символической природе художественной формы, об абстракции в науке и искусстве, о жизненности динамических форм в природе и искусстве. Таким образом, она как бы вновь возвращается к первоначальному замыслу «Философии в новом ключе», рассматривая проблемы искусства и эстетики в общем контексте теории познания.

Нельзя не сказать, что теория презентативного символизма обладает определенными недостатками, на которые указывают и зарубежные, и наши отечественные исследователи. Главный из них, на наш взгляд, — это принижение коммуникативной функции искусства. Поскольку искусство относится к недискурсивному типу символизма, оно принципиально не переводится на язык рациональной логики и имеет скорее экспрессивную, чем коммуникативную функцию. В интерпретации Лангер искусство, в особенности музыка, превращается в арсенал абстрактных, символических форм и перестает быть языком общения. В работах Лангер порой присутствуют явные противоречия. Так, она настаивает на том, что «значимая форма» носит логический характер, но вместе с тем считает, что эта форма познается только с помощью интуиции и чувства. Наконец, Лангер не смогла избежать и элементов эклектизма, стремясь сблизить и использовать довольно далекие друг от друга философские направления, такие, как неокантианство, феноменология, логический позитивизм и гештальтпсихология.

Однако все это не дает основания считать, как это делали некоторые критики, что философия и эстетика в «новом ключе» не состоялись. Напротив, сегодня мы обнаруживаем, что эта философия имеет вполне современное звучание. Несомненно, она противостоит претензиям постструктурализма, в частности Мишеля Фуко и Жака Деррида, сделать дискурсивный метод единственным способом философского мышления, превратить его в своеобразную языковую гимнастику. Согласно Лангер ошибочно полагать, что дискурсивный язык является единственным языком философской рефлексии. Признавать это, по ее мнению, значит отождестрлять значение с описанием. В своей философии искусства Сьюзен Лангер пыталась обнаружить логику невербального символизма и демонстрировала совершенно иной способ философского анализа, в котором признавались равноценными различные методы философии и критики.

Очевиден и существенный вклад Сьюзен Лангер в эстетическую теорию. Эстетика составляет внутреннее ядро философской системы Лангер, потому что, по ее мнению, именно искусство содержит внутренний импульс, тот универсальный ритм, который определяет и жизнь природы, и развитие животного организма, и эволюцию человека.

Наконец, задолго до изобретения и распространения Интернета, превращающего современный мир в «виртуальную реальность», Лангер настаивала на признании «виртуального» характера пространства и времени, используемого в искусстве. Ее представления о виртуальном характере искусства удивительно сочетаются со ставшим уже традиционным и общепринятым взглядом на глобальные средства информации как на источник «виртуальной реальности», которая приобретает все большее значение в современном мире.

Несомненно, что Лангер принадлежит заслуга в преодолении вульгарно-психологического понимания процесса познания, в особенности его эмоциональной и чувственной сферы, в стремлении понять проблему мышления в категориях символа, мифа, экспрессии. Благодаря Лангер эстетическая мысль обогатилась «новыми ключами» в понимании традиционных проблем взаимоотношения формы и чувства, реального и идеального, интуитивного и интеллектуального в произведении искусства.

Все это позволяет полагать, что философские сочинения Сьюзен Лангер, которые, хотя и с большим опозданием, появляются на русском языке, представляют большой интерес для понимания сложных вопросов философии и эстетики. Можно с уверенностью сказать, что они выдержали испытание временем и содержат широкий спектр идей и концепций, которые, несомненно, привлекут внимание отечественного читателя, интересующегося актуальными философскими проблемами.

Вячеслав Шестаков