Исследование посвящено становлению и развитию идеи исповеди в русском и европейском духовном опыте. Наряду с анализом традиционного христианского понимания исповеди (таинства покаяния), автор уделяет внимание универсальному культурно-историческому смыслу исповедального слова. Исповедь рассматривается как уникальное явление культуры, организующее хаос сознания новоевропейского человека, независимо от того, какой смысл — религиозный, светский или философско-символический — вкладывается в это понятие.
Книга предназначена для философов и культурологов, а также для всех, кто интересуется историей мировой и отечественной культуры.
Проект поддержан Российским гуманитарным научным фондом, грант № 97-03-16117
Очерк 1. Исповедальное слово в культурно-историческом опыте.
Между культом и культурой.
Текст как исповедь
Парадокс Эль Греко
«Русский» Августин.
Метафизика исповедального слова
Мир«Исповеди» Ж- Ж. Руссо.
Очерк 2. Россия как тип исповедальной культуры.
Культура диссонанса?.
Философская проповедь: «абсолютный» антиномизм
Философская исповедь: антиномизм «самовыражения».
Исповедь-как-проповедь: «синтетический»антиномизм.
Некоторые итоги.
Очерк 3. Непокаянный Петербург.
Судьба
Пушкин и жертва.
Экслибрис смерти.
Текст покаяния и расплаты.
Петербург и Москва. Мистерия власти.
«Светлый круг»: петербургский проект.
«Черный Пес Петербург»
Очерк 4. Музыка как модель исповедального дискурса
Музыка и исповедь (постановка вопроса).
Философия и музыка: проблема исповедального диалога
Смерть, исповедь и музыка (по прочтении «Музыкального мифа» А. Ф. Лосева).
Любовь и смерть в философско-музыкальной мистерии Серебряного века
ПРИЛОЖЕНИЕ
Программа спецкурса и библиографический список источников по проблеме исповеди и исповедального слова
Summary.
Найдешь и у пророка слово,
Но слово лучше у немого,
И ярче краска у слепца,
Когда отыскан угол зренья
И ты при вспышке озаренья
Собой угадан до конца.
Арсений Тарковский
Тема исповеди относится к одной из самых потаенных областей человеческой культуры. В предлагаемой вашему вниманию книге рассмотрены разнообразные преломления этой проблемы.
Искренность и неотторжимость религиозного опыта от слова исповеди проявляет, проясняет его необходимость во всем многообразии человеческой жизни. Вместе с тем, понимание значение повседневного, «обыденного» обращения к исповеди далеко еще не вошло в нашу жизнь.
Время такого разговора давно наступило. Кончается XX век. Подведение итогов актуально не только в сферах зримых, вещных, но и в тех предельно напряженных областях духовного опыта, которые даруются честным, искренним и не терпящим гордыни словом исповеди.
В последние годы исповедальное слово скорее становится расхожей монетой в руках ловких «просветителей», чем искренним жестом раскаявшейся души. Исповедоваться стало модно и престижно. И ничего, что за лживым раскаянием и внешней атрибутикой воцерковления все чаще скрывается пустота сердца и ловкий обман, а слово исповеди перелагается на нарциссический лад. Поза самолюбования становится артефактом присутствия в мире.
Исповедоваться вдруг начинает каждый второй политик, далекий от раскаяния за прошлые и нынешние грехи, но пекущий свой православный имидж как горячие пирожки. При этом в всячески оправдывается и обосновывается отказ от покаяния за преступления своих духовных наставников. Или появляется некая эстрадная дива, разумеющая под исповедью винегрет из поп-музыки, Нового и Ветхого Заветов, белого «Мерседеса», пронзительной поэзии Цветаевой и своей-де страдающей души. При этом «исповедующиеся» не замечают, как сбиваются на менторский тон, подменяют интимное слово исповеди громом публичной проповеди, на которую уж никакого права не имеют. Девальвация идей раскаяния, покаяния, исповеди — одна из трагических отметин российского духовного бытия конца XX века.
Я хорошо понимаю всю сложность предпринимаемой попытки воссоздания архитектоники исповедального слова в культуре. В отечественной литературе существуют уникальные образцы соотнесения со словом исповеди авторской интонации и авторского соучастия. В первую очередь я имею в виду работы В. Л. Рабиновича[1], которые, собственно, и послужили толчком к написанию этой книги.
Задача, которую я ставил перед собой, все же несколько отличается оттого, что было сделано ранее. В частности, обсуждается проблема «языков» и «текстов» исповедального слова в культуре, причем наряду с анализом традиционного христианского понимания исповеди (таинства покаяния), уделяется внимание универсальному культурно-историческому смыслу исповедального слова. Исповедь рассматривается как уникальное явление культуры, организующее хаос сознания новоевропейского человека, независимо от того, какой смысл — религиозный, светский или философско-символический — вкладывается в это понятие.
Кроме того, главной темой этой книги будет, если можно так выразиться, исповедальное слово в России. Собственно, я пытаюсь дать в ней свое понимание пути становления отечественной культуры — в призме этой нетрадиционной проблемы
Какие же конкретные задачи попытается решить автор?
Во-первых, я остановлюсь на конкретных текстах-исповедях, созданных в отечественной и западноевропейской традициях на протяжении двух тысячелетий христианской эры.
Во-вторых, предметом анализа станет один из самых интимных и трудно вербализуемых элементов религиозного опыта, связанный со «светскими»инверсиями исповедального слова.
