Уже Аристотель обратил внимание на связь между философией, эстетикой и исследованием языка. После него большое внимание проблемам языка уделялось в эпоху эллинизма. Интерес к языку нашел свое отражение в интенсивной разработке риторики, проблем грамматики и стиля, литературной речи. В риторических трактатах по существу разрабатывалась античная эстетика ^[1]. Причем – и это важно подчеркнуть – поэтика и риторика теснейшим образом были связаны со “спекуляциями” о языке.

    Так, стоиками – одной из философских школ этого периода – были написаны трактаты “О голосе”, “О языке”, “О словах и их значении” и др. Филодемус и Секст Эмпирик утверждали, что в спорах стоиков с эпикурейцами центральным был вопрос о знаках.

    Так же, как и у Аристотеля, у стоиков между знаком (словом) и вещью стоит факт сознания. По свидетельству Секста Эмпирика, “Стоики утверждают, что три вещи между собой сопряжены: обозначаемое, обозначающее и объект. Из них обозначающее есть звук, например, “Дион”; обозначаемое – тот предмет, выражаемый звуком, который мы постигаем своим рассудком, как уже заранее существующий, а варвары не воспринимают, хотя и слышат звук; объект - – внешний субстрат, например, сам Дион. Из них две вещи телесны, именно звук и объект, одна – бестелесна, именно обозначаемая вещь... говорить – произносить звук, означающий представляемую вещь” ^[3]. Стоики различали внутреннюю речь и речь, выраженную вовне, в звуке, в буквах алфавита. Они подчеркивали внутреннюю связь наименований и вещи, выявляемую этимологическим анализом.

    Интерес стоиков к проблеме языка и знака имел прямое отношение к их взглядам на искусство. Теория поэтического искусства и даже теория музыки входила у них в состав “диалектики” – учения об “обозначающем” (мало чем отличающегося от риторики) ^[4]. Философской основой учения об “обозначающем”, а значит и эстетики стоиков была сенсуалистическая теория познания.

    Если стоики представляли в эллинизме материалистическую линию, то у скептиков ясно определились субъективистские и индивидуалистические тенденции, их скептицизм в отношении критериев истинности как чувственного познания, так и мышления обратился также и против знаков, слов, языка. Так, ряд аргументов против знаков выдвигает крупный теоретик античного скептицизма в 4-й книге “Пирроновых речей”. Согласно Фотию, Энесидем утверждал, что невидимые вещи не могут быть обнаружены с помощью видимых знаков, а вера в такие знаки – иллюзия ^[5]. По свидетельству “младшего” скептика Секста Эмпирика, Энесидем не мог пройти мимо доказательства того, что не существует явных и очевидных “знаков” того, что “темно” и “скрыто” ^[6]. Нападая на знаки, слова, Секст Эмпирик подвергает отрицанию все, что создано из слов, в частности, риторику. “Действительно, - говорит он в трактате “Против риторов”, - если риторика трудится над речью, а, как мы показали, не существует ни речения, ни речи, состоящей из речений (вследствие нереальности того, части чего тоже не существуют), то из этого должно последовать, что и риторика лишена реальной основы” ^[7]. Отвергая возможность существования риторики, Секст в сущности отрицает возможность существования теории словесного искусства и эстетики вообще ^[8]. Занимая скептическую позицию как в отношении чувств, так и мышления, античный скептицизм, - пишет В.М.Богуславский, - “отдает предпочтение чувственному знанию, вплотную подходя к эмпиризму... “ ^[9]. Не удивительно, что неопозитивистская эстетика (опирающаяся на идеалистический эмпиризм) ^[10] в лице аналитической эстетики приходит, как и античные скептики, к отрицанию эстетики как науки.

    Идеалистическая линия эллинизма наиболее рельефно обозначилась в неоплатонизме и особенно в философии и эстетике его виднейшего представителя – Плотина. Так же, как и Платон, он начинает с утверждения, что искусство – это “подражание”, но затем в духе Платона истолковывает “подражание” так, что по существу его концепция искусства оказывается идеалистическим символизмом. Произведения искусства, уточняет Плотин, “подражают не просто видимому, но восходят к смысловым сущностям (logoys), из которых состоит и получается сама природа...” ^[11].

