Лингвистическая апологетика — направление аналитической философии (см.), своеобразная аналитическая философия религии, толкующая отношения человека с Богом как языковую игру (см.).

В целом отношение философов-аналитиков к религии было сложным и со временем менялось. Если Бертран Рассел открыто заявлял о своем атеизме, пропагандируя его в дискуссиях со священнослужителями и в статьях, составивших его известную книгу «Почему я не христианин», то отношение Витгенштейна к религии не было столь однозначным. По убеждениям ему было ближе всего толстовство. На фронте первой мировой войны он носил в своем ранце толстовское переложение «Евангелий» (солдаты называли его «человек с Библией»), а в 1930-е гг. читал в Кембридже лекции о религии, восстановленные и опубликованные его учениками.

Для ранней аналитической философии, то есть для логического позитивизма (см.), отношение к религии и к Богу было таким же, как ко всем прочим проблемам традиционной философии, то есть оно не признавалось реальной философской проблемой.

Однако в 1930-е гг., когда логический позитивизм себя исчерпал, а особенно в 1970-е гг., когда философия лингвистического анализа подвергала анализу все подряд (подобно семиотике и структурной поэтике (см.), вопрос о Боге опять был поднят и появилось самостоятельное ответвление аналитической философии — Л. а. во главе с философами-аналитиками У. Хадсоном и Д. Филипсом.

Л. а. говорит, что для того чтобы ответить на вопрос, существует ли Бог, надо разобраться в одном из сложнейших языковых предикатов — слове «существовать». Поскольку существование одновременно является предикатом и квантором (см. математическая логика), то здесь сразу возникает парадокс. То есть если мы хотим сказать: «Бога не существует», то мы тем самым утверждаем: «Существует такая вещь, как Бог, которая не существует» (подробно см. существование).

Л. а. обратилась к сочинениям позднего Витгенштейна. Д. Филипс подчеркивал, что «философия призвана не апологетизировать религию и защищать веру, а всего-навсего описать их, проанализировать «грамматику» религиозного языка, прояснить всякого рода путаницу, связанную с употреблением слова «Бог», снять необоснованные и фальшивые претензии предшествующей религиозной апологетики».

На вопрос, является ли Бог реальностью (см.), У. Хадсон отвечал, что надо каждый раз определять, что именно понимается под словом «реальность», ибо в различных языковых играх это слово приобретает различные значения.

Наконец, и сама религиозная «речевая деятельность» рассматривается Л. а. как языковая игра с достаточно условными, но необходимыми для верующих правилами (ср. описание Л. Н. Толстым церковной службы в романе «Воскресение»).

Верующий и атеист играют в разные языковые игры: слова, которые они употребляют, имеют разное значение. Можно сказать, что они не один и тот же мир видят по-разному, но видят разные миры (ср. семантика возможных миров).

Определяющую роль в формировании Л. а. сыграла теория речевых актов (см.) Дж. Остина. Сила воздействия религиозного языка на верующего стала рассматриваться в терминах успешности / неуспешности. Молитва — речевой акт: для того чтобы молитва дошла до Бога, она должна быть успешной, обладать исчерпывающей «иллокутивной силой». Для этого необходим ряд условий, например искренность верующего, принадлежность его к той или иной конфессии и т. п.

На старый вопрос, существует ли Бог, Л. а. отвечала вопросом «Существует в какой языковой игре, в каких модальностях (см.)?» Для верующего Бог существует прежде всего в модальности просьбы, то есть в императиве («хлеб наш насущный дай нам на сей день»). Религия, говорит Л. а., не описывает факты, а сама является частью совокупности форм жизни, совокупного экзистенциального опыта.