В-третьих, будет уделено внимание дилемме «гармонического» и «диссонансного» типов исповедальных практик в культуре (на примере специфических черт, присущих русскому самосознанию) [2].
В-четвертых, я обращусь к метафизическим горизонтам петербургской культуры, связанным с удивительной исповедальнойантитетикой жизни и смерти (феномен-метафора «непокаянного города»)
И, наконец, в-пятых, будет предложен анализ специфики исповедального дискурса, который даруется человеку музыкой.
Представляется очевидным, что тема исповеди подсказана всей историей становления Текста культуры. Исповедь не просто конструирует «сборку» важнейших ее пластов, она заполняет многочисленные разломы, трещины на ее теле. Если бы жанра исповеди не существовало, то его необходимо было бы сотворить: для самого существования культуры такой акт был бы уникален и органичен.
В истории европейской мысли насчитываются десятки текстов-исповедей. Исповедание веры как открытое, публичное заявление человеком о его нравственных принципах, как принципах безусловно истинных и непреложных, вдохновляло многие поколения мыслителей. Я рассмотрю только некоторые аспекты этой огромной темы, органически связанные с уникальными абрисами человеческого существования. В них, как мне представляется, в наибольшей степени переплетаются историко-культурный и личностно-индивидуальный пласты проблемы.
В своем исследовании я отталкивался от парадоксов, возникающих в культуре при интерпретации жанра исповеди. Исповедальный текст всегда внутренне антиномичен, что воплощается, например, в «слове-молчании» (исихастская практика в православии), в формуле «мысль изреченная есть ложь» (Ф. И. Тютчев). В европейской культуреидея исповеди существует как формула уникального акта, сходного с образом «нулевой степени письма» в постструктуралистской традиции. В этом же пространстве культуры возникает одна из самых удивительных дилемм религиозного опыта — дилемма исповеди и покаяния.
Вместе с тем, тема исповеди выражает узловые моменты становления европейской культуры. Зародившись в качестве важнейшего элемента христианского вероучения,исповедь очень скоро обретает и «светский» статус. Последнему обстоятельству особенно способствовало появлениерелигиозно-художественных текстов блаженного Августина, Северина Боэция, Пьера Абеляра, Мейстера Экхарта, Бернара Клервоского и других мыслителей. Постепенно тема исповеди приобретает универсальный характер, воспринимается в качестве подлинного архетипа европейского мыслительного дискурса. Исповедь становится уникальной формой человеческого самовыражения. В ней раскрывается не только смысл религиозного откровения, но и критерии «подлинности» самого бытия.
Идея исповеди особо остро воспринимается европейской культурой на переломных этапах ее развития (Возрождение, Реформация, Просвещение,рубежи XIX-XX и XX-XXI вв.). Так, в конце нынешнего столетия (и тысячелетия!) тема исповеди проявляется в самых неожиданных ситуациях, когда, например эпатажная самоизоляция, избыточная глухота и — как следствие — молчание «ленивого» постмодерниста обращается в проповедь постмодернистского «исповедника».
Особое значение имеет тема исповеди в русском духовном опыте. В ее развитии на русской почве ощущается необходимость ответа на самые искренние вопросы бытия. Помимо традиционной (православной) традиции, существует целый пласт «расширительных» трактовок исповеди в творчестве крупнейших русских писателей XIX-XX веков (А. С. Пушкин, М. Ю. Лермонтов, Л. Н. Толстой, А. Блок, А. Белый, Н. А. Бердяев и мн. др.). Часто на русской почве исповедальное слово приобретает синтетическую форму взаимосвязи опыта повседневности и опытом философско-религиозным (Н. В. Гоголь, П. А. Флоренский, А. Ф. Лосев, Л. И. Шестов, В. В. Розанов и др.). Текст произнесенной (и записанной) исповеди часто становится текстом жизни ее автора.
В размышлениях над данной проблемой использован богословский, историко-культурный, философский, искусствоведческий материал. Наряду с классическими исповедальными текстами (блаженный Августин, С. Боэций, Ф. Петрарка, Ж.-Ж. Руссо, Т. де Квинси, Э. де Мюссе, П. Верлен и др.), учтены работы крупнейших исследователей жанра в ХХ в. (Г. Миш, С. Цвейг, М. М. Бахтин, Ж. Деррида, Л. М. Баткин, В. Л Рабинович, С. С. Хоружий, и др.).
Автор выражает надежду, что данная работа позволит хотя бы частично воссоздать многоплановость исповедальной традиции в европейской и русской культурах, что послужит большему взаимопониманию самых разных людей, испытывающих внутреннюю потребность духовного и нравственного служения.
[1] Прежде всего это монография «Исповедь книгочея, который учил букве, а укреплял дух. М., 1991, а также ряд не менее интересных публикаций 90-х годов.
[2] В данном случае я сознательно пойду по намеченному ранее пути. На протяжении ряда лет предметом моего изучения была проблема антиномий европейской культуры. Относительным завершением этой работы следует считать изданную в 1996 г монографию «Бинарный архетип». В этой книге есть глава, посвященная идее уникальной сопричастности абрисов антиномического и исповедального текстов культуры. Упор при этом делается на идею бинаризма, очевидной антиномичности отечественного самосознания.
В предлагаемой читателю книге этот материал представлен в расширенном и переработанном виде и под иным углом зрения. Я постараюсь показать, что идея антитетики русского самосознания неизбежно гармонизируется с помощью исповедального дискурса, что составляет характернейшую черту отечественной культуры.
.