    Заслуживает внимания замечание А.Ф. Лосева об элементах стихийного материализма у неоплатоников, вследствие чего неоплатоники стремились представить искусство как максимально конкретное, ощутимое, картинное и даже пластическое. С семантической точки зрения это означало предпочтение изобразительной репрезентации в искусстве по сравнению с другими, “дискурсивными” ее формами. Показательным в этом отношении является следующий отрывок из одного трактата по эстетике Плотина: “Мне известно, что египетские мудрецы, опираясь ли на точную науку или на (бессознательный) инстинкт, если хотят обнаружить свою мудрость в том или другом предмете, пользуются не буквенными знаками, выражающими слова и предложения и обозначающими звуки и произносимые суждения, но рисуют целые изображения (agalmato) и, запечатлевши для каждого предмета одного специальное изображение, дают объяснение его в святилищах так, что каждое такое изображение было и наукой, и мудростью, и именно – в своей субстратной цельности, а не в качестве рассудочного мышления или убеждения. Затем от этого цельного (умопостигаемого изваяния) воспроизводилось при помощи других знаков уже частное изображение (eidolon), которое его истолковывало и (рассудочно) выражало причины, по которым оно было именно так создано, а не иначе, так что удивляться нужно было этому созданию, обладающему таким прекрасным видом бытия” ^[12].

    Мостом, соединяющим античную эстетику со средневековой является эстетика христианских философов первых веков. Начиная с этого периода, история эстетического символизма идентифицируется с историей христианской мысли ^[13]. Ее характерным представителем является Ориген (185-254 гг.). В духе неоплатонизма он рассматривает вещи как знаки объективного духа. Божественная и небесная реальность, по Оригену, становится доступной и значимой лишь через символы, которые непохожи на эту реальность, ибо нет чувственной вещи, которая вообще была бы схожа с “инттеллигибельным”. Ступени приближения к божественному аспекту духа – символы, фигуры, формы, которые есть в природе и которые создаются человеком. В интересах человека умножить эти средства. Одним из таких средств является искусство, поэзия, как ступени на пути, от чувственно-земного к трансцендентальной истине. В качестве примера такого символического средства, соединяющего два мира, Ориген приводит Библию ^[14]. В лице Оригена христианская эстетика отчетливо продемонстрировала взгляд на красоту как на символ христианского божества со всеми его атрибутами (мудрость, любовь и т.п.) ^[15]. В течение долгого времени символическая теория Оригена оказывала большое влияние на поэзию и искусство раннего христианства.

    Завершая краткую характеристику античной эстетики, следует сказать, что в ней действительно были поставлены все основные философские проблемы искусства, связанные с истолкованием изображения, символа, знаков и языка. Уже в античности обозначились два противоположных философских подхода при истолковании этих проблем, с одной стороны, - это линия материализма (Гераклит, Анаксагор, Демокрит, Эпикур, Лукреций, в известной степени – Аристотель, стоики), с другой – линия идеализма (Пифагор, софисты, Платон, скептики, неоплатоники). Именно вторая, идеалистическая линия была одним из древнейших источников семантической философии искусства ХХ века.

1) По-видимому, лишь с Цицерона зарождается традиция подчинения поэтики риторике и интерпретации ее в терминах риторики. В целом же для античности поэтика (область воображения) не сливается с риторикой (область интеллекта). (См. Ch.S. Baldwin.  Ancient rhetoric and poetic. Gloncester, Mass, 1959, p. 3)/
2) C.K. Ogden, J.A. Richards.  The meaning of meaning. London, 1936, p. 390-409.
3) Античные теории языка и стиля, с. 69.
4) См. об этом подробнее: M. Pohlenz. tie Stoa.  Geschichte einer geistigen Bewegung. Gottingen, 1948, s. 52 ff.
5) C.K. Ogden, J.A. Richards.  op.cit., p. 266-267.
6) Там же, с. 266-267.
7) История эстетики, т. 1, М., 1962, с. 167.
8) Там же, с. 34.
9) Философская энциклопедия, т. V, с. 23.
10)  Характерно, что один из основателей эстетики неопозитивизма, А. Ричардс, комментируя позицию Энесидема в отношении знаков, видит ее положительную сторону в том, что она не допускает возможности обозначения знаками «трансцендентального». (C.K. Ogden, J.A. Richards.  op.cit., p. 267).
11)  История эстетики, т. 1, с. 225.
12)  Там же, с. 229.
13)  E.M. Bruyne.  L’esthstique du moyen age. Louvain, 1947, p. 87; B. Bosanquet.  Op.Cit., p. 140-141.
14)  H.H. Glunz.  Die Literarasthetik des europasischen Mittelaters, 1937, ss. 39-42, 127.
15)  E. De Bruyne, Op.Cit., p. 87.